Сумерки в Дели, ч. 4, гл. 4. Ахмед Али

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Часть четвертая

Глава четвертая

Мир Нихал лежал на кровати, целые дни напролет, чего-то желая и о чем-то вспоминая, заваленный сонмом мечтаний. Он ощущал себя абсолютно никчемным, тяжелым бревном, и его переполняло ощущение бесполезности его жизни. Мир вокруг него двигался дальше или распадался на куски. А он оставался на своем месте, живя под постоянным мерцанием несбыточных желаний и сожалений, видя, как молодые люди умирают один за другим и обретают свободу от печалей этого мира.
Мир Санги умер, а Красная Борода настолько состарился, что уже не мог свободно ходить и приходил проведать его только время от времени. И Камбал Шах тоже исчез. Таким образом, Мир Нихал стал единственным стражем ушедших лет. Время от времени ему удавалось вылавливать жемчужины из состарившегося песка воспоминаний. И когда он вспоминал, как загорались огни любви, как они бушевали и гасли, он проливал несколько слезинок жалости к самому себе и беспомощности.
Воспоминания ушедших дней и часов как мухи стаями летали вокруг него, и он вспоминал свою жизнь с раннего детства до настоящих дней.  Дели был разрушен, вспоминал он, Индия – разорена, и всё, что он так любил, было уничтожено. Только год назад новая волна свободы прокатилась по груди Хиндустана. Люди осознали свое положение и захотели вернуть всё обратно. Началось движение за самоуправление, и стали слышаться отдаленные пророческие раскаты грома по мере того, как это движение распространялось по Индии. Но всё это не очень интересовало Мир Нихала. Это было не для него, мученическая смерть и слава во имя родины. Его время прошло, и новая эра надежд и устремлений, которые он никогда не понимал и которым никогда не симпатизировал, начала загораться легкой зарей на небосклоне. Но его мир погиб. Пусть другие строят свой мир. Он был из тех, кто верил в сражение на мечах. Молодые только агитировали. Пусть продолжают. Его это не трогало.
В мир пришли новые идеи и новые способы взаимодействия. Новая гибридная культура, не имеющая ничего общего с прошлым, насильно навязывала себя Хиндустану, эдакая смесь индийских и западных понятий, то, с чем он не мог согласиться. Англичан разбили турки при Галлиполе. Но даже это не коснулось его сердца. Он стал бесчувственным, и его больше не интересовало, движется ли Караван или стоит на месте. Прошлое уже ушло, а новое было зыбким и ненадежным. В конце концов, оно не имело ничего общего с его идеалами или его системой ценностей.
В воздухе была разлита какая-то безнадежная усталость. И пыльные ветры дули чаще, чем когда-либо. Слава ушла,  остался только ужасающий душу остов. Богатство жизни было разграблено и уничтожено иностранцами, и вместо этого появились вульгарность и дешевая подделка. Была уничтожена связь, существовавшая между обществом и его поэтами. Вероятно, изменилась сама жизнь. Общество ушло далеко вперед, а простые люди были оставлены позади в этой гонке Жизни. Новые обычаи насильно насаждались в Индии. Вероятно, по этой причине единство опыта и формы, существовавшее в дни юности Мир Нихала, полностью исчезло. Но, что бы там ни было, наступила новая реальность, и Мир Нихал ощущал, что не является ее частью.
Много раз, когда он лежал на кровати, ему приходилось слышать, как люди поют на безвкусные мелодии какие-то новые песни, более дешевые, чем что бы то ни было из написанного в прошлом:

В отсутствие моей возлюбленной
Я пил, о друг, как вино свою кровь.
И когда мое сердце зажарилась от тоски,
Я съел его как шашлык, с большим удовольствием.

После вознесения молитв об умершем
Мой палач засмеялся и, смеясь, сказал:
Это было чертовски хорошее дело,
Я действительно совершил благочестивый поступок…

Что случилось с великими поэтами Хиндустана? Куда делись Мир, Галиб и Инша? Где сейчас Дард, Сауда и хотя бы Зауг? Увы, они ушли, и с ними ушло великолепие поэзии. Осталось только убожество мыслей, думал Мир Нихал, и вместо настоящих переживаний и истинных эмоций пришел дешевый сентиментализм. Время изменило порядок вещей, и жизнь уступила место живой смерти. Нигде не оставалось следов Красоты, и уродство очернило лицо Хиндустана…
Асгар теперь часто стал носить английскую одежду, но его отец не говорил ничего. Казалось, он даже забыл, что когда-то ненавидел такие одежды. Низар Ахмад запел свой славный призыв к молитве. Его голос все еще был столь же звучным, как раньше. Когда Мир Нихал услышал его, он прошептал себе под нос: «Слава Господу!» Но он не молился. Ведь ему было так трудно сидеть. Как же он может совершать намаз пять раз в день и передвигать свое тело вверх и вниз? Его тело стало тяжелее свинца, и ему было трудно даже сидеть какое-то ощутимое время. Гхафур помогал ему сделать то, что он менее всего хотел делать. Но Мир Нихал привык к безразличию окружающих.
Для Бегам Нихал стало трудно выходить из своей комнаты слишком часто. Она почти ослепла. Большую часть своего времени она нарезала орех Арека или распутывала нити. Она могла сидеть на кровати, выставив перед собой согнутые ноги, а перед ней лежала целая гора спутанных нитей. По мере распутывания она обматывала нити вокруг своих ног. Затем она делала из них клубок распутанных нитей. 
 Две глубокие морщины появились на ее щеках, они проходили по обеим сторонам носа и сбегали прямо к подбородку. И ее кожа сделалась дряблой и морщинистой. Она сидела у себя в комнате, двигая руками, ее глаза провалились в глазницы, с застывшим выражением на лице, распутывая и вытягивая спутавшиеся воспоминания. Она полностью зависела от Дилчайн, которая была еще довольно бодрой, хотя и передвигалась при помощи трости.
Бегам Джамал тоже ощущала приближение старости. Хотя она все еще ворчала и жаловалась, она стала вести себя гораздо тише. Машрур два или три раза завалил выпускной экзамен и полностью отказался от учебы. Но это его не особо беспокоило. Затем он получил место в английской машиностроительной фирме, но он был очень вспыльчив, рассеян и высокомерен по отношению к другим служащим. Однажды он поссорился с начальником, и его уволили. Теперь он готовился к отъезду к своей тете.
Шам часто заигрывал с молодой служанкой, которая была с кем-то помолвлена, хотя внешне он оставался таким же благочестивым и религиозным, как раньше.
Бегам Вахид часто писала письма домой, и внешне казалось, что ее дела идут совсем неплохо, ведь ее дети выросли, а ее дочь вышла замуж и теперь сама была матерью. Но Мехро была несчастна, хотя и не жаловалась в письмах на свое положение. Она смогла посетить Дели только два раза со времени своего замужества, то есть за последние семь лет. Ее муж был очень ревнив, и ему не хотелось, чтобы она уезжала в Дели.
Но жизнь продолжала течь без помех или осознания перемен.