Северная Одиссея. Глава из повести

   Северная Одиссея
       Москва белокаменная. Начало июля. Погода тёплая и мягкая. Ночами, правда бывает прохладно. Площадь трёх вокзалов. На ум приходят слова песни, песни романтиков того времени:
Комсомольская площадь,
                Созвездье вокзалов…
        Дальше этих двух строчек память почему-то отказывалась выдавать. Алексей стоит на перроне Ленинградского вокзала. До отправления тёмно – синего экспресса «Арктика» Москва – Мурманск остается где–то минут сорок. Лина, жена Лёшки, стоит молча. Как - будто у неё нет больше, что ему сказать. Но он то видит, что она держится из последних сил, чтобы не заплакать. Как  будто комок в горле застрял, и она не может его проглотить. Глаза полные слёз, лихорадочно блестят, но слёз нет. Наконец она выдавливает из себя: - Приедешь в Мурманск, не поленись, напиши, как доехал, когда отправка на остров. Лёшка с виноватой улыбкой притягивает Лину к себе, а она моментально прижавшись к нему, прячет лицо у него на груди. Он нежно гладил рукой волосы жены, потом обнял за плечи и крепко прижал к себе. Вдруг почувствовал, как что-то потеплело на груди. Подняв руками её голову, он понял, что она плачет, плачет молча, без звука и слёзы лились ему на рубашку. Виновато улыбнувшись, она хотела опять спрятать лицо у него на груди, но он не позволил ей это сделать, удерживая руками её голову, он тихонько стал целовать заплаканные глаза. И вот, больше не в силах сдерживать себя, она, обхватив его за шею, заплакала взахлеб. Алексей не стал даже успокаивать её, а, только обняв, легонько раскачивал из стороны в сторону, как маленького ребёнка. Через пару минут всхлипывание стали тише и реже. Подняв голову, виновато улыбаясь, попросила носовой платок. Вытерев лицо и глаза, с виноватой улыбкой сказала: - Прости, не смогла удержаться. Думала, выдержу, но сил моих больше не хватило.
- Не извиняйся, солнышко. Я же не чурбан какой, понимаю, и так держалась эти трое суток. Я тебе очень благодарен. Всё исполню, как ты просишь. Напишу обязательно из Мурманска.
        А Лина, и правда держалась молодцом с тех пор, как они сели в Московский поезд в Донецке. Правда, Лёшка немного смутновато помнил эти минуты. Не смог никому из друзей,  родственников отказать выпить с ним «на коня». Ох, уж эта славянская натура! Вопросы, - ты мне друг, ты меня уважаешь? -   не давали ни малейшего шанса на отказ. Правда, он и старался выпить с каждым чисто символически, но этой символики оказалось столько, что как садился в такси, уже помнил очень и очень смутно. Правда, шестьдесят километров до Донецка с открытыми окнами привели его немного в чувство, так что, садясь в вагон, он боле менее выглядел адекватным. Устройство и размещение в купе легли на плечи жены. Как только проводница выдала постельное бельё, Лёшка тут же улегся спать. Проснулся уже далеко за Тулой. Лина спала. Тихонько, чтобы не разбудить её, взяв полотенце, вышел в коридор. Вагон еще спал. Без препятствий добрался до туалета, умылся. Почувствовав себя намного лучше, повеселел. Возвратившись в купе, встретил укоризненный взгляд жены. Она уже не спала.
           - Ну, как твой конь? Довёз тебя?
           - Какой ещё конь? Ты о чем?
             - Ну как же. Ты же всё твердил «на коня да на коня».      Если бы конь столько выпил, сколько ты, он бы давно копыта откинул. И куда вам, мужикам, всё это лезет?
          Этот риторический вопрос Лёшка оставил без ответа, только виновато почесал затылок.
           Вскоре послышался голос проводницы: - Москва, скоро Москва, сдаём постельное бельё!
           Вагон, и так к этому времени уже не спавший, зашевелился, захлопали сиденья, извлекался багаж, заспавшие и опоздавшие торопились в умывальник. Проходя вдоль, купе, проводница раздавала проездные билеты, забирала бельё. Была обычная предостановочная вагонная суета. Лёшка уже всё подготовил, сидел молча. Оставалось ещё минут пятнадцать, двадцать. Лина занималась своим женским делом, прихорашивалась возле зеркала. За последнюю неделю, с тех пор как Алексей получил вызов в Арктикуголь, она очень устала, с удивлением осматривала лицо, как будто видела его впервые. Исхудалое, впалые щеки, а главное морщинки, первые морщинки под глазами. Её это немного удивило, в подсознании кольнула обида на мужа, но она отогнала от себя эти грустные мысли, хозяйским женским взглядом осмотрела, не забыли ли чего. Посмотрев на мужа, не стала его трогать. А он всё сидел и прокручивал в памяти  последние дни перед отъездом. Вспоминал и понимал теперь, сколько раз он был не прав к своей жене всё это время. В этой предотъездной суете, полностью поглощённый своими мыслями и мысленно уже находясь на Шпицбергене, часто и незаслуженно обижал свою Лину. Мелкие придирки, грубые окрики по делу и без дела,- всё это всплыло в памяти. Ни разу за это время она ему не сказала ничего против. Во всём соглашалась, только иногда просила: - Не расстраивайся, Лёша, я всё поняла, я всё сделаю, как ты говоришь.
        Лёшка вспоминал, что даже близость с женой отошла в эти дни на второй план. И к своему стыду подумал о последней ночи перед отъездом. Занятый делами и хлопотами, к вечеру он так устал, так намаялся, что упал как убитый в кровать. От усталости и нервотрёпки ещё некоторое время не смог уснуть. Лина ещё долго возилась на кухне, потом он слышал, как она плескалась в ванной и уже засыпая, слышал, как жена ложилась рядом. Тихонько позвала: - Лёша, а Лёша, ты спишь? Но от усталости даже  ответить поленился. Промолчал. Лина прижалась к Лёшкиной спине, положила на него руку и, вздохнув тяжело, затихла. Может быть, заснула, а может, лежа, о чем-то думала о своём. У Лёшки ещё мелькнула жалость к жене, но усталость взяло своё, он уснул. И вот теперь, искоса поглядывая на Лину, он понял, как он был к ней всё это время не справедлив, сколько обид она от него молча проглотила. Заметив его осторожные взгляды в её сторону, она, легонько улыбнувшись, спросила:- Ты чего, Лёша, что-то сказать хочешь?
           - Лина, ты прости меня, пожалуйста, обижал я тебя последнее время не по делу, да и за всё остальное.
           - Да ладно, Лёш, кто старое помянёт тому глаз вон.
           - Угу, а кто забудет, тому два.
           Лина весело засмеялась: - Лёша перестань об этом думать, глупенький, я тебя всё равно люблю. У Лёшки отлегло от сердца, он с облегчением вздохнул. За окном уже подплывал  перрон Курского вокзала. Через открытые окна вагона наполнился шумом и суетой большого города. Завизжав тормозами, поезд остановился. Лёшка, подхватив вещи, направился к выходу, Лина шла за ним. Впереди у них ещё было двое суток суматошной московской жизни.
          Двое суток в заботах и проблемах промелькнул как во сне.
И вот теперь в эти оставшиеся несколько минут до отхода поезда, Лина облегчила немного душу. Объявили посадку. Они вместе зашли в вагон, поздоровались с попутчиками. Это были такие же, как и он, горняки, будущие полярники. Пристроив вещи, вышли из вагона, и всё оставшееся время до отправления стояли молча, тесно прижавшись друг к другу. Лёшку это молчание немного тяготило, он грешным делом подумал, чтобы поезд скорее отправился. Но вместе с тем он и благодарен был жене за её молчание. Всё важное было уже сказано раньше, а болтать о чем-нибудь пустяшном желания особого не было. Послышался свисток локомотива, кондуктор позвала всех отъезжающих в вагон. Лина обхватила Лёшку за шею, обцеловала губы, глаза. Он, с трудом оторвав её от себя, вскочил в вагон. В коридоре сразу открыл окно, высунулся из него почти по пояс, помахал жене. Поезд уже тронулся. Лина ещё немного прошла по перрону, остановилась, плечи её опустились, руки висели по бокам без движения, по лицу катились слёзы. Поезд ускорял ход. Лёшка ещё долго видел худенькую фигурку жены в перронной толпе провожающих. Потом эта масса людей превратилась  в разноцветное пятно, которое вскоре скрылось в городской дымке. Он долго стоял, глядя в одну точку. Позвали друзья из купе, намечался маленький сабантуй  в честь отъезда из белокаменной. Лёшка отказываться не стал. Душа просила маленького праздника… Каждый доставал свои запасы, стол в скорости был накрыт. Выпив по первой, начали знакомиться поближе,- в Москве было некогда, хотя и виделись друг с другом, бегая по кабинетам, оформляя документы. Теперь разбирались: кто на Пирамиду, кто на  Баренцбург. Оказалось все на Баренцбург. Это дало дополнительный толчок, познакомится ещё поближе. Выпив ещё, стали интересоваться кто откуда - Донбасс то большой. Через час компания в купе весело смеялась, рассказывая анекдоты. Да, впрочем, весь вагон, был в таком же состоянии. Весь вагон был заполнен очередной сменой на рудники Шпицбергена.
        К вечеру, устав от столичной суматохи, и расслабившись от выпитого, понемногу стали устраивается на ночлег. Лёшка тоже лег, вытянувшись во весь рост, тело ныло, как побитое. Засыпая, он видел тоненькую фигурку жены с низко опущенными плечами. Вскоре сон взял своё. Поезд быстро бежал  вдогонку уходящему солнцу. Впереди был Мурманск. Впереди было тридцать часов гонки на северо-западную окраину страны.
       По вагону побежал слух, - скоро Мурманск. Лёшка внимательно смотрел на мелькающие за окном вагона картины скуповатой природы Кольского Севера, по которому когда-то прополз древний ледник: лысые сопки, бурные порожистые речушки, кривые невысокие березки. Везде виднелись следы древнего оледенения, ярко выраженные в ландшафте полуострова в виде «бараньих лбов»- гладко отшлифованных льдом скалистых выступов пород - и бесчисленного множества больших и малых валунов.
        Погода неприветливая, за окном холод, дождь со снегом, хлесткий ветер. Арктика рядом. Вот уже показался Кольский залив – начало морской дороги на Шпицберген. В вагон начал проникать характерный, пьянящий аромат моря, перемешанный с запахом свежей и засоленной рыбы. Хриплые  басовитые  гудки океанских судов, прерывистые завывания сирен буксиров слились в единый торжественный марш.
        Поезд скользил вдоль незамерзающего и зимой залива, вытянувшегося к северу на много десятков километров.
        Вот, наконец, и Мурманск. Отсюда до Шпицбергена ближе, чем до Москвы, но впереди еще расстилалось неспокойное холодное Баренцевое море.

        Мурманск встретил неоднозначно. Перрон гудел голосами сошедших с поезда пассажиров. Небо было затянуто рваными тучами, сквозь которые, периодически, проглядывало солнце. Порывистый ветер надувал и рвал  на пассажирах одежду. Неожиданно быстро потемнело, вихрь закружил в воздухе снежинки вперемешку с перронным мусором. Потянуло промозглым, сырым холодом. Непривычно было человеку, приехавшему с теплого юга – востока Украины, где в полном разгаре цветущее лето и июльская жара, окунутся в снежную круговерть. С нескрываемым интересом и  каким-то затаенным страхом, люди, втянув головы в плечи, быстро двигались на призыв мегафона, собиравшего приехавшую смену полярников к месту сбора. После небольшой сутолоки и неразберихи  расселись по автобусам. Недолго покружив по улицам северного города, подъехали к гостинице «Шахтер». Пару часов ушло на устройство. Лёшка поселился с тремя своими друзьями – попутчиками. Погрузка на корабль в порту была назначена  на завтра. Дизель–электроход стоял еще под погрузкой. Свободного времени было больше чем достаточно, так что решили устроить экскурсию по городу. Поглядывая по сторонам, Алексей пытался вспомнить всё, что знал об этом городе. В основном, это были сведения из книг и  фильмов о военном времени. Представить Мурманск разрушенным и сгоревшим сейчас не представлялось возможным. Небольшой, чистый, ухоженный городок севера России. Неброская зелень на фоне серых сопок, на вершинах которых местами держался снег. Побродив немного, друзья решили отовариться в ближайшем гастрономе. Удивило Лёшку, что в этом приморском городе на прилавках магазина был очень маленький выбор рыбы и рыбных продуктов. Но всё же остановились на палтусе. Эту жирную и красивую на вид рыбу, он видел впервые. Долго ещё потом Лёшка будет помнить эту вкусную рыбу.
        Вернувшись в гостиницу, друзья – приятели отметили  очередной этап своей одиссеи. Комната была маленькая, на два человека, так что спать пришлось вдвоем на одной кровати, но эти маленькие неудобства уже никого не трогали. Уставшие от дороги, от впечатлений в новой обстановке, в конце концов, от выпитого, вскоре все, кое-как устроившись на узких кроватях, утихли. Лёшка ещё попытался себе представить завтрашнюю посадку на корабль. В свои тридцать с небольшим лет море он видел впервые, не считая конечно финского залива в Ленинграде, где он был однажды с женой в отпуске.
Он еще немного покрутился на койке, устраиваясь удобней, с мыслью утро вечера мудренее, уснул.
        Утро началось с шума в коридоре гостиницы. Дежурная стучала в двери, крича громким голосом:- Полярники, подъём, автобусы ждут, пора в порт на посадку! Шум и суматоха заполнили гостиницу. Через полчаса, приведя себя в порядок, рассаживались по автобусам. Вскоре были уже в порту. У причала стоял корабль. К удивлению Лёшки это была легендарная «Обь».
           Сколько раз он читал о ней, видел в кинохронике  этот легендарный дизель – электроход. Вместе с таким же легендарным – «Лена», он постоянно доставлял ученых – полярников в Антарктиду. После ледового плена, «Обь» была поставлена на ремонт в док и вот после длительного ремонта, первый  раз, пахнущая свежей краской, совершала первый рейс в Арктику. Потом уже стало известно, что это её последний рейс в качестве грузопассажирского судна. Её должны были использовать как плавучую электростанцию.
        Вызывая по списку пассажиров, вручали посадочные билеты. Команда разводила всех по каютам. Лёшка со своими друзьями попал в нижние каюты. Естественно все работяги попали туда. Начальство расселили на верхней палубе. Каюты без иллюминаторов, были переоборудованные  из части трюмов. Замкнутое пространство, без привычки, давило на психику, специфический запах вызывал тошноту. А может быть, это были отголоски вчерашней выпивки. Но, тем не менее, Лёшка чувствовал себя не ахти. Предложение друзей поправить здоровье - игнорировал, пить не стал, вид и запах палтуса вызывал соответствующую реакцию. Что бы избавиться от этого ощущения, решил подняться наверх, на свежий воздух. Побродив по лабиринтам коридоров, самостоятельно выбрался на палубу. Свежий воздух сразу привёл его в более – менее нормальное состояние. Команда готовилась к отходу. Трап был убран. На причале ещё стояли немногочисленные провожающие.
Это были, в основном, мурманчане, родные и близкие, которых, были из команды. И только два или три человека стояли в сторонке и с грустью, и со слезами на глазах смотрели снизу вверх. Это не многие, кто решился провести своих родных до самого Мурманска. Лёшка бродил по палубе, но матросы, занимавшиеся последним приготовлением к отходу, вежливо, но настойчиво попросили его не путаться под ногами. Постояв ещё немного на свежем воздухе, он спустился вниз и, уже довольно уверенно, добрался до своей каюты. Друзья его уже улеглись отдыхать. Лёшке досталось верхнее место и он нехотя полез к себе наверх. Отвернувшись к стенке, вскорости заснул.
        Проснулся он от равномерного, методичного гула. Приподняв голову, посмотрел вниз. Все мужики спокойно спали. Спать не хотелось. Лешка решил подняться наверх. Задумано – сделано.
        На палубе никого не было. «Обь» шла заливом. По обеим сторонам высились сопки, утыканные  антеннами. Кое-где виднелись постройки. По правому борту стояли на якорной стоянке ряд военных кораблей. Он понял – это Североморск, военная база Северного флота. Названий не знал, однако с удовольствием любовался их стройными линиями. Окрашенные в серебристый цвет, они создавали иллюзию парада войск на Красной площади в Москве, приготовившихся к торжественному маршу. Вскоре стройный ряд кораблей остался позади, а впереди показалась, окрашенная в черный цвет подводная лодка. Сверху было видно только рубку и часть палубы. Двигалась она очень тихо и за ней, на гладкой поверхности фиорда, виднелся еле заметный след. Вскоре и она спряталась за уступом скалы. По левому борту Лёшку заинтересовало другое видение. Невдалеке, по крайней мере, так показалось ему, стоял ободранный, весь в ржавчине, корабль. Ночное солнце, стоявшее над горизонтом точно на севере, ясно освещало этот морской реликт. Внимательно присмотревшись, Лёшка прочитал название – Красин. Бог мой, так это же ледокол, который спасал экспедицию Умберто Нобиле. У него перехватило дыхание. Это же история. Его даже на свете не было, а это судно делало историю. У матроса, вышедшего по своим делам на палубу, Алексей поинтересовался, тот ли это Красин. – Да, брателло, тот. Стоит, ждет своей очереди на ремонт. Целую полярку стоял, обеспечивал электричеством военный городок. Теперь, поговаривают, на Шпицберген готовят. – Это же надо, - подумал Лёшка, какая судьба, точно как у людей, - пока нужен, пока знаменит и пока в фаворе,- все знают, а как приходит время, сначала как пенсионер, по дому нужен, а дальше на металлолом. Некоторым, правда удается стать музейной ценностью, но таких, увы, единицы. Он с грустью смотрел на удаляющегося ветерана. Ночное летнее солнце светило не ярким красноватым цветом. Благословенное, для этих широт, время. Полярное лето, полярный день, солнце, не заходящее целые сутки, только ночью находясь на северной стороне, чуть пониже, чем днём.
        Ещё побродив немного по палубе, переходя от борта к борту, и ничего нового для себя не увидев, кроме серых сопок, частоколов антенн над ними, да небольших фиордов, в глубине которых по берегам находились то постройки казарм, то строения, неизвестно какого назначения. Иногда между берегами мотались маленькие, юркие катера. Как выяснилось потом, это основной вид транспорта между этими скалистыми сопками. Вскоре берега стали, постепенно, удалятся друг от друга, подул сильный ветер, «Обь» выходила в открытое море. Понаблюдав немного за чайками, за берегами, которые еле-еле виднелись в туманной дымке, Лёшка спустился в каюту. Друзья все спали, улёгся и он и, вскорости, уснул.

        Лёшка сидит в окопе, рядом полевой коммутатор, несколько полевых телефонов и катушки с телефонным кабелем. Из-за сопки доносится гул нескольких десятков тяжелых машин. Желтое облако пыли заволакивало горизонт за сопкой. Гул нарастал всё сильнее и, наконец, задрожала под ногами земля. Он дернулся всем телом и проснулся. Судно дрожало всем корпусом, и снаружи раздавались какие-то стуки и скрежет. Быстро одевшись, Алексей вышел на палубу. Тут-то и стала ясна причина непонятных звуков. «Обь» проходила через ледовое поле. Лёд был не сплошной и корабль без особых усилий раздвигал небольшие льдины. Но вскоре показались и большие поляны. На тихом ходу ледокол наезжал сверху и своей тяжестью давил лёд. Лёшка и ещё несколько человек с интересом наблюдали за этим действием. Не каждый день увидишь такое зрелище, которое видели только в кино. Это противоборство льда и ледокола длилось часов пять. Вскоре лёд становился всё мельче, льдины всё реже и, в конце концов, вышли на чистую воду. Издав протяженный гудок, «Обь» ускорила ход и пошла в обычном режиме. Мерно гудели двигатели. Вскоре в воздухе появились чайки, признак близкой земли. И действительно на горизонте, по правому борту, показалась земля. Матросы объяснили, что это остров Медвежий, на котором находится  натовская военная база. Остров находился далековато, рассмотреть что-то невооруженным взглядом было невозможно, так что Лёшка потерял к нему интерес, а тут ещё позвали к завтраку. Есть ему не очень хотелось, но дань нужно было отдать, и он поторопился в столовую. Поковырявшись вилкой в тарелке, съев немного салата и запив чаем с лимоном, он опять спустился к себе в каюту. Толи от качки, то ли от запаха свежей краски, но Лёшку слегка подташнивало и он, от греха подальше, улёгся в койку.
        За дверью слышался шум и взволнованные голоса. – Баренцбург, Баренцбург! Подъём! Собираемся! Все в каюте зашевелились, торопливо стали собирать свои вещи. Лёшкины сборы были не долги. Оставив друзей продолжать сборы, он поднялся на палубу. Народу уже было много. Припав к борту, все всматривались в туманную дымку. Настроение у многих было радостно-удивленное. Спокойно вели себя только те, кто ехал сюда не первый раз. Таких было не много. Это представители треста Арктикуголь, ученые из академии наук и некоторые другие. Низко нависшие тучи ухудшали видимость
        Серое пятно порта, да заснеженные сопки и под ними строения посёлка. Прибывшие впервые, с интересом рассматривали оба берега фиорда. С левой стороны посёлок Баренцбург, начинавшийся вертолетной площадкой с двумя стоящими вертолётами, выделявшимися на белом снежном фоне ярко-красной краской. Ближе к посёлку стояла довольно высокая вышка с флюгером и, на небольшой площадке, стояло метеорологическое оборудование. Часа через полтора «Обь» подходила к  причалу Баренцбурга. Толпа встречающих, заполнившая причал, весело галдела, глядя на прибывших. Некоторые уже видели своих знакомых на борту «Оби» и с нескрываемой радостью махали им руками, что-то крича, но в этом шуме трудно было что-нибудь услышать. «Обь» медленно подходила к стенке причала, как будто крадясь. И все-таки эта махина немного проскочила условную точку. Двигатели замолкли, а потом вновь заработали, но уже задним ходом. Последовала команда «отдать швартовые» и за борт на причал пролетели «концы». Портовая команда быстро и слажено намотала их на тумбы. Заработали корабельные лебёдки, подтягивая то один, то другой канат. «Обь» плотно пришвартовывалась к причалу. Послышалась команда старпома и носовой и кормовой якоря, гремя цепями, нырнули в воду. Ещё немного времени и опустили трап. Прибывшие сходили на берег, многим из которых он станет домом на целых два года. Представитель администрации рудника в мегафон громко объявил куда идти и где собираться. И начался подъём по ступенькам в посёлок. Двести двадцать ступенек, для ещё не отошедших от морского путешествия, было сущим мучением. Многие с тяжелыми чемоданами и баулами, чертыхаясь и пыхтя, тащились вверх по этой «адмиралтейской лестнице». Повезло тем, кого встречали. Так пыхтя, ругаясь и весело шутя, толпа медленно поднималась на верхнюю площадку. Первое здание, не считая портовых сооружений которое встречало прибывших, была столовая. Дальше вверх расположились здания общежитий. Выше всех, под склоном горы, находилось здание, окрашенное в салатный свет, с флагом над фасадом. Как оказалось, это было советское консульство на о. Шпицберген. Справа от столовой находилось красивое здание клуба. Дальше здание рудоуправления, детский садик и ещё несколько общежитий. Внизу на берегу залива, сразу за портом дымила местная ТЭЦ. Пейзаж, в это хмурое и промозглое утро, вызывал в Лёшкиной душе смешанное чувство тоски и разочарования. Вид окружающей тундры и вершин гор, покрытых в июле снегом, не придавали оптимизма его представлениям об этом крае. Но происходящая затем цепь событий вытеснила из Лёшкиной головы чувство тоски. Сбор в рудоуправлении, ознакомление с правилами поведения и правилами общежития, распределение по участкам работы, зачем-то ещё одна медицинская комиссия, оформление в отделе кадров, оформление жилплощади:- всё это поглотило Лёшкино внимание и мысли. Так что, когда после обеда эта кутерьма немного улеглась, он с удивлением увидел, что светит солнце, погода тёплая, жители почти все поголовно ходили в костюмах. В общежитии отъезжающие, как говорится, сидели на чемоданах. Началась предотъездная суета. Отъезжавшие символически передавали права на места в комнатах приехавшим. Соответственно это сопровождалось выпивкой, весельем и обычной, в таких случаях, суматохой. Так что Алексей к вечеру был крепко на веселее и предстоящая жизнь не казалась ему уже такой мрачной. Изрядно уставший и вымотавшись за последний день, он улёгся рано и почти мгновенно заснул. Сон без сновидений, по крайней мере он ничего не мог вспомнить утром, всё же привел его в бодрое состояния духа. Проснулся он рано, лежал, прокручивая в памяти  вчерашний суматошный день. – Ничего, жить можно, не пропадем,- подумал мимоходом. Сегодня начиналась обычная процедура на предприятиях горной промышленности – прохождение учебных занятий в учпункте. Это отличительные особенности работы на горном предприятии, ознакомительное посещение шахты, сдача экзаменов  и тому подобные мероприятия для вновь поступивших.
       Несколько дней прошли в делах и заботах. Все формальности были улажены, начались рабочие  будни. Привыкать Лёшке особенно не пришлось. Шахта есть шахта. Но всё же в отличие от Донбасса, здесь в летний период, приходилось одевать ватные брюки, бушлат и шапку-ушанку. Дико и непривычно выглядели люди в этой спецовке. Но ничего не поделаешь – под землей минусовая температура – вечная мерзлота.

        Весна! За холмом урчит трактор. Лёшка лежит на спине, на теплой пахотной земле, прикрыв глаза веками, любуется радужными солнечными кругами. Потом, закрыв глаза ладонями, смотрит на свои руки. Солнечные лучи просвечивают худые детские Лёшкины ладони, ему кажется, что он видит, как кровь пульсирует внутри его тела. С интересом вертел ладони перед глазами. Вскоре это занятие ему надоело. Привлекла внимание маленькая точка над головой. Это был жаворонок. Он был так высоко и так быстро махал крыльями, что Лёшке казалось, будто он висит на месте на какой-то невидимой ниточке. Вдруг, переведя взгляд немного в сторону, он стал свидетелем жизненной драмы. Высоко в небе кружили две пары голубей. Их крылья поблескивали лучиками на виражах. Вдруг со стороны солнца мелькнула черная тень. Лёшка, завороженный  этой сценой, подхватился на ноги, и, затаив дыхание, мысленно повторял: - Уходи, уходи. Но голуби спокойно кружили в небесной синеве, не замечая опасности. Вдруг они кинулись в рассыпную, но было уже поздно, серый хищник, стрелой пролетев чуть ниже птицы, мгновенно перевернулся когтистыми лапами вверх и бедная жертва оказалась в когтях ястреба. Лёшка, со слезами на глазах, наблюдал как беленькие пёрышки, медленно кружа в воздухе, опускались на землю. Хищник исчез с поля зрения, видимо где-то  на земле заканчивал свою кровавую трапезу. Трактор заурчал совсем где-то близко, звук мотора слышался всё сильней и сильней. Лёшка вздрогнул и проснулся, рядом на тумбочке звенел будильник. Весь ещё под впечатлением увиденной во сне сцены, он не спеша? оделся, умылся и поспешил в столовую. Жизнь продолжалась. Ещё не раз за два года ему снился этот сон и некоторые эпизоды детства. Но это будет уже другая история.
                *                *                *
Гибель человека – трагедия, но гибель за тысячи километров от родного дома – трагедия втройне. Алексею и раньше приходилось видеть погибших. Но, то дома. Кругом родственники, друзья, товарищи, которые и помогут, и посоветуют, и утешат. А здесь, в краю вечной мерзлоты, где Северный полюс ближе, чем Мурманск, где несколько месяцев длится ночь, а несколько – день, где в июне ещё не лето, а в августе уже не лето. И у каждого, кто присутствовал на похоронах погибшего, скорее всего, была одна мысль, а стоило ли ехать за «длинным рублём» на край света, чтобы прийти к такому вот финишу? Извечное проклятие простого работяги – нехватка денег. А ведь хочется и самому пожить по-человечески, и детишек вырастить, и пристроить в этой, такой не простой, жизни получше (в кого они есть, естественно). А были, за редким исключением, во всех. Хотелось и на дальнейшую жизнь, на старость что-нибудь отложить. Да что там говорить – у каждого были свои мотивы, чтобы приехать на этот, Богом забытый, архипелаг Шпицберген. И видя такой финал своего товарища, у каждого присутствующего, возникал в душе вопрос – а правильно ли он поступил, правильно ли решил, оставив семью? А многие ведь оставляли семьи с мизерными возможностями для существования. И такой вот финал. У Алексея до сих пор перед глазами лицо Игоря, неунывающего «туляка». В тот злополучный день они сидели за одним столом  в столовой, обедая перед сменой. Его весёлый нрав и неиссякаемый оптимизм всегда вызывал к этому парню симпатию и удивление. Всегда возникал вопрос – откуда у него столько энергии, оптимизма и жажды жизни? И этот треск и грохот обвалившейся «кровли» навеки похоронили его лучезарную улыбку. Лёшка чудом уцелел в этот трагический момент. Он, стоя за пультом породопогрузочной машины, отгонял её от «груди» забоя. Готовились крепить «кровлю». Игорь готовил станок для бурения шпуров. На мелкую осыпь породы, посыпавшуюся с «кровли», он сначала не обратил особого внимания. Это случалось и раньше, но это были мелкие кусочки «присухи». Вреда от них не было никакого, если не считать, что могли насыпаться за ворот спецовки. Но шахта никогда не прощает ошибок. В этот раз чутьё его подвело. Он успел почувствовать опасность и кинулся бежать под закреплённое пространство. Он уже почти догнал машину, которую отгонял Алексей, но треск и грохот обвалившейся породы похоронили надежду остаться в живых. Его достало краешком пятиметровой плиты. Самым краешком пригвоздило, как бабочку, к «почве». На Алексея дохнуло воздушной волной, смешанной с угольной и породной пылью. Когда вентиляция дала возможность хоть что-нибудь увидеть, он понял – спасать поздно. Товарищ лежал лицом вниз, плотно прижатый глыбой. Побежать к телефону, позвонить диспетчеру – всё это он проделал быстро, как четко запрограммированный автомат. Потом подогнал породопогрузочную машину, чтобы «питателем» попытаться поднять глыбу. Подсунув зубья под край плиты, включил гидравлику. Гидронасос завыл от неимоверной нагрузки. Однако, 300 атмосфер сделали своё дело. Край глыбы дрогнул и стал подниматься вместе с «питателем». «Хотя бы не обломался край, хотя бы не обломался», - стучало в висках. И вот уже просвет между плитой и «почвой» увеличился сантиметров до сорока. «Хватит. Смогу вытащить». Палец послушно нажал кнопку «стоп». Мгновение и Лёшка уже возле погибшего. Ухватил его за плечи, вернее, за бушлат и стал тащить. Бушлат затрещал, зацепившись за выступ глыбы, но тело подалось. «Быстрей, быстрей», - твердил себе Алексей. И вот уже Игорь лежит под закреплённым пространством. От напряжения и волнения силы полностью покинули Лёшку. Он в изнеможении сел на «почву» и прислонился к стене штрека. Вдали показались огоньки «коногонок», а потом послышались и голоса. Спешила помощь. Все остальные действия Алексея были как у робота – всё делал автоматически, а в голове почти никаких мыслей, кроме одной. Как, как это могло случится? Почему это произошло? Кто виноват? И виноват ли кто вообще? Постепенно приходило осознание того, что на месте товарища мог оказаться он. Но разум отказывался воспринимать такой поворот событий. Живой человек всегда надеется, всегда думает, что с ним такого никогда не может случиться. Но это психология любого человека, а реальность, увы, диктовала другие сценарии.
Допросы начальства и горы исписанной бумаги для «объяснительной», в конце концов, довели Алексея до нервного истощения. Но, к счастью, выходной день привёл его в боле менее сносное состояние духа. Ну а дальше жизнь взяла своё. Вины Лёшкиной в гибели Игоря не нашли. Определили, что это факты стечения обстоятельств. Работы выполнялись соответственно паспорта проведения горных выработок, а себе начальство на «хвост» наступать не стало. Похоронили с почестями. Но здесь, на Шпицбергене, в этом вопросе было некоторое отличие от такой же процедуры на материке. Здесь могилу не засыпали полностью грунтом. Где-то, на глубине 40 – 50 сантиметров перекрывали щитом и только это пространство засыпалось. Делался запрос по месту жительства родным или родственникам на предмет – везти или не везти тело на материк и тогда уже окончательно принималось решение. Естественно, большая часть тел была востребована и их в «цинке» грузом «200» отправляли на родину. Однако были случаи, когда погибших или умерших некому было востребовать или от них отказывались вовсе. Да, такие случаи, к сожалению, были, но их, к счастью, было очень мало. Востребованные откапывались, а их могила ждала очередного «хозяина». Если же человек оставался навечно в этой промёрзшей земле, его могилу оформляли, как положено, ставили капитальный памятник и оставались нетленные останки в вечной мерзлоте, на вечные времена. За те десятилетия, когда СССР купил право на рудники у бельгийцев, в этом «вечном городе» набралось довольно много обитателей. А если учесть, что в довоенные времена погибших или умерших вообще не вывозили, то памятников набралось изрядное количество.
Когда человек гибнет от несчастного случая, или по своей вине, или от болезни, то ещё можно, как-то, понять и оправдать. Но если гибнет по человеческой глупости или по чьёму-то нежеланию выполнят свои прямые профессиональные обязанности, то оправдания нет и быть не может. Вот с таким случаем столкнулся и Алексей.
Его хороший друг, с которым он познакомился уже здесь, на острове, умер, а если по большому счёту, то погиб от человеческого безразличия. Просто, человек, который по долгу своей работы, обязан предоставлять необходимую медицинскую помощь, игнорировал свои обязанности.
Ваня Соломка, товарищ Лёшкин, работал мастером-взрывником. Спокойный и доброжелательный человек, никому не сделавший даже малейшего зла, был брошен на произвол судьбы врачом рудника. Он или, вернее, она не захотела ехать в шахту на вызов к заболевшему. Лёшкины просьбы по телефону, а позже, и угрозы в её адрес, не дали результатов. Она наотрез отказалась ехать в шахту, мотивируя тем, что женщинам в шахте находиться не положено. Не помог даже приказ диспетчера рудника. Видать, была где-то очень «лохматая рука» в руководстве треста. А у Ивана случился сердечный приступ. Он знал о своей болезни, но умело скрывал это. Правдами и неправдами сумел обмануть медкомиссию и приехал на север. Опять же, повод – деньги. Проклятые деньги. А дома остались две дочурки-школьницы.
Поставив свои условия, врач стала ждать больного на «вокзале». Это помещение на выезде из шахтной штольни. Пока за ним прислали электровоз с «каретой», потом обратная дорога, а Иван, по сути, не был транспортабельным, по крайней мере, до оказания первой помощи, ему сало совсем плохо. Везли, как можно, аккуратней, но несчастья избежать не удалось. Несли на носилках, стараясь не причинить ни малейшего вреда, но на ступеньках больницы жизнь покинула его.
Ни малейшего угрызения совести не промелькнуло на лице врача. Проверив пульс, она спокойным голосом приказала нести в помещение, оборудованное под морг. О случившемся объявили на всех участках, но никто даже словом не обмолвился, что послужило виной скоропостижной смерти человека. Нигде не фигурировало имя врача. Как будто она и не присутствовала при его кончине. И понял Алексей, что « спасение утопающих – есть дело самих утопающих». Он пересмотрел своё отношение и к работе, и к жизни на острове, в том числе, и к вопросу, что всех денег не заработаешь, а голову беречь нужно.
Две смерти подряд, да ещё близких и хороших товарищей, выбили Алексея из привычно колеи жизни. Однако, жизнь не стоит на месте, душевнее раны, со временем, затягиваются и всё возвращается на круги своя.
Прошел год. Пережили первую полярную ночь с метелями. А в ясные ночи – с красивым северным сиянием. С каждым днём полоска на восточном горизонте становилась всё светлей и шире. Солнце всё ещё пряталось за горизонтом, как будто стеснялось показаться во всей своей красе. И вот наступил день двадцать третье февраля, когда первый раз за всю полярную ночь показалось солнце. Показалось и, через короткое время, спряталось. Но с каждым днём поднималось всё выше, держалось на небосводе всё дольше. Это были дни пробуждения природы. Нет – вокруг ещё было полно снега, местами сугробы достигали выше человеческого роста, но птицы вели себя сейчас совсем по-другому. У полярных куропаток начались токовища, а пуночки, северные воробьи, вели себя точно так же, как их серые собратья на материке – весело щебетали, дрались из-за самок, перелетали стайками с места на место в поисках пищи.
Алексей нашел себе занятие по душе. Уезжающий по болезни на материк с первым транспортом знакомый, продал ему ружьё со всеми «причандалами», как он выражался. Жизнь повернулась к Алексею совсем другой стороной. Бродя с ружьём по окрестностям, он увидел и узнал об этой земле больше, чем мог вычитать в книгах. Принцип – лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, здесь действовал безотказно. Окружающая флора и фауна открывалась во всей своей дикой красоте.
Ночи становились всё короче, а дни – всё длиннее. И, наконец, наступил момент, когда солнце не стало прятаться на ночь за горизонт вовсе. Целые сутки ходило по кругу, но только в ночное время находилось на севере, но намного ниже, чем днём. И была в этом круговороте светила одна особенность. Как только по суточному времени наступала ночь, вся пернатая, и сухопутная, и водоплавающая братия, ложилась на ночлег. На скалах утихали птичьи базары, а чайки и другие водоплавающие садились на воду и, уткнув голову под крыло, засыпали. Песцы только воздух нюхали носом. Ясное дело – видит око, да зуб неймёт. Попробуй, достань такой обед на воде. Но им хватало, чем поживиться и на берегу. В целом – тишина и спокойствие. И как только наступало утро, вся братия снова пищала, свистела, крякала. Жизнь продолжалась по новому кругу.
Алексей наслаждался окружающим миром. Часто брал с собой фотоаппарат и тогда появлялись снимки, запечатлевшие эту дикую, но, по-своему, такую прекрасную землю.
                *                *                *
Зазвонил телефон в коридоре. Алексей, вернувшись со столовой, отдыхал, лежа с книгой на кровати. Вдруг постучали к нему в дверь.
-Лёха, тебя к телефону главный инженер вызывает.
Главный был почти одного возраста с ним, но уже был на высокой ступени иерархии. Всё правильно – кто на что учился.
-Вызывали, Вадим Николаевич?
-А-а! Алексей, заходи. Садись. Разговор есть. Тут вот какое дело. Ты же, наверное,  слышал, что когда началась война и наши уходили с рудника в Мурманск, много ценного пришлось здесь уничтожить. А многое приказано было спрятать? А куда спрячешь в этой тундре? Естественно, прятали в шахте. Немцы не особенно и искали что-нибудь здесь. Что с русских возьмёшь? Всё взорвали. ТЭЦ взорвали, порт взорвали, склады с горючим взорвали. А руины кому нужны? Да им и не до этого было. Англичане немцам не очень и разрешали здесь хозяйничать. Так вот – склады муки нашли. Но с неё толку мало – превратилась за столько времени в камень. Часть запасов консервов нашли. Большую часть оборудования. Ну, практически, почти всё. Но вот запасы водки не нашли до сих пор. Людей, которые всё это добро прятали, уже нет в живых. Многие погибли во время войны, многие умерли, а «грузовик», на котором везли архив и документацию – был торпедирован и потоплен. И, как говорится, концы в воду в самом натуральном виде. Что пряталось, где пряталось, в каком количестве – никто теперь не знает. И только прошлым летом, для строительства нового дома, разбирались развалины какого-то здания. Строители нашли старый сейф. И, поверь, в очень хорошем состоянии. Содержимое почти не попортилось. Некоторая сумма денег той поры. Потом кое-какие личные вещи и дневник. Не подписан, так что хозяина определить не удалось, но содержание, за редким исключением, удалось прочесть. Ничего особо интересного там не было, за исключением записей о ценностях, которые прятались в шахте. Где конкретно, по-видимому, побоялся писать, а что конкретно – описал подробно. Как я тебе уже говорил – большинство было найдено, но вот запасы водки не нашли до сих пор. Да мы и не искали особо. Как-то, не до этого было. А вот приехал новый директор рудника и ему, естественно, показали и дневниковые записи. Он заинтересовался. Ты же знаешь, - улыбаясь, сказал главный, - водка здесь и валюта, и поощрения, и премии. Не тебе мне говорить.
Лёшка улыбнулся. Он то знал из своей бригадирской практики, что талон на водку или вино, или бутылка в натуральном виде, открывали многие возможности и в мастерских, и в текущей жизни. Одним словом, имеешь «горючку» - ты король. А ещё он догадывался о другой причине интереса к запасам спиртного. Это же, сколько неучтенного, дефицитного товара? А если его пустить через буфет? Так что интерес вполне понятен.
-Так вот, Алексей. Нужны грамотные проходчики. Надо разобрать завалы старых выработок, закрепить их. Необходимо добраться до одного места. Это последнее место, которое не было обследовано. Завалы, немалые финансовые затраты. Так что, официально не могли. Решили неофициально, так сказать, на добровольных началах. Что-то в виде двух-трёх субботников, но чтобы люди были как можно менее разговорчивы. Не болтали лишнего. Найдутся такие? Помогать вам будут некоторые парни из ВГСЧ. Вернее, подстраховывать.
Дальше разговор пошел более предметный. Предлагались кандидатуры, обсуждали – кто есть кто. В конце концов, организационные вопросы были решены. Договорились собрать всех в следующую субботу, естественно, предварительно поговорив с каждым.
Сосед по комнате, Вовка Марченко, с интересом ждал Лёшкиного возвращения из рудоуправления. Сам бригадир, он с долей ревности относился к тому, что некоторые события происходили помимо его участия. Но на этот раз он мог не волноваться. Его кандидатура стояла первой в списке претендентов во временно создающуюся бригаду. Лёшка подробно рассказал о встрече с «главным». Передал его требования и просьбы. Дружок, полностью удовлетворившись Лёшкиным докладом, расцвёл от удовольствия.
В субботу окончательно были решены все вопросы. Каждому была доведена его задача. Особое внимание уделили профессионализму. Если кому-то не приходилось работать в сложных завалах – пусть сразу откажется. К чести главного инженера, он уже заранее побеспокоился об оборудовании и механизмах, которые понадобятся для этой работы. Всё было отгружено в вагоны и ждало своего часа.
В воскресенье на участках плановые ремонты. Так что отдельная бригада ни у кого не вызвала удивления и вопросов. Первый воскресный субботник прошел в слаженной работе. Управились быстро. Наладили проветривание. Установили оборудование. Настелили транспортёр. Хорошая подготовка, профессиональный контингент дали возможность полностью закончить подготовительные работы за две смены. И уже вечером все уставшие и довольные, смотрели в доме культуры очередной фильм.
В ежедневных заботах дни бежали быстро. Не скучал и Алексей. Его бригаде дали новенький проходческий комбайн ПК-3. Для этого всей бригаде нужно было пройти техминимум для ознакомления с работой в комбайновом забое. На материке далеко не все работали в комбайновых бригадах. Основная масса – буро-взрывным способом проходки. Так что, поучиться было не лишним. Неделя пролетела в работе по основному забою – план выполнять нужно. Даром денег никто платить не будет. После работы - занятия в учебном пункте. Но вот и очередное воскресенье. Та же процедура, и та же работа. Всё было подготовлено ещё с прошлого воскресенья. Приступили к работе без подготовки. Как говорится, с корабля на бал. Но это никого не удивляло. По мере разборки завала, крепление проводили арочной металлической крепью. Это была Лёшкина стихия. В это воскресенье прошли несколько метров завала и внезапно упёрлись в стену. В стену искусственную. Впереди была глухая перемычка. А что дальше? Плана старых горных выработок не было. Всё утонуло в прошедшую войну с сухогрузом в Северном море. Но ясно было одно – это ещё бельгийская работа. И кладка другая, да и материал не совремённый, похожий на крымский ракушник, но плотный, как известняк. Решили в этот раз перемычку не трогать. Оставили разборку её на следующее воскресенье. Откололи небольшой образец для детального изучения в лаборатории. На том и порешили.
Бригада Алексея успешно внедряла проходческий комбайн. Проходка резко возросла, а это добавило Алексею, как бригадиру, много больше забот. Ещё одна неделя пролетела как один день. В субботу главный инженер ещё раз собрал бригаду, как он сам в шутку говорил, «особого назначения».
-Мужики, скорее всего, это не то, что мы ищем, но проверить надо. Мало ли что там. Был бы план, а так – увы. Доведём дело до конца, а там определимся. Завтра наши помощники из ВГСЧ возьмут два автономных аппарата. Неизвестно, какой состав рудничного воздуха за перемычкой. Ну, кажется, всё. До завтра. Алексей, ты задержись, пока. Что я тебе хочу сказать? Ты, ведь, понимаешь, что работы наши не санкционированы, не плановые, а, соответственно, официальной оплате не подлежат? Я, естественно, постараюсь определённое вознаграждение выискать из директорского фонда. Он в курсе дела. Обещал помощь. У меня есть кое-какие возможности. Но эти средства в общий заработок не входят. На премии не влияют. А вот талонами я при любом исходе, расплачусь. Я думаю, мужики будут не против. А?
Алексей улыбнулся. Ещё бы. Талоны на спиртное – самая ходовая валюта.
-И ещё хочу тебя попросить – поговори, чтобы не распространялись. Это, естественно, до поры, до времени. Шила в мешке не утаишь. Но пока нам ажиотаж не нужен.
-Я понял. Да парни стоящие, понятливые. Беседа на эту тему уже, предварительно, была проведена. Я, думаю, завтра всё прояснится.
-Я, так же, надеюсь. Нам нужно, чтобы на материке, как можно, позже узнали, а в идеале, чтобы информация осталась здесь совсем, в Баренцбурге. По крайней мере, пока мой контракт не закончится.
За прошедшую неделю главный инженер распорядился провести временный став сжатого воздуха. Не кайлом же долбить перемычку?
Работу начали с энтузиазмом. Каждому было интересно, а что там, за этой стеной? Как в той сказке про Али – Бабу и сорок разбойников – сим-сим, открой дверь. Так было и здесь. Только волшебным заклинанием был отбойный молоток, да человеческая сноровка. Работа продвигалась медленно. Сработано было на совесть. Бока перемычки оказались заделаны глубоко в ниши, вырубленные в песчанике. Материал кладки и раствор отбойному молотку поддавался с трудом. Но, мало-помалу, постоянно сменяя друг друга, выбили несколько блоков. За первой стеной находилась другая. Такая же, из такого точно материала. Лёгкое разочарование промелькнуло кое у кого на лице. Но дальше работа начала продвигаться быстрее. Разрушив переднюю стенку, со второй справиться было легче. Приспособились к свойству материала, а потом внедрили и собственное новшество. Притащили бревно, не понятно как оказавшееся в этом дальнем тупике, и, как тараном, стали долбить вторую стену перемычки. Ни дать, ни взять – древнее воинство штурмовало крепость.
Как говорится, вода камень точит, а здесь целое бревно в руках десятка крепких мужиков. Наконец стена дрогнула. Сначала лопнул и рассыпался один блок, а дальше всё было делом техники. Пробили дыру, в которую мог свободно пройти человек. Из-за перемычки тянуло затхлым, застоявшимся запахом. Вовнутрь направили вентиляционную трубу, шлангу сжатого воздуха так же направили в проём. Два бойца ВГСЧ одели респираторы. И так, первыми идут они. Два светлых пятна скрылись в проёме. Время тянулось, как на вокзале. Минута за минутой проходила, а оттуда, из проёма ни звука. Но вот сверкнул лучик света и в проломе показались оба бойца. Выйдя из него, стали снимать из себя снаряжение. Не говоря ни слова, уселись на, лежавшее рядом, бревно. Сняв каски, усердно вытирали вспотевшие головы. По-прежнему, молчали, не проронив ни слова, только на лицах блуждали толи смущённые улыбки, толи выражение недоумения, смешанное с растерянностью.
-Ну? Что там, говорите? Что вы молчите, как будто привидение увидели?
-В общем, вы почти правы. Там такое. Такое.
-Ну, ну! Не тяните кота за хвост. Туда можно пройти, посмотреть?
-Можно. Вентиляция наладилась. Дышать можно. Только зрелище не для слабонервных.
-Так! Понятно. Алексей, давай своих людей. Будем смотреть, что там такое, что нашим спасателям речь отобрало.
По одному просунулись в пролом. Всё было так, как в обыкновенном штреке. Только цвет окружающих пород был несколько иной. На первый взгляд и не определишь. И только присмотревшись внимательней, можно было увидеть на местах, где отсутствовал иней, тёмные следы, как будто от пожара. Прошли ещё немного. С левой стороны проход в угольную лаву. В хаотичном виде валялись короба от конвейера, местами нагромождённые по несколько штук один на другой.. Вид был такой, словно пронёсся торнадо. Дальше, сколько достигал луч «коногонки», обугленные ряды деревянных стоек. Понятно – это крепление лавы. Но как оно выстояло, если был взрыв? Или был только пожар?
Продвигаясь осторожно вверх по лаве, добрались почти до вентиляционного штрека. В верхнем «кутку» лавы лежали в разных позах, как их застала смерть, люди. Это даже и на людей то было не похоже. Просто – обгорелые мумии. Внешний вид их был абсолютно не тронут тленом. Даже специфический запах отсутствовал. Да, в общем-то, никаких здесь чудес не было. Просто, вечная мерзлота сохранила трупы лучше, чем в холодильнике, в морге.
Алексей смотрел на всё это мёртвое царство и в голове возникали картинки подземного царства Аида из книжки, которую он читал ещё в детстве. Такие же, искаженные болью и страхом, лица, застывшие в самых невероятных позах. Одним словом – ад. Что-то и здесь напоминало библейское место для грешников. А чем же провинились эти люди? Они приехали за тысячи километров с одной, единственной целью – заработать денег, обеспечить, хоть на время, себя и свои семьи. И вот такой финал. Внезапно в голове Алексея возник вопрос: «А что если и он вот так, как эти? Ведь двоих своих товарищей он уже похоронил. Все присутствовавшие  молча смотрели на первозданный ад, плоды подземной стихии. Возникал только вопрос – а почему они остались здесь в том состоянии, в каком их застала смерть? Почему их не отправили «на гора», не похоронили по человечески? Ведь это какая-то дикость – замуровать и забыть.
Осмотрев внимательно всё вокруг, проверив все закутки, вернулись обратно, за перемычку. Главный инженер, подозвав к себе бойцов ВГСЧ, дал им наряд на следующий день.
-Завтра подойдёте ко мне с командиром взвода. Я выпишу материалы, если нужно, добавлю людей. Восстановить всё как было. Я хоть и не верующий, но понимаю, что было бы кощунством к памяти этих людей, оставить всё вот в таком виде. Заделать, замуровать и пусть будет им вечный покой.
-А почему их не ввезли, не похоронили?
-Есть в тресте «Арктикуголь» документ по этому случаю. В те далёкие, довоенные  времена, когда СССР решил выкупить у бельгийцев права на добычу угля на этом руднике. Вот эта трагедия и случилась. Случилось это несчастье, когда переговоры завершались. Бельгийцы не стали заморачиваться с похоронами. Многих родственники могли востребовать на материк. Они поступили проще. Выплатили родственникам компенсации, взяли с них подписки об отказе от претензий о доставке на материк. И «умыли руки». Им это обходилось намного дешевле, чем морочиться с вывозом. Место трагедии замуровали и заключили с Советским Союзом договор, что тот не будет разрабатывать этот участок. На том и порешили. А дальше была война. Документы погибли с затонувшим транспортом. Точного плана этого участка не осталось. И если бы не поиски спрятанного оборудования, продуктов и всего остального, мы бы сегодня не тронули это участок. И здесь оказалось пусто. Скорее всего, оправдываются слухи, что кое-что просто затопили в заливе. А тралить Ис-фиорд – безнадёжное дело. Да и стоит ли «овчинка выделки?» Так и закончилась эта «экспедиция». А насчёт погибших шахтёров? Советское правительство предлагало за свой счёт достать и похоронить погибших. Но Бельгия отказалась от предложенных услуг. По какой причине – неизвестно? Скорее всего, большая политика. Будь она проклята, эта большая политика, если она не учитывает даже интересы мёртвых людей, а руководствуются только одним – выгодно, не выгодно. Холодная война была в самом разгаре.
                *                *                *
Приближалась вторая весна пребывания Алексея на Шпицбергене. Всё возвращалось опять на круги своя. Заканчивалась «полярка». Опять по утрам светлела полоска горизонта на востоке. И с каждым днём всё ярче и ярче, всё дольше и дольше. И опять 23 февраля первый раз показалось солнце. Изумительная погода. Мороз градусов десть. И тишина. Полнейшая тишина. Ветра никакого. Залит каток. Готов к хоккейным соревнованиям. Ждут норвежскую команду из Лонгира. Проложена лыжня для соревнования лыжников. Окружающие холмы в выходной день усыпаны любителями лыжных прогулок. Каток так же не пустует. Приближается праздник Масляной. Чудны твои деяния, Господи. Безбожное государство, а христианские традиции, всё-таки, чтили. Да что тут говорить – славянской душе лишь бы повод, а устроить праздник не составляло большого труда. Присутствовали все атрибуты этого весеннего праздника: блины, горячий чай, кофе, столб деревянный, с парой валенок наверху, бой подушками на бревне и много ещё чего. К празднику выделили дополнительные талоны на спиртное.
Норвежские гости удивлялись широте славянской души, и не упускали возможности выпить и закусить «на халяву». Их мужская половина оставила своих дам, приехавших с ними – пусть развлекаются сами. Их же внимание было полностью поглощено созерцанием местных женщин. Одним словом – русские красавицы. Полушубки, отороченные мехом, модные сапожки на ногах, на головах шапки из дорогих мехов. Одним словом – красавицы. Как будто сошли с обложек модных журналов. Норвежская «прекрасная половина подчистую проигрывала и во внешности, и в одежде. Одетые в практичную спортивную одежду, выглядели как пришельцы с другой планеты.
Праздник удался на славу. И гости были не в обиде. Никто из них не уехал домой без сувенира или подарка. И только поздно ночью гудок их катера известил, что гости покинули гостеприимный Баренцбург. Поздно ночью – это понятие относительное, так как солнце ещё не закатилось за горизонт, да и пробудет там не так уж долго. Два-три часа и опять на востоке покажется его огненный шар.
Чем ближе лето, чем длиннее дни, тем чаще посещала Алексея тоска по дому. Уже не радовали ни успехи по работе, ни заработанные деньги. Мыслями он уже был на материке, в родном Донбассе, где уже начинали цвести сады и природа оживала во всей своей красе. Да, здесь тоже чувствовалась весна. Длинные дни, яркое солнце, а на скалах возобновились птичьи базары. Беспрерывный шум и крики пернатого царства радовал глаза и уши. Но всё это ещё было холодным и, по большому счёту, чужим. За два года Алексей так и не привык  ни к полярной ночи, ни к полярному дню. Душа рвалась домой. Во избежание проблем руководством бригадой, Алексей сдал свои полномочия своему приемнику, толковому, грамотному горняку, а сам, освободившись от, тяготивших его, обязанностей, окунулся в подготовку к отъезду. Покупка подарков, заказ на изготовление «юшара», ящика для багажа – это занимало всё остальное от работы время. Но это были приятные хлопоты и не давали повода расслабиться, не давали воли ностальгии. Но это всё днём. А ночи? Ночи – это был кошмар. Порой, до звонка будильника, Алексей не мог сомкнуть глаз. На наряд приходил не выспавшийся, с «квадратной» головой. А работа в шахте не любит пренебрежительного к себе отношения. Его старались ставить на лёгкие, менее ответственные операции.
И вот настал день «Х». Кто-то из парней забежал в общежитие и, во всю глотку, закричал:
-Идёт! Идёт! Алла Тарасова идёт!
Все, кто был в это время в помещении, даже те, кто отсыпался после ночной смены, высыпали на улицу и прямиком в порт. Там уже было столпотворение. Вдалеке, на глади Ис – фиорда, виднелся белоснежный лайнер. К нему ещё было километров пятнадцать, и ходу ему было ещё не менее часа. Но что такое один час, по сравнению с неделями и днями ожидания? Это, как в той песне: «А для звезды, что сорвалась и падает - есть только миг, ослепительный миг». Расходиться никто и не помышлял. Разве можно пропустить момент подхода теплохода к пирсу, его швартовка. А команда: «Опустить трап!?» Что может быть приятней для души и для глаз? А если знаешь, что этот белоснежный, морской красавец увезёт тебя в тот далёкиё край, с цветущими садами, с яркими цветниками, который называется «Малая Родина», то можно понять состояние большинства встречающих. И вот теплоход пришвартован, трап подан. Начали сходить первые прибывшие. Алексей, закончив к тому времени все свои предотъездные приготовления, был со всеми в этой живой куче. Толпа приезжих резко контрастировала с толпой встречающих. Приезжие, в разноцветных, ярких одеждах, давали понять, что они только что с тёплых далей, где всё буяет зеленью и разноцветьем красок. Однотонная, в большинстве случаев, полушубки, одежда встречающих, доказывала, что здесь север, холод и пёстрые наряды юга здесь, по крайней мере, неуместны. Но это так – лирика. К слову пришлось. А когда две толпы смешались на пирсе, то это только придало пикантности однотонной, северной обстановке.
Дальше события развивались, как в ускоренном кино. Встреча, знакомства, передача жилья, как два года назад. И вот уже Алексей подымается по трапу. Суматоха, расселение по каютам и, наконец, отдых.
Да-а-а! Это не трюмы «Оби», оборудованные под каюты. Это настоящие каюты, настоящего теплохода. И не важно, что третий класс. Главное, что настоящий пассажирский теплоход. Алексею раньше ни разу не приходилось путешествовать с таким комфортом. И вот – прощальный гудок. Швартовые убраны, трап поднят. Тихо, на малых оборотах, работает гребной винт. «Поехали, поехали», - пела Лёшкина душа. Долго ещё смотрел Алексей, как удаляется в дымке Баренцбург. И вот только дым из труб ТЭС виднелся вдали. Наконец, обогнули мыс Старостина и городок, два года бывший родным домом для полторы тысячи полярников, исчез из виду. За мысом Старостина заканчивался Ис – фиорд. Начиналось открытое море.
У всех было радостное, приподнятое настроение. Смех, шутки. Делились дальнейшими планами. Некоторые начали доставать свой «НЗ». Ну, как это так – прожить два года и не спрыснуть свой отъезд на корабле? Это же настоящее кощунство. Естественно, в общежитии эта процедура была выполнена чин по чину. Но, то на берегу, а здесь, на качающемся, на волнах, теплоходе. Экзотика! На ум сразу приходили слова из песни: «Теплоход белый беленький, чёрный дым над трубой…». Ну, как тут не отметить? Добавив к тому, что было выпито на берегу, ещё некоторое количество «озверина», многие стали укладываться спать. Солнце, хотя и стояло над северным горизонтом, как будто говоря: «Я не сплю, я всё вижу», - но по времени был глубокий вечер. Биологические часы работали в каждом живом организме чётко. А что уж говорить о человеческом, да ещё перегруженном спиртными парами. Скоро все спали сном младенца, который так нагулялся за день, познавая окружающий мир, что, только голова касалась подушки, и глубокий сон мгновенно одолевал головушку. Только улыбка на лице говорила о том, как приятно и плодотворно был проведён прошедший день. Лёшка не был исключением.
В какой-то момент Алексею показалось, что его какая-то сила то подымает вверх, то резко опускает вниз. Поначалу, ещё не проснувшись окончательно, он подумал, что это сон. Однако, придя в себя, да ещё стукнувшись головой о стенку каюты, он понял, что это не сон, а самая настоящая явь. Каюта плавно поднималась вверх, а потом резко падала вниз. Ощущение было не из приятных, а точнее – совсем критическое. Содержимое желудка, которое ещё не успело усвоиться, подкатывало к горлу тошнотой. Голова кружилась, как будто только что слез с карусели. Благое дело – туалет был в каждой каюте. Не ожидая, когда наступит критический момент, Лёшка, спрыгнув с койки, метнулся к унитазу, не успев закрыть за собой даже дверь. Ну, а тут, как говорится, природа взяла своё. Облегчив желудок, Алексей, шатаясь, еле добрёл до койки. Упав ничком на постель, замычал, как бык. Пол и потолок каюты поменялись местами, да, к тому же, не один раз. Короче, мироздание кружилось вокруг него или он вертелся внутри этого мироздания, он уже и понять не мог. Но ощущение было такое, что мир существует сам по себе, а Алексей – сам по себе. Стали просыпаться и его дружбаны по каюте. Вот Вовка Марченко метнулся в туалет, за ним Витька. Запёрлись туда, как два бычка в одну кормушку, усердно опоражнивая свои желудки. Оттуда слышалось только мычание, перемешанное с нецензурщиной. Это, по русскому обычаю, доказывалось, что виноват кто попало, только не они. Вспоминались и матушки, и бабушки, и водка, и ещё кто-то, кто наливал. Короче – всё, как всегда.
А за бортом бушевал шторм. Иллюминаторы были полностью в воде, и только иногда сверкал в них лучик света, когда нос или корма оказывались выше волн.
«И надо же так вляпаться. Вот невезуха, так невезуха», - тяжело ворочалась в затуманенной голове мысль. А потом, как провал в глубокую яму. Очнулся Алексей от однотонного дрожания корпуса. Прислушался. Больше не качало. «Ох! Слава богу», - мелькнула радостная мысль. В дверь каюты постучали:
-Граждане полярники, просьба подняться в столовую. Завтрак через десять минут. Просим не опаздывать.
От этих слов у Алексея подкатил комок к горлу, но он сдержался, не дал организму завершить очередной цикл. Постепенно тошнота отлегла. Стало легче дышать. Он встал с койки. Его ещё пошатывало, но это было остаточное явление, толи ночного шторма, толи выпитых горячительных напитков.
-Кто там стучал? – послышался Вовкин голос. – Кого там ещё черти мучают?
-Да это стюардесса приходила, звала в столовую на завтрак.
-Что? – взвизгнул Вовка и пулей метнулся в туалет. За ним, видимо, слушавший их разговор, побежал и Витька. Вчерашняя история повторилась. Через время оба, постанывая, улеглись снова на койки.
-Ну, а я пройдусь. Посмотрю, чем кормят на круизных лайнерах.
-Молчи или сгинь с очей, - промычал снова Вовка. – Ни слова про жратву.
Быстро умывшись, направился на пищеблок. Поднявшись на палубу. Алексей вдохнул всей грудью свежий воздух. Морской воздух быстро привёл Лёшкину голову в нормальное состояние. Симптомы тошноты совсем исчезли и он, узнав у проходящего матроса, где находится столовая, направился туда. Он смутно помни, что вечером их тоже приглашали на ужин. Но какой там ужин, когда стаканы были налиты?
С трудом, но всё же, отыскал столовую. Запах пищи опять вызвал лёгкий приступ дискомфорта, Но Алексей постарался его подавить. Это ему, всё-таки удалось, и он осторожно уселся за столик. Появилась официантка в белоснежном переднике, подала меню.
-Что будем? А, впрочем, выбирайте. Я вижу по вашему бледному виду, что вы не сразу определитесь с выбором.
Алексей в недоумении посмотрел на неё.
-Не удивляйтесь. Не вы первый сегодня. И у всех одна и та же проблема. Даже наша обслуга не вся смогла выполнять свою работу. Осталось два повара, да нас – два официанта, а остальные тоже отходят после шторма.
-А вы?
-А я? Я не страдаю морской болезнью. Вот уж сутки и помощник повара, и посудомойка, и официантка.
-А, как же, с остальными?
-Да ничего сложного. Просто отработают за нас, а мы отгуляем своё.
-А как же так? Ходят в море и так тяжело болеют?
-Ну и что же. Редко кто не боится качки. Если бы на это смотрели, кто бы тогда работал на судах. Так что вы будете?
Алексей пробежал глазами меню. Мясные блюда сразу исключил. С остальных выбрал салат со свежих огурцов и помидор, и компот.
-Вот это и это.
-Я так и знала. Я же сказала – не в первый.
Через минуту перед Алексеем стояла тарелка с салатом, стакан компота, и кусочек хлеба.
-Приятного аппетита. Поправляйтесь.
Лёгким облачком упорхнула за стойку бара. Алексей сделал первую попытку положить что-нибудь в рот. Как говорится – первый блин комом. Первая попытка засунуть в рот кусочек огурца, оказалась неудачной. К горлу подкатила опять лёгкая тошнота, но он мужественно её преодолел. Подождав, когда пройдёт первая волна, сделал вторую попытку, добавив ещё и кусочек помидора. Попытка оказалась удачной. Выпив ещё глоток компота, совсем утихомирил позывы. Но, всё же, съесть до конца салат не хватило сил. Сказывалась недавняя качка, да и похмельный синдром. Компот, однако, выпил весь. Настроение поднялось. «Будем живы – не помрём», - улыбнулся про себя Лёшка. Поблагодарив за завтрак, направился к себе. Палуба встретила его ярким солнцем. Но прохладный ветер срывал белые «барашки» с гребней волн. К нему окончательно вернулось хорошее настроение. Вскоре вошли в полосу тумана и мелкого, битого льда. Арктика есть Арктика. Погода меняется, как настроение у капризной красавицы. Передёрнув от холода плечами, поспешил в каюту.
-Ну что, «состоятельные кроты», завтракать собираетесь?
-Молчи, несчастный, а то мы тебе устроим суд Линча, - промычал в изнеможении Вовка. Витька даже не отозвался, только указательным пальцем поводил из стороны в сторону, давая понять, чтобы его не трогали. Алексей не стал испытывать терпение друзей. Одевшись потеплее, вернулся гулять на палубу.
В посадочной суматохе непонятно было, кто уезжает, а кто провожает. Здесь же, на палубе все, кто гулял, были как на ладони. Был один из начальников участка, многие из рудоуправления, работники консульства, уезжающие по ротации или по делам консульства. В общем, весь руководящий контингент. Все они, естественно, ехали в первом классе, а это каюты на первых палубах. Гуляя по палубе, Лёшка наслушался такого! Как бы там не было, каюты третьего класса находятся ниже всех. Ниже ватерлинии. При качке амплитуда колебания нижней палубы намного меньше, чем верхних. И всем этим випперсонам пришлось в шторм ой как не сладко. Многие проклинали свою спесь и желание непременно поселиться в каютах первого класса. Многое бы они отдали в тот момент, чтобы быть в это время внизу. Но, увы! За комфорт тоже нужно чем-то платить. Сейчас они ходили по палубе, наслаждаясь относительной устойчивостью тверди под ногами.
День заканчивался без особых происшествий. Обед Алексей проигнорировал, а вот поужинал с аппетитом. Даже шницель проглотил. Здоровье восстановилось полностью. Жизнь прекрасна! Выползли наверх и другие «несчастные». Вовка с Витькой тоже осторожно ступали по палубе, словно боялись провалиться.
На второй день произошел неприятный случай. Прошел слух, что вышел из строя один из двигателей теплохода. Лайнер резко замедлил ход. Скорость упала почти наполовину. А тут ещё другая напасть. Слева по борту виднелся остров Медвежий, а на нём, как известно, натовская военная база. Натовские самолёты нагло барражировали над, потерявшим ход, теплоходом. Ощущение, скажем так, не из приятных, если видишь даже белые зубы лётчика, оскалившегося в торжествующей улыбке. Капитан немедленно направился в радиорубку отправить радиограмму о нарушении натовскими самолётами правил полётов. Но это, как объясняли, повторяется почти каждый раз, и никого из команды этим было не удивить. Но всё когда-нибудь кончается. Кончился и натовский беспредел. «Алла Тарасова» тихо продвигалась к Мурманску. Так что, вместо полтора суток пути, шли все три. Вот и Кольский залив обозначился крутыми сопками вдали. Через время стали видны верхушки антенн на сопках. Ещё немножко, ещё чуть-чуть. Алексей уже мысленно был на Мурманском причале. В голове стучала только одна мысль: «Встретит или не встретит Лина? Приедет или не приедет? Вот в чём вопрос. Как у короля Лира – быть или не быть?
Опять, как и два года назад, прошли Североморск. Так же стройно, как на параде, стояли боевые корабли. Прошло ещё какое-то время и показались первые постройки Мурманска. Всё ближе и ближе. В порт вошли беспрепятственно. Причал был чист. Ждали подраненную «птицу-лайнер». Вот уже обрисовалось колышущееся пятно толпы. Уже можно было различить лица. Сколько не всматривался Алексей в разноцветную толпу, а знакомого, родного лица так и не смог узреть. Причаливание, швартовка, спуск трапа – как всё это невыносимо долго. Вот и таможня с пограничниками поднялась на борт. Но это уже была чистая формальность. Проверили только документы. Багаж не проверяли вовсе. Да и что привезёшь недозволенного? Не заграница же. Разве что порножурналы норвежские. Но, это так – мелочи. И могли проверить, если была точная наводка. Говаривали, что такие случаи изредка происходили. Но этот рейс, практически, не досматривали. Больше внимания обращали на команду. А с простого полярника что возьмёшь? Что и было, так отправлено «юшаром», в багаже.
Вот прозвучала команда сходить на берег. Алексей, спускаясь по трапу, всё так же внимательно вглядывался в толпу. И до самого последнего момента, когда чьи-то руки не обвили его шею, не мог узнать свою Лину. Перед ним стояла шикарная дама, в светлом, брючном костюме, с изысканной причёской. Обалдеть! Алексей ожидал скромно одетую женщину, с неброской внешностью. А тут вот такой сюрприз. Но этим всё не кончилось. Рядом стояли два молодца. Это уже был настоящий сюрприз. Приехали встречать в Мурманск и два племянника. Радости Алексея не было границ. Как же он соскучился по родным лицам.
Дальше всё, как по расписанию. Поселение в гостиницу. Крепко, с пристрастием, отметили прибытие. Как говорится, русская душа на праздники не скупится. Поработал отлично – устрой душе праздник.
На второй день уже сидели в поезде «Мурманск-Москва». Колёса стучали: домой, домой, домой. А может это Лёшке только так казалось? А! Какая разница. Главное домой, на юг. Там ждёт цветущая Украина, родной Донбасс.
Вот и Москва. Тот же вокзал, тот же перрон, что и два года назад. Ещё два суматошных дня в Москве и, наконец, фирменный «Москва-Донецк». Вот так и закончилась Алёшкина «Одиссея» за полярный круг, за несколько морей, на холодный архипелаг Шпицберген. В переводе – «Острые вершины». Пройдёт совсем немного времени и ностальгия за северным сиянием опять начнёт терзать Лёшкино сердце. Но так и не вернётся он больше в этот суровый прекрасный и неповторимый край.