Мышонок

(Рассказ танкиста).

Урал дослуживал в армии срочную, готовился к демобилизации, но тут пришел приказ и поехал паренёк на Кавказ. Воевать механиком-водителем на своей родной 32-ой.
Ребята кругом свои, командиры свои, машина своя, только война чужая и страна не родная.  Воевал с ним мышонок.
Где, когда пробрался он в боевую машину – неизвестно. Может, шмыгнул под брезент на каком-нибудь, диком полустанке. Но Уралу было приятно думать, что приехал он с ним из-под Самары, так же, как все.
Днём танк работал: рычал, как зверь, гремел траками, плевался снарядами, тяжело дышал порохом и дизельным дымом.
Потом всё стихало.
Мышонок внезапно появлялся из глубины застывших механизмов, садился на тёплый снарядный ящик, грыз хлебную корочку, внимательно смотрел на человека своими бусинками глазок.
Они подружились.
Потом танк сломался.
Нет, это было не боевое ранение, но так бывает: отишачит здоровый, взрослый мужик  смену у печи, примет душ, смеётся, расчесывая мокрые волосы расчёской, скалит белые ровные зубы, пьёт пиво с друзьями, а потом, вдруг, хватается за сердце и валится на бок. Мотор.
Всё.
Укатали Сивку крутые горки.
Танк прицепили тросом и поволокли на ремонт.
Урал сунулся было в 32-ую, пошарить мышонка, да где его там найдёшь… Захлопнули люк и всё.
А война шла себе дальше, по головам, без разбора.
Через месяц увидел Урал свою 32-ую. Узнал. Даже поговорил ни о чём с молодым  лейтенантом. Но про мышонка не спросил: совестно было –  засмеют. А через три дня был бой, чехи сожгли 32-ую со всем экипажем. Многим досталось.
Урала комиссовали по контузии в Бурибай.
Он похоронил старых родителей и жил там, честно спиваясь от безработицы и безделья на свои «боевые».
Пробовал даже, как-то лечиться от водки.
Но это уже другая история.