Папиросы

   Толькина и Лёнькина мачеха работала в магазине.Приехали они в деревню прошлой осенью,купили дом и хотели,видно,обосноваться здесь навсегда.С Толькой месяца полтора проучились во втором классе,прежде чем мои родители не перебрались в районный центр.По-настоящему познакомились только следующим летом,когда на каникулы я перебрался к бабушке.Толькина мачеха была женщиной спокойной и обходительной.Говорила не по-нашему - акая и растягивая слова.Курила,и по тому,как она изыскано держала в руках папиросу,отстраняя ее от себя на полусогнутой руке,можно было судить,что женщина она не простая,а культурная,не чета нашим деревенским бабам.Отец  у них тоже был из интеллигенции.Взяли счетоводом,а потом главным бухгалтером назначили.Поговаривали,что он торговые курсы закончил.

   Колхозная контора располагалась в соседней деревне.Он рано уезжал,поздно приезжал,потому видел я его только издали.Родом он был из другой,соседней,деревни,что была в километре от нашей.Вернувшись после армии,он сразу же завербовался куда-то в Сибирь.Приезжал раза два или три,пока были живы родители.Даже с женой.Потом жена то ли хахаля себе подцепила,то ли он себе новую кралю нашел  - все пошло наперекосяк.Что там у них произошло  -  ни Толька,ни Лёнька об этом никогда не распространялись.Новую жену отца они уважали,даже любили,звали мамою.Да и мачеха их не обижала.

   Из деревни они уехали так же внезапно,как появились.Отец нашел работу в городе,и когда,осенью,на каникулах я вновь нагрянул к бабушке,Толькиного семейства в деревне уже не было.

   Мать с отчимом поженились,когда я пошел в первый класс.Отчим  давно ушел от первой жены,потому как большую часть жизни почти и не жил с нею,мотаясь по всей стране.Та не могла простить,что он ушел к другой на старости лет и то и дело устраивала скандалы.Наверное поэтому,не прожив в деревне и года,родители уехали подальше от пересудов и скандалов.

   Наверное прошло совсем немного времени как умер Сталин.Было снежно и слякотно.На учреждениях уныло болтались красные,обшитые черной каймой,флаги.Пока не сняли квартиру,родители жили в крохотном кирпичном домишке,принадлежащем милиции и служащим в качестве КПЗ.Меня поселили у каких-то дальних знакомых.В этот год я был предоставлен самому себе.Строгая пожилая учительница уставала кричать на меня,ставила в тетрадях размашистые колы и двойки,пророча мне бурное тюремное будущее.Когда Сережка,мой сосед по парте плакал,получая тройку,я искренне,до глубины души удивлялся, -как же можно плакать из-за такой замечательной  оценки!Нянчиться со мною не собирались и ,потому,оставили на второй год.

   К этому времени у родителей дела наладились.Мне прикрутили хвоста,подзатянули гайки.И хотя свобода моя так до конца и не была прикрыта,любимым местом стала библиотека,в читальном зале которой я ошивался до самого закрытия.,перелистывая груды газетных и журнальных подшивок.

   Первые книги,которые притащил домой,были - "Клод Гё",Гюго,"Слово о полку Игореве"  и книжонка со стихами и рисунками Сутеева."Клода Гё" прочитал  и пересказал, с обширнейшими комментариями, отчим."Слово",изданное гражданским шрифтом,но на языке первоисточника,на долгие годы так и осталось для меня книгою за семью печатями,пока я не окунулся в его истинную поэтику и уже более не признавая ничьих и никаких переводов.Сутеева проглотил моментально,усвоив на всю жизнь,где расположен Канин нос и то,что разгульной вольнице пора положить конец.Но все это было уже потом.

   К бабушке,своей первой свекрови,мать меня не отпускала  -  к ней я сбегал сам.Родители конечно беспокоились,но знали,что никуда деться я не могу,а случись с кем что,об этом уже будет говорить весь поселок.Двенадцать километров до деревни я одолевал часа за четыре,как вехи преодолевая встречные староверческие деревни,несколько суровые,тяжеловесные,утратившие в советские годы свою традиционную патриархальность,чем-то отличающиеся от православных,и все еще дремлющие в неприкосновенности своих собственных миров.

   Когда я преодолевал последний из этих рубежей,с середины поля огромною чашею раскрывалась обширная панорама - с яркими лоскутами полей,изумрудными в начале лета и ослепительно желтыми со второй половины июля,упирающиеся в неприступные стены лесов,с островами деревень,перелесков,рощиц,- в центре которой белою иглою вздымалась церковная колокольня.Бабушкин дом,где я провел большую часть жизни, находился рядом с церковью и остаток пути я проходил уже быстрее и увереннее.Подходя к Малой Усте,марийской деревне,от которой до дома оставалось не менее километра,замедлял свой ход.Вблизи церковь хоть и радовала взор,выглядела буднично и менее привлекательно.Но я чувствовал,что уже дома и в памяти ощущение это сохранилось на всю жизнь.

   Бабушка моему появлению вряд ли  бывала рада,потому как это сулило массу непредсказуемых проблем.Ворчала для порядка,потому как ушел без спросу,кормила обедом,требовала,чтобы после еды перекрестил свою образину.Я препирался,приводил убийственные аргументы о несуществовании бога и, после долгих препирательств и споров,каждый оставался при своем мнении.Поошивавшись в избе,покрутившись во дворе,наносил дружеский визит к кому-нибудь из деревенских приятелей и,бесследно исчезал до темноты,чтобы на следующее утро,едва ли не с первыми лучами солнца,окунуться в нескончаемую деревенскую одиссею.

   Мы с Толькой в компании были самыми старшими.Ленька еще собирался в первый класс,а Кольке и Вовке не исполнилось еще и шести.С Колькою мы были закадычными друзьями,но широко развернуться нам не давали.За ним хвостом следовала его сестра-близняшка и,все наши неправедные ходы становились достоянием гласности.Кольку до вечера запирали дома,и он вливался в нашу компанию,когда гроза уже проходила.Вовка,тот на лето наезжал к своей взрослой,старшей сестре.Он был худой,темнокожий,похожий на цыганенка.Вспыльчивый и настырный как хорек,если затевалась драка,то каким бы сильным не был его противник,Вовка вскакивал опять и опять,и,размазывая по лицу и кровь, и слезы,бросался на противника,пока тот не пускался в бегство.

   Лето было в разгаре.Дома мы почти не появлялись.Купались,ловили пескарей,ершей,раков.Играли в лапту,прятки,лущили черемуху,и наша мирная жизнь могла продолжаться бесконечно долго,если бы не папиросы.

   Толькина и Ленькина мачеха притащила домой два ящика подмоченных и списанных папирос.Дома пачки были разложены всюду - по брусьям и полкам,по верху комодов и печи, и даже по краю стола и подоконников.

   Первую пачку мы издымили втроем,запаливая папиросы одну за другой,набирая полный рот дыма и так же через рот выпуская его.На другой день к нашему обществу присоединились и Колька с Вовкой.Рассовав по карманам по пачке "Беломора" мы направились к реке и,закрывшись от посторонних глаз кустами,с усердием принимались пускать дым.Особым шиком было,когда удавалось пропустить дым через ноздри.Через некоторое время к нам подмазались кто-то из более взрослых пацанов и пригрозив пожаловаться,изъяли весь наш оставшийся запас.

   Больше мы решили не рисковать.Все последующие дни,загружаясь папиросами,мы отправлялись подальше от деревни,в лес и,усевшись где нибудь на подходящей черемухе,невдалеке от реки,пускали дым до тех пор,пока к горлу не подступала тошнотаи перед глазами не начинали плыть круги.Заев тошноту черемухой,мы приходили в себя и закуривали снова.

  -Вырасту  - пить не буду,а курить буду - торжественно констатировал Ленька.И мы единогласно поддерживали это высказывание.

   В конце-концов нам порядком надоели эти подпольные мероприятия.Завидев пастуха из соседней деревни,что с сыновьями,почти нашими же ровесниками,пас колхозное стадо,мы выбрались из укрытия и угостили его.

   -Дрянь!-произнес он,докуривая очередную папиросу.Махорка-это да!Вытащив из кармана пачку махорки,он скрутил огромную цигарку и каждому предложил затянуться.Дыму хотелось набрать побольше,чтоб не ударить лицом в грязь перед взрослым мужиком.Начали давиться,закашлялись,из глаз потекли слезы.

   _Это вам не чета вашим драным папиросам,до самого копчика продирает!

   Иметь такое убойное зелье сейчас было верхом нашей мечты.На наши уговоры обменяться,пастух все-таки согласился.Отдав за полпачки махорки все наши оставшиеся папиросы,мы снова удалились в лес,к своей заветной черемухе.Сколько не тужились- цигарки у нас не получалось,а когда удалось скрутить что-то,наподобие "козьей ножки",мы так и не сумели ее раскурить.Наглотавшись табака,рассыпав весь оставшийся,в надежде хоть что-то соорудить,мы обвинили себя в неумении производить столь важное действие и отправились по домам.

   На следующий день,когда я заявился к братьям,они понуро сидели у окна,Пастух проявил гражданскую бдительность и сдал нас с потрохами.На мой призыв идти на рыбалку,Толька приспустил штаны и молча показал в окно голую задницу,исполосованную красными линиями.Ленька сидел грустный и задумчивый.Им было строго-настрого выходить из дому.В этот же день весть о наших деяниях дошла и до бабушки и она,без лишних объяснений,выпроводила меня к родителям.