О себе

Одно только и останется доверчивое прикосновение, когда испарится мир, когда, когда последней по счёту каплей утихнет капель. Да может, еще поцелуй. Ого! Так значит, и поцелуй? А ты ещё жалуешься. Да жизнь у тебя - это пир! Я рад за тебя, мой пасынок. Я пасынок для себя самого. Ну что же, я рад за тебя.

Да, для себя самого я пасынок, и не больше. И я себя сторонюсь.

И кто знает, может быть, ты никогда не вернёшься, и наполненной множеством дней, голосов и дорог нашей жизни не будет а вот только прикосновение, и за ним ничего не наступит, да, а куда подевалась целая жизнь, подевалась куда-то, - кто знает? - ну и что! Мы ведь всё о ней знаем, хватило прикосновения.

Не имеет никакого значения, кому адресована любовь, каким адресом она надписывает косым почерком свои письма. Любить людей? Кошки и собаки лучше людей. Можно, конечно, рискнуть, предоставить, раскрыть свою душу впечатлению от человека, ну и что, у него преимущества, а потом ты увидишь, чем всё это кончится, он от этого станет ещё больше доволен собой, вот он чем на это откликнется. Но ведь можно и ветку любить за окном, волноваться и ждать, когда вечером её обозначит солнце.

Конечно, она не такой должна была быть. Каждому это понятно, как дважды два. Да разве бы столько пришлось себя осуждать, от себя отрекаться?

А как себя заставить забыть о страданиях тех, кому бессилен помочь? Улыбайся, не приближайся, никогда не сбывайся, если ты умираешь сбываясь, незапятнанная, небывшая жизнь! Кто отвернулся, не выдержал взгляда своей несбывшейся жизни, испугался её беззащитности, те никогда не узнают, как выглядит свет. Это будет ещё одна боль.

А с собой я наговорюсь. Редкий день избегаю суда. Продолжается суд, где по каждому приговору - казнь. И уже убедился, что забыть ничего не смогу. - Остановись на пороге. Так и поговорим. В комнату не входи. (Собственно почему я должен скрывать неприязнь. Я смотрю на него неприязненно.) - Не будем сбиваться на мелочи, типа там о безвкусной одёжке или издали видно что грязные волосы и о пробелах в знаниях и о привычках, всего ведь не перечислишь. А есть одна большая причина, не надо её забывать. Вот если бы с самого твоего начала мы двигались вместе. Увы, когда ты стал моим сыном ни мало ни много тебе 18 лет. Я не собираюсь, пойми, забыть о тебе, задрав нос, отделываться иронией, отрицать нашу неразрывную связь. И всё-таки, получай по заслугам. Я знаю, что ты осторожно надеешься на то, что я во-время остановлюсь, а как же иначе. Ведь ты это часть меня, но ты ошибаешься. Способностью отражать в себе свет, носить в себе свет, различать этот свет (и только лишь чтобы прощать свои слабости), конечно, я не пожертвую. Ну что ж, значит нет другого пути. К обязанности страдать я приговорил себя сам, хочу сохранить своё право любить всё то, что во мне отзовётся.

Как давно мы не виделись.

Прикосновения солнца здесь всегда дожидались, уж так мы живём, в нагромождении льдов и чёрство-бетонных препятствий надо ещё найти это место. Здесь прекращался ледяной ветерок и солнце целовало в лицо.

Но было и по-другому.

Встречали прогретые стены и, непонятно даже и как, душа оказывалась на месте. Потом прояснялось: оказывается, люди ушли. Ну, просто минута такая. А может, и навсегда. Крикливые, торгующие собой, самодовольные без тени сомнения, подошвой на всё, что живёт с ними рядом ступающие без чувств.

Вот только я замечаю, теряется главная мысль, да, что-то она теряется... Но для меня и не ново - не потеряться в толпе, и никогда её не подменить, и жить с ней в согласии, - да-да, нелегко.

Ты, может быть, никогда не вернёшься, - кто знает? - неважно, и множества дней, голосов и дорог нашей жизни не будет, а только доверчивое прикосновение, а куда подевалась целая жизнь? - ну и что, не печалься, ведь мы о ней знаем всё!