Вовка

— Ты только представь себе: меня нет,
ты сидишь один, и поговорить не с кем.
— А ты где?
— А меня нет.
— Так не бывает, — сказал Медвежонок.
— Я тоже так думаю, — сказал Ёжик.
 — Но вдруг вот — меня совсем нет.
 Ты один. Ну что ты будешь делать?..
— Что ты ко мне пристал? — рассердился Медвежонок.
— Если тебя нет, то и меня нет. Понял?…

С.Козлов
«Ежик в тумане»

Я сижу за компьютером и делаю самое странное дело в своей жизни.
- Представляешь Вовка, пишу о тебе воспоминания.
- !!!:)
- И нечего улыбаться… … Мы встретимся около твоего бывшего дома №22 в Гранатном переулке и по Вспольному - через проходной двор подойдем к моему бывшему дому – на Садовую Кудринскую 6. Здесь сейчас ресторан. Во дворе, где раньше были дровяные сараи, старые, вкопанные в землю деревянные лавки и дощатый стол для домино, теперь столики. Интересно, что в меню?
-  Пирожки с котятами и легким ароматом детства...
- Ну тебя, Старик! Пришел и все опошлил. У нас же юбилей – 50 лет дружбы. Сегодня – 1 сентября 2006 года. Помнишь, в этот день в 1956 году мы встретились в первом классе краснокирпичной школы № 660, что напротив Дома Архитекторов. Потом там будет Театральный институт, где я обучусь на театроведа, а затем всё снесут и построят что-то элитное. А когда-нибудь, наверное, и элитное снесут.
Около моего дома за дровяными сараями в подвале жил Колька Жиганшин. Кольку помнишь? Мы с ним на Птичий рынок ходили покупать щенка – чистокровную дворнягу. Месяц деньги копили. Продавец просил 3 рубля. Сторговались за два пятьдесят.
Мои два окна - на втором этаже. А на месте комнат-коммуналок – большой банкетный зал. В окне моей комнаты мы усаживались на широченный подоконник и тайно курили.
- Порочные дети!
- И не говори, Вовка! Какой пример подрастающим поколениям!
- Я Боб, помню, как твой отец меня приучил болеть за наших хоккеистов.
– А я Вовка, твоего сначала побаивался. Строгий, серьезный. Только после нашего с ним путешествия по Крыму привязался; Владимир Владимирович Ходнев – Человек!
- Да, Боб, я не успел тебе сказать, - эсэмэску твою – «отца похоронили» - получил. Сам, знаешь, я прийти на отцовские похороны уже не мог, а ответить было нечего.
- Знаю. А помнишь в октябре 1969-го, когда я своего папу хоронить приехал из Кронштадта, твоя Ленка в роддоме лежала, и Костя родился. Мы к ней туда бегали, а потом я вернулся дослуживать свои три года... Память у меня дырявая, но Костькин день рождения и сколько ему исполнилось лет, я теперь всегда помню. Твой и Ленкин дни рождения, извини, забываю…   
- А давай через двор Дома Чехова выйдем на Садовую и пойдем, как тогда, к Маяковке. Там у сада «Аквариум» был газетный киоск. Туда мы по субботам бегали за журналом «Вокруг света» и «Неделей».
= Да нет, Вовка, за «Вокруг света» - точно туда, а вот за «Неделей» - по субботам - в киоск к магазину «Наташа», на Пушкинской.
- Кому расскажешь – не поверят!
- Не поверят. Подходим к обувному и бывшему магазину «Пчеловодство». Там на витрине стояли ульи, и мне в детстве было  интересно, продают ли там пчел? Так и не узнал. Сейчас здесь «Dad» и «Интим».
- Пчеловоды – встаньте!
-А вот наш бывший обувной…
- Черные остроносые туфли за 15 рублей!
- Не говоря уже о туфлях за 18 «рэ» - с кантом! Сколько же мы о них мечтали? Почти каждый день сюда ходили на них посмотреть.
- Года полтора, пока мне родители не подарили на день рождения, кстати, 20 мая, может, наконец, запомнишь.
- Теперь уже запомню, Старик. Каюсь, Вовка, завидовал тогда тебе страшно. У меня-то такие туфли только года через три появились. Смотри - Дом полярников твои коллеги пока еще не снесли и не улучшили. Как был, так и есть.
- Здесь Сережка Крылов жил, а может и сейчас живет?
- Помню, вы с ним одно время вместе английский учили. К вам приходил учитель, а я сидел и ждал, когда ты освободишься. А потом родители тебя посылали за хлебом в «генеральский» магазин, что у Планетария, или за пирожками в «высотку». По дороге ты заходил за мной, и мы часами шатались по Москве «за хлебом».
  - Да, жареные пирожки в высотном магазине на площади Восстания даже сейчас помню.
- Кто же их забудет, Вовка! Горячие, длинненькие, как колбаски, хрустящие, с мясом!.. Слушай, есть хочется. Давай потом двинем туда за пирожками!
- Ты чего, Старик! Там давно уже пирожки все кончились. Вместе с кафетерием. А Сережка Крылов, я слышал, потом стал то ли замминистра в МИДа, то ли послом в Германии. Боб, а день рождения у него, помнишь? Нам тогда лет по 8 было?
- Еще бы, Вовка! Не помню, какой у тебя был для него подарок, а у меня – игра «Охота на уток». Знаешь, это такая коробка…
- … А в нем - детское ружье с пружиной и тир с «летящими» утками.
- Точно! Я тогда впервые в жизни попал в гости в «отдельную квартиру». Без соседей! Меня это так потрясло, и я так стеснялся, что не мог не то, чтобы слова сказать. Есть не мог. Хотя поесть было что. 
- Ну чего ты все «поесть», «поесть»! Может правда, пойдем куда-то сядем?
- Нет, погоди, в саду «Аквариум» посидим, как бывало, у входа в Театр «Моссовета». Знаешь, о чем я последние годы все мечтал?
- Поесть пирожков.
- Нет, без юмора, думал, отсуетимся по жизни, потом присядем спокойно на лавочку и расскажем друг дружке как мы прожили. Что-то и еще придумаем – спектакль, кино, книжки… Или махнули бы на Кипр, к морю. Я теперь тут живу. Твоего отца бы взяли, как он нас когда-то.
 - Ты, Боб, когда в Театр «Моссовета» работать пошел?
- 1 января 1967-го. Ты ко мне уже с невестой Еленой приходил. Помнишь, - «Театр Гарсия Лорки», «Сверчок», потом «Глазами клоуна», «Затейник», «Жизнь Сент-Экзюпери», «Эдит Пиаф»…
- «Маскарад», Боб, «Маскарад»!
- Да, «Маскарад», Старик. Конечно. А помнишь наш «Маскарад»?
- Ты знаешь, Боб, нам тогда 17 - 18 исполнилось, а ведь мы были талантливыми ребятами.
- Да мы и сейчас… Хотя, конечно, это было другое. Я помню твои декорации к «Маскараду», и как мы его придумывали. И как сделали! Из ничего, из нескольких листов бумаги и картона. Ты написал несколько больших портретов. Они один за другим выплывали, и в свете свечей казались совсем живыми. А как мы все это связали! Как поняли! Ведь ни Кафки не читали, ни Кинга! Но вот придумали же, что все это – бред сумасшедшего Арбенина.
- «Те дни блаженные прошли»...
- Прошли, Вовка. Ты тогда тоже театром заболел. Мне нравилась одна твоя картинка – копия с «Итальянской комедии» Бенуа. Я просто умирал от желания, чтобы эта «картинка» была у меня, но никогда не просил ее подарить. Ты сам ее подарил на мой день рожденья, - уже после моего возвращения из Кронштадта. Мы тогда с тобой задумали спектакль о Франсуа Вийоне.
- Да, в начале 1970-х годов, хотелось понастальгировать о 1960-х: «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, — век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаянья, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было»…
-У нас с тобой впереди было много всякой работы. У тебя – в архитектуре, у меня – в театре. Мы тогда долго не виделись – лет пять.
- Больше, Боб, лет семь. Уже к Пушкинской подходим. Ресторан «Актер» я тебе не обещаю. Он, родимый, трагически и удивительно удачно для нынешнего торгового центра сгорел.
- Вместе с актерским братством, капустой «по-гурийски», судачками, котлетами «по-киевски» и мясом «ВТО». Пойдем по бульвару – к Никитским воротам – мимо Кинотеатра документальных фильмов (его уже нет давно), где мы по нескольку раз смотрели «Удивительное - рядом», «Кому он нужен, этот Васька» и что-то про шпионов, которые вокруг нас. О чем мы тогда говорили, Вовка, шатаясь по бульвару?
- О разном. О «битлах», о том, что они, по слухам, тайно, на один день приезжали в Москву, о том, как лучше замаскировать от учителей «битловскую» прическу, о няньках и бабушках, которые нас здесь с тобой выгуливали, о Театре Таирова и Мейерхольда, о двух наших платонических привязанностях из старшего седьмого класса, о шейных платках и из чего их можно сделать, о том, что ты когда-нибудь станешь известным актером и режиссером, а я – художником, о том, что если уж придется идти в армию, то лучше в авиацию, потому что начитались Экзюпери… 
- Вот и Никитские. Кинотеатр повторного фильма. Сколько раз мы здесь в 1963 году смотрели «Парижские тайны»? Раз десять!
- И, подражая Маркизу Рудольфу, — сооружали широкие матерчатые пояса. 
= А две серии «Крестоносцев» помнишь? Юранд из Спыхова, Збышек из Богданьца?..
- «Посольство короля польского к Великому Магистру»!..
- И еще – «Фантомас» и «Искатели приключений», и, «Тайна острова Бэк-Кап», и «Приключения Мюнхгаузена» Зеемана.
- Наискосок от кинотеатра был наш с тобой магазинчик канцелярских товаров. Туда мы бегали за тетрадками, ручками и ластиками.
- Однажды там появились дорогущие китайские авторучки. Одна – марки «Свет», другая – марки «Счастье».
- «Свет», Вовка, стоила три рубля, «Счастье» - пять. Как-то мы накопили  денег на одну авторучку, и пришли за покупкой. Я протянул продавцу три рубля (два рубля и много мелочи) и говорю – дайте авторучку марки «Счастье» (просто оговорился), а он мне: «Ишь, чего захотели. «Счастье» стоит пять рублей. За три есть только «Свет». Так мы  купили «Свет». На «Счастье» - денег не хватило.
- Знаешь, оно было у нас и без китайского «Счастья». 
- Да, Вовка, было. Выдумывали, а ты рисовал эскизы. Один из них очень хорошо помню: «Происшествие на улице Пса» по рассказу Грина.
- Там был еще эпиграф: «Похож на меня, и одного роста,  а кажется выше на  полголовы – мерзавец».
- Мне почему-то казалось, что события произошли где-то здесь, на Никитской. Мы подобрали музыку, написали сценарий и пригласили на «премьеру» твою «Лену». Ты ее всегда называешь именно так «Лену» - с ударением на «у». Тогда у вас с ней были неприятности, и ты хотел как-то отвлечь ее от грустных мыслей и, отчасти, реабилитироваться.
- Премьера, Боб, удалась вполне. Мы читали рассказ, включали музыку, меняли декорации на макете…
- Особенно, Вовка, удался черно-белый задник финальной сцены, где были видны только ноги лежащего на  тротуаре Александра Гольца, толпа людей и дворовая шавка. Точная гриновская картинка. Не хуже, чем у Саввы Бродского, гравюрами которого мы с тобой, буквально, болели. Он был для нас Великим Художником. Пройдет всего несколько лет, и ты с НИМ познакомишься, будешь бывать у НЕГО дома, подружишься с ЕГО сыном… Вот уж действительно, жизнь – театр.
- Да, и наша премьера прошла триумфально. Мы так потрясли спектаклем «Лену», что она забыла о новом платье и случайно села в нем на широкий подоконник, где ты пролил красное сухое вино.
- Ну, Вовка, извини. Кстати, мы уже к Молчановке подходим. Там – и новогодние посиделки, и твои романтические свидания с «Лену», и гулянки с однокурсниками, которым позавидовали бы даже когда-то жившие здесь когда-то стрельцы во главе с полковником Михаилом Молчановым.
- А помнишь, Боб, как однажды мы с тобой встретили Новый Год в метро?
- Станция «Арбатская». Ты – студент, я – осветитель  театра «Моссовета». В Новогоднюю ночь тебе выпало дежурить в институте. Мы ехали в метро и вдруг поняли, что уже без пяти 12 ночи. Срочно вышли наверх, на площадь к кинотеатру «Художественный» и даже успели открыть бутылку шампанского.
- Было очень красиво. Шел крупный снег, из окон раздавалась музыка, светились гирлянды, и на улицах не было ни одной живой души. Мы пили шампанское из бутылки, и я был влюблен в свою «Лену».
- А я, Вовка, помню одну из твоих карикатур. То ли в «Юности», то ли в «МК»: на лавочке - двое влюбленных. Над ними летают птеродактили. И подпись: «Милый, а ты уверен, что это соловьи?».
- В 1980-х ты меня позвал на постановки в Московский областной театр кукол, где работал завлитом у Виталика Елисеева.
  -Театр располагался в подвалах на Таганке, на Большой Коммунистической улице, бывшей когда-то Большой Алексеевской. В подвалах бегали крысы. Я, Вовка, всегда мечтал с тобой вместе работать, и мне казалось неправильным, что ты занимаешься архитектурой, а не театром. Поэтому, когда возникла первая же возможность - спектакль по стихам Даниила Хармса, которого тогда еще не издавали, я понял, что это – твое. Пьесу «Принтипрам» по стихам Хармса написала Нина Гернет. Вовка, поверь, это был самый лучший спектакль Московского областного театра кукол за все годы его существования. Какие потрясающие эскизы ты сделал! «Каждая рожа была характером». Потом были твои декорации, костюмы, маски и куклы к спектаклю «Крылья» Льва Корсунского. Страшненькаятрагикомедия о людях, которые не хотели летать даже тогда, когда у них появились крылья. Потом – «Лев, Колдунья и платяной шкаф», когда еще никто у нас даже не читал Клайва Стива Льюиса… Вовка, я объездил не один десяток стран, видел сотни спектаклей, написал о куклах почти десять килограмм книг, но твои спектакли для меня остались лучшими из того, что я видел. Жалко, Старик, что ты мало поработал в театре.
- Зато я много чего построил. А разрываться не привык. Хотя, конечно, очень хотелось. Да и тебя уже рядом не было. Ты работал у Образцова. А с Виталиком Елисеевым у нас со временем отношения разладились…
 -У меня тоже. Да, знаешь, Виталика похоронили 8 июня, когда все собрались на твои «сорок дней». 
- Знаю.
-А помнишь, как ты с «Лену» приехали ко мне в Ленинград? На День Флота крейсер «Киров» становился на Неве, напротив Медного всадника. И когда ты мне прислал ваши с Еленой свадебные фотографии, где ты сидишь в ЗАГСе в позе Онегина...
- Вообще-то Онегин, кажется, до загса так и не доехал.
-Ну ладно, это я чтоб тебе понятно было, как ты роскошно выглядел на свадебной фотографии. Посмотрел я на это фото, и так мне захотелось вас с Ленкой увидеть! Понимал, конечно, что это почти невозможно, но подумал «А вдруг?!». И тут же отправил вам телеграмму: «Жду на День Флота в Ленинграде в 12-00 у Медного всадника». А наутро получаю ответ: «Будем в 12-00 у Медного всадника». Я тогда не рассчитал время. Нас выпустили с корабля в 11-45. И хотя мы и стояли на рейде напротив Медного всадника, корабельный катер отвез нас, матросов, на противоположный берег Невы – к Кунсткамере, и нужно было добежать до моста, перейти на другую сторону и добраться до Сенатской площади. Я бежал и боялся, что, вдруг вы уже ушли? Но вы с Еленой были там.
- Конечно, Боб. Мы, как только получили телеграмму, сразу поняли, что едем. Денег – не было, добирались в плацкарте, и очень волновались, когда ты опаздывал. Но ты пришел.
-Пришел? Я прибежал! День был ясный, теплый, летний. Один из лучших дней моей жизни.
При моей дырявой памяти я всегда отлично запомнил номер твоей, Вовка, новой квартиры на Ярославском шоссе – 880. Это был бортовой номер крейсера «Киров».
Ты переехал из своей коммуналки в Гранатном - в новую трехкомнатную квартиру на Ярославском, когда я еще служил. Она казалась мне огромной и шикарной, хотя на деле – типичная «трешка» начала семидесятых. Я нечасто тогда к тебе приезжал. Некогда все было, да и тебе – не до меня. Много работы, дом, семья, у вас второй сын - Сережа родился, у меня две дочки и полное безденежье – не до гостей. Помню, как по твоей новой квартире носились двое рыжих – маленький Сергей Ходнев и огромный роскошный кот – любимец дома. И еще – ты купил велосипед, возил Сергея на раме по дорожкам Лосиного острова. В то время я впервые увидел твои новые «картинки» с совершенно непонятным мне персонажем – понурым усатым человеком. Этот «усач» время от времени появлялся, мелькал на твоих картинах. Он был загадкой.
-А все ведь просто объяснилось?
Сейчас уже просто: когда я увидел тебя в больнице, ты уже был  «усатым человеком». Таким и остался. Насовсем.
 - «Похож на меня, и одного роста,  а кажется выше на  полголовы»…. Смотри, Боб, вот и Дом Архитекторов, а напротив - все, что осталось от нашей школы. В Дом архитекторов я ходил с пятого класса – в архитектурный кружок. Там и рисовать начал. А ты – с третьего класса ходил в Дом радио на Качалова.
- Там записывали «Пионерские зорьки» и радиоспектакли для детей. Это называлось «Клуб юных дикторов». Но Дом архитекторов я любил больше, потому что иногда мы с тобой после школы торжественно ходили туда в ресторан – нам подавали порционные обеды. Комичное, наверно, было зрелище. Два чопорных, в шейных платках, шестиклассника, насмотревшихся «Графа Монте-Кристо», важно сидят у ресторанного камина, и официант приносит им винегрет, котлеты и компот.
- Забавно…
- Ну вот, Вовка, мы - у твоего старого дома на улице Щусева, - нынче Гранатный переулок 22. Здесь на втором этаже – твоя бывшая комната в коммуналке. Перед дверями висело множество почтовых ящиков и длинный список звонков. К кому – один звонок, к кому – два, к кому – пять…
- Помнишь, Вовка, начинают звонить – и все соседи считают звонки – к кому пришли.
- Или за кем. На первом этаже жил мой дядя – писатель. В середине пятидесятых он вернулся из лагерей.
- Помню. Мы как-то были у него в гостях, а потом, когда его не стало – в шестидесятых, разбирали его бумаги и книги. Ты мне подарил одну из них и рассказал, как он в заключении написал за кого-то книгу, и в благодарность ему в камеру передали новые ботинки.
 - Мы с тобой снимали здесь кино.
- Твоей узкопленочной камерой «Спорт». Чудо техники 1960-х. Сюжеты брали из карикатур Бидструпа. И еще – помню как ты сделал свою первую «картинку», после которой я понял, что ты – художник.
- «Космодром»?
- Конечно. Ты в тот день чем-то проштрафился. Кажется, мы «за хлебом» бродили по Москве часа четыре, и родители тебя на весь выходной посадили под домашний арест. А к вечеру ты предъявил им картину на картоне. Странно, больше сорока лет прошло, а она у меня до сих пор перед глазами; Темно синие с красным сумерки, длинная взлетная полоса, в конце которой – ракета, которая сейчас взлетит. И еще - какая-то скрытая угрозы.
- Я помню ее, Боб. За месяц до больницы вдруг нашел ее на антресолях. Меня тогда наказали не за то, что мы с тобой по Москве слонялись, а за то, что я с кем-то из наших одноклассников подрался. Может даже с Сережкой Крыловым. Но за эту картинку меня родители реабилитировали.
- Хороший у тебя старый дом, Вовка.
- Был. Несколько лет назад мне пришел заказ на его перестройку. Понимаешь, все снести и построить в Гранатном подобие, декорацию с подземными гаражами и стеклянной крышей. Это мой дом! Я тут родился, учился, влюблялся, здесь папа и мама жили. Как я это мог все снести и построить что-то другое?.. Не мог, не хотел и не стал. Пусть, думаю, кто-то другой, если у него рука поднимется, перестраивает.
- Пришел другой. Все снес и все перестроил.
- Папа об этом так ничего и не узнал.
- Ну и молодец, Вовка, что отказался. Пошли на Спиридоньевку, - к Патриаршим прудам. Помнишь, в школе зимой там у нас были уроки физкультуры. Мы катались на коньках.
- А «четырнадцатого дня весеннего месяца ниссана» изучали маршрут Воланда и искали место, где Аннушка пролила подсолнечное масло.
- В 1990-х годах мы с тобой за десять лет виделись только три-четыре раза. Ты работал и часто путешествовал, несколько лет был в своей любимой Венеции, я тоже много ездил по миру. Зато, когда стали видеться чаще – в начале нынешнего века, как ты, Вовка, за меня радовался! Особенно, когда первый раз пришел в мой театральный кабинет!
- Ну конечно, Боб, ты же там самый главный! И единственный в стране Доктор кукольных наук!..
- Это кто мне говорит? Ты - Ходнев Владими Владимирович, член Градостроительного Совета г. Москвы, член Правления Союза архитекторов, Почетный строитель г. Москвы, профессор МАРХИ, профессор МААМ, главный архитектора ЦНИИЭП жилища, главный архитектор «Арх Проект-2» и ООО «Арх Проект-3» и прочая, и прочая…
- Да ну, Боб, кому это нужно. Фигня.
А я тебе о чем?..
……………………………………………………………………….

- Жалко, Вовка, что мы так и не смогли и уже никогда не встретимся 1 сентября 2006 года около твоего дома в Гранатном переулке №22, чтобы отпраздновать пятидесятилетие нашей дружбы. Через проходной двор не зашли и ко мне – на Садовую Кудринскую улицу 6.
Ты был «в замоте», согласовывал какой-то очередной проект, а у меня – в больнице умирал младший брат Мишка.
- Жалко, Боб. Давай, за Мишку. Не чокаемся. Знаешь, мы же с тобой больше пятидесяти лет вместе. Даже когда годами не видимся – вместе. Мы с тобой тоже – братья.
Конечно, Вовка, братья. Даже в одном и том же роддоме родились.
- Давай, не чокаясь…

Вместо Эпилога:
«У каждого в жизни есть кто-то, кто никогда тебя не отпустит, и кто-то, кого никогда не отпустишь ты».