Два мира

А давай, разделим молча - пополам,
Счастье тут, а любовь задыхается там...
Раздели сам на части надежду,
Что все будет у нас как прежде.
Я кричать буду долго - «Ау»
С другого мира, другого берега,
Сильная я теперь, все могу...
Все прощала и всему верила.
Не проси цену, матушка река,
Быстры воды, круты твои берега.
С глаз небесных кристаллами боль...
Что ж просила дуреха любовь?
Будет шанс у нас еще, только лишь раз…
Жить нужно как в омут…здесь и сейчас.

Уснула наконец-то! Уже все сказки и былины пересказаны, все колыбельные спеты, а ей все не спалось. И он уснул. Даже имя произносить не хотелось. Последней каплей были слова сердобольной подслеповатой соседки Агафьи:
-Ой, посмотрю на тебя Олянка, все у тебя есть, и дочка красавица, и муж, и хозяйство. А муж то, красавец мужчина, не колотит тебя, как Степаниду, не пьет, как Фроськин. Завидно аж! Ну, ты это… там чего не подумай, я же по-хорошему говорю. Мой то, помер, да плакала только на людях, никому же не ведомо, как я с ним маялась, он же все по бабам ходок был. Доходился…
Такая горечь поднялась в душе, все-то всем видно, все думают ведомо, счастью ее позавидовали. Сама не хотела, вырвалось:
- То-то, ты под окнами вечерами крутишься, завидно говоришь? Забирай!
Развернулась, ушла гордо. А соседка стояла и завидовала, косе золотой, до пят, гибкому стану, мужу чернобровому, дочке-красавице... Ей-то матушка Чадородица ни одного дитятка не послала.
Насыпала молчаливому мужу миску пахучих щей, подала, молча, краюху хлеба, а сама все думы свои тяжкие думала. Дочка вертушка, все, что есть в свете белом переспросила: что море солнце проглатывает каждый вечер, и потом рождается оно молодое. И правда ли, что Златка сказала, что раз у нее волосы рыжие, то значит - золотые, и сам воевода на ней жениться приедет, а ее черноволосую и замуж не возьмут. Откуда в ее четыре лета такие вот вопросы? Утешала любопытницу свою, сказывала, что замуж рваться не надобно не глядя, то не валенки сменить, а на всю жизнь, любо аль не любо, терпеть придется. Не зря такие клятвы – « до гроба» Поглаживала ее черные волосы, на вопросы отвечала, а сама свои тяжки думы думала, что одна отрадушка на всем белом свете у нее есть, ее кровиночка родная.
Уснул Савелий! Наконец то и он уснул. Ждал видимо, пока она придет. Лучше высказал бы, дак нет, молчит. Смотрит с укором и молчит. Знает, сил моих больше нет, такую «полную чашу» нести.
Накинула поверх вышитой сорочки шаль, и как была босая, выскочила. Мимо выглядывающей подслеповатой Агафьи, мимо поля с рожью, к реке матушке. Не было злых мыслей, не оставит она нелюбу свою кровинушку. Чаяла, что может, хоть с рекою с могучею по течению тоска уплывет, да еще один день пережить сил станет. Добежала, ноги все об осоку порезала, да душа болела больше. Опустила руки в матушку реченьку, да со слезами приговаривает:
Куда ж ты матушка-то глядела?
Когда за немилого выйти мне велела!
Говорила, с годами слюбится,
Смирится да приголубится…
Слезы ручьем катились из глаз, глядела на большую, на полнеба луну, и выть хотелось от отчаянья, сил к нелюбу возвращаться не было. И проговорила быстро-быстро, вложив в слова все, что за годы накопилось:
«Матушка землице, зачем мне было на свет родиться? Ведь, не дадут мне дочку забрать, да по новой свою жизнь начать! Догонят, отберут, как собаку камнями забьют. Обычаи у них, уклад! Забери назад такое счастье! Я любить хочу, любимой быть!»
Прокричала, вытерла слезы рукой и назад пошла, к доченьке. Проснется, искать начнет, плакать. А эхо подхватило, понесло над лесом…
На душе было пусто, ни тебе грусти, ни радости. Помыла ноги в кадушке с дождевой водой, стоящей перед порогом, да и к доченьке под теплый бочок. К Савелию идти ни сил, ни желания не было. Будет завтра ловить на себе его молчаливый укор. Сон навалился сразу…
***
Он смотрел на улей мегаполиса, жестокий, черствый, живущий своей жизнью, и понимал, что домой возвращаться он не может. Может в другой день, но не сегодня точно. Там была она, его законная супруга, ждущая, может его, а может и не его ребенка. Он поступил как настоящий мужчина, хоть и знал, что у этих отношений нет продолжения. Он уже неделю ночевал у друзей, а впереди очередной скандал, выяснение отношений, слезы. Хотелось уюта, тишины и простого счастья. Так и жили, со дня свадьбы, он по друзьям неделями, а она с истериками встречает.
-Я счастья хочу, слышишь ты меня? Кто там у нас главный? Счастья! Тихого, уютного, родного!
Он кричал в пятачок неба, стиснутый многоэтажками, а на лицо, кружась, падали первые снежинки…
Где то взвыла сирена скорой помощи, спешащая спасти чью-то жизнь, а Мартин стоял посреди чужого двора, и чувствовал, как стекают по щекам растаявшие снежинки. Где-то за этими окнами было чужое счастье… где-то в этом или в другом мире есть и его…
***
-Как я устала,- проговорила она пустоте, понимая, что это сон.
-Как я устал,- ответил эхом ей мужской голос.
- Как мне прожить завтрашний день? Как смотреть ему в глаза?
Эхо ответило:
-Как мне идти домой? Как смотреть ей в глаза? Как слушать ее упреки?
-Кто ты? – спросила Оляна.
И эхо грустно ответило:
- Просто одинокий мужчина в огромном мире.
***
Савелий все присматривался к жене, расцвела, глаза блестят, щеки румянцем налились, а сама взгляд прячет. И следил по первой за ней, замечая улыбку мечтательную и влюбленную улыбку.
По хозяйству все быстро сделает, наварит, напечет, скотину накормит, и юркает пораньше к дочери в коморку. Пробовал обнять, приголубить, руку со стана тонкого скинула, да так посмотрела, что и слов не надобно… И со двора только за руку с Олесечкой. То на речку ее сводит, то выводок ежей за домом рассматривают, пыхтят на пару смешно и хохочут. Котейка принесла в помете пять славных котят, все подружки завистливо вздыхают, да выпрашивают. Она одна у них такая огромная, больше нет таких, ни в одном дворе не сыскать. Остальные все мелкие да облезлые, а тут пушистая, лесная, да ласковая. Жена с дочуркой из лесу принесли, слепую, с ладошечку да и подложили ее в будку. Выросла ласковая, Олесе до пояса. И вот пропала, неделю искали, звали, слезы лили его девчата. Сама воротилась бесстыдница. Игрица теперь охраняет ее котят, пока она в лес поохотиться бегает. Вот зря говорят, что волкодаву с котом дружбы нет, с первого дня ее как свою псина приняла, выкормила. Может по щенкам тосковала, недавно добрым людям отданным, кто ж ее поймет. Теперь на ту половину двора, даже Савелию хода нет, только жена с дочкой крадутся мимо смотрящей с тоской собаки. Не признает никого, кроме Олянки, а тоскливый взгляд молит, только этих не отдавай. Вот чего она такая задумчивая? И в глаза не смотрит? А ведь не ходит одна никуда…Не к добру это…
***
- Собирайся, в женскую консультацию мне надо! Я тебе еще три дня назад говорила! Сколько спать можно! Кобелина!
-Какой кобелина? Я две недели дома сижу!
-А Оляну какую по ночам зовешь? Молчишь? Сказать нечего?
А ему действительно нечего было сказать. Рассказать ей, что он каждую ночь беседует с девушкой, которой в этом мире нет? Поверит, что нашел вот ту самую, единственную, и не знает, как им встретиться? Как изменить то, что она в другом времени или месте или мире?
- А знаешь что, Свет, а давай как все, на такси, сама езжай! Надоело мне все! И истерики твои надоели!
- Надоело? Вещи собрать?
- Себе оставь, на память!
- Уйдешь, можешь не возвращаться!
Мартин ничего не сказал в ответ, не брал чемоданов… Просто оделся, молча, положил ключи и сотовый на тумбочку у входа, и ушел. Там, куда он собрался сотовый, не нужен.
Он вышел на лестничную площадку, нажал кнопку вызова лифта, а в след с открытых дверей неслись крики Светланы:
-Мартин! Имей ввиду, от меня живыми не уходят! Вернись! Пока еще не поздно!
К нему подошла соседка. В какой квартире она жила, он не знал, но не раз видел ее подслушивающей у своих дверей. И скандалила она по любому поводу, то мусор кто-то рассыплет, то топают громко.
-Вернись соколик, подобру, поздорову. Не пара тебе эта Оляна! У нее муж есть, хороший, не то что мой. Проплакала я на похоронах, а дома и слезинки не проронила, непутевый был…Помер, туда ему и дорога!
Она что-то еще про мужа бубнила, а Мартина как током ударило.
- Откуда ты про Оляну знаешь? Как мне ее найти? Говори же!
Вся ее напускная доброжелательность вмиг слетела, она тут же снизила голос и зло прошипела:
- Никак, у тебя жена есть, дите ждете, все как у всех. Вот возвращайся и живи! Нет тебе туда дороги!
А потом как закричит:
-Люди, маньяк! Грабитель! Пожар!
Он запрыгнул быстро в приехавшую кабинку и лифта…Опомнился уже на улице, и побежал искать тот двор, в котором счастья просил…
***
Оляна поставила на стол миску с кашей, подала ложку, плетенку с хлебом и нож. Она помнила, что жене негоже хлеб вперед мужа отрезать, он глава, он и отрежет первый. Налила кружку молока… и тут в груди горячо стало, сердце, словно в кулаке кто сжал. Вскрикнула от боли, и осела на пол… Кружка разбилась вдребезги, окатив их с Савелием молоком. Дочка завизжала, выскочила из-за стола, бросилась к ней. Долго целовала, воды налила. Оляна вытерла все, молча, не подавая вида, что боль не отпускает…
Уложила дочку, сидела и смотрела в одну точку. «Беда с ним там! Точно беда!» Как только улегся Савелий, оделась, укутала спящую дочку в одеяло и побежала к матушке речке, в то заветное место, где любви просила.
Соседка стояла у ворот, и пропускать явно не собиралась:
- Вернись! Пока не поздно! Не пущу, слышишь! Люди тебя непутевую камнями побьют! Живи как все, любви она захотела! Думаешь, самая пригожая? Тебе одной любви надобно?
И как завопила во весь голос, схватив Оляну за косу:
- Савелий! Вставай, окаянный!
Ее верная Игрица не рычала, она выскользнула тенью из-за спины и молча, цапнула сердобольную соседку за руку. Бежала быстро, только раз, на голос мужа оглянулась. Стояла посреди тропы Игрица, и глухо рычала, не пуская Савелия. « Спасибо тебе, родненькая» прошептала и не разбирая в потемках дороги побежала дальше..
***
«Вот она реченька-матушка, вот он бережок пологий, притормозить бы, успеть!»
Позади послышался жалобный визг Игрицы, крики людей… Еще через несколько ударов сердца донесся протяжный вой. Оляна шептала слова прощания, понимая, что в свой последний вой ее ласковая любимица вложила последние силы, предупреждая хозяйку, что сделала все, что было в ее силах.
-Мамочка, мамочка, чего плачет Игрица?- спросила сквозь сон Олеся.
- Спи родная, спи, немного осталось.
Вытирая слезы, она спустилась к реке, и смело шагнула в воду…
- Стой! Непутевая! Отдай ребенка! Хочешь топиться – топись! Олеську верни!
Людей было много, наверное пол хутора перебудили своими криками, позади уже слышался лай собак. Савелий несмело шагнул вперед, протягивая руки.
«Не подведи матушка – реченька, жить хочу, и у Олеси моей все впереди, света божьего еще не видывала… Родненькая, не подведи» умоляла Оляна, крепче прижимая к груди бесценную ношу, а перед ее глазами мир затянулся дымкой…
***
Мартин услышал ее голос, но не мог понять, откуда он доносился. Все тот же дворик, ровным квадратом выстроились дома, заваленные снегом автомобили. Он весь день искал это место, обошел добрую половину города, устал, замерз. И тут родной голос, кричавший ему «Помоги!» Чувствуя как накатывает волнами паника, топит его, как ему трудно дышать, он бросился в темную арку ведущую в переулок.
Два мира приблизились вплотную. Течение старалось вырвать дочку из рук, унести…
«Жестокая река! Вот какую ты плату хочешь взамен? Не отдам! Меня бери!» кричала она, захлебываясь водой. Из последних сил положила родной сверток на берег и почувствовала, как ее подхватывает течение, кружит, тащит в пучину. Река приняла подарок, оборвала связь Оляны с ее миром.
Два удара сердца. Два мира. Крепкая рука схватила за волосы и вытащила с воды. Натянулись нити, связывающие Мартина с его миром, затрещали…но уцелели.
***
Он смотрел в ее зеленые глаза, и смахивал черный локон с ее лица… Она смотрела на него голубыми, как небо глазами, и убирала свою тяжелую белокурую косу на спину.
Для него – они жили в съемной квартире в том же переулке, а для нее – во временном шалаше в лесу, на берегу той самой злой реки. Не было больше никакого Савелия, никакого хутора, только бескрайний лес…
Он платил кредит за новую квартиру, в которой родился их сын, а она радовалась тому, что выложенная за лето бревенчатая изба тепла и крепка, и перезимовать в ней будет любо.
Она смотрела сквозь дымку на его мир, на проезжающие где-то в тумане машины, слышала эхо городского шума, прощалась с ним, провожала на день и ждала неделю…
А он рассказывал, какие у него друзья, ну вот не мог никак обидеть отказом, отказать сходить в новый ночной клуб или на охоту. Говорил волшебное «прости, это точно последний раз» и уносил за собой шлейф совсем не мужского аромата…
Где-то там, был его мир… И каждый вечер она выскакивала во двор видя за окном тень, даже на миг заметила знакомый силуэт, похожий на фигуру бывшей подслеповатой соседки.
Дни складывались в месяцы, осень улыбалась лету, и хмурилась наступающей зиме…
Месяцы складывались в года…
Горькие думы рвали ее как дикие звери: « Любви ты хотела Оляна? Получила! Вот она любовь, есть! А счастье где? А если в реку еще раз зайти? Будет ли мир другой? Где я одна смогу жить, без боли от одиночества? А дети? Как же дети? Олесечка и Игнат…их нельзя в реку, вдруг мира нет, тогда то я чувствовала, шла навстречу…А вдруг кто услышит на том берегу? Может, есть кто? Озверею я тут с детьми… »
«Люди! Есть, кто живой!» - кричала Оляна, сажая голос. Нет опять любимого, ушел на день, а вторая седмица пошла уже. Дети сладко спят, изба выметена, пироги Мартина ждут, вдруг вернется…
***
«Неужели ее голос? Кого она ночью зовет? Кто к ней ходить может?» - ревность затопила, затуманила разум. Подбежал, схватил за руку и в квартиру потащил.
-Ты совсем сума сошла, - ругал еще в подъезде,- тут маньяков куча, что соседи подумают?
- Какие соседи? Лес вокруг? Не кричи, детей разбудишь.
А он стоял и смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Где знакомые зеленые глаза? Где черные локоны?
- Где твои кудри? Кто ты? – только и смог спросить.
- Оляна я, твоя Оляна! Та, которой в вечной любви клялся, о которой и не вспоминал, глядя в другие глаза! Та, которая подарила тебе твое счастье, и получила взамен только любовь. Та, которая родила тебе сына, и которая носит под сердцем твою дочь.
И боль, накопленная годами, хлынула ясных как небо глаз.
-Кудри говоришь? – Она одним движение подхватила нож и обрезала под корень белокурую косищу до пят. – Такая я тебе люба?
Рванулся Мартин ей навстречу, оборвались нити, соединяющие его с миром, подхватил на руки и закружил. Вдыхал запах, целовал глаза.
-Любая ты мне люба, слышь? Любая!
Хлопнула дверь, Мартин выскочил из избы, не спуская с рук любимую. Даже споткнулся от неожиданности, это был перекресток, но не тот которым он возвращался домой, а перепутье миллионов миров. А в шаге от них стояла та самая, бывшая соседка.
- Ты откуда взялась тут? – испуганно спросила Оляна.
- А я всегда была рядом, и каждый видит меня по-своему. Ты, Оляна, завистницей соседкой, а ты Мартин – злой теткой. Каждому я своя, только имя одно – Гордыня. Я же вас предупреждала! Так бы и жили на перепутье, если бы не случай, так бы и видели каждый свое… - сказала она и уныло побрела по дороге.
***
- Ты какой мир выберешь?
-А ты?
- Ну, я же первый спросил!
- Я могу еще немного подумать?
- Ты думай, думай, вон смотри, смотри, Васенка топает! Сама!
- У нее, твои глаза.
-У нее твоя улыбка. Ты решай поскорее.
- А куда спешить? Если перед нами вся вселенная!