Елизавета Третья невыдуманная история

С самого детства Лиза была яркой незаурядной личностью. В ней поразительным образом сочеталась взбалмошность и серьезность, игривость и задумчивость, простодушие и величественность. Она могла хохмить, смеша всех до слез, и никто не догадывался, что всего час назад она была в доме престарелых, где с полной отдачей, проникаясь чужой болью, ухаживала за старыми, больными людьми. Всегда веселая и беззаботная с виду, Лиза оставалась глубокой, цельной натурой, способной сопереживать, жертвовать и бескорыстно помогать всем обиженным.
Когда мы учились в восьмом классе, нашего классного руководителя Марину Ивановну обвинили в растрате школьных денег. Почти все учителя, родители и ученики превратились в строгих, неумолимых судей, вынесших неутешительный приговор. А Лизка, хрупкая, тоненькая девочка оказалась в числе того меньшинства, которое не усомнилось в честности старой, несчастной женщины. Деньги потом нашлись, а доброе имя учительнице возвращено. И лишь спустя годы, я случайно узнала, что же тогда произошло на самом деле. Оказывается, Марину Ивановну ограбили, а Лиза, спасая женщину от позора, продала фамильную драгоценность, подаренную ей бабушкой.
Да…, в этом была вся Елизавета Реброва, моя верная, любимая и единственная настоящая подруга.
После школы мы уехали с ней из нашего городка в Алма-Ату, поступили в технический университет, сняли маленький домишко недалеко от места учебы и зажили веселой студенческой жизнью.
Однажды зимой, будучи уже студентками четвертого курса, мы возвращались домой после лекций. Настроение было самое, что ни на есть, новогоднее. Хотелось петь во все горло песни, валяться в снегу, хохотать до колик в животе. Лиза разрумянилась от мороза, глаза ее блестели тем озорством, которое бывает только в молодости. Она то начинала бежать, то падала в снег, подкидывая его, словно пух, над головой. У входа в здание аэропорта (а мы жили совсем рядом с ним) она остановилась, о чем-то хитро задумавшись. Я видела по горящим глазам Лизы, что затевается какая-то авантюра. Но останавливать ее уже не было смысла, слишком дурманяще на нас действовала в ту пору зима. Немного подумав, Лиза вытащила из сумки листок бумаги, ручку и написала: «Господа летчики, я всю жизнь мечтаю с вами познакомиться. Если вы красивы и молоды, отважны и благородны, я жду вас в гости по адресу: ул. Закарпатская, д.12. Елизавета Третья». И не успела я опомниться и что-то возразить, как это объявление уже висело на двери.
Домой мы пришли уставшие, счастливые и окончательно замерзшие. Мы долго пили чай и обсуждали всякие житейские мелочи. Потом Лиза, запрыгнув с ногами в кресло, стала рассматривать в маленькое зеркальце свое лицо. Она кривлялась, строила рожицы и хохотала. Именно в этот момент в дверь нашего ветхого домика раздался стук. На улице было уже темно и поздно, поэтому незваные гости скорее напугали нас, чем обрадовали. Мы подскочили с Лизой к окну, пытаясь разглядеть в него посетителей, но ничего не увидели. Подойдя к двери, я спросила:
– Кто там?
–Нам Елизавету Третью,– раздался мужской голос.
Нельзя описать насколько нас обеих потряс этот ответ. Мы ведь уже напрочь забыли о недавней шутке, да и не предполагали, что она сможет быть кем-то принята всерьез. Возможно, будь мы постарше или будь у нас другое настроение, все бы окончилось извинениями за закрытой дверью. Но мы были беззаботны, молоды, неискушенны и вокруг так пахло Новым годом. Нет, мы не могли не открыть этому голосу, который сулил нам столько романтичного и захватывающего.
Парней было двое. Оба высокие, стройные, румяные от мороза. На обоих красовалась форма пилотов. Конечно, мы с Лизой были смущены, не знали, что говорить и как вести себя. Но ребята оказались такими веселыми и разговорчивыми, что уже через час мы чувствовали себя с ними совершенно свободно. Оказывается, они только что прилетели из Москвы, и настроение у них было тоже каким-то азартно–веселым. Именно поэтому они и обратили внимание на объявление Лизы.
Летчиков звали Сергей и Иван. Я сразу заметила, что Иван не сводит с Лизы глаз. Он был ею очарован, но что самое удивительное (ведь Лиза никогда еще никем не увлекалась) и она была очарована им. Мы пили чай с какими-то пирожками, рассказывали смешные истории из жизни. А потом кто-то предложил конкурс на лучшее стихотворение за пять минут о небе и самолетах. И лучшим оказалось произведение Ивана. Я до сих пор помню его начало:

Оперенье твое из стали,
Мне ночами тревожными снится.
Ты летишь, покоряя дали,
Подражая небесным птицам.

И паря над планетой моею,
Рассекая огни рассвета,
Ты меня вдохновляешь сильнее,
чем священная Муза поэта.

Стихотворение было окончательной точкой в разгорающейся Лизиной любви. Она так увлеклась своим летчиком, что не заметила, как пролетела неделя, а потом другая и третья. Я никогда не видела ее такой счастливой и такой загадочной. Она ходила, натыкаясь на предметы, на лекциях отвечала невпопад, за завтраком могла целый час проковыряться в тарелке, но так и не притронуться к еде. Она перестала дурачиться, прежняя игривость больше не скользила в ее движениях и словах. А спустя месяц, когда Иван улетел на восемь недель на какие-то учения, она призналась мне, что они собираются подать заявление в ЗАГС.
Тяжело переживая разлуку с женихом, Лиза, чтобы отвлечься, стала часто выезжать в горы покататься на лыжах. Однажды, она вернулась домой с маленьким свертком. Не разуваясь, наспех вытирая со лба пот, она положила его на кровать, а сама побежала к телефону. Краем уха я услышала следующее:
– Я нашла его недалеко от турбазы, на снегу, под елью. Он живой, но боюсь, чтобы он не переохладился… О, девушка, я не разбираюсь в младенцах, ему года нет, это я точно могу сказать. Я очень растерялась, я не знала, куда его везти. Приезжайте скорее.
Приехавшие на вызов врачи скорой помощи осмотрели младенца, нашли его абсолютно здоровым и увезли с собой. Целую неделю Лиза навещала в больнице маленького Ванечку (так она его про себя назвала). Там она ухаживала за ним, кормила, пеленала, баюкала, просиживала у него ночи напролет. От переживаний и недосыпов она похудела, осунулась, погрузилась в себя. А когда наши друзья пришли к нам поддержать ее, Лиза неожиданно заявила:
– Я оформляю документы на усыновление.
Все просто ахнули от такого поворота событий. А староста группы, рассудительная, практичная девушка, воскликнула:
– Лиза, ты с ума сошла! А как же твой пилот? Он же бросит тебя, когда узнает. У тебя будут свои дети. Ооо, зачем так жертвовать своим счастьем?
Ребята согласно закивали головами, послышались сочувствующие вздохи. Все желали Лизе только добра. Ведь она, глупышка, вероятно, не понимала, какую жертву собирается принести. Но они плохо знали свою сокурсницу. Она все понимала, и решение ее было твердым и окончательным. Упрямо вздернув подбородок, Лиза окинула взглядом друзей:
– Жертвовать, говорите?! А вы знаете, что такое расти без родителей? Меня вот воспитывала бабушка…А если пилот бросит, то…я готова пожертвовать своим счастьем ради счастья моего Ванечки.
Уж не знаю, кого там подключила Лиза (ей было в ту пору не до подробных рассказов), но спустя месяц, перед самым возвращением Ивана, у нас в доме, на правах законного сына, уже жил Ванечка. Лиза устроилась уборщицей в аэропорт, Ванечку определила в ясли (раньше в ясли принимали почти с рождения). Жизнь помаленьку налаживалась, в нашем доме снова слышался смех, только теперь вперемешку с детским агуканьем.
Я с тревогой ждала возвращения Ивана. А что если он не поймет? Если обидит мою милую подругу словом или делом? С каждым днем я мучилась все сильней и сильней, разные мысли одолевали меня. И вот, в день его возвращения, ничего не сообщив Лизе, я помчалась в аэропорт, чтобы первой все ему рассказать. Мной двигали самые чистые помыслы, я считала, что если Иван сочтет, что поступок его невесты несовместим с их чувствами, то лучше им и не видеться больше. Так вот самонадеянно и безрассудно я поступила.
Иван молча выслушал меня. Он ничего не сказал, даже бровью не повел. Только похлопал меня по плечу и ушел. А к Лизе ни в тот день, ни на следующий, ни даже через неделю он не приехал. Я видела молчаливые страдания подруги, но открыться ей уже не смела. Она считала, что за время их разлуки, Иван забыл ее. И, видимо, эта мысль всякий раз напоминала ей о том, что решение об усыновлении было принято правильно. В эти минуты, Лиза тяжело вздыхала, подходила к кроватке, брала малыша на руки и долго, по-матерински трепетно, качала его.
В таком вот мучительном страдании прошло восемь дней. Я возвращалась с занятий, думая о Лизе и Ванечке. А когда зашла в дом, то увидела такую картину. Иван держал маленького Ванечку на руках, а Лиза сидела на диване, в объятьях пожилой женщины. Оказывается, Иван, узнав о случившемся, помчался к своей матери, чтобы она благословила его брак с Лизой.
– Эх, ты, дурилка картонная,- слегка щелкнул меня по носу жених, – напридумывали себе тут всякого. Да я как узнал о малыше и Лизином решении, я для себя окончательно понял, что лучшего человека мне за всю жизнь не сыскать. Просто решил сразу маму сюда привезти, помогать вам. Вот и рванул на вокзал, чтобы к следующему полету не опоздать. Мне же завтра в Киев лететь.
Так сложилась Лизина судьба. Сейчас она уже сама бабушка, у нее трое детей и пять внуков. Ванечка пошел по стопам отца и стал отличным пилотом, второй сын выучился на врача-хирурга, работает сейчас в Москве, в какой-то крупной больнице. А младший занимается бизнесом, купил родителям дом за городом. Недавно Лиза сказала мне: «Вот уже скоро сорок лет будет, как мы живем с Иваном, а пролетело все, как один день. На днях вспоминала, как мы познакомились, и мне даже страшно стало – если бы я тогда в аэропорту объявление то не написала». А я улыбнулась ей в ответ. Всю свою жизнь Лиза жертвует собой ради других, разве могла она встретить человека, который бы не оценил ее?!
И тут на ум мне пришло стихотворение с романтичным названием «А помнишь…», которое однажды Иван посвятил своей жене:

Ты шла мне навстречу, а я шел тебе.
Мы шли, подчинившись любви и мечте.

Мы много болтали и много молчали,
Мы долго к мечте привыкали вначале.

Я песни Бутусова пел под луной,
И в них, растворившись, сливался с мечтой.

И время твердело и щебнем стелилось,
И трудно дышать нам порой становилось.

И в эти минуты, в надеждах больших,
Дыхание было одно на двоих.

…А звезды все плыли сплошной вереницей,
Прощаясь во тьме с одинокою птицей.

  Ты шла мне навстречу, а я шел тебе.
Мы шли, благодарные нашей судьбе.