Как поднимался человек - 5

                /Рассказы о первобытном обществе/


                ОХОТНИКИ НА ПАВИАНОВ

   В восточной части африканского континента, на территории нынешней республики Танзании, там, где на склонах потухшего кратера Нгоронгоро раскинулось живописное плато Серенгети, с незапамятных времён существует загадочное Олдувайское ущелье. Этот огромный каньон на севере Танзании, врезавшийся в ложе цветущей долины, заполнен речными наносами, вулканическим пеплом и другими природными отложениями. В стенах ущелья, взметнувшихся к самому небу, там и сям зияют многочисленные гроты и пещеры, сотворённые щедрой рукой матушки-природы. И все эти творения, с самых первых времён, никогда не оставались пустыми...
               
                *   *   *

   Вожак стаи обезьян-анубисов, бело-серый павиан с вытянутой, как у собаки, злой мордой и такими же злыми, глубоко сидящими глазами, застыл на камне у самого склона ущелья и, не мигая, смотрел вниз, в долину. Он сидел не шевелясь, и лишь кончик его длинного, чуть ли не в рост самого хозяина, изогнутого хвоста, свешиваясь с камня, нервно подрагивал. А нервничать отчего вожаку явно было! Внизу, там, где кончались владения павианов, и начинались владения госпожи-саванны, с раннего утра с визгом и тявканьем кружились несколько гиен - извечных и самых злейших для каждого павиана врагов. И количество их всё прибывало и прибывало. А постоянное скопление этих отвратительных хищников происходило оттого, что ночью от укуса змеи умер павианий детёныш, и его трупик, начавший уже распухать под лучами неумолимого солнца, своим запахом привлекал со всех сторон таких больших любителей падали, как гиены и шакалы. Они бы уже давно, взобравшись по склону, завладели такой аппетитной добычей, но мать детёныша, крупная серо-оливковая самка с чёрной печальной мордой, не веря в смерть своего малыша, свирепо скалила зубы, кричала и метала камни в любого, кто стремился к нему приблизиться хотя бы на десять шагов. Самой бы ей, конечно, было бы трудно отбить натиск сразу нескольких противников, но вожак, являвшийся отцом мёртвого детёныша, каждый раз приходил ей на помощь. Другие же павианы, видя, какое живое участие принимает в этом деле сам предводитель стаи, также не могли остаться в стороне. Жаркое солнце разгоралось над саванной, и по мере того, как оно разгоралось, битва между павианами и гиенами разгоралась не менее жаркая. Высыпав из своих пещер, и укрепившись на склоне ущелья, павианы, истошно и воинственно крича, осыпали противников камнями, комьями земли, ветками, и всем, что только попадалось в их цепкие лапы. Но и гиены, число которых с каждым разом всё прибывало, так просто отступать не собирались. Звуки битвы, рычание и визг оглашали долину уже несколько часов, но победа всё же в итоге осталась за павианами. Их сплочённость, выносливость и агрессивность сделали своё дело - понемногу, шаг за шагом, враги, одолевшие уже значительное расстояние вверх, всё же вынуждены были отступить к самому подножию ущелья. Окрылённые успехом, павианы ринулись вниз. Первыми, как более слабые и трусливые, этого натиска не выдержали шакалы и, поджав хвосты, пустились наутёк. Бегство всегда заразительно, и видя сломя голову удирающих союзников, гиены, с воем и визгом, тоже покатились вниз. Тех, кто отступать не желал, настигла летящая сверху лавина павианов. Всё смешалось, и над полем, - а скорее, над склоном битвы, - стояли лишь клубы пыли, сверкали выпученные глаза, оскаленные зубы, взметнувшиеся лапы и когти, летели клочки шерсти, и на красную землю лилась такая же красная кровь. А равнодушное солнце продолжало, как ни в чём ни бывало, греть своими лучами землю, и всех живущих на ней, и всех лежащих на ней, которых эти легкие и ласковые лучи уже не согреют никогда...

                *   *   *

   День клонился к закату.
 Победив в схватке с шакалами и гиенами, оставшиеся в живых павианы, шумом и неистовыми криками оглашая окрестности, безбоязненно бродили по ущелью и прилегающей к нему саванне в поисках добычи. А к добыче, кроме растений - травы, корешков, клубней, плодов, - очень даже неплохим десертом служили птичьи яйца, насекомые, ящерицы, и даже небольшие животные, - если их, разумеется, удавалось поймать... Увлекшись поисками чего-нибудь вкусненького, молодой самец-павиан с жёсткой серебристой шерстью бродил в стороне от стада, у самой границы высокой травы, покрывающей саванну насколько хватало глаз, до начинающего уже темнеть вдали горизонта. Роясь под камнями, и шевеля палкой кусты, он не услышал, что сзади раздвинулись высокие стебли, и не увидел, что две пары внимательных глаз следят за каждым его движением. Когда же он, лениво пережёвывая корень мощными челюстями, поднял, наконец, свою острую, как у шакала, морду, чтобы прислушаться к хрусту травы за его спиной, было уже поздно. Тяжёлый удар костяной палицы, звук падения, - и чьи-то проворные то ли лапы, то ли руки, ухватив рухнувшего на землю серебристого красавца, мгновенно затащили его в заросли, да так быстро, что никто из других павианов ничего не успел заметить. И долго потом бродила его мать, старая самка с вылинявшей шерстью и сморщенным безволосым задом, разыскивая по всему ущелью своего внезапно пропавшего отпрыска, издавая призывные звуки, и удивлённо моргая глазами, но так никого и не нашла...

                *   *   *


    Вожак анубисов был не на шутку встревожен.
 Вот уже третьи сутки подряд, после триумфального окончания битвы с гиенами, в стане победителей самым загадочным образом, один за другим, стали пропадать павианы. Пропадали, как правило, под вечер, когда солнце, устав от своей горячей работы, начинало потихоньку опускаться за горизонт. После исчезновения молодого павиана, сгинувшего в зарослях высокой травы, пропали две юных самочки, забравшихся в кусты со спелыми ягодами. Затем хватились хромоногого, из-за неудачного падения с высоты, и по этой причине всегда отстававшего от других детёныша. И вот, наконец, буквально из-под его носа, исчезла новая подруга вожака, молодая самка, решившая напоследок, перед заходом солнца, погреться на высоком, заросшем травой валуне. Вожак, занятый ссорой с другим самцом, давно претендовавшим на его место, услышал сдавленный крик; но когда, наконец, разобравшись с соперником, большими прыжками оказался у валуна, то обнаружил на нём лишь несколько клочков серо-белой шерсти, покрытую пятнами свежей крови примятую траву, и следы волочения, ведущие глубоко в заросли. Один соваться в них вожак не решился; когда же, призывным лаем подозвав нескольких сородичей-самцов, он вместе с ними вступил в заросли, оттуда раздались такие свирепые визг и рычание, что охота к дальнейшему продвижению внутрь темнеющей травы у всех павианов, включая самого вожака, мигом пропала. Угрожающе полаяв и повизжав в ответ, похлопав себя лапами по груди и по голове, храбрецы отступили, решив отставить разборки до утра и, тревожно ворча, побыстрее устремились наверх, к зияющим над головой спасительным пещерам...
         
                *   *   *

     Наутро отряд самых молодых и крепких самцов, из сильно поредевшего павианьего стада, спустившись по склону, снова устремился в заросли высокой травы, подступавшей к самому краю ущелья. Впереди, с угрюмым и сосредоточенным выражением, застывшим на его и без того злобной морде, тяжело упираясь задними лапами в землю, а передними раздвигая густые стебли травы, вышагивал вожак. остальные, одни - с таким же решительным видом, а другие - с явной опаской, тянулись сзади. Они углубились в заросли уже достаточно далеко, как вдруг, слева от вожака, раздался глухой удар, треск костей, и жалобный, быстро захлебнувшийся вопль одного из членов стада. В ту же минуту, как по команде, со всех сторон раздались ответные вопли, только более громкие, а порой даже неистовые, и на отряд, круша направо и налево, обрушились какие-то непонятные существа. двое из них, как из-под земли, выросли прямо на пути вожака. Оба были чуть повыше его ростом, с рыжеватой шерстью на теле и голове; у них, и это вожак чётко заметил, не было хвостов, и - самое главное, они стояли и ходили на двух нижних лапах!!! В верхних же лапах они оба держали крепкие суковатые палки. Более подробно вожак ничего разглядеть не успел, так как рыжеволосые двуногие существа, визжа и бешено скаля зубы, обрушили свои палки ему на грудь, плечи и голову. Заревев от боли и злости, вожак анубисов стал отбиваться изо всех сил лапами, сбил одного из нападавших наземь; но тут на помощь этим двоим, откуда ни возьмись, из моря травы выступили ещё двое, тоже вооружённые палками, и вся эта свора обрушилась на бедного вожака. Тот, захлёбываясь лаем и визгом, отбивался, сколько мог, но силы были слишком неравны; и под ударами превосходящего по численности противника, вожак, пригнувшись, и прикрывая лапами голову, пустился наутёк... Избиение же в зарослях продолжалось, и лишь двум из выступивших вначале в поход обезьянам удалось выбраться из кустов и, вслед за вожаком, устремиться назад, к пещерам. Они, обливаясь кровью, и завывая от боли и страха, стали быстро карабкаться по склонам наверх; а вслед им неслись торжествующие вопли, которыми награждали бегущих, высыпав из травы и подскакивая на месте, их рыжеволосые победители.

                *   *   *

    Ближе к ночи, едва последние лучи заходящего солнца позолотили стены ущелья, лагерь анубисов был атакован неизвестным противником. Несколько десятков рыжеволосых существ, вооружённых палками и увесистыми камнями, появились, как из-под земли, у подножия ущелья, и осторожно стали карабкаться вверх, приближаясь к пещерам и гротам, в которых утомлённые за день павианы уже собирались укладываться на ночлег. В темнеющем проёме пещеры, расположенной у самого края ущелья, внезапно появились две или три фигуры пришельцев. Сидевшая у входа старая обезьяна успела лишь испуганно всхлипнуть, когда быстрый удар длинной и тяжёлой кости проломил ей голову. Ворвавшись в пещеру, атакующие принялись крушить всё направо и налево. В предвечерней тишине со всех сторон, и сверху и снизу, раздались крики и вопли. Весь павианий лагерь мгновенно был поднят на ноги. Усталый и израненный вожак, лежавший в своей пещере, привалившись к тёплому боку самки, приподнял голову, привлечённый внезапным шумом. Тяжело опираясь на передние лапы, он встал и, волоча повреждённую в утренней битве заднюю лапу, двинулся к выходу из пещеры. Но, едва он высунул наружу свою узкую морду, как сбоку на него налетело несколько рыжеволосых. Удары посыпались как град, и через несколько мгновений вожак анубисов, с перебитыми лапами и окровавленной мордой рухнул по склону вниз, сжимая в предсмертных объятиях одного из нападавших. Вой и рёв стоял по всему ущелью. Не ожидавшие нападения павианы почти не оказывали сопротивления. Те, кто сумел выбраться из пещер, бросились во все стороны, спасаясь бегством. С оставшимися внутри атакующие безжалостно расправлялись. Накрывшая землю тьма прервала и шум битвы, и вскоре над ущельем воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая отдалённым жалобным лаем бежавших куда глаза глядят обезьян.

                *   *   *

   Над саванной вставало солнце.
 В пещере, расположенной на пологом склоне Олдувайского ущелья, царил утренний полумрак. Лежащие вповалку на слегка остывшей за ночь, но всё ещё тёплой земле обитатели пещеры спали самым сладким, самым крепким предрассветным сном. Обитателей было шестеро: посреди, блаженно раскинув конечности, лежал на спине и бормотал во сне волосатый, взрослый и сильный самец. Вокруг него расположились две самки и двое детёнышей; а у самого входа в пещеру, загораживая его своим телом, примостился страж - молодой самец с рваной раной над приплюснутым носом. Страж, который должен был неусыпно этот самый вход охранять, тоже спал, лишь изредка почёсываясь и вздрагивая во сне. Но вдруг он беспокойно завозился, открыл глаза, наморщил свой приплюснутый нос и принюхался. Что-то в окружающем воздухе ему явно не понравилось. Лёжа на спине, он потянул воздух большими чёрными ноздрями, громко фыркнул и сел. Повертев головой, он с шумом набрал полную грудь воздуха и замер, прислушиваясь и принюхиваясь. Да, запах, идущий снаружи, ему определённо не нравился. К тому же, его настороженные уши ясно слышали какие-то шорохи, бормотание и приглушённое движение у входа в пещеру. Зашуршав, вниз по склону покатился камень, и посыпалась обвалившаяся земля. Уже явно обеспокоенный этими звуками, молодой самец тревожно оглянулся на беспечно спящих сородичей. Однако, чтобы раньше времени не поднимать паники, и никого не будить, он решил сначала проверить сам, что происходит, и откуда несутся эти звуки. Тревожно зевнув, он встал на колени и высунул голову из пещеры. В ту же минуту ему на голову обрушился страшный удар.

                *   *   *

   Несколько десятков бело-серых обезьян-павианов, не так давно обитавших в пещерах Олдувайского ущелья, и после большой и жаркой битвы вытесненных из них новыми и безжалостными пришельцами, этим утром решили вернуть своё. Незаметно подкравшись снизу к своим бывшим законным владениям, они сначала затаились у входа в занятые рыжеволосыми, ниоткуда явившимися наглецами пещеры и гроты, а затем, с воем и криком обрушились на беспечно спящих внутри обитателей. Пещера, в которой спал молодой самец со своей семьёй, была самой крайней с правого склона ущелья, и поэтому первый удар пришёлся именно на неё. Получив оглушительный удар по голове от подкравшегося ко входу павиана с угрюмой и свирепой мордой, молодой самец рыжеволосых, невнятно вскрикнув, рухнул головой вниз. Но и этого негромкого вскрика было достаточно, чтобы рослый волосатый самец, лежавший в глубине пещеры, тут же открыл глаза и разом подскочил на месте, раскидывая в стороны спавших рядом с ним самок. Он сделал это как раз вовремя, поскольку в пещеру, издавая ужасные вопли, влетели двое павианов, и набросились на лежащую ближе к ним самку, топча и кусая её и детёнышей. Впрочем, избиение это продолжалось недолго, поскольку пробудившийся от сна рыжеволосый самец, в лапах которого мгновенно оказалась увесистая, покрытая сучьями палка, заревев бешеным голосом, тут же вступил в бой. Высоко поднимать вверх палку не позволяли размеры пещеры, но тыкать ею взад-вперёд, добавляя к этим тычкам жестокие удары лап, зубов и клыков самец мог весьма и весьма успешно. Такое неистовое сопротивление озадачило его противников, и заставило их попятиться обратно к выходу из пещеры. Когда же самцу на помощь, вереща и скаля зубы, пришла вторая, не покалеченная павианами самка, напавшая на них сбоку, положение атакующих стало и вовсе незавидным, и они, повизгивая от боли и страха, с позором ретировались. Вслед за ними, злобно сопя, и держа свою палку наперевес, из пещеры выскочил рыжеволосый самец.

                *   *   *

   Под чёрно-алым небом, таким чистым и прекрасным в свете первых лучей разгоравшейся зари, когда вся природа ещё объята тишиной и покоем, вовсю кипела ожесточённая схватка. В пещерах и гротах, у входа в них, и на красных склонах ущелья до самого, казалось, неба, стоял неумолчный, страшный общий крик, вой и стон. Битва шла не на жизнь, а на смерть. Павианов было больше и, кроме того, они застали рыжеволосых врасплох. Поэтому поначалу перевес в сражении оказался на стороне обезьян, и не один окровавленный и изуродованный труп рыжеволосого был растоптан и сброшен вниз со склона, к подножию ущелья, куда уже, привлечённые шумом и визгом, стали собираться шакалы и гиены. Но вскоре положение стало меняться. Пришедшие в себя после внезапной атаки рыжеволосые, сплотившись, и стоя спиной друг к другу, стали оказывать противнику бешеное сопротивление, причём в драке блистательно показывали себя не только самцы, но и самки, самоотверженно защищавшие детёнышей. К тому же, кроме сплочённости, у всех рыжеволосых самцов были большие тяжёлые палки и длинные острые кости, которыми они очень умело пользовались. У павианов такого оружия не было - и это, в конечном итоге, и решило исход битвы. Не последнюю роль в ней сыграл вышеупомянутый нами рыжеволосый самец из крайней пещеры справа, семья которого была уничтожена почти целиком у него на глазах. Вырвавшись на простор вслед за двумя позорно бежавшими павианами, он не дал им далеко уйти. Настигнув одного из них в нескольких шагах от входа, он ударом палки в живот, не останавливаясь, на бегу, опрокинул его на землю, и тут же обрушился на второго. То, скаля клыки, и угрожающе размахивая красными от крови лапами, попытался оказать сопротивление, но, получив разящий удар палкой, с проломленным черепом покатился вниз по склону, на радость поджидающих с нетерпением гиен и шакалов. Добив лежащего на земле павиана, рыжеволосый самец, крича во всё горло, и размахивая над головой своим смертоносным оружием, кинулся к другой пещере, на помощь своим сородичам.

                *   *   *

   Молодого самца Оаха, принявшего первый удар павианов, и без сознания рухнувшего вниз, спасло то, что катясь по склону, к подножию ущелья, где он неминуемо стал бы жертвой зубов и когтей стаи гиен, он наткнулся на высохший куст, и тело его застряло среди сухих веток. Так он лежал, а точнее, висел между небом и землёй, рискуя в любой момент свалиться на дно ущелья, пока, наконец, сознание не вернулось к нему. Сквозь кровавую пелену, застилавшую глаза, он стал видеть неясные очертания бегущих, мечущихся взад-вперёд, и рвущих друг друга павианов и его сородичей. Вынырнув, будто из воды, он сразу обрёл слух, и до него тут же донёсся рёв, вой и крики сражающихся. Мимо него, сметая на своём пути мелкие камни, и поднимая тучи красной пыли, один за другим падали тёмные, серые и рыжие волосатые тела. Внизу, на дне ущелья, раздавался торжествующий вой шакалов, угрожающий лай гиен и шум свирепой грызни, - шум, который был ничуть не меньше, чем шум битвы, идущей наверху, на склонах. И без того красная земля то и дело окрашивалась бурно льющейся кровью, и всё новые и новые трупы то там, то здесь устилали её возле гротов и пещер. Приподняв голову, и отчаянно вцепившись всеми пальцами в засохший куст, чтобы не упасть вниз, молодой самец с замиранием сердца следил за ходом битвы. Его широкие ноздри подрагивали от волнения, а небольшие глаза, глубоко сидящие под низким лбом, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Среди сражавшихся рыжеволосых он увидел своего отца, могучего Онга, который сначала бился с павианами палкой, а затем, когда она внезапно сломалась, схватил выпущенную из чьих-то уже мёртвых лап длинную тяжёлую кость, и тут же проткнул ею подыхавшего у его ног павиана. Видя его вдохновляющий пример, рыжеволосые, радостно визжа и крича, усилили натиск. Под этим, всё сметающим натиском, павианы дрогнули и рассыпались в разные стороны по склону. Но рассвирепевшие рыжеволосые ловили, добивали и безжалостно сбрасывали их вниз. Победа была полной. Оах, пошатываясь, с трудом поднялся и, осторожно ступая, стал медленно подниматься вверх, к пещерам, у которых, размахивая палками, неистовствовали рыжеволосые. Увидев его, могучий Онг, отбросив кость, шагнул навстречу, и крепко схватил за плечи, не давая упасть и скатиться вниз, в ущелье, вслед за катящимися туда мёртвыми, живыми и полуживыми павианами. Оглядев поле битвы, Онг радостно ударил себя в грудь, и его крик, крик победителя, потряс кроваво-красное небо.

                *   *   *

    И снова розовое утро окрасило саванну своими разноцветными красками. Всё, спавшее ночью, ожило; всё, жившее ночью, улеглось спать... В ущелье, где произошла кровавая битва, царила мирная тишина. Но когда солнце, поднявшись над горизонтом, запустило свои любопытные пальцы-лучи в темноту пещер, там и сям раскиданных по тёмно-красным склонам, в них тоже пробудилась жизнь. На землю у входа в одну из пещер легла тень, и из глубины пещеры выступил наружу один из её новых обитателей. Он был не очень высок, и не очень низок; не толст, и не худ. Тело его заросло тёмно-рыжей шерстью, и лишь лицо с низким лбом и выдвинутой вперёд массивной челюстью оставалось не сильно заросшим. Держа в передних лапах тяжёлую и длинную кость, бывшую когда-то ногой антилопы, рыжеволосый потянул воздух своим приплюснутым носом, и зевнул во весь рот, обнажая два ряда больших крепких зубов со стёртыми клыками. Не выпуская свою палицу-кость из одной лапы, другой лапой с искривлёнными, заросшими шерстью пальцами он почесал голову, ударил себя в грудь и радостно заворчал, устремив взгляд вниз, в расстилающуюся перед ним саванну. Вслед за ним, услыша его ворчание, из пещеры вылезли ещё несколько его сородичей. Подойдя к краю площадки, вытоптанной перед пещерой десятками поколений обезьян, новые хозяева пещеры сгрудились около своего вожака с костяной палицей и, глядя с высоты в долину, замерли в каком-то непонятном для них самих восторге. Они, конечно, не умели ещё думать и говорить, но своим диким, животным инстинктом понимали, что в их жизни произошло что-то большое и важное, что с заселением пещер они обрели для себя ту надёжную опору, которая теперь всегда сможет уберечь их от опасностей, ощутить свою силу и мощь, и сделать их, в не таком уж отдалённом времени, подлинными хозяевами и властелинами саванны...

                Конец