Похороны волка
— Эй, Иваныч, глянь-ка! Серый-то наш вроде как издох, — всплеснула пухлыми руками круглолицая полная Дуняша и наклонилась пониже, чтобы получше разглядеть неподвижного зверя. Над оскаленной, с вывалившимся языком, мордой волка с жужжанием вились три зелёные блестящие мухи, садились на высохший нос, ползали по ушам, по остановившимся мутно-янтарным глазам.
— Попка дурак! — гаркнул не к месту большой зелёный попугай, кусая крючковатым клювом раскачивающееся кольцо, на котором сидел.
Тяжело подошёл Иваныч. Склонился над волком рядом с Дуней, сопя и теребя седую топорщащуюся бороду.
— И впрямь околел наш Серый, — подтвердил Иваныч и, с трудом разогнув спину, в сердцах плюнул под ноги. — Тьфу ты! Эх, мать его… Жалко-то как!
Низкие солнечные лучи, наполненные кувыркающимися в воздухе пылинками, проникали в цирковой зверинец через приоткрытые ставни, слепили глаза, будили животных.
Енот-полоскун готовился к своей каждодневной стирке, белые дрессированные мыши и крысы с самого раннего утра спешили на игрушечный поезд. В соседнем помещении коротко и пронзительно протрубил слонёнок Вася, просивший воды. Мартышка Мартын с визгом и гуканьем метался по клетке, одно за другим делая сальто. Как заводной. Не зная, что такое головокружение… Звери пробуждались. Все, кроме пыльного серого кота с обкусанными ушами, спавшего на шкафу. И волка.
— Ты вот что, — сказал Иваныч Дуняше. — Давай-ка помоги мне, а после хозяина известим.
Вдвоём они за ноги вытянули окоченевшего волка из клетки и поволокли к чёрному ходу, словно подметая им пол.
— Тысяча чертей! — прокричал им вслед попугай.
«Действительно, — подумал Иваныч, — тысяча, судя по тому, как день начинается».
А мёртвый Волк снова стал настоящим волком. Никогда он уже не будет возить на спине бьющего в барабан зайца или гримасничающего Мартына в чёрном лакированном цилиндре. Никогда не будет жить в клетке и брать еду из человеческих рук. Может оно так и лучше. Недаром ведь говорят: «Как волка ни корми, он всё равно в лес смотрит».
— Попка дурак! — крикнул попугай, когда Серого выволокли во двор, и повис вниз головой.
Испугавшаяся лошадь, захрапев, шарахнулась в сторону, когда в телегу закинули страшный для неё груз, но Иваныч, крепко ухватив поводья, успокоил её, поглаживая по гриве:
— Не бойся, милая. Не бойся. Пошла! Но!
Иванычу хотелось поскорее покончить с этим делом. Он стеганул лошадь вожжами по крупу:
— Но же, тебе говорят!
Старая телега со скрипом тронулась и покатилась вдоль по улице в сторону пустыря, вихляя разболтавшимися кривыми колёсами и громыхая прыгающей в кузове грязной совковой лопатой.
Начинался новый день. Ярко светило солнце. На пронзительно ясном, удивительно чистом небе не было ни облачка.
В это погожее утро на пустыре за конным двором хмурый Иваныч похоронил старого волка.
Свидетельство о публикации №213120300993