Полуденки

Из  сборника «Полёты во сне и наяву»Борис Кирьяков.Изд.   Altaspera Publishing; Канада.2014г

 Заказ. *
 
                ПОЛУДЕНКИ.
         В унтах, шубе и рукавицах Мишка приспосабливал  себе на спину ранец, загородив собой узкий школьный коридор. Шапка его лежала на полу у ног, и кто – то из старших отфутболил ею. Сергея  Афанасьевич изловчился, поймал,  нахлобучил её  на сынишку,  помог с ранцем и, проводив до заиндевевшего тамбура, напутствовал: «Я тебя догоню. Нас ждут бабушка с дедом, иди туда».
     Заскочил в учительскую, отметил урок в журнале, переписал расписание на завтра. Треть учителей в школе болела, поэтому заменять   кого – ни будь приходилось каждый день. Оделся и полетел догонять наследника. Чёрный жучок на снегу уже вползал в калитку стариков на  дальнем конце улицы.
      Дочурка с подружками осталась в кабинете классной руководительницы. Прижмурив глазёнки, таинственно и сладко пропела: «На – а  - до – о – лго, папочка. Репетиция».
     «Обедать будем у папы. Приём закончу, туда же приду», - сказала Ольга, отправляясь на вызов,  в неведомо ранний час. Сквозь сон он слышал стук в окно, чей – то голос: «У Бычковых ребёнок температурит. Ольга Михайловна, просят Вас». За женой хлопнула дверь, мимо окна проскрипел снег, и он снова уснул.
     «Здравствуйте, как настроение, здоровье?», - улыбаясь, приветствовал  Николай Афанасьевич  стариков, вкладывая свои невесомые учительские пальцы в увесистую, шершавую  руку таёжника – тестя, потом  в  пухлую ласковую руку  бабушки Они. Тёщу привыкли все  так называть.
       «Здравствуй, Серёжа, устраивайся», - и  она  тоже чуть улыбнулась ему.
     «Здорово живём! Хлеб жуём, на улицу не ходим, только чай пьём!», - щурился  и улыбался Михаил Петрович остатками татарского разреза. Он, стоя на середине кухни, с левой рукой в кармане чуть великоватых ему чёрных суконных штанов. После рукопожатия, и правая рука утонула, почти по локоть, в них.
     Сергей скинул дублёнку на  деревянную крышку бочки с водой на кухне. Ондатровую шапку и вытертый до лысин дипломат отнёс в комнату за занавеску.   
     Мишка уже сидел в углу кухни, за красным углом пустого стола под  полочкой  с иконами. Если открывалась кухня, морозные клубы не добирались до него.
     Дед добавил лукавой улыбки, взглянув на внука, и принялся вышагивать не растоптанными  чёрными валенками по  выкрашенным в синий цвет половицам  кухни: топ – хлоп, топ – хлоп, по военному делая повороты у стен.
      «Пыль охлопываешь, дед! Без того много», - проворчала старушка.
        Но, ему сейчас  не было ни чего привлекательнее этих топ – хлоп. Старинные, чудовищной ширины плахи, служившие когда – то обшивкой карбасов, без скрипа отвечали прикосновениям новых зимних обувок.
     С такой же завороженною  усладой,  ступая, он принёс из буфета пять белых эмалированных кружек с чайной ложечкой в каждой, горку чистых тарелок, вилки, хлеб, сахарный песок.
       Бабушка, поздоровавшись, вернулась на  вытертый до белых полосок, с остатками чёрной краски табурет у печки. Села и принялась пельменным половником перемешивать жереху из мяса, лука,  крупно нарезанного картофеля.
     Стоять долго она не могла. Горе, унесшее из семьи младшего,  не успевшего жениться сына Петьку, , лишило совсем её сил в ногах. Тихонько передвигалась по дому, опираясь на палочку,  да раз в неделю навещала  сверстницу подружку Анфилофиху, в  выбеленном  крошечном доме – хибарке, через улицу.
      Петр дежурил на усилительной телефонной станции в Нохтуйске, за рекой. Ввалился школьный завхоз, допившийся до белой горячки. Любимец отца, в него здоровьем, охотничьими  повадками, наполненный до краёв любовью и шутками к окружающим его людям, не ждал опасности. Он не раз упеленывал растворившего  в водке рассудок,  громадного мужика. Ноябрьские сумерки да морозные клубы воздуха, принесённые завхозом,  не дали  Петру увидеть ружьё. А тот,  не смог на суде вразумительно сказать: чего ради стрелял в человека.   
       Аромат с бабушкиной плиты унёс  Мишку так  далеко, что у него кружилась голова. Васильковые глаза  передвигались от бабы Они к отцу, потом -  к деду. Он, опёрся подбородком на  ладони рук., поставленных локтями. на стол. Сглотнув слюну, закрыл глаза, простонал: «Скоро ли?»
     Подвинул к себе одну из кружек, отрепетировал сцену: «Питие горячего чая ложечкой из пустой кружки». Увы, желающих оценить, не нашлось. Белобрысая  головёнка поникла к левому плечу, а руки упали на, расклеченое  тонкими  чёрными полосками,   белое поле  клеёнки, громко стукнув.
     Бабушка, повернула  круглое, раскрасневшееся  от печной жары , лицо. под шалашиком чёрного платка с выбившимся пучком седины, Глаза, огромные, как у внука, васильковые, почти  не старушечьи, улыбнулись.   Не отнимая рук от дела,  промолвила: «Потерпи, Мишенька, скоро уж».
      Потом деду: «Надо бы грибы с луком перемешать. Забыла, солила ли. Попробуй».  Вернула выбившуюся седину под платок, и продолжила колдовство на сковороде. Дед открыл холодильник, прицелился к его нутру, наклонился. и достал  белую миску  отваренных , изрубленных сушёных грибов, на которых белел холмик пропущенного через мясорубку,  лука.. Хлопнув дверцей холодильника, поставил миску на стол, бросив взглядом: «Кому твои грибы нужны?». Клубок, каких – то других мыслей не пустил слова наружу, и он продолжил ходьбу.
      Сергей достал из ящика стола тяжёлую ложку из нержавейки, размешал грибы с луком. Попробовал: «Масла забыли добавить».   
     «Консервы в масле добавите, господи будет»,  –  произнёс дед. Вернулся в холодильник, достал банку «Камбалы в масле». Смахнул с неё крышку охотничьим ножом, подвинул зятю. Нож вернул в ножны на карабинчике  армейского ремня со звездой тридцатых годов, повесил за печью.
        «Фу, пахнет, я грибы есть, не буду», -  брезгливо отвернулся  Мишка.
    Зять произнес: «Ольга сказала, что , как освободится, придёт. А Светка?   Как же  нам Светку накормить?»
   «  Никто утром не  забежал. Я ландориков с мясом нажарила, Ждала. Поди ж ты, голодная весь день »,  - посетовала   было бабушка.      
     «Ага, голодные! Им, классная, принесла пирожки с рисом и яйцами, ещё с печёнкой», - сообщил Мишутка, - «Даже не угостили. Жадные, на ключ  в классе закрылись».
« Ты  не поёшь. Пел бы, тогда  они угостили»,- улыбнулся дед.
      « Светка пусть поёт. Бабушка хорошо поёт. А я.. .», - и, он обречено, скривил губы в сторону миски, которую, держал в руках отец: « Я  грибы есть, не буду».
      Мишкины мысли чуть оживились, когда бабушка просигналила о готовности своей жерехи: сдвинула огромную сковороду  с огня, стала накладывать в тарелки.
   Он чуть пригладил свой  чубчик, и важно спросил: «Дедушка, а мужики с Перевоза лошадей нашли, которые приезжали  к тебе летом, на покос».
     Деду словно подставили подножку. Он мгновенно остановился, произнёс: «Нашли давно». И уже  молча,  додумывая, зачем, внук задал ему  этот вопрос, вернулся к своей шагистике. Сергей счёл нужным повторить: «Давно нашли, когда первый  снег выпал. Старатели даже подарок деду привезли от лесничего».
           »Какой подарок, дед, а дед?».
      «Не знаю, дедушка, наверное,  стесняется, не хочет о таком, подарке говорить».
      « Да ну их, таёжники! Как будто я сам не могу мяса  добыть в тайге. Лицензия на сохатого  второй год пропадает. Своего мяса  сколь – хочешь, якуты в прошлом году оленины привезли».
      «Зачем, отец, скота кормить, сенокосом себя изнурять, если мясо  каждый год, без того хватает?»
      Половину  каждого лета, мужицкая часть семьи проводит в сенокосной палатке  на огромной фамильной, Яшинской поляне. Минувшим летом  Мишка тоже  усердно помогал взрослым на сенокосе.
    Поляну на южном склоне соки Турпан освободил от тайги, обжил, дед Михаила Петровича. Того сослали по суду, из окрестностей Казани, в отдалённый  северный край за  то, что он якобы, избил помещика. Поляну, большое хозяйство  на ней оставил наследникам, но им не понравилось в тайге. Они вернулись  на  Мачу. Часть построек постепенно пришла в негодность, их снесли. Поляна превратилась в таёжное сенокосное угодье Яшиного назначения и названия.   
     Уже в конце Мишкиного пребывания  на сенокосной поляне,  к их табору при громыхал старательский ГТТ. Беда  пригнала к деду  из Перевоза,  помощника лесничего, и конюха.
   Вместе с  рабочим, они верхом на  трёх конях поехали за двадцать километров. осматривать лесные угодья. Пришлось заночевать в зимовье. Две кобылы и мерин  ушли неведомо куда, бросили   ездоков с сёдлами ночью в избушке.  Неделя поисков в тайге  не принесла даже  намёка  ответа на вопрос: «Куда делись кони?».
      Бухгалтерия предъявила счёт, от которого жена помощника слегла в больницу.
       Мишку потрясло, что мужики  ехали  к деду  почти целый день, за три сотни километров, чтобы посоветоваться, поговорить, и потом уехать обратно, искать лошадей в тайге.
       Мужики пытались уговорить его поехать с ними: «Привезём обратно. Оплатим работу…» Но, услышали: «Нет нужды. Кони ходят только знакомыми путями, поэтому найдутся. Ищите с того места, где отпустили пастись, либо ждите первого снега. Зверь в летнюю пору коней не тронет».
     Слава конского знатока вилась над  Михаилом Петровичам с рождения, светом славы своего деда. Тот крохотку, только что появившуюся у кобылы, звал только конём. Тем более любая  взрослая лошадь!.
   Вся жизнь Михаила Петровича выстроилась на  знании характеров, силы, трудолюбия, коней.
  В отношениях с людьми требовалась готовность  встретить зло, а кони всю жизнь платили ему только добром. Вся жизнь получилась такой, что надеяться нужно было только на себя и коня. Это и  армия, когда служил у  Блюхера, в недолгом перерыве между войнами собирал золото с приисков в приёмочные конторы, обходя   в глухой тайге стороной разбойничьи Кресты, ходил с обозами грузов зимними дорогами. На коне дошёл до Дальнего, то есть  Порт – Артура.    
     Мишка,  почему- то мечтательно произнёс: « Наш Буланка не уходит в тайгу без разрешения». Он, вздохнув, выбирал кусочки рыбы из грибов, со своей тарелки.
   Дед  сердечно улыбнулся ему, продолжая вышагивать, но зримо увиделось:  что -то быстро увело  его мысли   с кухни. Крупный нос, подбородок даже щёки обострились.
    .Шаровидный нарост на левой лопатке, после  фронтового ранения, казался при его подвижности детским  рюкзачком, шутки ради брошенным за плечо.  Над ним слегка топорщилась зелёная в чёрную клетку рубаха.
Порой давали  о себе знать печень, желудок отравленные едой, и недоеданием, во время конного  возвращения от  Порт – Артура. 
      Ни один недуг не смог завалить его  хотя бы  на день, к семидесяти шести годам. Он быстро косил, стремительно ходил и даже бегал, когда требовалось.   удачливее всех в посёлке охотился и рыбачил. «Тайга – подружка  меня молодит», - отвечал, когда незнакомцы донимали расспросами о здоровье.
    Он продолжал ходить  с едва заметным наклоном головы  под седоватым чёрным проволочным ежом.  Дневная небритость худощавых щек, с остатком летнего загара, полумесяцы  складок  по обе стороны большого рта между длинных молодых губ;. Высокий лоб, сдвинутый к низу крупный, но хорошей выделки нос, клин подбородка с ямочкой. Прижатые уши. Среднего роста, он виделся высоким, при своей стройности. Впечатление не исчезало, когда в профиле виделся  нарост на  спине. В о всём его облике  незримо присутствовал  скептицизм, из которого могла вырастить любая шутка, ради улыбки на лицах близких людей.
     Шампуры  взгляда зелёных глаз  мгновенно нанизывали всё обозримое вокруг, но оставляло в памяти только нужное. Сияние ослепительного солнца Якутии попыталось спрятать  их под прищур, но они иногда, вдруг, распахивались под коромыслами густых разбойничьих бровей, превращая  деда в спокойного ястреба, отдавшегося невидимым  воздушным потокам. 
      Сетка морщинок вокруг глаз, нижняя губа, брови, неуловимый излом в складке  правой щеки непроизвольно выражали удовлетворение всем, что его окружает: внук,  жена – старуха но такая красавица, зять, новые валенки, синие половицы, суконные штаны с такими глубокими карманами. И  даже эти старухины грибы, которые придётся жевать.
       Зять принялся утолять голод грибами. Вслушавшись, вдруг, произнёс: «Кажись, Ольга».На  облаке морозного воздуха влетела она , кого заждались. Положила на стол заиндевевшие очки. Щурясь, блуждая улыбкой по лицам, сняла рукавицы, убрала  мизинчиком   примёрзшие реснички  из уголков глаз. Чёрную цигейковую шубу бросила поверх мужниной дублёнки на бочку с водой,  а сумочку и по моде сшитую соболью шапку попросила отнести мужа в комнату. Стремительно сполоснув руки, положила себе грибов.
        «Что, Светка у нас?».
        «Поёт к праздникам. До вечера будет петь», - не умолчал Мишка. Ольга села с тарелкой и вилкой рядом с мужем. Вздохнула, подперла руку левой рукой, а правой, с вилкой  стала прогуливаться от тарелки ко рту.
       Дед достал из буфета рюмки,  потом -  отпитую бутылку из холодильника. Налил  водки взрослым в гранёные стеклянные рюмки. Себе - в крошечную, с напёрсток  рюмочку, выточенную из меди на  токарном станке,  старшим сыном Валентином. Бабушка и Ольга разбавили  водку брусничным  морсом.  Все, молча, подняли, выпили. 
Дед  чуть – чуть клюнул из тарелки, резко встал, произнёс: « Вы ешьте, гости дорогие. Мы со старухой на метнули с утра». И, вдруг расхохотался: «Утром Ванчуриха пришла. Сидела, сидела и всё молчит. И моя -  молчит. Ну, думаю, старухи,  разговорить вас надо.
       Подбегаю к окну, хлопаю себя по бокам, охаю: «Глядите, глядите, не в час добрый Амерханка родился,  на козле пахать выехал!»
      Моя - на месте осталась. Ванчуриха едва не упала, к окну побежала, оттолкнула меня: «Ой, правда пашет. Зачем он снег – то?» Даром, что конь Амерханкин по усадьбе ходит, крохи  сена подбирает. Вот и дивись старухам, после этого!
      Мишка залился, забыв про еду: «Снег.. на козле пахал! Амерханка!».
      « Не Амерханка, а дед Амерхан», - рыкнула Ольга., поддерживая отяжелевшую голову.
         «Четвёртый  внук в школу ходит, а он шуточками своими хлобыстит», - проворчала старушка, приготовившись, было  плакать. Но это осталось  без ответа. Все ели жереху.
    А дед,  хлебнув из кружки горячего чая, разбавил его молоком, поднялся  из – за стола. Прошёл  ещё раз по кухне, подошёл к окну:
   «М –м - м -  да, зимушка подкрадывается. Тихо, тихо, а снова Новый год скоро, Рождество  -  половина проскочила. С Петькой, на Кане охотились раз. Батарейки в приемнике подсели, не включаем долго. Новый год заметили, когда солнышко на  гребень сопки вылезло.
      «Пап, давай тебя в Олёкминск свожу. Горб твой уберут. Снова молодым будешь», - настоятельно, почти басом произнесла дочь.
       После долгого молчания, на лице вызрела новая улыбка, послышались  негромкие слова: «Не буду уж молодым. В лес съезжу недельки на две».
       «Отделаешься двумя недельками, как же», - отозвалась старушка,  - «Каждый год заявляется под Новый год, хоть сто батарей ему клади».
     Налетевший заряд, за окном, сыпанул такой  снег, что Амерханкин забор, в трёх шагах от дома, растаял. «Замуровало, для доброго здоровья! Месяц наполнялся, погода  стояла на славу, Месяц в ущерб пошёл, погода испортилась. В лес  надо съездить.  Недельки на две, не более...».

2002 г.