Нелегалка Глава 5

 

;       Она снова переселилась к Надежде, жестоко страдая оттого,  что доставляет столько хлопот подруге. Ведь та приютила ее самовольно, без ведома хозяев. На сей раз новая работа по телефонной цепочке нашлась быстро, правда, с минимальной оплатой, в семье из четырех человек, тем не менее, выбирать не приходилось. Чтобы случайно не попасть на глаза полиции, Людмила взяла такси. Оно мчалось к ее новому месту жительства по широкому проспекту Посейдона вдоль морского побережья, где кипела стройка: к олимпиаде возводились спортивные объекты, прокладывались трамвайные пути. Людмила с жадностью всматривалась в морской простор, не в силах оторвать взгляд от любимой, такой близкой, но недоступной стихии. Наконец, прибыли в один из новых приморских районов города – спокойный, зеленый, с  чистым воздухом, впитавшем в себя запах моря, гор и задумчивых южных сосен. Людмилу встретила женщина, работавшая до нее в этой семье: в течение дня она ухаживала за бабушкой восьмидесяти лет и вела домашнее хозяйство. Но теперь старушка уже нуждалась в круглосуточном присмотре. Пятиэтажный дом стоял на возвышении. Они поднялись лифтом на третий этаж. Людмила волновалась: что-то ждет ее на этот раз? Четырех комнатная квартира оказалась просторной, светлой от белых стен и бежевой кафельной плитки на полу. Солнечный свет заливал комнаты через широкие проемы окон и застекленных балконных дверей.
А вот и хозяйка: к ним навстречу вышла брюнетка лет сорока, небольшого роста, крепкая, сбитая, со смуглой кожей и копной густых распущенных волос.
     -Элефтерия, - представилась женщина, улыбаясь. Улыбка у нее была замечательная – открытая, искренняя, располагающая к себе. При этом глаза ее смеялись сквозь стекла очков, белели два ряда ровных зубов, на подбородке обозначилась ямочка. Познакомились, обменялись крепким рукопожатием. С первого взгляда стало очевидно, что Элефтерия  - доброжелательный человек. Ее образ никак не соответствовал тому, что сложился у Людмилы из рассказов землячек: суровые, придирчивые гречанки, пьющие кровь из работниц, ревнующие к своим мужьям и сыновьям. Вскользь Людмила отметила про себя, что в зале есть музыкальный центр, а в углу стоит электрогитара. Значит, здесь тоже любят музыку. И она сразу решила согласиться на все условия. А они были следующими: два выходных в месяц, минимальная зарплата, проживание в одной небольшой комнатке с бабушкой, уход за ней, в том числе дважды в день гуляние на улице с инвалидной коляской, поскольку женщина совсем не могла передвигаться самостоятельно. Кроме того, на Людмилу возлагались все домашние дела, так как Элефтерия с утра до вечера находилась на работе. Она была в разводе с мужем, и фактически одна содержала семью: престарелую мать и двух сыновей – подростков.
     Теперь предстояло знакомство с больной – госпожой Анной. Прошли в ее комнатку, дверь-ширма из которой открывалась на кухню. В постели лежала щупленькая, сухонькая старушка, симпатичная, с тонкими чертами лица, пушистыми седыми волосами, среди которых выделялась жировая опухоль размером с куриное яйцо. Людмилу поразил ее странный немигающий взгляд. Оказалось, она почти ничего не видит. Зато неплохо слышит и понимает все, о чем идет речь. Бабушка стала тянуть к Людмиле свои худые костлявые руки – и той вдруг стало страшно, будто сама смерть пыталась увлечь ее за собой. В своей врачебной практике Людмила много раз видела неприглядную одинокую старость, но одно дело – провести рядом с ней полчаса, и совсем другое – круглосуточно жить в двух шагах от нее, отдавая этой угасающей жизни частичку самой себя. Теперь это была ее работа. Господи! Да протянет ли она хоть пару месяцев?- горестно подумала Людмила.            
 От выходных она сразу же отказалась: идти ей было некуда. Надежда жила теперь недосягаемо далеко. Да и зарплата за счет работы по воскресеньям будет чуть выше. Больше всего Людмила боялась полиции, из-за чего считала более безопасным постоянно находиться в доме. Ее несколько успокоило заверение, что если появляешься на улице с подопечной в инвалидной коляске, никто никогда не подойдет проверять документы. Дай то Бог!
     Так начался новый этап ее заграничной жизни. Семья Элефтерии была родом с Крита, самого большого южного острова Греции. Отец ее владел ремеслом обувщика и небольшим магазинчиком в одном из критских сел. Его жена Анна работала на виноградниках и овощных плантациях. Со смертью мужа она перебралась к детям в Афины, покинув навсегда дорогое ее сердцу село. Неутомимая труженица, она стала быстро терять здоровье, и к приходу в дом Людмилы уже была не в состоянии обслуживать сама себя. Но и теперь квартиру украшали ее рукодельные, искусно связанные из ниток скатерти и салфетки.
     Дочь ее, Элефтерия, работала продавцом в небольшом магазине. Университетов она не заканчивала, получила среднее образование, но от природы обладала умом и житейской мудростью. Хорошо умела ладить с людьми, была гостеприимна и приветлива со своей многочисленной родней, друзьями и подругами. Поэтому к ним вечерами и в выходные часто приходили гости, как к Элефтерии, так и к ее сыновьям, создавая веселую шумную атмосферу, засиживаясь далеко заполночь, а то и до утра. Людмилу удивляло, что все эти встречи проходили без привычного в ее понимании застолья с непременным атрибутом – бутылкой спиртного. Греки оживленно общались за чашкой кофе, сока или просто холодной воды, изредка за рюмкой слабого красного вина. Каждый пил, что хотел. Она с интересом узнавала их образ жизни, обычаи и традиции, пристрастие к своим национальным песням и танцам. Конечно, гостеприимство Элефтерии добавляло работы Людмиле, но все же эта суматоха была лучше, чем сонная тоска у госпожи Ирини. Кружась в чужом водовороте жизни, она невольно отвлекалась от грустных мыслей о своем одиночестве, хотя и пребывала  в роли молчаливого наблюдателя, занимаясь домашними делами на кухне. Переносить их ночной образ жизни ей помогала студенческая закалка в общежитии, где она научилась спать, невзирая на шум, грохот и свет. Это было тем более ценно, что дверь в их комнату не закрывалась. Днем скучать ей тоже было некогда – хлопот по дому хватало. С привычной старательностью она наводила чистоту и порядок. Прошло более месяца, прежде, чем Людмила немного освоилась в новой семье, и у нее чуть-чуть ослабло чувство тревоги и напряжения из-за боязни что-то не успеть или сделать не так и заслужить порицание от хозяйки. Позже она немного успокоилась, видя доброжелательность и снисходительность Элефтерии, которая в первую очередь требовала внимания к своей матери.
     Бабушка Анна не могла не только ходить, но и повернуться в постели, сесть. У нее была нарушена координация движений, и она падала на бок даже из положения сидя. При этом из-за выраженного остеопороза – возрастной хрупкости костей, всегда существовала опасность переломов, в том числе от незначительной травмы. Еще до Людмилы она трижды перенесла переломы бедер и плечевой кости. Поэтому при уходе за ней требовалась предельная осторожность. Да и выносливость тоже, так как нелегко было, несмотря на небольшой вес женщины, тащить ее под руки до туалета и обратно, из коляски и в коляску. По утрам Людмила чистила бабушкины зубные протезы, умывала, причесывала ее, кормила с ложки. При жевании искусственные челюсти больной выдвигались вперед,усиливая сходство лица с голым черепом. Она часто попёрхивалась, еда и питье выливались изо рта. Порой кормление заканчивалось рвотой, после чего и у небрезгливой Людмилы пропадал аппетит. Кроме того, у женщины постоянно гноились глаза. Из-за ослабленного иммунитета конъюнктивит плохо поддавался лечению. Однако, несмотря на свою полную беспомощность, госпожа Анна никогда не жаловалась на здоровье, а на вопрос «Как дела?» всегда отвечала: «Хорошо».
     Людмила удивлялась. Ведь в России она привыкла работать в атмосфере болезней, и при встрече с ней каждый считал необходимым рассказать о своем плохом самочувствии и задать ей традиционный вопрос: « А от чего это, доктор?». И так продолжалось много лет. Лишившись этого психологического груза, она вдруг испытала облегчение и радость от жизни, не отягощенной постоянными жалобами на здоровье. Тут не принято было ныть и без веской причины беспокоить врачей.
     Самым приятным для Людмилы  делом стали прогулки с бабушкой, одетой по критской традиции во все черное, и в черных очках важно восседавшей в инвалидной коляске. Она являла собой отсутствующие у Людмилы документы на жительство. Более того, в скверике, где они гуляли, пожилые гречанки принимали бабушку Анну за мать Людмилы и выражали ей одобрение за хороший уход. Очень скоро, благодаря ежедневным прогулкам по горным окрестным улицам, Людмила потеряла десять килограммов веса. Из рассказов знакомых женщин она знала, что в первое время все они в Греции похудели, но от недоедания. А у неё это было связано с физической нагрузкой, ходьбой, и расценивалось положительно. Но главное, она на время покидала домашнюю тюрьму и ощущала пусть и ограниченную, однако, свободу передвижения, изучая близлежащие дороги и скверы, любуясь цветущей природой, с любопытством   рассматривая похожие на елочные шары яркие апельсины в вечнозеленой, глянцевой листве и кудрявые серебристые оливковые деревья, смахивающие на российскую облепиху. Ей все было в новинку в этой удивительной древней стране. А еще она мечтала встретить хоть кого-нибудь, с кем бы можно было поговорить на родном языке. Но за три месяца повезло ей только однажды. Как-то с ней приветливо заговорила болгарка Златка, работавшая по соседству с ребенком: «Русский – понимать! Говору плохо». Вот это сюрприз! Людмила обрадовалась и удивилась.
-Откуда знаешь русский язык?
-Училась школа. Любимый предмет! Тут меня зовут Хриса – так по-гречески « золото»,-пояснила Златка.
-Значит, и тебе пришлось поменять имя!
С тех пор при встрече они разговаривали на смеси русского, греческого и болгарского.
     Златка-Хриса была ровесницей Людмилы, жила и работала в семье, ухаживая за ребенком, которого вырастила с шестимесячного возраста. Теперь пятилетняя Джой называла ее, по сути, чужую женщину, своей бабушкой. Отцом девочки был грек, а мамой – стройная темнокожая эфиопка, владелица парикмахерской. У самой Златки в Болгарии остались двое взрослых сыновей и муж. Дважды в год она ездила к ним автобусом, поскольку в свое время успела оформить документы на легальное пребывание в Греции.
     Как-то раз на прогулке к ним подошли подруги Златки: болгарка и румынка, также работающие с детьми. Они тоже неплохо говорили по-русски, и Людмиле было очень жаль, что российские политики - «перестройщики» не слышат, какими последними словами ругает их простой народ, эти женщины, вынужденные покинуть свою страну в поисках лучшей доли для их семей. До развала социалистического содружества никто из них не помышлял о заработках в соседней Греции, жили стабильно. Они сетовали и на то, что в их школах перестали преподавать русский язык. Людмила и сама потом отметила с грустью, что  молодые болгарки по-русски совсем не понимают и не говорят.
      Но однажды судьба подарила ей чудесную встречу и целый вечер общения на родном языке. Это была гречанка, дальняя родственница Элефтерии, пришедшая в гости. Людмила изумилась, когда услышала от нее русскую речь – правильную, образную, почти без акцента. Оказалось, Евангелия двадцать лет жила в Болгарии, будучи замужем за болгарином, а затем вернулась с детьми в Грецию. Теперь она уже была на пенсии, а в прошлом работала учителем, гидом с русскоязычными туристами. Ей удалось побывать во многих странах Западной Европы и в Советском Союзе. Она прекрасно знала русскую литературу и историю, а самым красивым и благородным городом Европы назвала Ленинград, в чем Людмила с радостью с ней согласилась. Евангелия высоко отзывалась об уровне и качестве образования в бывшем СССР и в Болгарии, считая, что Греция довольно значительно отстает в этом вопросе.
-Далеко не все греки понимают, люди какого уровня образованности и культуры работают  у них в прислугах,- призналась Евангелия, с теплотой отзываясь о российских «золушках». Она, видимо, и не представляла, какой праздник устроила Людмиле, которая, наконец, наговорилась, не напрягая мозгов в поисках нужного греческого слова. Наконец, нашелся человек, сумевший объяснить ей все, что было непонятно, рассказал о традициях и обычаях греков. Одно плохо: жила Евангелия далеко, воспитывала внуков и поэтому не могла помочь Людмиле в освоении греческого языка. А сама она не имела возможности отлучаться из дома. Госпожа Анна говорила мало и на критском диалекте, который и греки не все понимают.
     Мальчики днем находились в школе, вечерами уходили на подготовительные курсы. Наладить отношения с ними оказалось труднее всего, особенно со старшим подростком.
Людмила старалась проявлять к детям свойственную ей доброжелательность, но тщетно. Они порой без всякой видимой причины даже не отвечали ей на приветствия. Людмилу это расстраивало, но Элефтерии она,  конечно, ни о чем не говорила. Однажды, услышав, как кто-то из детей передразнивает  произнесенные ею слова, она прекратила всякие попытки общения с ребятами, ограничиваясь утренним «здравствуйте».   
   Элефтерия уходила на работу в восемь часов утра и возвращалась затемно, влетая как вихрь, в квартиру с кучей пакетов с продуктами. Людмила поражалась ее кипучей энергии. Имя Элефтерия – в переводе «свобода», удивительно соответствовало ее сущности. Вернувшись после напряженного трудового дня, она никогда не сидела дома, если только не ждала гостей, а вечно куда-то спешила, предпочитая активный отдых. И всегда пребывала в хорошем настроении. Поинтересовавшись у домашних делами, облобызав детей, она одной рукой что-то бросала на сковородку, в другой держала телефонную трубку, оживленно болтая с подругами. При этом мимоходом успевала потискать любимого кота, который души в ней не чаял. От ее стремительности Людмила сразу терялась. Но к счастью, Элефтерия  относилась к ней ласково, доброжелательно, не забывала купить для нее чай и сладости, всегда была довольна ее работой, ободряя  неизменным « Браво, Лукия!»., что в Греции означало «молодец!». К сожалению, этой фразой и заканчивалось понимание. Людмила ничего не могла уловить в быстром потоке ее слов, хотя и во сне не расставалась с греческим словарем и разговорником.
-Элефтерия, я не поняла,- виновато говорила Людмила, на что та весело отвечала:  « Неважно!». Ужасно было ощущать себя «пнем», когда на обращенную к тебе речь совершенно не знаешь, как реагировать. Насколько в России ей приходилось много говорить, настолько часто в Греции она молчала, боясь открыть рот и произнести что-то неправильно. Как воздух, необходим был диалог, чтобы ее учили, поправляли. Но с кем? Оставалось продолжать самообразование, используя книги, телевизор и чтение греческих текстов. Она вспомнила Пушкина: «Вообрази, я здесь одна, никто меня не понимает, рассудок мой изнемогает, и молча гибнуть я должна…» При чем тут письмо Татьяны к Онегину? Ведь это про нее, Людмилу, и греческий язык! Изучая его, она делала неожиданные открытия в русском. Оказывается, многие слова пришли к нам из Древней Греции: школа, музей, театр, музыка… Ей стало понятно, почему А.С.Пушкин писал      «пиит» - это и означает по-гречески «поэт», почему Онегин «жил анахоретом» - ведь глагол «анахорево»  в переводе – отъезжать. Теперь и Людмила стала анахоретом.
Вдруг для нее прояснился смысл женских и мужских имен, которые раньше она считала русскими: Андрей – мужественный, Григорий – быстрый, стремительный, Никифор – несущий победу, Ирина – мирная, Галина – спокойная, Зоя – жизнь.
     И много чего еще удивительного и интересного открывалось ей в процессе познания. Но, увы, все это мало приближало ее к бытовому общению, порой приводя в отчаяние. В конце концов, она несколько успокоилась от простой мысли: ведь никто не собирается от нее отказываться по причине плохого знания языка. Так что можно спокойно работать дальше. Во всяком случае, бабушка была ею довольна, и для общения с ней слов у Людмилы хватало. Порой она читала госпоже Анне вслух греческие журналы и книги, периодически спрашивая: «Понимаете ли вы меня?» Бабушка отвечала: «Понимаю. Хорошо читаешь». А вот с разговорной речью дело продвигалось медленно.