Вспоминая деревню...

                Семье Хамидуллиных посвящается               
 
     Деревня... Даже не представляю, что ещё в раннем детстве не узнала бы – что это такое. Для городского ребёнка деревня – это целый мир, совершенно другой с интересной, удивительной, особенной жизнью. С другими людьми, природой, животными. С другими правилами и обычаями.  И боюсь, мне будет трудно отдать предпочтение городу.
     В детстве мама каждое лето отвозила нас с сестрой в деревню к родственникам. Первая же встреча с деревней поразила моё воображение. Доехав до какого-то населённого пункта, мы вышли из автобуса и пересели в телегу с набросанным на неё сеном. Лошадь пошла медленно, телега задребезжала, и таким ходом мы долго ехали по дороге между полей. Мы уже подъезжали к деревушке, и осталось только проехать по мосту через небольшую речку с высокими обрывистыми берегами, как я увидела купающихся мальчишек. Они были совершенно голыми! Это удивило меня даже больше, чем дребезжащая телега. Не знаю, как купались в деревне девочки, но после появления потом у речки нас – городских девочек в купальниках нагишом уже не купался никто.
     Наш с мамой приезд был воспринят родственниками как большой праздник. Со всех ближайших домов сбежались соседи. Все расспрашивали маму, разглядывали нас с сестрой, а хозяева суетились, накрывая на стол. Такую куриную лапшу я ела, наверное, первый раз – ароматную, вкусную, с красивыми золотистыми звёздочками в бульоне и с маленькими круглыми желтками. Весь вечер взрослые проговорили, а утром, когда мы проснулись, мамы уже не было – она уехала в город, и у нас с сестрой началась деревенская жизнь.
     Днём в деревне дома оставались только старики и детвора – взрослые целый день были на работе. Бабушка ставила самовар, снимала с него крышку и раскладывала внутри кружком яйца. Так они и варились в самоваре. И ещё она доставала из своего маленького сундучка, стоявшего у её кровати, по одной конфетке для нас, снова запирала сундучок на ключ и прятала его в крохотный карманчик на своём платье. Пока мы ели, бабушка ласково смотрела на нас и улыбалась. Потом её лицо становилось строгим, и она начинала покрикивать на моих деревенских двоюродных сестрёнок, видимо, боясь, что они сейчас разбегутся, и она уже не сможет до вечера собрать их и заставить переделать все дела, пока взрослых нет дома.
     А дел у девчонок было много. Нужно было принести воды в дом и заполнить все ёмкости. Ещё нужно было наносить воды в баню, чтобы к возвращению взрослых всё было готово.  Баня стояла далеко за домом в огороде и идти к ней нужно было по узенькой тропинке через картофельное поле, то и дело наступая на картофельную ботву. Подходить к бане нужно было осторожно – она вся была окружена высокой и густой крапивой.  Стоя целый день на солнце, крапива разогревалась и издавала сильный запах и от этого казалась ещё грознее. Проходя по огороду уже с пустыми вёдрами, мы то и дело останавливались, чтобы нарвать картофельных яблочек, которые появлялись после цветения картофеля, а потом нанизывали их на нитки, делая бусы.  И ещё нужно было наполнить водой большую бочку в огороде и полить все грядки. 
     Колонка с водой стояла в середине деревни – далеко от дома, а воду девчонки носили вёдрами на коромыслах. Мне так ни разу и не удалось оторвать от земли два полных ведра с водой, а деревенские девчонки даже младше меня подхватывали коромысло с этими двумя вёдрами и, немного присев от тяжести, почти бегом несли к дому воду, даже не расплёскивая её. Сколько раз за день приходилось им проделывать этот путь с такой тяжелой ношей!
     Воду нужно было принести ещё и в клуб, стоявший рядом с домом моих родственников. Днём там никого не было, и мы сначала слушали пластинки, под которые вечером танцевали взрослые, потом убирали из зрительного зала длинные скамейки и начинали мыть полы. Полы были сделаны из широких некрашеных досок. Чтобы отмыть их, нужно было сначала плеснуть водой, а потом долго скрести большим ножом, очищая от грязи. А уже потом вымывать тряпкой. На чистые и просохшие полы нужно было снова расставить скамейки и заполнить бак водой для желающих попить. И на этом обязательная программа заканчивалась. Наконец, можно было бежать на речку.

***
     Речка была совсем рядом. Нужно только пройти мимо школы, которая летом была закрыта. В деревне на речку никто никого специально не звал. Достаточно было пойти кому-нибудь   в её сторону, как тут же подбегал другой, а потом и третий с вопросом «вы на речку?», и к берегу подходила уже целая ватага. Завидев, что девчонки пошли купаться, мальчишки тоже приходили, но купались чуть в стороне от девочек.  Ближе к мосту в самом глубоком месте плавали стайками гуси и утки. Берега у речки были высокие, крутые, глинистые и, накупавшись, нужно было подниматься по уже мокрой после кого-нибудь дорожке, скользя и падая, и заходя в воду снова, чтобы вымыть испачканные руки и ноги.
     Мальчишки всё время задирали девчонок и что-нибудь весело кричали, поддразнивая их. Они прыгали в воду с высокого крутого берега, разбежавшись издалека. Не знаю, как это получилось, но однажды, когда мы уже уходили домой, они так задразнили нас, городских девчонок, крича, что мы боимся прыгнуть с обрыва, хотя ни одна деревенская девочка и не делала этого, что я сорвалась с места, побежала в сторону обрыва и прыгнула вниз. Как только вода сомкнулась над головой, я так перепугалась, что пробкой вылетела на поверхность. Ничего не видя, замолотила руками и ногами по воде и каким-то образом доплыла до берега. 
Поднявшись вверх по крутой тропинке, довольная, я подошла к девчонкам, с ужасом смотревшим на меня. Все, даже мальчишки, молчали. Как я это сделала – не могу сказать. Но то, что я совершила потом, не смогу объяснить даже теперь: я разбежалась и прыгнула с этого обрыва ещё раз! И ещё, и ещё... Совершенно не умея плавать, я каким-то образом выплывала и добиралась до берега. Если бы меня спросили – зачем я это сделала, я бы не знала, что ответить. Скорее всего, сказала бы, как обычно говорят в подобных случаях дети: просто так!

***               
     Вернувшись домой, мы подходили к столу, на котором стояла большая миска, наполненная густым прозрачным мёдом. Можно было отрезать большой кусок душистого хлеба, который тогда выпекали сами в домашних печах, зачерпнуть побольше мёда и есть. Иногда на столе стояла миска с белым айсбергом. Это был катык. Он не обрушивался, даже если от него отнимали большой кусок, а лишь покачивался. После жары эта белая прохлада во рту казалась наслаждением. Такой вкусный и величественно вздымавшийся над тарелкой катык, приготовленный хозяйкой дома – доброй и заботливой женщиной – мне больше нигде потом не встречался.  Бабушка была на улице возле кур, так что дожидаться чая не хотелось. Мы выпивали по кружке холодной воды – удивительно прозрачной и вкусной из ёмкости, стоявшей в сенях, и снова убегали на улицу.
     Теперь можно было походить по двору, на котором было столько интересного! Например, залезть по лестнице на сеновал и там поваляться в душистом сене. Его было так много, что можно было играть в прятки, лазая по всей длине крыши сеновала. Потом мы заходили в курятник. Куры ходили по двору, и нам никто не мешал осмотреть их жилище, потрогать яйца, которые уже лежали в гнёздах из сена. В некоторых гнёздах лежали круглые куски белого камня. Девчонки говорили, что их специально подкладывают, чтобы куры принимали их за яйца и садились нестиcь в гнёзда, а не где попало. Потом мы заглядывали в деревенский холодильник. Это такое сооружение во дворе, представлявшее собой небольшой холм, у которого была маленькая дверца. Открыв её, можно было увидеть внизу лестницу и глубокий погреб, на дне которого всё лето, даже в жару, лежали снег и лёд. Туда ставили банки с молоком для хранения, так как в домах холодильников ещё не было.
Потом мы бежали в огород. Там стояла высокая черёмуха. Можно было залезть на забор и, стоя на нём, собирать и сразу есть самые крупные ягоды, пока не наешься так, что ужасно захочется пить. Прыгать с забора я всегда боялась. Мне казалось, что моё платье обязательно зацепится за высокие и острые края ограды, и я повисну. Напившись воды, можно было посидеть на разогретых на солнце брёвнах, лежавших у забора. Они, видимо, лежали уже давно, так как все заросли лебедой. Подбегали соседские девчонки, и мы о чём-то весело говорили.
     В деревне интересно всё. Любой проходивший мимо человек или животное привлекали внимание и заставляли хотя бы молча проводить их взглядом по единственной дороге, проходившей через всю деревню. Откуда-то всякий раз появлялось удивительное зрелище: на огромном «взрослом» велосипеде по неровной от осенних дождей дороге проезжал какой-нибудь мальчишка. Причём, он располагался с одной стороны от велосипеда, находясь где-то под рамой, а на другой стороне была лишь его одна нога на педали.  Руки были где-то вверху и держали руль. Мальчик не сидел, а висел в воздухе, то приседая, чтобы прокрутить педали, то поднимаясь на ногах, чтобы посмотреть на дорогу, обзор которой закрывало ему огромное переднее колесо. Так он и ехал, то поднимаясь, то опускаясь, успевая, однако, взглянуть в сторону и насладиться производимым эффектом. А впечатление было сильное – вся деревня провожала взглядом его извилистый путь. Такой сложный номер с ездой на велосипеде можно было бы показывать на арене цирка. Я только удивлялась – как у него при таком положении тела удерживалась на голове фуражка. Мы долго провожали взглядом этого мальчишку.
     Иногда мимо нас с грохотом пролетала повозка, запряжённая лошадью в какую-то особенную телегу с высокими бортами, кажется, называемую арбой. Сидевший, вернее, стоявший в телеге парень в летней майке и осенней фуражке что-то весело кричал нам и выбрасывал на ходу большую охапку зелёного горошка, сорванного в поле, и проносился дальше. Мы налетали на эту охапку, как стайка воробьёв, радостно щебеча, и долго потом перебирали пушистое зелёное облако, показывая друг другу – кому что досталось и с удовольствием ели сладкий зелёный горошек. Стручки были ещё нежные, и их тоже можно было есть. Закончив с горохом, мы вставали с брёвен и шли по деревне.

***
     В середине деревни стоял большой столб, на котором вывешивали разные объявления и афиши. И можно было узнать – какой сегодня в клубе будет фильм. А ещё там был единственный на всю деревню магазин. Такой, какой показывают в старых фильмах – деревянный, с высоким крылечком, внутри которого тесно, и на прилавках лежит самый разный товар. Мы ничего не покупали, да это в деревенском магазине и не обязательно. Можно просто зайти, поздороваться и посмотреть – что у них есть. Или поговорить с кем-нибудь. Пока девчонки отвечали на вопросы расспрашивавшей их продавщицы, я подходила к витрине с конфетами. Я всегда смотрела на одну и ту же полочку, на которой лежал шоколад. Это были обломки плиточного шоколада, и они продавались на вес. Я думала, что обломков так много, что продавщице, наверное, можно взять один и съесть. И ещё смотрела на весы. Они были необычные – в виде двух уточек, смотревших друг на друга.  У каждой из них была большая чашка. На одну можно было положить товар, а на другую – гири. Я только не понимала – как продавщица считает: она клала товар на одну чашку, а гири – на обе, и говорила – сколько это стоит.
     Насмотревшись на витрины с конфетами и пряниками, мы выходили из магазина и шли гурьбой обратно. Мы проходили мимо домов, у которых на маленьких скамейках сидели старики или старушки. Днём дома взрослых не было, и старикам хотелось с кем-нибудь поговорить, хотя бы с малышнёй.  Они издалека здоровались с нами, привлекая внимание, и засыпа;ли вопросами. Но после второго или третьего вопроса девчонки от них отмахивались, так как слышали их каждый день, и мы шли дальше. Около одного дома за высоким забором росла малина с крупными ягодами. Она так и манила к себе, но забор был высок, а кусты малины – колючими. И мы шли дальше.

***
     Летний день в деревне длинный. Можно было сходить на ферму. Она стояла недалеко – за речкой. Нужно было только пройти по мосту на другую сторону. Мост был достаточно крепким. По нему проходили машины, но он слегка покачивался, да и перил у него не было, и идти по нему было страшновато. Мне казалось, что он вот-вот развалится. Но всякий раз мы благополучно проходили по нему и приходили на ферму. Там мы поили телят из ведра какой-то смесью молока и зерна. Телята стояли в большом стойле, толкались и пытались выпить из ведра всю смесь. И нужно было, попоив одного телёнка, помазать ему лоб этой смесью, чтобы было видно, что он уже пил, и дать ведро другому. Телята толкались, и мы отодвигали их морды от ведра, чтобы они не мешали. Было и смешно, и боязно. Работа на ферме казалась простой и забавной. И только потом, став взрослой, я смогла представить, какой большой и тяжёлый это труд – работа на ферме.
     Иногда мы ходили на пасеку. Она распологалась далеко от деревни и идти к ней нужно было долго-долго по дороге между полей. В деревне очень много полей, неба, солнца...   Мы идём не торопясь и несём с собой чайник с водой, так как на пасеке воды нет. Наконец, входим в прохладу леса. Там на большой поляне стоят маленькие пчелиные домики – ульи. Пасечник радостно встречает нас. Он ходит в специальной шапке с сеткой от пчёл и даёт нам такие же. Нам смешно ходить в этих невероятных шляпах, но пчёл мы боимся и надеваем кажущиеся маскарадными шляпы. Пасечник показывает, как работает с пчёлами, окуривая их дымом из специального сосуда, а потом, открыв крышку пчелиного домика, достаёт прямоугольные коробочки, заполненные мёдом. По ним ползают пчёлы, отлетая в нашу сторону и угрожающе гудя.
     Потом пасечник угощает нас мёдом, нарезая соты крупными кусками. Мёд вкусный, ароматный и кажется, что ты можешь съесть его много. Но вода в чайнике заканчивается быстро и запивать сладкий мёд уже нечем. Мы ещё немного побродим по пасеке и обязательно подойдём к балкону, построенному пасечником высоко на дереве. Чтобы туда забраться, нужно сначала подниматься вверх по очень длинной лестнице, потом лезть по дереву, вставая на толстые ветки и держась за них, и вот уже ты на балконе – небольшой площадке с перилами. Внизу – уже кажущаяся маленькой поляна с ульями, домик пасечника, а перед глазами – лес, вернее, кроны деревьев. Спускаться с балкона страшно, поэтому я забиралась на него всего один раз. Находившись по пасеке и насмотревшись, мы шли домой.

***
     День сменяется вечером, и когда воздух становится тёмно-розовым, в деревню возвращается стадо. Этот ежедневный спектакль выходит посмотреть, откладывая дела, всё местное население. Взрослые к этому времени уже вернулись с работы, и у ворот каждого дома стоят встречающие. Стадо идёт по деревне медленно, мыча, ревя и блея на все лады. И слышен этот оркестр издалека.
     Мы тоже стояли у ворот, наблюдая за проходившей мимо процессией. Я всегда удивлялась тому, что от стада то и дело отделялась маленькая группа овец или корова, поворачивала к какому-нибудь дому и заходила в открытые ворота, встречаемая ласковым приветствием ожидавшей хозяйки. Как животные не ошибались – мне было непонятно. К нашим хозяевам тоже заходила большая корова с огромными рогами, подходила к приготовленному ведру с водой и картофельными очистками, долго пила воду, смотрела по сторонам и уходила в коровник. Можно было спуститься с высокого крыльца и подойти к овцам, которые тоже стояли во дворе и пили воду. Мы гладили маленьких овечек по узким мордочкам и пытались потаскать их за шерсть.
     В доме уже вкусно пахло, и от печи шло уютное тепло. Поужинав, и напившись парного молока, мы залезали на тёплую печь по узеньким крутым ступенькам и лежали там с девчонками на каких-то мягких шкурах под пощёлкивание затухавших углей, хихикая, придумывая и представляя себе самые невероятные истории.

***
     Вечером мы ходили в клуб. Это было радостное событие, пропускать которое не хотел никто. Так что в клуб каждый вечер приходила вся молодёжь.  Ребятня занимала место на полу перед экраном, остальные рассаживались по скамейкам, и сеанс начинался.  С радостью воспринимался любой фильм, даже если его недавно уже показывали. Когда фильм заканчивался, и мы выходили на улицу, было уже совсем темно. Уходить ещё не хотелось, но на танцы оставались только взрослые – все, кто был старше нас, казались взрослыми. Они стояли стайками на крыльце, разговаривали, пили воду из бака, зачерпывая её железной кружкой, и ждали танцев. А мы шли домой. Каждый раз я удивлялась – как девчонки находили дорогу домой? На улице было так темно, будто всё вокруг выкрасили чёрным варом, какой иногда варили в больших котлах на улицах нашего города. Мы ещё потом жевали маленькие остывшие осколки этого вара. Вот и в деревне ночью воздух был такой же чёрный и густой. Не было видно даже пальцев, поднесённых к лицу. Я крепко держала кого-нибудь из девчонок за руку и ужасно трусила. Мне казалось, что в такой темноте кто-нибудь налетит, отобьёт и унесёт куда-то. С разговорами проходила стайка мальчишек, у которых был, наверное, единственный на всю деревню фонарик, тускло освещавший дорогу. Потом всё опять погружалось во мрак.
     Когда мы приходили домой, взрослые и малыши уже спали, и нужно было тихонько лечь. Девчонки засыпали сразу. А я долго не могла уснуть после ночной дороги, пугавшей густой темнотой, и после увиденного фильма. Но больше всего меня отвлекала кукушка, которая каждые полчаса появлялась из настенных часов. Она не просто показывалась и куковала положенное число раз – она вылетала с треском, будто вырывалась из западни, оглушительно куковала и исчезала так же внезапно, как и появлялась, с грохотом захлопнув за собой дверцы. Никто не обращал на неё внимание. Все спали. А я всю ночь отсчитывала её выходы и засыпала под утро. А утром яркое солнце будило меня, и начинался новый, большой, интересный летний день в деревне.

***
     ...Прошло много лет. Я очень долго не была в деревне. Но меня снова стало тянуть в те края, где пахло парным молоком, свежеиспеченным хлебом и душистым сеном; где пахло самоварным дымом, топящейся баней и разогретой на солнце крапивой; туда, где много неба, солнца и цветущих в поле подсолнухов. Где день очень длинный и можно беззаботно бегать босиком с девчонками по улице и заходить в любой двор, и тебе будут рады.  Туда, где вечером воздух становится тёмно-розовым, а ночью на небе видны все звёзды.  Вернуться туда, где жили дорогие мне люди, и где я была маленькой и меня очень любили.