Никого дома нет

«Человек овладевает истиной через смерть». (Ж.Батай)



1.

      Мать на курорте у самого синего моря с дочкой время свое все проводит, ибо в Чернигове мрак, там нечего делать. Там скука и абсурд давит на плечи. Там бабки толкают о свободе в Европе свои жалкие речи. Мать дразнила дочь частенько: «Кто король? Говори, голодранец, или умри!». «Вся жизнь – это процесс постепенного распада» - отвечает весело дочь, что хочет забыть о себе хотя бы на миг, но это очень сложно, ведь только о себе думать умеет.

        Алина, обдумывая свое будущее, грустно взглянула на пальмы, что росли на берегу. Окно санатория было пыльным, то было место, в котором мать искала себе жениха и поправляла здоровье от сношений с турком. Девица допила бокал вина, который мать забыла выпить перед сном. Надела рваные кеды, надела косуху на голое тело и натянула ушитые джинсы черного цвета. И пошла она к остановке, чтобы уехать отсюда. Ее дружок Мишка должен был ее встретить, но не встретил. Потому что он стал отцом Моисеем. Он теперь священник.

Моисей сидит в монастыре и общается с игуменом.
- Так что ж теперь делать-то? – спросил у игумена Моисей, - куда идти, кем в этой жизни стать? Мусульманином тяжело быть, ведь что я в Мекке-то забыл? Черный камень меня не шибко манит. Вот недавно зубы лечил. Отдал все восемь тысяч рублей. Дорого так берут за эти вещи!
- А тебе бы надо стать силачом, - ответила ему игумен, - вот гнул бы стальные прутья, подковы бы гнул, надувал огромные резиновые шары, одним словом, устраивал бы народу зрелища. Ты уж больно худой, а так бы гири таскал, бегал бы по утрам, овес ел, проросшую пшеницу. Спортсменом бы стал, а то что-то вид у тебя не важный.

      Отец Моисей в свое время хотел стать странником. И так, утром он надел свои черные брюки и черную рубаху, волосы его были тоже темны, до плеч, в карманах узких брюк лежала сотня гривен на вино. Он ехал в маршрутке к вокзалу и видел фантик на полу. На нем было написано «Любовь есть ваша обитель». Моисей понял, что это знак. На мосту стояла бабка, которая сдавала квартиру. Она охала и жаловалась парню, мол, обокрали ее квартиранты, обокрали. Вынесли все, что можно только вынести. Она им дала ключ и к вечеру вся квартира была пустой. Вот что такое доверие к людям. Бомж пытался прыгнуть с моста на крышу вокзала, ибо на крыше лежали две гривны. Моисей не заметил, как у него пропала сотня из кармана. То ли в автобусе выпала, то ли на мосту. Карманы-то маленькие совсем в штанах. И он понимает, что пора пить и с того момента бросил пить вообще.

      Гудит поезд вот из Крыма, в нем едет Мойша. Опаздывает на минут  тридцать поезд, она волнуется, он тоже не в настроении. Пассажиры ждут своих любимых. Бьют часы. Башня качается. Громко так и отчаянно, словно бы ураганом сдувает ее, миром правят собаки. Поезд приехал в два тридцать, а должен был в два. Он прыгает с подножек и мчится к ней навстречу, обнимет и целует ее, а она открывает ему тайну пропажи денег, что она сберегла их для покупки вина. Ему абсолютно все равно на вино, ведь он не пьющий. Их задача этой ночью читать святые книги, чтобы обсудить, как пророки смогли вывести из тьмы целые народы и континенты от тьмы очистить. И Моисею все равно на тот факт, что у нее было много парней до него, он ведь любит ее не как девушку, а как чудо господнее. Жарко ему обнимать ее гибкое тело, она так и манит его своим дыханием. Но нельзя ему прикасаться к ней как к девушке, нельзя, нельзя, нельзя!
      
     Алина мечтает жить у моря, она просит Мишку дать ей свою комнату хотя бы на год. Дао тут ей хочется укрепить свое, мол, у моря так легко жить, тут максимум дел и мыслей, но плодотворных дел и позитивных мыслей. Дао лишь ей надо укрепить, понимаешь ли! Мишка же рвется в дурдом, ему хочется лечь туда насовсем, но он не знает как доказать свое право на прописку в дурдоме. Алина вообще не нужна ему, он даже не смотрит на нее как на девушку.

     Турок достал ее мать, он извратил ей жизнь и отнял кучу сил своей ложью. Алина хотела быть иной, чем мать. Она вспоминала турка, который отбил мать у отца. Вот же чертова баба! Алина не могла понять этой похоти взрослых, когда они рушат семью ради минутного романа на стороне. Ее походы по крымским горам наводили скуку на нее саму. А все потому, что от себя не убежишь. Любой эскапизм ничего не дает.  Солипсизм не выход. У нее от незнания себя тяга к нацизму. Рот открыла и комариков ловит у ручья. Алина собирает грибы на опушке, глядя на темные тучи, что плывут низко над землей. Кажется, что ушла навеки молодость. Старая стала она уже, вот зуб выпал с нижней челюсти за едой супа. «Монашка, больная на голову дева, совсем-совсем, пропала» - шушукаются между собою настороженно грибники, едва завидев девушку в темном лесу.
        Ох, как ей хочется жить на берегу моря. Ох, как ей грустно. Она созерцает волны, что мирно бегут себе день и ночь без всякой печали.  «Белеет парус одинокий…» - шепчет она набегающий на камень волне. Причудливые тени пляшут на скалах, словно тайные духи, отбывающие срок на земле. Ворон кружит над скалой, чайка роется в песке, родник бьет из высокой скалы, желтые листья на земле валяются никому не нужные. Скорбь дикая нахлынула на барышню. Ей ли не прыгать от радости, ей ли не танцевать с кавалерами на балу! А нет, сидит одна одинешенька под скалой и молчит. Приближается ночь. Выть хочется ей от тоски.
      Алина рисовала демонов воды в своей тетрадке, сидя на скале, свесив ноги в холодную воду. Какой интересный и насыщенный день. Все утро она карандашом зарисовывала камни на берегу. Днем рисовала старый причал, на котором сидели вороны. Таким образом, она боролась с ленью. Ее тетрадь вся была в рисунках. Тоскливые дни легко переносились, когда карандаш в ее руке оставлял острые линии на белой бумаге. Столько мыслей в ее рисунках. Солнце она умела рисовать без всякого труда. Круг, закрашенный зигзагами – вот вам и солнце. Пожалуйста! Кресты на могилах крестьян, которые она видела на горном кладбище, где никто давно уже не ходил, ибо все уехали в город жить. Пастухи приглашали Алину на чай. Она пила кумыс и думала о своем подвиге, ведь современный мир в ее голове был разбит на части силой рисунков, что она делала каждый день, дабы спасти себя от гнета дурной бесконечности. У костра пастухи рассказывали о своей жизни в горах, о детях, что забыли их, променяли горный аул на город, где полно машин, где шайтан крутит людей как кукол. В своих тяжких снах она бывает в стране мертвых, где убитые морем моряки с упреком смотрят ей в глаза. От их взглядов ей не хочется больше воспевать свою тщетную буржуазность. Страдает глина, но кто ее научит, кто ей подскажет и поможет? Никто!
      Ночевать она пошла в сарай, где паслись овцы. Ноги уже не слушались ее.  Она упала на сено и ощутила себя младенцем, что смотрит на мир восторженно. Ведь этот малыш  лишь песчинка в космическом пространстве. Звезды горят над горой. Овцы тихо спят. Алина ненавидит свою жизнь. Она выходит из сарая и идет в дом, чтобы пить чай, ибо нет сна. Суфии говорят о том, что есть нечто, выше высокого. Бог монотеизма на эту роль просится. Девчонка всю ночь пьет чай, ибо сна нет. Ее мать мучается в пансионате, обдумывая будущий свой брак с японцем. Дочь ее пугает ужасным роком, что стирает все на свете, но, мол, спасение от него есть лишь в монотеизма. Ее мать не спит, ибо ждет рассвета, чтобы получить ответ на свой проклятый вопрос: любит ли ее японец или нет. У матери проблема – устроить будущее свое, чтобы все было в ажуре, но это лишь призрачные мечты, что далеки от реальности, ведь она даже не знает японского языка. Дочь жаждет нарисовать завтра пастухов и овец, фараонов, попов, дабы убить время, чтобы не думать ни о чем. Новые рисунки добавят ей сил для того, чтобы не поддаться року, который уничтожает даже олимпийских героев. Рок стирает с лица земли и фараонов и царей. Никакого языческого перевоплощения не будет, Алина ощущает, что земля уходит из-под ее ног, она не жалеет о прожитых днях, хочется лишь идти по прямому пути, чтобы Иблис не смог одолеть ее, ведь  она ощутила, что она не желает сливаться с бесконечностью, не хочет быть жрецом, который созерцает небо без звезд. Лоно природы дает ей покой на миг. Аллах ночами сидит у ее постели, он лишь сможет спасти ее от соблазнов шайтана. Путь возврата так ей не по душе. Бытие благо или нет? Странный вопрос для нее, ибо она выбрала адвайту-веданту все-таки, ибо ислам просто экзотерический путь туда, где все описано, она желает иной для себя сценарий. Будущее без всякой остановки в раю, без всякой тяге к блаженству, где все будут наслаждаться гуриями и фруктами. Она не хочет гурий и фруктов! Воля и дерзкий вызов всему известному – вот, куда ее клонит. Не пассивно-экзотерическое возвращение к истоку, началу, а вечное странствование к совершенно иному. К тому, чего не было. Иное – это то, что манит ее.
        «В том и дело, - размышляла она, вдыхая запах своего любимого моря, - что если я умру, но потом превращусь в кого-то еще, то мне от этого не станет легче. Я желаю идти на поводу язычников, но ведь они-то правы, когда говорят о том, что все едино. Но ведь все язычество! Пусть они утешают себя мыслями о том, что после смерти они станут кем-то, а я не принимаю их картины мира. Олимпийцы просто световые шуты. Герой бросает вызов року. Истинная революция – это восстание против Реальности, против чистого рока, против вечности без границ. Эх, как приятно думать о том, что все есть язычество, что и монотеизм в глубине своей язычество, ведь все монизм, но ведь все равно пророки не были язычниками, они говорили, что Бог не природа, но в нас есть частица его и главное не разрушить в себе эту частицу!».

2.

         В школьные годы у нее была кличка Альфа, а ее подруга имела кличку Омега. Девчонки рисовали цветными красками на стенах домов алые цветы и пшеничные поля. Омега в девятом классе стала беременной и бросила школу, родила сына и до сих пор живет с мамой и папой в квартире, но без мужа, ибо мальчишка, который оплодотворил ее, был не готов к семейной жизни. Альфа же уже тогда прикидывала свою будущую профессию. Мечтала быть модельером или же художником, рисовать пыльные трущобы Африки, где дети умирают от голода. Попробовать передать этот ужас своему народу, чтобы достучаться до сердец тех, кто еще готов помогать всем угнетенным мировой системой либерализма людям. Весь район их был поделен на два сектора. В первом рисовала фей и разбойников Омега, а во втором секторе Альфе рисовала тигровые лилии и бегущих к морю темных лошадей.  То были безумные годы ее школярства, когда надо было ночами рисовать на домах резвых лошадей, дабы люди утром не смогли узнать свой город.
        Алина хоть и витала в облаках, но все равно не забывала о грешной земле. В ее чемодане лежали схемы изготовления дельтаплана, который бы смог  помочь ей пролететь Черное море. Мамаша часто говорила дочери о том, что не стоит копать глубоко, ведь достаточно найти хорошего жениха, там свадьбу сыграть, медовый месяц устроить на Марсе, – одним словом, дело в шляпе будет. Но барышня упорно не хотела замужества, ей приходилось искать нужные доски для построения дельтаплана, ведь миф об Икаре был для нее мечтой, которую она хотела изо всех сил осуществить, дабы доказать мамаше, что она то же птица вольная. Запад был для нее чужд, а потому сердцем она могла отдаваться лишь природе. Запад для нее был царством Антихриста. Лишь думы о природе, зверях могли согревать ее в холодные зимние ночи у моря. Этот мир рай для неверующего и тюрьма для верующего. Хадисы она все перечитала и поняла, что это все не то, что ей надо.   
    
       В ее руках посох, она бредет по крутым ущельям Ай-петри навстречу солнцу, дабы с ним сиять над землей. Камни быстро падают из-под ног, мчатся к земле, разбиваются на множество осколков. Мать осталась позади в своем пансионате с бабками, ведь она не желает думать о том, чтобы спасти душу, а желает лишь спать себе с богатыми мужчинами, которых пруд пруди на Западе. Миф такой, конечно же, но она в него верит. У нее даже есть страничка в социальной сети. Ей пишут иностранцы приглашения. Может быть, выйдет уехать за границу, в Италию, например, прожить с ними до старости, не думая о грустных вещах, ведь деньги все решают. Украина нищая страна, а вот Европа даст ей все прелести мещанства.

      Горы такие темные, кажется, что они сотканы из ночи. Алина отреклась от прошлого, теперь ей хочется отдать свою жизнь за то, чтобы сделать отпор этому языческому миру, ведь это единственная жизнь, которая у нее есть, а после будет Страшный Суд, где судья даст всем наказание. То приглашение на казнь. Пусть мать наслаждается жизнью, а дочь будет воевать сама с собою. Таким образом, горы наводили ее мысли на правильный путь. Язычество прекрасно своей тягой к воле, а не жаждой спасения в раю. Вольному – воля, спасенному – рай. 

       На побережье Крыма лишь скука и праздность, ничего святого в этих пансионатах нет! Горы дают лишь на время привал, дальше следует осознание того факта, что одной природой сыт не будешь. Алина бросается на темную скалу и пытается обдумать свое положение во вселенной. Ее пальцы ощущают холод скалы, шершавость камня. Она простодушно бродит по ручью босиком и смеется. Черный цвет ее ногтей и черный цвет неба ночного, темное небо так и манит ее куда-то, и откуда же здесь такая черная скала, она закрывает весь мир. Вновь и вновь ей приходят мысли о Страшном Суде, который ждет ее рано или поздно. Языческий рок ничего не сможет ей сделать, ведь она выбрала прямой путь единобожия. Ох, как же ей теперь все ясно. Но и как же тяжело ей теперь и помощи нет никакой. Связь с небом прервалась, нет силы жить так, как она жила. Когда связь с небом снова будет восстановлена?

      Мать ищет себя в этом пансионате, ей хочется узнать себя лучше, чтобы не делать глупостей. Алина знает это и потому понимает, что обязана осознать себя в полной мере, чтобы не загасить свою частицу духа, ибо ей кажется, что темная ночь материи вот-вот сломит ее дух. Пройти черту, ускользнуть из «конца циклов», дурной бесконечности, но пока есть рок, ускользнуть из цепей невозможно. В нас есть точка, которая нетождественна всему. Метафизическая революция, ох, как все это красиво на словах звучит. В новой реальности нет смерти. Божественная власть, отрицающая рок, ниспровергающая могущество бесконечного ничто. 

        Алина бежит по песчаному пляжу, где вдали горит  алым пламенем маяк. В том тревожном состоянии сознания ей кажется, что ей надо вообще умереть, дабы разрабатывать план по уничтожению сообщников князя мира сего. То ли пойти в партизаны, то ли в анархи податься. Если в анархи, то власть над собой – это все, но при этом она готова убить кого угодно, в том числе и себя. В руках она сжимает кинжал, который ей подарил отец на день рождения. Из-за матери отец оставил их и потеряла она с ним связь. Он обиделся на мать и даже не стал с Алиной общаться. Этим кинжалом она собирается добывать себе еду, например, подстерегать горных коз, загонять их на край скалы, чтобы они упали вниз, а после разделывать их теплое тело и жарить мясо на костре, благо, что тут полно дров. В этой глуши она и собирается жить в одиночестве. Эго переменчиво, тогда как высшее Я неизменно, эго раздробленно и многослойно, но истинное Я невыразимо – как исходная точка бытия.
     В башне маяка никого не было, лишь безумно порхали мотыльки вокруг огромной ярко-красной лампы, что должна была дать курс всем кораблям, что плывут вдали. Снова и снова на уме ее вертятся картины битвы между язычниками и монотеистами, какая чушь все это, кажется, что она уже не сможет уснуть спокойно, ведь как только закроет глаза для сна, то видит, как язычники пытаются сжечь церковь и мечеть под покровом ночным. Алина же во сне снова бежит из своего домика на площадь, чтобы мечом отбить атаку неверных, что поклоняются идолам. Но сон проходит, снова явь, она лежит на кровати в башне маяка, кто знает, что будет с ней завтра. Пусть мать плачет, ведь иногда горе может помочь расставить все по своим местам. Пусть идет к отцу обратно моему, а не пытается устроить свое мнимое счастье с иностранцем. Жить с упырем ей зачем-то так сильно нужно, что родная дочь для нее уже и не важна. Прям сюжет фильма «Лилия навсегда». Ведь он ее под зад в любой момент выбросить может из своей жизни. Ведь едва почуяв, как она становится старой, он выгонит ее обратно в Украину. Такое сплошь и рядом. Пока женщина свежа, иностранец эксплуатирует ее, а как только начинает стареть, то все – сказка кончилась. По-волчьи выла Алина, ощутив, что ей путь домой заказан. Отец и мать пусть помирятся, поцелуются, а уж тогда и она к ним придет с теплым хлебом, что она испечет им в знак дружбы.  Грянул гром, ее худые ноги упали в липкую грязь горного потока, она стало шептала о том, что времени больше не будет, что Пророки пришли в этот мир для того, чтобы напомнить людям о едином Боге. Снова и снова она пытается видеть мир сквозь схему той чертовой книги, что она читала этой ночью. Герметично скрытое в своей оболочке , эго не ведает, не ощущает и не желает ничего, кроме своего иллюзорного мира. Мира эго – это мир тел, вещей, страстей, ума, борьбы, побед, поражений, мир кратковременных радостей, страданий и смерти.  Это майя.   
        Мать Алины в это время пила чай на террасе, жевала булку, и смотрела в бинокль за морским судном, что стояло на рейде. Там моряки с большими руками наводили на нее тоску. Ощущалось ей на расстоянии, что там, в каютах, им так хочется вина. А тут она скучает без вина, ибо денег уже нет на него. А ведь хотелось жить с одним из этих матросов, чтобы ощущать себя королевой. А любая дамочка мечтает о том, чтобы в ее жизни был рай в шалаше с любимым, она уже готова принять все, что угодно, лишь бы спать на его крепком плече и жить им одним. Немцы не замечают ее, проходят мимо, даже пива не купят. Она вон лежит полуголая на пляже, но немцы сидят в лодке и решают кроссворды. А когда она сидит грустная на берегу и читает журнал мод, то они идут в кафе и даже ни разу не сказали ей ласкового слова. Она стала их ненавидеть, а в особенно одного старого хрена, что морочил ей голову своими письмами целый год. Он должен был выслать ей из Берлина пару сотен тысяч долларов на покупку билета к нему. Но не выслал. Подлый трус! Старик нашел другую себе бабу для потехи. И чего это мать так дорожит своими страстишками? И о чем она станет говорить с мужчиной своей мечты? О битье мух или о растениях силы? Алина дрожала от понимания того, как пала сам, что позволила матери быть мещанкой. Эго – это самозацикленная мысль «я хочу», «я желаю», но истинное Я – это Атман. Эго напоминает человеческую тень. Закопать ее трудно, не так ли? Существует только Я, Атман.
     Вот и сна нет у барышни, а ведь раньше она спала как убитая хоть даже и на уроке. «Революция пророков» будоражит ей голову, ведь там все пропитано страхом перед бытием. Теперь же покой ей только снится, ибо наступила пора прощания с молодостью, ей кажется, что вся жизнь осталась позади, что дальше ничего интересного уже не будет. Жизнь прошла, а ведь ей лишь двадцать лет. Мы невесты, но кому мы нужны? Маман мой просто маленький ребенок еще. Аллах есть дьявол. Снова грек какой-нибудь совратит ее на грех, прости господи, вот же умора! Была пора, когда моя мама видела в каждом встречном иностранце жениха. Она выходила на улицу и бросалась в объятия мужчины в галстуке со вздохом томным: «Вы мой ненаглядный, я вам даю слово, что мы с вами во снах имели романтические отношения». Немцы дразнили ее и шли своей дорогой. Это и была безумная пора, когда в зеркале она видела себя лишь в белой фате, простой такой фантазм вот сама себе создала и им и жила. Таким образом, зеркала ее дразнили, ей казалось, что экипаж стоит внизу, что жених в белых перчатках сейчас войдет в ее комнатку, и они поедут в церковь венчаться. Но шел год за годом, а книги все дальше и дальше затягивали в свои сети. Эка злостная штука жизнь! До чего же, господа, тошно жить на белом свете! На кой черт ей идти в жены? Чтобы экипаж был и замок свой что ли? А мать можно в монастырь отдать, пусть молиться, ибо отца бросила. Но это все как-то глупо и весьма поверхностно. Просто мечтания о том и о сем. Поделом ей будет за все! Мир все равно, что ад, в котором люди, с одной стороны, - мучимые души, а с другой – дьяволы.  Эго окружает душу толстой броней самоидентификации, где есть только «я», но нет места ближнему и, тем более, нет места Богу.  Эго – это вечное цепляние за «нечто» и страх перед пустотой «ничто». Эго – это гордое малодушие, бесконечное копирование умом самого себя. 
      Новые дороги во снах открывались перед нею, манили ее кавалеры на бал, встречая на узких улочках городка, но утром она ощущала, что это всего лишь сон. Серые стены гостиничного номера, мама кипятит чай, консервы открывает, намазывает масло на хлеб. За окном унылое синее море. Алина закрывает глаза и понимает, что сегодня будет еще один ненужный день. Снова пройдет день, который не даст ей радости. Мать велит ей искать в интернете женихов, мол, есть модный сайт знакомств, где иностранцев полно: на любой выбор, и все они хотят взять в жену украинку. Как же ей все эти виртуальные женихи омерзительны, а матери хоть бы что! Хохочет над дочкой, что не желает идти на поводу греха. Во снах дочери мыши. Идет по пустыне, а вместо следов мыши появляются, а дома сидит, так и с каждой щели мыши выпрыгивают сотнями. Жуткие сны. Куда ночь, туда и сон. 
      Мать надела модный белый галстук на черный обтягивающий свитер и велела дочери вставать с постели и идти с нею в кафе на набережной, где будет полно молодых людей. Алина вскочила с кровати что было сил, съела быстро пару бутербродов, котлет из курочек, надела свой камуфляжный костюм, а руки обмотала тяжелыми цепями. «Это, чтобы всякие уроды не приставали!» - ответила она нехотя матери. Мать взяла со стола булку с маком и стала жевать, но вдруг она ощутила, что у нее выпал нижний зуб, который давно уже шатался. «Я старухой становлюсь, уже и зубы выпадают, кто же меня замуж такую возьмет? Мне всего лишь тридцать девять!» - сказав это, стала она горько плакать, упав спиной на кровать, закрыв голову подушкой. Алина скорбно понимала, что через лет десять будет седой, с плохим зрением, у нее и так уже минус девять, беззубой, одним словом, станет старухой. Она боялась деформации тела больше всего на свете.
       Ее мысли младые, жизненного опыта нет, кем ей быть? Школа позади, но толку! Уехать в Германию, но и там от себя не убежишь. Алина разочаровано глядела на мать, что плакала себе в комнатке. Ей казалось, что рухнули все мечты, что и отец уже не захочет видеть мать, которая имела множество мужчин после того, как рассталась с ним. Это конец, кризис среднего возраста прям у меня какой-то. Такие рассуждения охватили ее, но вдруг мать встала с кровати, вытерла слезы рукой и бросила в открытое окно осколок своего зуба. «Жвачку вставь лучше» - протянула дочь ей коробку жевательной резинки. «Думаешь, не будет видно?» - спросила та недоверчиво. «Попробуй, попытка не пытка» - устало ответила дочь.
       «Я усталая женщина всего лишь, нет знаний у меня, нет воли к самообразованию, я просто без мужчины пропадаю одна, грезы мои о том самом мужчине лишь только. Твой отец милый такой, но ведь надо и других мужчин познать, попробовать, как они в постели себя ведут» - тихо сказала мать дочери. Алина и так все знала. Мать уж давно стала для нее не эталоном для подражания, а спутницей, которую надо направлять по прямому пути. «У женщины без мужа лукавому легче найти те слабости, которые будучи она замужем, становятся ее достоинствами». За окном пели парубки, что сидели в кафе и держали в руках смартфоны, заводили виртуальные романы, развлекались они так, видимо, способ убить время. Быть современной хотелось и матери Алины, но одного желания мало. Турок показал ей себя всего. Обокрал и сбежал. Вот и весь роман. 

    «Больше сентенций, прошу тебя, моя дорогая рыбка, учи меня уму разуму! Ты только мое спасение, лишь ты, я некому уже не верю! Помоги мне, прошу тебя!» - просила слезно мать. Алина же на час устраивала ей капитальную профилактику от либерального образа жизни. «Убили страну эти атеисты, понимаешь ли!» - говорила она напряженно. Мать слушала ее и пила кофе с сахаром. «Вы все атеисты, вы умрете в грехах! А вот в совке ты бы работала дояркой в селе и не думала о турках и морячках. Сидела бы себе в огороде, копала бы картошку, а отец был бы трактористом. Паспорта вам бы даже не дали, вы были бы рабами системы. А сейчас что мы видим: вырождение моральное и физическое народа, вот ваша кара за атеизм! Европа пала, но пока я живу, я буду сражаться с бесовскими силами мира сего». 

3.
         
        Мишка нашел в Сети страничку барышни из Рима, которой было тридцать лет, она имела пятилетнюю дочку на руках, жила без мужа, ее родители были профессора, они же и давали ей денег на жизнь. Она писала ему фанатично о фильмах Брюса Ли, мол, классный же спортсмен, какие фильмы с его участием шикарные! Он решил ехать к ней, но денег у него на поездку не было, тогда она выслала ему пару сотен евро, мол, приезжай, прошу тебя, поживи со мною, может быть, ты станешь моим мужем. На эти деньги он уехал в Тибет. После приезда с Тибета он познакомился в Сети с девушкой из Чернигова. Она приехала к нему в гости. И вот они на площади стоят, она поет в караоке одну песню про солнце, которую она написала когда-то, он есть сладкую вату, пьет минералку. Мол, теперь эта песня уже ей не так нравится. «Ух, как классно ты поешь, да ты не промах! Пошли есть мороженное и пить вишневый сок! Кафе нас ждет, мой кролик, я хочу лимонада выпить. Твои губы что мед, мой медвежонок!» - страстно целовал он Алину в губы, радуясь, что она еще и певица знаменитая.
- Целуй меня, мой дикий тигр, дай мне стакан молока, - просит Алина, сидя в кафе «Мечта» на берегу моря. Чайки тут над ними кружат.
- Только ты и я! Нам никто не нужен больше, - говорит он страстно ей, целует ей руку, которая тонкая и пахнет мятой.
- Мой крем для рук имеет приятный запах, - отвечает она звонко, - только для тебя я, мой любимый волк, только для тебя я цвету и пахну. Ты один меня волнуешь и никто больше, с тобою я буду вечно. Мои нежные губы тебя одного будут целовать. Ура! Встретились. Слава нам, слава! Приятно до чего же мне! Мой томик Гете остался в парке на скамье, ибо ты мой Гете теперь! Кстати, как в Тибете было?
- Ух, там отлично было! – ответил ей важно Мишка, - я там словно заново родился, детский мир теперь со мной навеки. Спасибо, Тибету!


4.


        В Чернигове Алина знакомит Мишку с матерью, так была в черном халате, улыбалась, приятно смеялась, показывал свои фотокарточки, где она с отцом Алины в Крыму на даче сидит у камина. Высокие ели на заднем фоне, острые камни высоко над ними зависли, небо синее, а день такой жаркий. Она оставила детям фотографии, а сама пошла на кухню чай ставить. Мать грустная такая вся на кухне стала, словно бы ее кто-то подменил, может быть, снова ностальгия мучает по тем дням, когда она была одна с мужем. Она понимала, что бросила мужа ради турка, а турок кинул ее через полгода совместной жизни. Она вдруг вышла к ним и сказала им.
- Близко к могиле я, дети, а жить еще так хочется! Тишь да гладь. Божья благодать, только так не хочется так рано умирать. Чертов турок, я отдалась ему и забыла, что замужем за твоим отцом, Алина!  Пошла на поводу похоти и разрушила нашу семью. Отец, узнав о моей измене, ушел от нас! Тут лишь моя вина. Он не вынес позора моего, я пала, жутко пала! - грустно произнесла она и заплакала от отчаяния, а после стала шептать молитву.
- Утешь ее, Миша! – приказала Алина, - скажи что-нибудь умное.
- Битва с эго всегда происходит. Неведение окутывает и скрывает под собой  «не-я». Разрушение неведения есть освобождение.

       Отец Моисей покидает квартиру Алины, медленно в коридор, забывает свое пальто в шкафу, выбегает прочь из подъезда. Ночью он попал в темный лес и услышал, как колесница мчит по полю к нему. Он ухом припал к земле и услышал топот бегущих коней, надо срочно бежать дальше, но куда? Он наугад брел в чащу и обнаружил чью-то избу, зашел в нее, зажег фонарь, огляделся, почудилось, что тут кто-то есть, но лишь мыши по углам шуршат. Столик у окна, печь, кровать, чей-то блокнот лежал на столике, кажется, даже ручка в нем есть. Он взял его и стал читать. «Настал день, я прозрел, теперь я еду в Мекку совершать хадж, конечно, я теперь иной, чем был в те дни, когда жил в Индии. Со мной едут мои жены. Я гарем целый завел! Никто не скажет мне, что я грешник. Никто!
        Эльвира, которая знает толк в расовых идеях третьего рейха, славянского духа единства, одним словом, она верна матери-природе, а, в конце концов, она призналась, что всегда любила лишь Атман. Я припал к ее славному телу, словно к холодному роднику в пустыне, ночь длина, а кусты сирени довольно свежи, мы пение звезд слушали.
     Жанна, что в Будду верит. Азию любит, тибетские мантры читает, занималась йогой много лет, носила бусы шиваитов, знала язычество древних славян. В Мекку едет просто ради знаний. Мы прошлись по горам в течение двух недель, а после увидели пустыню. Снова плотские утехи в пещере и в палатке, снова две жены ревнуют меня к третьей. Еще бы!
        Дина-то маловата, ей лишь 25, а тем по 30. Дина любит сны наяву, терпеть не может нацистов и политические вопросы. Хочет сотворить свое сновидение и отчалить от всего земного. Дина даже купается на пляжах без одежды, ругаясь при этом с бабками, родителями и детьми, что, мол, куда вы смотрите? Я же Атман!
       Эльвира, как и пророк, была эпилептиком, ненавидела людей, которые ведут буржуазный образ жизни.  Эльвира была очень пассивной, толстушкой, а Дина была худышкой, а Жанна полненькой, но у нее не было четкой идеологи, ей лишь хотелось создать шедевр, например, картину нарисовать легендарную, дабы сновидениями заниматься на холсте беззаботно, как это заповедовал дядюшка ее при смерти. Таким образом, я понимал, что за три года мы дойдем пешком к Мекке, познаем друг друга в этом славно походе. Если у первой была идея борьбы с миром, дабы улучшить его и человека, то у второй была работа юриста и некие мистические интересны в области эзотерики, как и у Дины, которая нигде не работала, пыталась сама придумать себе дело, которое кормило бы ее, она была странной, но удивительно легкой. Эльвира была с воинской закалкой, говорила, что ей дали меч огненный, когда она стояла на краю скалы у синего моря. Ей дали меч. Просто вручили ей ангелы его и сказали: «На, мол, сражайся, круши темных врагов». Жанна вообще не думала о сражениях. Просто жила себе в свое удовольствие, пыталась найти себя в путешествиях по восточным краям, металась из одной крайности в другую, но не было у нее мысли о борьбе с системой. Мечтала сбросить свое тело со скалы, бросить мир, найти себе небесного жениха. Как же ей нравились хадисы пророка!
        По пути нам встретилась еще одна паломница, то была христианка Елена, что ездила по монастырям, где читала монахам свои сновидения. Вся ее комната была в крестах и иконах, но ее искушал лукавый, хотелось ей быть фотомоделью. Елена носила серый длинный плащ и серый платок, всегда была грустна и говорила о том, что мир отдан дьяволу, что тут ничего хорошего нет, что надо спасаться, оставить этот грешный мир. Это отрывок из сна. Он снится мне каждый день много лет подряд. Пустыня пахнет лошадьми, верблюдами, опиумом и кострами. На полу валяется Коран и хадисы, но кто-то подсматривает за мной, когда я читают их. Соседи зовут в мечеть, дабы там совершать намаз. Сестры в хиджабах зовут к себе домой. Жабы в пруду квакают, они размножаются, ибо весна пришла! В Мекку сейчас модно ездить, пробуждаться от слуг Иблиса, так сказать. Почти каждый авантюрист туда стопы направляет. Джинов на улице вижу иногда, им плохо. Вон, санитары в дверь стучат зачем-то. Что вам надо? Я же сказал, что занят, не мешайте мне, отцу Моисею, он посланник самого Бога. Я пишу важное сообщение потомкам! Вы все посланники Иблиса, убирайтесь от меня к черту! Уберите свои руки от меня. Как вы смеете! Стены тут желтые, да, это дурдом, знаете ли вы о том, что в поте лица своего будете вы есть свой хлеб.
       Мишка в ужасе бросает проклятый блокнот на пол избы. Он вдруг понимает, что сошел с ума. Ему надо в дурдом ехать и там жить. Он видит, что мир угрожает ему сильно и ему страшно жить. Он сидит под дверью друга как пес и постоянно звонит другу, чтобы друг открыл дверь. И вот друг открыл дверь, Мишка зашел на балкон, лег на пол и стал курить сигареты, выкурил целую пачку и после этого уснул. В другой комнате спал друг. Так они три дня маялись. Мишка на балконе лежит, иногда ходит в магазин за сигаретами, а друг в зале лежит и смотрит фильмы. Через пару дней друг выгнал Мишку. Мишка снова под дверью друга сидит и плачет, ему скучно, он не знает что делать, на карточку каждый месяц ему высылают восемь тысяч рублей, и он на эти деньги покупает сигареты. Даже еда его не волнует и он не пьет вообще. Мишка ощущает, что в дурдоме кто-то на кнопочку нажимает и потому его так сильно туда и тянет, он хочет лечь в дурдом и жить там до конца жизни. Ему кажется, что там будет весело и совсем не страшно. Потому что там такие интересные люди. Он бы даже вышел замуж за сумасшедшую, чтобы веселей было жить, а то все кругом нормальные и ему так скучно от этого и он не знает, куда бы себя деть.



5.


      Алина вот ищет Моисея, вон, одиноко она стоит у болот, она ищет его, куда он делся? И вот она видит его, бегущего неизвестно куда, ей кажется, что все только начинается между ними, что вот это так и должно быть у них все. Она бежит за ним и дергает за рукав.
- Прости, если что не так меня, Мойша! – говорит она ему с грустью, - моя мать просто ужасно усталый человек, ей хочется иного, но чего конкретно – сложно понять. Скажешь «сезам» и замок из дождя к утру исчезнет, время уйдет со сцены и злой Петрушка испарится из твоего сознания.
- Нет, все хорошо! – улыбается он, глядя в ее темные глаза, - все мы устали в какой-то степени от этой жизни.
- Я тут ведь как-то молилась и постилась, я святой была, но теперь не святая. Я ужасная и зла, я ненавижу человечество! Нет во мне любви к людям! - начала Алина с трепетом в голосе вещать, - я была девственницей, хотела стать святой. Как давно это было! Кажется, что сотни лет прошли с той поры. Дома почти не жила, все в монастырях время проводила. Даже парни меня сторонились! Мать думала, что я тронулась умом. У меня всегда был полный рюкзак книг по христианству, я шла в скиты и сжигала свои рисунки в костре, а мои сестры учат молиться за весь мир грешный. Шпенглер в свое время сказал: «Христианство умерло, превратившись в культуру». Я просто жила так, ибо была одна. Теперь я, Мойша, вижу тебя, и знаю, что ты не бросишь меня никогда, ведь так? Так? Ответь мне, прошу тебя, не молчи? Мне ужасно страшно быть одной, пойми, что назад пути нет. Мы обречены на мытарство в этом географическом пространстве под названием Украина или еще каком-либо другом. Может превратиться в иное существо? Но в какое? Ведь тогда станет очень здорово, как думаешь?
- Я теперь отец Моисей, я стал верить. Прыгни с обрыва, чтобы наверняка превращение произошло, - ответил ей ласково Михась, - ведь никого нет, кто мог бы зайти в тупик, оценить смысл или бессмысленность своего бытия. Единственный грех – это считать себя грешником. Нет и никогда не было никого, кто бы погибал или рождался, кто бы мог быть спасен или, наоборот, низвергнут в пучину страдания. Удерживай ум от беспорядочного блуждания вовне, удерживай эмоции и колебания психики, обращай ум внутрь, во глубину, терпи любые испытания без ропота. Я в горах отдыхал ночью и ощутил, как покинуло тело меня, мой разум и тело разделись, мои чувства стали совсем далекими от меня. Было чувство легкости, ведь я парю над землей, мое тело покоится в пещере, но я плыву все дальше и дальше от всего известного. Я как собака, проводил все ночи под дверью друга, он ждал меня и поил чаем, потом я курил всю ночь табак в его квартире, но он выгнал меня, он устал от меня. Мне бы в дурдоме жить, а не в горах. Я окончательно сошел с ума. От веры своей так сильно отъехал, что даже есть и пить не хочется, только курю все время. Каждый месяц на карточку мне высылают восемь тысяч рублей, я сигарет на них покупаю и иду под дверь, где живет друг. Ору иногда в подъезде, чтобы он впустил меня к себе. Иногда он пускает. Мы как в дурдоме с ним проводим время. Я целыми днями лежу и курю на балконе, а он в зале смотрит фильмы и пьет вино постоянно. Но это не то! А вот в настоящем дурдоме куда интересней живется, там все по-настоящему, так никто не придуривается, там все искренне так, натурально, без театра, как тут, без обмана и фальши. Да, когда же я смогу жить там полноценно? Когда я заслужу того, чтобы дурдом стал постоянным моим местом обитания?
- Ты хочешь быть лучше, потому и рвешься туда, тебя манят сумасшедшие, потому что с ними весело. Ты хочешь жить в компании психов. Ты видишь, что кругом все нормальные, потому тебе и скучно с ними жить. Ты хочешь жить в дурдоме, потому что там всегда веселые ребята что-то выдумывают и проказничают постоянно они там. Там даже фильмы смотреть не надо и книг читать тоже не нужно там. Там все такие веселые и активные, что жизнь в социуме кажется болотом. Да, почему же ты до сих пор не в дурдоме? Никак не могу понять. Нет, ты заслужил право жить там до самой смерти. Заслужил! Ты жил в пещерах, но это не то, ты хотел быть один, это быстро прошло. Теперь твой Олимп – это постоянная прописка в дурдоме. Только так, не ведись больше ни на что. Мир тебя будет отвлекать всякой фигней, лишь бы ты не попал в дурдом. Не ведись на мир. Просто мирские люди завидуют тебе вот и не хотят, чтобы ты обрел право жить в дурдоме. Потому что им хочется тоже там жить, но им нельзя там жить, потому что они нормальные люди системы. Ислам берет свои корни из арабского язычества. Женский принцип постоянно утверждается в иламском символизме. Пятнице посвящена планете Венере, а для мусульман пятница священная день. Зеленый цвет - это цвет пророка. Будучи символом зелени, он неизбежно ассоциируется с Мировой Матерью. Иламский полумесяц и ятаган могут быть интерпретированы как символы Луны или Венеры, имеющих серповидную форму. Знаменитый камень Кабар, Кааба, Кабир, в Мекке, который целует каждый правоверный мусульманин, является талисманом . На нем до сих пор видна фигура Венеры с полумесяцем. Сама Кааба была языческим храмом, где арабы поклонялись Аль-Уцца (Бог и Исса), то есть Венере. Таинства ислама основаны на древних языческих мистериях. Пророки пришли в мир, чтобы уничтожить всех клерикалов и власть земную. Власть земная – это отстой.