Социально-этические проблемы современной медицины

 Развитие цивилизации неизбежно продуцирует качественно новые общественные взаимоотношения, требующие справедливого урегулирования.  Возникновение этих проблем     обусловлено     в  том числе научными открытиями, практическое воплощение которых в жизнь предполагает внесение непростого морально – нравственного решения. Так, одна из самых обсуждаемых в последнее время - проблема клонирования  человека.  Справедливо ли лишить человека права на  свободу действий в создании  своего двойника  (на мотивах такого стремления останавливаться не будем)?  Безусловно  неоспоримые аргументы «против» пока имеются лишь у церкви: клонирование – вмешательство в  Промысел Божий,  а потому даже обсуждать данную тему бессмысленно.  С нерелигиозных (общечеловеческих нравственно – этических позиций) на каждое из возражений, высказываемых противниками, находится достаточно обоснованная аргументация сторонников. Опасения вызывают, в частности, такие моменты,  как  большой процент  неудач при клонировании и связанная с этим возможность появления неполноценных людей. В ответ  на что апологеты метода  вспоминают о наличии риска в любой сфере медицинской деятельности,    который   вовсе не является препятствием к разработке новых лекарств,  новых методов хирургического вмешательства, вакцинации и т.д. Сторонниками клонирования отмечается   также, что практически  любое  научно – техническое  изобретение несёт потенциальную опасность для человека, но это  никогда не являлось поводом останавливать развитие прогресса.  Санкционированность  так называемого терапевтического клонирования  (репродукция органов человека с целью использования их в качестве «запчастей») оправдывается  «внеличностным» характером биологического материала,  выращенного из эмбрионов. Такой аргумент, как нарушение уникальности генетического кода, опровергается естественностью  данного явления в случае идентичных (однояйцевых) близнецов. Проводится даже такой довод, что «естественные» близнецы гораздо более одинаковы, чем клоны, так как имеют один и тот же биологический возраст  ( с разницей в несколько минут). При  этом никто не  возмущается,  что  рождение  двойняшек  и  тройняшек   унижает человеческое достоинство. Злоупотребление плодами клонирования (уничтожение  полноценного индивида – клона с целью получения «запасных»  биологических частей ) представляется сторонниками метода не более рискованным,  чем убийство обычных людей для изъятия органов.  Опасение, что клонирование поставит людей в неравные условия (технология требует  больших  финансовых затрат,  и воспользоваться ею, соответственно, смогут люди с определенными  материальными возможностями) признается безосновательным в силу того, что и в других сферах богатые могут позволить себе то, что доступно далеко не каждому.  Приверженцы  клонирования выдвигают даже   тезисы о той неоценимой пользе, какую даёт «воскрешение» личностей, ушедших в мир иной. Рисуются  радужные  перспективы клонирования великих ученых,  кинозвёзд,  спортсменов,  политических  лидеров. Предвосхищаются научные чудеса, которые могли бы быть порождены интеллектуальным сотрудничеством Исаака Ньютона и Альберта Эйнштейна. Предвкушается захватывающая возможность стать свидетелями президентской гонки между Авраамом Линкольном и Франклином Рузвельтом. Оценивается выгода от поединков  великих    фигур   спорта,  не  являвшихся по отношению друг к другу  современниками. Более того,  клонирование видится как  акт восстановления исторической  справедливости, например,  в отношении жертв Холокоста  или   пострадавших от сталинских репрессий. Таким нестандартным  образом  предполагается исправить обеднение генофонда, а также  якобы дать шанс  на новую жизнь  тем людям прошлого, чей земной путь прервался  несправедливо и преждевременно. Призывы к запрету на эксперименты с клонированием человека пытаются ставить на одну планку с предрассудками некоторых тоталитарных сект, отрицающих те или иные виды врачебной помощи.
Не меньшую дискуссионную остроту приобрела в современном обществе тема справедливости эвтаназии. Можно ли считать эвтаназию гуманным действием, укладывающимся в рамки нравственной справедливости? Сторонники эвтаназии полагают, что в выборе между  постоянным  страданием уходом из жизни следует отдать предпочтение меньшему злу -тому, которое соответствует меньшей несправедливости,  так как,  во-первых, позволяет человеку уйти достойно, не допуская  вероятной деградации  до сугубо  витального уровня,  во-вторых, выражает волю самого человека и , в-третьих, избавляет  от душевных мук не только неизлечимо  больного, но и его родных,  на долю которых  порой выпадают не  меньшие, а то и большие страдания при виде безысходного положения ближнего. Широта  проблематики простирается от  приемлемости эвтаназии добровольной  (совершаемой по личной просьбе пациента, пребывающего в здравом  уме)   до принудительной, осуществляемой путем введения инъекции больному в бессознательном состоянии при допущении уверенности, что пациент согласился бы с таким исходом. Определенные действия относятся к промежуточным формам эвтаназии-  например, отключение аппаратов искусственного поддержания жизнедеятельности при безнадежном состоянии  пациента.
Тесно примыкает к указанной проблеме еще одна, не менее животрепещущая, - проблема  правомерности  прекращения  реанимационных мероприятий после биологической смерти пациента с целью как можно более раннего изъятия органов -трансплантантов.  Дефицит донорского материала заставляет врачей искать пути обеспечения им, ведь в любой взятый момент времени приблизительно 8000-10000 человек ожидают операции по  пересадке. Между тем остается актуальным вопрос о четком и безошибочном определении момента смерти мозга, делающей бессмысленными,  согласно представлениям современной медицины, все дальнейшие реанимационные мероприятия. Рассматриваемая проблема нравственной справедливости локализуется вокруг ранней констатации  указанного состояния,  позволяющей изъять донорские органы в наиболее благоприятные для целей трансплантации сроки.
Юридическое  регулирование проблемы  осуществляется на базе двух моделей-  презумпции согласия  (признание изначального согласия человека на донорство органов при отсутствии каких-либо письменных заявлений) и презумпции несогласия  (человек не может стать донором, если не выразил своего на то согласия в установленном порядке),  а также модели испрошенного согласия,  которая предусматривает либо уверенное прижизненное  согласие человека на изъятие своих органов, либо член семьи четко заявляет о согласии на изъятие  в том случае, если пациент не оставил подобного заявления. Независимо  от применения той или иной модели (оценка их нравственной справедливости  требует отдельного рассмотрения), перед медиками стоит непростая задача -  диагностировать момент наступления необратимых изменений, не совместимых с возвращением больного к жизни. В российском  законодательстве  изъятие органов основывается на презумпции согласия и юридически разрешено при констатации смерти мозга, которая, согласно медицинской инструкции, является эквивалентной  смерти  человека. Очевидно,  соблюдение принципов нравственной справедливости должно допускать прекращение реанимации лишь в случае полной и неоспоримой уверенности в отрицательном результате. Здесь следует выделить два ключевых момента. Во-первых, точность диагноза смерти мозга  зависит от целого комплекса различных параметров (их более трехсот), причем описан целый ряд состояний,  осложняющих постановку данного диагноза. Иногда очень сложно верифицировать смерть и глубокую кому. В последнем случае не исключается лечение (пусть даже с призрачной надеждой на успех). В  отдельных случаях для вынесения окончательного вердикта необходимо несколько часов (срок недопустимо большой для  результативной трансплантации некоторых органов).
Во- вторых, в отдельных случаях смерть мозга не препятствует возврату пациента к жизни, но уже в так называемом вегетативном состоянии, без шансов на восстановление личности. Выход из вегетативного состояния в медицинской практике почти не наблюдается.
Все перечисленные проблемы  восходят к одной -  проблеме справедливого по отношению к личности  выбора.  Последний,   в свою очередь,  основывается на представлении о высшей и непреходящей ценности жизни. Философский  гуманизм  выдвигает идеал, определяющий смысл жизни в ее индивидуальных, общечеловеческих, социальных измерениях. Абсолютная ценность человека делает его жизнь  особенной, неповторимой, не похожей на все другие и не заменяемой ими. Принципиальным ли  является при этом качество жизни? Следует ли   интерпретировать жизнь  как    прежде всего личностное начало или как способ бытия  живого существа в  мире? Собственно,  с ответом на данный вопрос  перекликаются рассмотренные выше проблемы эвтаназии и  трансплантологии. С решением того же вопроса связана и оценка нравственной справедливости экспериментов по клонированию.
С  учетом сказанного проблема эвтаназии предстает не просто как проблема свободного выбора личности. Ее горизонты расширяются до  проблемы  справедливости  действий других в  реализации этого  выбора. И  если истина состоит в абсолютной ценности жизни как высшего блага, то  справедливый выбор   самоочевиден. В  условиях отсутствия свидетелей и постороннего вмешательства человек, разумеется, волен сделать то, что считает нужным, каким бы тяжелым для окружающих ни оказалось его решение. Но долг  ближнего- всеми  силами предотвратить  непоправимое,  не  акцентируя внимание на причинах, побудивших  человека  к такому  поступку. Следует разграничивать свободу выбора личности,  свободной в своем выборе, и  несвободу кого бы то ни было в вопросе  оказания помощи в реализации задуманного.Необходимо также подчеркнуть, что свободный выбор личности в отношении  самой себя  - это  выбор в конкретной  ситуации  и в конкретных  условиях. Условиям  свойственно изменяться, а значит,  нет никакой  гарантии, что  завтра,  в новых обстоятельствах, человек сделает уже  совсем другой  выбор. И высшей несправедливостью будет лишение личности шанса на перемену своего решения. Поэтому не обсуждение правомерности либо  неправомерности эвтаназии, а разработка новых методов помощи физическому и психическому здоровью человека, обеспечение комфортности жизни  даже в самых непростых  условиях -  вот  то , что приближает нас к истине и  устанавливает справедливость в данном вопросе.
В контексте проблемы трансплантологии приверженность медиков нравственной справедливости не позволит им  поставить точку в реанимационных мероприятиях до исчезновения последней надежды на спасение жизни, причем  независимо от ее  последующего качества. Нравственная справедливость, творимая во имя жизни как высшей ценности, не допускает сравнения    потенциальных   донора  и  реципиента  по возрасту,  социальному положению,  приносимой ими общественной пользе, прогнозу на излечение. Противоречит принципу нравственной  справедливости  и сравнение ожидаемого качества жизни пациентов   при   том  или другом исходе ситуации. Сама правомерность рассуждения о том, при каком качестве жизнь достойна продления, охраны и защиты, а  при каком – нет, допускает  участие третьего лица в роли судьи. Но в силу того, что судья - такой же  человек, знания которого исходя из принципа недостижимости абсолютной истины всегда  заведомо неполны, а вопрос о том,  кто из двоих людей более нужен обществу, морально несостоятелен (не только по причине субъективности взглядов судьи, но и  из  сугубо гуманистических соображений),  мнение его  никогда не  может считаться справедливо обоснованным. Тем более следует признать неприемлемым  совершение выбора без выраженного ранее желания на то донора – причем желания, высказанного по собственной инициативе, а не под давлением медицинских работников, и в обязательном порядке зафиксированного в письменном виде. Конечно, резонно предположить, что количество  пересадок достаточно резко сократится – ведь  при условии максимально  достоверного  информирования  пациента  обо всех  возможных ошибках и рисках   отказы будут не единичными. Однако если в обществе удастся достичь  солидарности   в этом вопросе,  они не станут восприниматься врачами и заинтересованной  в пересадке стороной с разочарованием или агрессией. Ведь недооценка самой жизни как высшей  ценности, прагматическая привязка к ее качеству способна  привести к самым непредсказуемым выводам - например, относительно детей, рождающихся неполноценными,  людей с тяжелой степенью инвалидности, стариков с болезнью Альцгеймера и т.д.
Эксперименты  по клонированию человека в разрезе  истинности  социума и движения его по пути  нравственной справедливости вызывают ряд  серьезных возражений.  Категорически не вписываются в  рамки данных понятий технологии терапевтического клонирования, заключающиеся в возделывании  так называемой терапевтической культуры, а по сути, сотворения новой жизни  с целью последующей  разборки на «запчасти». Проблема  остается  дискуссионной из-за отсутствия  общепризнанного подхода к  начальной границе  существования жизни и  является  обратной стороной проблемы  прекращения жизни, рассмотренной выше.
Гипотетические  перспективы продолжить себя  в двойнике - клоне неизбежно приведут к  расшатыванию  и без того сегодня неустойчивого института семьи. К тому же вряд ли справедливо   затрачивать огромные финансовые средства на производство клонов при  наличии в обществе детей - сирот и  массовых  прерываний незапланированной беременности. Переориентация на заботу  о счастливом детстве каждого, пусть даже еще не рожденного  ребенка, а не  попустительство сомнительным желаниям  обеспеченных людей - единственно возможное  решение,  позволяющее социуму не  свернуть с дороги  истины и нравственной справедливости.