Разговор с домовым

   
   рассказ
               
  Снилась мне всю ночь какая-то чертовщина. И, открыв глаза, я решила, что всё это продолжается. Стояла пронзительная тишина, в окно струились солнечные лучи, но в поле моего зрения  обозначилось  что-то чёрное и лохматое,  что, определённо,  не могло иметь отношения к реальности.
   - Ты кто? – спросила я первое, что пришло в голову.
   - Я – домовой ФомА, - гордо, как мне показалось, произнёс  своё имя маленький человек, сидящий нога на ногу в кресле возле окна. – А тихо потому, что сегодня суббота, - прочитал  он мои мысли,  – Ты могла бы еще поспать, торопиться некуда…
   - Да мне уже давно торопиться некуда, - сказала я,  усаживаясь на краешке дивана и не сводя глаз с этого лохматого Чуда-Юда. Почему-то меня не удивляло его присутствие, будто так и надо было.  И почему-то тянуло на откровения.
   – Жизнь так незаметно пролетела… Мне всё не верится, что я уже на пенсии и не кручусь, как белка в колесе… А  моя Настенька выросла и даже  успела подкинуть мне своего сыночка…

   - Маленький бандит!  - неожиданно сварливым голосом сказал лохматый. - Всё старается мне пакость сотворить…  сколько раз ему говорил, не хлопай  дверью – не люблю… так он еще и прищемить мне бороду норовит… И ведь показываюсь я ему редко, откуда он знает, что я у него за спиной стою или рядом на диване сижу?…-  удивленно вскинул лохматые брови домовой. - А намедни  чего отмочил? Поставил мне угощение – ешь, Фома!  Гляжу - моя любимая гречневая каша и яичко вареное, а он,  чтоб ему пусто было,   соли туда насыпал…Плевалси я плевалси, а он хохочет надо мной, на,  кОлы выпей! Да если я эту oтраву  выпью, мне кирдык… Ой, хорошо-то как, что вы его в оздоровительный лагерь отправили… отдохну маленько от его проделок.  Молодёжь пошла -  никакого уважения к старшим.  А у меня, почитай, скоро этот, как его,  юбилеум…150  лет, как один день, пролетело…
   И он  застенчиво взглянул на меня  своими прозрачно-голубыми глазами.
   - Подарки-то будут? Мы, домовые, подарки страсть как любим…
   - Ой, а давай, как положено, твой юбилей отметим – приглашай своих домовых, а я вам стол накрою…
   -  Эх,  да ить это ты на весь подъезд одна  такая сознательная, а другие-то, прости-пожалуйста,  еду домовым не ставят, молочком не балуют … не говоря уж про наперсток водочки.  Не верят, видите ли, в такую чепуху… Вот и разбежались домовые кто куда,  никого не вижу, уж наверное, лет двадцать… По сотовому еще иной раз кто и позвонит из деревни, да рази поговоришь по сотовому обстоятельно, неторопливо? Разговоры по телефону  они денег стоють…

    Человечек пригорюнился, подставив себе руку под бороду и замолчал, глядя в окно на резвящихся стрижей.
   - А эта твоя подружка-то чо на днях говорила по телефону…- скорбно поджал он губы.
   - А что?
   - Поди-ка ты и не помнишь?  А я вот места себе не нахожу, всё думаю,  думаю…
Ить,  чо отчудила?  Это всё нечистая сила, говорит, бесовщина, выбрось  все его чашки-плошки и не думай его кормить.  Как можно такую нечисть приваживать в дом? Если у тебя к тому же  иконы стоят… Это она  про домового,  который испокон века за порядком и справедливостью в доме следит… помогает, как может.
     Фома горестно  вздохнул:
    - Клавка-то эта твоя, давно ли такой верующей стала? Помнишь, как она то и дело  на партсобраниях лезла на трибуну, да ахинею партейную несла? Мы все должны следовать решениям последнего пленума  ЦК КПСС…. Ой, не могу… –  захихикал  он тоненько. -  Иде   этот  ваш  пленум таперича?!

   Он поскрёб свою лохматую голову и мечтательно сказал:
   - Эх, в баньку бы… попариться… да где ж теперь её найдёшь…  Не хочут  понимать  люди, как им жить надоть,  всё перепутали – где бело, где чёрно, что хорошо, а что плохо…
   - А ты сам-то  понимаешь? – решила я его подколоть.
   - Я-то? Ишо как понимаю…  Вот кумекай сама. Ежели б ты жила в своём доме, как в прежние времена жили,  всё было бы чин-чином. Русская печь тебя и кормит, и поит, и лечит, и травы-лекарства сушит ну,  и согревает, конечно, в любую погоду.  Когда захотела, тогда и бросила в печку несколько полешков, вот у тебя тепло и сухо в доме и ни от каких жуликов из жкх ты не зависишь.  Дальше пошли. У тебя в подполье  и картошечка, и свекла-морковочка с огорода, и соленья-варенья всякие… ну там и овса-пшеницы по мешочку, да фасоли-гороху, да семечки белые-черные, это, так сказать, стратегичский запас на всё-провсё, чтоб лихо перетерпеть, ежели оказия случится какая…
   - Что ты имеешь в виду?  Войну что ли?
   - Ну,  войну-не войну- засмущался домовой и отвёл глаза, -   а, токмо, случись чего-нить этакое у вас,  тута  в городе, чо делать-то будем?
   - Да про что ты? – не понимала я, куда он клонит.
   - Сама- то подумай, али всё тебе разжевать нужно,  да в рот положить?

   Он   решительно встал и прошелся по комнате взад вперёд, заложив руки за спину. Взгляд мой упал на его валенки, изношенные до предела, все в заплатках, и я подумала, что надо бы ему купить детские – мягкие и красивые…
   - Не надо, - сказал он строго, - не люблю новых вещей! И. вообще, домовые -  существа неподкупные… Слушай внимательно, что я говорю, а то наивная, как девочка.    Смекни, что будет,  ежели в вашем чумовом городе лектричество  какой-нить рыжий Чубайс,  аль террорист отрубит… Кумекаешь?  И войны не надо… –  он выразительно постучал пальцем по своей голове.
   - Ну да,  понимаю,  ничего хорошего  – ни поесть, ни попить…
  - Ха! – презрительно выдохнул он. - Да ваш город через неделю превратиться в такой свинарник… - Он изобразил на лице полное  отвращение к нелюбимому городу.
  -  Вообще, ты прав,  - согласилась я, - иногда электричество отключат на пару часов, так это уже стихийное бедствие – ни у кого  в запасе ни свечей, ни фонариков,  ни керосинок, как прежде…
  - Ха! – повторил он.  – А нужду справлять вы куда будете? В ведёрко?
   - Почему в ведёрко?  …
    Мы встретились взглядами,  и до меня дошло: не будет ни света, ни воды,  ни канализации.
   - Cтоп,  ты зачем меня пугаешь?
   -  Я, касатка моя, всего-навсего  сравниваю прежнюю свою  жизню с нонешней.  Больно вы беспечные стали.  Понаставили телевизеров, компутеров, холодильников и чего это ваше благополучие стоит?  Гроша ломаного не стоит…

    Фома  прошелся по комнате туда сюда  и снова уселся в кресло.
    -  Эх,  а какая жизня была, когда я у твово прадеда в ярославской губернии служил…  Вот было хозяйство так хозяйство! Две коровы, две лошади, козы-овечки, птицы всякой видимо-невидимо… Бывало, молочка парного выпьешь, да яичком свеженьким закусишь  – оно розовое, тёплое, светится насквозь…А вкус…да чо  говорить, всё равно не поймёте! Вы же таперича всё больше искусственную еду лопаете…как это? Трудное такое слово генно-модфи..ти..цированную, тьфу ты! Которую ни один червяк не ест.  А вы хрумкаете и не подавитесь!  Тараканы от вас и те сбежали.  Скоро в городе ни крыс,  ни ворон не останется, тоже свалят к ядрене фене… А жили бы по уму-разуму -   шас бы такая жизнь развернулась…
   _- А какая?
     - Да ежель бы этих ваших, помоечных, городов не было, где приличному домовому пристроиться негде, всё было бы иначе.  Человек должен жить в до-o-o-ме, а не в ентом бетонном муравейнике… А в доме печь должна быть  с лежанкой – ох любил я погреть  свои косточки на теплой печи, для меня еще там хозяйка всегда тулуп стелила – мягко  и удобно…Банька своя опять же.
   Он улыбнулся, мечтательно глядя куда-то вдаль.
    - Потом, значица,  хоздвор непременно … ну там курочки, уточки, гусаки.. про яички я уже говорил… Сад-огород конечно… Яблочко с ветки это песня,  не то что  - тьфу, сплюнул он с досадой на лице – плоды в парафине неизвестного урожая… А когда у Егора Матвеевича вишни-яблони цвели по весне, я ить даже ночевал под ними, дышал ароматом… Потому как поэт в душе. Да! Могу тебе и стихи свои почитать…-  он встал в позу, выставив одну ногу вперёд. -  Дело было в сентябре, ветер шарил по земле, - начал он торжественно и певуче.
   - Постой, - испугалась я его стихов, во-первых, плохая рифма “в сентябре – по земле”, а во-вторых, мне про деда-прадеда интересно послушать. Я их  только на фотке и видела… Одна-единственная сохранилась…

   - То-то и оно, что ничего-то вы не знаете…Чего про деда рассказывать, когда он  моложе тебя в два раза был…а может и в три.  Тебе сколько лет-то? – хитро прищурился он и, не получив ответа,  усмехнулся. – Ладно, можешь не говорить, я и так всё знаю.   Дед  на войну уходил, когда отец твой  ещё  под стол ползал.  Не суждено было вернуться…  Ох, как же  прабабка-то твоя убивалася – неделю не вставала.    Любила его больше всех,   добрый он  дюже был.  Перед сборами, помню, шептались они у печи. - Как же, говорит он, я стрелять в людей буду, ведь я и курице голову не могу отрубить? А она успокаивает.  А ты стреляй в воздух,  не целься в человека- то,  Бог милостив, поможет не согрешить убивством, да и самого сохранит…
   -Эх,  Лукерья Ильинична – покачал Фома головой – чего удумала,,,  не стрелял он,  сидя в окопе, да его-то…
   - Что? Что с ним случилось?
   -  Не боисся  правды то?- отвёл он в сторону глаза
    Я промолчала, 
   - Ну ладно, не маленькая, cкажу как было.  Если б он стрелял, его бы в окопе-то,  как цыплёнка,  на штык немецкий не посадили бы…  Знала бы прабабка твоя,  чего насоветовала… Война есть война – либо ты,  либо тебя.

     Он замолчал и с сочувствием посмотрел на меня.
     -  Не кручинься… смерть у него была лёгкая, охнуть не успел, а вот семье потом выпало,  не позавидуешь…коллективизация да раскулачивание…эх, как цветущий сад под корень, так с налаженной жизнею поступили. И кому это надо было?
   - Постой, - усомнилась я.  -  Ты, небось, за печкой сидел.  Откуда тебе знать, как мой дед погиб?
   - Не веришь? – с грустью в родниковых глазах посмотрел на меня Фома. -  Да вы верите только в то, что потрогать рукой можно!… Рази объяснишь тебе, что во времени и пространстве путешествовать можно?  Вот мой дедушка Силантий тако-о-е рассказывал, чего вашим академикам и не снилось… А то спорют – есть инфор-мац-мационное поле али нет его? – с трудом выговорил он научное слово и застенчиво улыбнулся. -  Не сумлевайся… слушай просто, что тебе старший по возрасту говорит, так-то лучше будет.  Семья у  прадеда твово  была большая. Хозяин был,  одно слово. Вот и  ладно всё как-то шло… Все трудились  и на жизнь хватало… Как Мишенька-то с гражданской не вернулся, Маняша с сыночком в свою семью не захотела  вернуться. Осталась… А  Гришка-сосед, пьянь и рвань,  без царя в голове,  всё на неё заглядывалси.  Однажды, слышь ты, прижал Маняшу на хоздворе и говорит – не вернётся твой Мишка, не надейся, а я по тебе,  сама видишь сохну… Не вороти от меня нос-то,  иди ко мне жить,  кому ты с дитём  нужна будешь? А я ему хорошим отцом буду и пить брошу... 
   - Ну а она что?
   - Она-то? – стал разглаживать свою спутанную бороду  домовой. – Любила, говорит,  и любить буду одного Мишеньку, всю свою жизнь…  И никто мне не нужен.  А мальчик мой ненаглядный - это мое счастье. Я на Лешеньку смотрю и Мишеньку свого, родного и единственного,  вспоминаю.  И думать забудь!  – как припечатала его к месту своим отказом.
  Оттолкнула его и ушла, а он потом уж по полу валялся-катался,  зубами скрипел.  И чего удумал,  стервец – злобу затаил, а прошло время и донос на семью написал…  Тут как раз,  на –тебе,  и раскулачивание пошло-поехало… Ох-хо-хо, и так-то всю, почитай,  живность увели на общий двор, а тута  и дома, и всего имущества лишили.  Покидали  эти, в кожанках,  всех на телеги и повезли -  ни те сапог,  ни тулупчика не дали взять,  полураздетые поехали,  на верную погибель…

   Фома глубоко вздохнул и мне показалось, что в его светлых глазах сверкнула слеза. Но он отвернулся к окну и через минуту продолжил.
   -  Гришка как увидел  всё это,  так и понял, чего натворил. Бежал за обозом долго,  просил Маняшу оставить. Часы золотые предлагал комиссарам за неё, да только по зубам получил. Поздно спохватилси… Повесился потом, Иуда, в чулане…  Он, правда,  не мог знать,  что Маняше с мальчишкой удалось в пустой избе схорониться, когда обоз остановку делал в деревне…  ну про это она тебе рассказывала…
   -  А ты откуда знаешь, что она рассказывала?
   - Я всё знаю…-   заявил Фома, подняв корявый палец к потолку. И продолжил:
   - Вот так семья вся  и сгинула неизвестно где…
   - Ой, - всхлипнула я, - не хочу я больше тебя слушать … врёшь ты всё!  Мне бабушка Маня по-другому  рассказывала.   А ты…  насочинял  для красного словца невесть чего!
   - Дак она-то тебе сказки рассказывала, ты же еще дитё была… А таперича ты и сама, почитай, бабкой стала…
   - И не стала, не стала!  Какая я тебе бабка! Мне комплименты делают чуть ли не каждый день. А ты…ты только гадости говоришь,  доведёшь ты меня… прогоню из дома!  Какой от тебя  прок!  Ты помогать семье должен, а где твоя помощь?  Вот, смотри,  я живу  в разводе, дочь моя, красавица и умница, тоже и  внук мой растет без отца,    что это за жизнь такая непутёвая… Одни переживания.  Куда нормальные мужики-то  подевались, будто их смерчем унесло?..

   Слёзы ручьём  хлынули у меня из глаз,  и я бросилась лицом на подушку плакать о своей  горькой доле,  услышав, как домовой проворчал:
  - Всё вам кто-то виноват, а не вы сами…  У отца-матери-то на кладбище когда были?  И-и-х люди, без роду-племени…
   Сколько я  рыдала, трудно сказать, но когда  подняла  заплаканное лицо от подушки, то поняла,  что время идёт  к обеду.  Солнышко уже перекатилось на кухню, во дворе детскими голосами пищала и шумела площадка для игр, у соседей  на полную мощность орал телевизор, сообщая последние новости.
    Никакого Чуда-Юда и в помине не было. Я встала и прошлась по квартире, заглядывая во все уголки:
    - Фома,  ты  куда спрятался?
     Ответа я не услышала, лишь урчали голуби, сидя на подоконнике за окном.
     Неужели всё это мне  приснилось?! И не было никакого домового? А кто же тогда   упрекнул меня за родителей, ведь третий год мы  никак не соберёмся  съездить на  кладбище,  где покоятся отец с матерью и бабушка Маня?..

    Подойдя к телефону, я  сняла трубку  и набрала номер брата
   - Василь, привет!
   - Привет, – услышала я удивлённый голос. – А я вот к телефону подошел, чтобы тебе позвонить. Слушай, у меня предложение – поехали на кладбище съездим, пока меня в командировку опять не угнали.  И машина у меня на ходу,  могу прямо сейчас подъехать.  Как ты?
   - Да! Да! Поедем! – слишком громко и слишком радостно закричала я в трубку.
   - Ты чего кричишь?
   - Да мне тут как раз сон приснился на эту тему…  Приезжай скорее, я в пять минут соберусь.
   - Хорошо, еду, а ты пока приготовь всё, что надо…цветы по дороге купим.
    Подойдя к полочке,  на которой  стояло  расписное блюдце с едой для домового,  я понесла его на кухню. Шутки шутками, но я уже привыкла к этому ритуалу.  Вымыла блюдце и стаканчик для воды, положила кашку, кусочек сыра, семечки,  хлеб и конфетку, поставила всё на место. Потом, откупорив бутылку водки, набулькала глоточек в крошечную, хрустальную рюмочку, которая осталась у меня еще от родителей, как память.  Поставила всё на полку.
   - Спасибо тебе дедушка! Прими угощение и не сердись на меня…
     С грохотом ветер захлопнул окно.  И в наступившей тишине я вдруг услышала приглушённый, скрипучий смех  Фомы.
   Или  мне это показалось?..