Городской детектив

ГОРОДСКОЙ ДЕТЕКТИВ
;

Ночь. Дождь. Замурованная в сон улица освещена липким светом одиночных фонарей. Стремительно приближается автомобиль неразличимой в темноте национальности. Резкий, ножом по жести, скрип тормозов.  Дверь распахивается, и некто, весьма напоминающий теннисный мячик, вываливается наружу. И пригибаясь, точно солдат под обстрелом, вбегает подъезд.  Ещё прежде автомобиль срывается с места, и, ослепляя мглу мощными фарами, исчезает в ночи. На какое-то мгновение в одном из окон спящего дома вспыхнул и погас свет. Раздался крик... Но тут же заглох, словно взывающий к спасению рот  заткнули кляпом. И опять тишина повисла в воздухе, как тяжёлая, предвещающая бурю, туча. 


Сержант Бодягин, с полуночи заступивший на очередное дежурство, преодолевая навалившийся всей тяжестью сон, положил руку на кобуру и тяжело перевёл дыхание. Воздух застыл где-то на полпути к лёгким. С трудом сдерживая нервный кашель, по непонятным причинам возникающий в самый неподходящий момент, он мысленно клял ночь, и не ведающую снисхождения судьбу, подбросившую некстати происшествие, неизвестно, что означающее, но известно чем могущее закончиться. С мыслями, заставившими его взмокнуть до трусов, сержант Бодягин вступил на территорию повышенной, для него, опасности.


Никого. Осторожно передвигаясь, преодолел первый, второй этажи, и когда, казалось, увиденное и услышанное ему померещилось, на третьем, вернулся в прежнее своё состояние, усугубляемое пониманием полной безнадёжности, когда необходимость действия ограничена очевидной неспособностью к таковому.  Что-то, весьма напоминающее упрятанное в мешок мёртвое тело, лежало перед дверью одной из квартир. Блюстителя порядка снова прошиб пот, на этот раз холодный.  Пальцы никак не могли совладать с проклятой кобурой. Но поскольку бездействовать в таком положении было невозможно, Бодягин решил пообщаться с предполагаемым покойником.


– Послушай, уважаемый... не ведаю, как тебя звать-величать...  – тактично поинтересовался сержант Бодягин, – стараясь звуками собственного голоса вернуть себе, если не спокойствие, то хотя бы равновесие. – С чего это ты разлёгся неподобающим образом посерёд лестницы, как у себя  дома? Ежели по пьяни, то в первый раз прощаю. Но коль скоро от злого умысла, придётся пройти со мной в отделение, где капитану Кошкодамову и не таких, как ты, доводилось приводить в чувство. – Не дождавшись ответа, продолжил: – Я это к тому, что неприлично лежать в неположенном месте. Наверняка, семья заждалась, не спит, подозрения всякие у ней, ко сну непричастные. Так что подымайся и решай, где тебе будет лучше дома или у нас в отделении? 


Но поскольку предмет его вынужденного внимания не выказывал ни малейшего желания ввязываться в беседу, намерения сержанта потекли по трём, взаимоисключающим направлениям. Сначала — в направлении закона, суть коего заключалась, прежде всего, в сохранении места преступления в неприкосновенности  до прибытия оперативной группы, ибо в том, что перед ним труп, сержант больше не сомневался.


И вдруг к несчастному правоохранителю, и без того закованному в страх, как в железный панцирь, явилось леденящее душу предположение, что наличие трупа с очевидностью свидетельствует о существовании убийцы. Уйти далеко тот не мог, и, значит, находится где-то рядом. Возможно, стоит за спиной и, оскалив, по-волчьи зубы, готовится к нанесению удара.

 
Но как это обычно бывает в жизни вообще, а в правоохранной в частности, в голове сержанта стали роится мысли и чувства, ни при каких обстоятельствах не могущие быть признанными уместными, поскольку не видел законного способа предупредить неудовольствие начальства  положением дел на вверенном ему участке. Лично его, сержанта Бодягина, вины в том нет. Его преследует рок невезения, к сожалению, не состоящий в штате райотдела полиции, и, стало быть, не подлежащий мерам морального или физического воздействия.  А начало всему положила, случайно возникшая возможность в одну из ночных смен, забежать домой «на чаёк», и знай, чем закончится чаепитие, наверняка бы воздержался.  Ибо, на своём привычном месте в постели, рядом с женой, обнаружил, давно и тщетно разыскиваемого, сбежавшего из тюрьмы, опасного преступника. Оказавшись лицом к лицу с представителем власти, беглец не только не проявил признаков раскаяния или хотя бы беспокойства, а, хладнокровно надевая штаны,  напомнил: врываться в ночное время в квартиру мирно спящих граждан, без санкции прокурора, противоправно. Продемонстрировав такое знание уголовного кодекса, о котором незадачливый муж мог только мечтать. Ошеломлённый, что-то промычал в своё оправдание, но некому было его слушать. Даже жена, игнорируя устремлённый на неё умоляющий взгляд, презрительно хмыкнула и передернула голыми плечами. Сержант тяжко вдохнул и, бормоча слова извинения, тихонько прикрыл за собой дверь. А когда явился снова, уже после смены, гость не только никуда не делся, а ещё больше распоясался, предложив хозяину последовать своему примеру. И, реагируя на незаданный вопрос, успокоил: «Маруся в ванной, скоро выйдет. – Добавив с милой улыбкой. – Она у тебя чистюля. Поздравляю»!   


Вынужден разочаровать читателей, с нетерпением ждущих разрешения конфликтной ситуации. Увы, времена дуэлей прошли, а мордобоя, хотя и остались, но для умных людей мера эта крайняя, и потому крайне нежелательна. В конце концов, лучше с выгодой потерять, чем без выгоды найти.  Пока жена хлопотала на кухне, супруг с гостем, явно пренебрегая тем обстоятельством, что один был разыскиваемый, а другой — разыскивающий, в ожидании, то ли позднего ужина, то ли раннего завтрака, о чём-то молча перемигивались. О чём именно, оставалось неизвестным,  до той поры, когда беглец, снова водворённый в знакомую камеру, перешёл от перемигивания на шепот. Тогда и выяснился преступный сговор защитника закона с его нарушителем. За крупную мзду в валюте,  трижды превышающую годовую зарплату, блюститель государственной нравственности решил, что рога стоят свеч, пусть даже и не зажженных.


– Не по чину берешь, – попенял ему капитан Кошкодамов, и сержант Бодягин, незнакомый с классикой, только руками развёл, дескать, обещанного три года ждут, но капитан, как выяснилось, не торопился: – Никуда не денется, расплатится. Тогда ко мне в кабинет и принесёшь.


Эта череда происшествий не могла закончиться чем-то хорошим, так что убийство было вполне предсказуемо, если бы, конечно, сержант Бодягин умел предсказывать. Мало того, после всего предсказуемого, могло произойти нечто, предсказуемости не подлежащее: кого застанешь под боком у жены? Он бы не удивился, окажись тот убийцей, стоящим сейчас за его спиной. А, зная натуру капитана Кошкодамова, легко предвидел то удовольствие, с которым очередное несостоявшееся обещание запишет невезучему  подчиненному в долг.


Хотя автор никогда не служил в полиции, но, случалось, попадал в передряги, рождающие безысходность, оказываясь, «по совокупности обстоятельств», как обыкновенно пишут в протоколах, в лапах наших славных правоохранителей. Чувствовать за спиной дыхание убийцы, и стоять перед развалившимся в кресле следователем «по общим вопросам», гадая, что копится у того на уме, подтверждает выводы психологов: разные ситуации, могут вызывать одинаковые последствия.


Оказавшись в положении между молотом / предполагаемым трупом / и наковальней / возможным убийцей /, сержант Бодягин мысленно ударился в бега, но какая-то сила, явно противоположная логике, не сдвинула с места, совершённого преступления. В замкнутом круге между жизнью и смертью, боролся он, с отчаянием обречённого, уже не столько за спасение, сколько за его иллюзию. Не догадываясь, но, скорее всего, просто не решаясь признаться самому себе в параличе воли, оскорбительном для чести и достоинства того, кто призван защищать честь и достоинство других.


Наконец, движимый, скорее, инстинктом, нежели логикой, он медленно, шаг за шагом, не оборачиваясь, стал отступать к выходу. И только на улице, под дождём, к нему вернулось, хоть и призрачное, осознание безопасности. «Такая уж наша сторожевая служба, – рассуждал он, поспешно удаляясь от места происшествия, – приходится рисковать. Покинешь пост, засечёт проверка. Задержишься, подбросят труп. Игра судьбы и случая, не предусмотренная требованиями устава. Поневоле станешь, если не откровенным трусом, то скрытым меланхоликом. В конце концов, на устав можно было бы наплевать, если бы не встречный ветер».


С наступлением утра, любопытство, взявшее верх над врождённой безответственностью, совсем извело бедолагу. И, вместо желанного отдыха, ноги сами понесли его туда, откуда накануне еле их унёс, хотя появление там, ничего, кроме неприятностей, не сулило. Но приободрился, увидев моложавую женщину,  из числа тех, кто, при некоторых обстоятельствах, ещё может вызывать интерес, но никогда длительный, старательно моющей пол в том самом месте, где ночью лежал труп. Вода, в ведре, была красной. Так, во всяком случае, казалось.


Бодягин тактично кашлянул. Женщина подняла глаза и медленно, словно недовольная, что отрывают от дела, выпрямилась. С тряпки в её руках стекали ручейки неопределённого цвета. Облегчение от увиденного, не означало, что страхи, смытые стараниями усердницы, прошли окончательно.


– Что тут у вас произошло? – робко поинтересовался сержант.


– А что должно было произойти? – без тени испуга удивилась женщина.


– Поступила жалоба на неурочный шум в вашем доме. Мне поручено расследовать.


– Всего-то? – усмехнулась женщина. – Так это моё, извините за выражение, сокровище, по обычаю, поздно явилось с очередной гульки.


– Какая ещё гулька?


– Известно какая... Картишки... Непотребные женщины... Выбор большой. Иногда ночи ****уну не хватает, с чем я давно смирилась. Но являться, когда вижу сладкие сны... Такое не прощают.  Не буди в женщине спящего зверя. 


– И что же?


– Если интересуетесь подробностями, дождитесь, пока оклемается.


– Сначала бы хотелось узнать вашу версию.


– Версия, говорите? Самая, что ни на есть, обыкновенная. Врезала скалкой по кумполу, чтоб не шумел, и пошла досыпать.


– А потом?


– Опять же, по обыкновению. Утром подобрала, жена как-никак. Привела в порядок и спать уложила. Желаете убедиться? 


–  Пускай спит. Как-нибудь в другой раз.


– Можно и так. Долго ждать не придётся.


             Сержант зачем-то приложил руку к козырьку, как делал всегда, когда разговаривал с начальством. И осторожно, переступил через лужу, свидетельствующую, если не о преступлении, то о преступных намерениях, точно также неопровержимо, как очередной незнакомец в его постели. 

Борис Иоселевич