За хлебом

Мать уложила в холщёвый мешок свой харч: два сваренных яйца и кусочек зеленоватого хлеба, испечённого из отрубей, смешанных с сухими толчёными, липовыми листьями. Она свернула трубочкой, последнее лагерное одеяло, что осталось после покупки у Пиляихи мазанки, затолкала его в свой мешок с харчью, и завязала его верёвкой.
Мазанка, это – небольшая халупа, метра три на четыре, набранная из осинового половняка между столбами, стоящими по углам, и покрытая соломой в натруску. Сна-ружи её щели – замазаны глиной. Они ещё её называют: "скворечником"…
 Толечка, с тревогой наблюдал за своей матерью… Она уезжала на Украину: за хлебом и солью. У детей хлеба оставалось тогда… дня на два… и она волновалась: не известно, чем эта её поездка, обернётся?...
И у Толечки на глаза – наворачивались слезы...
– Ну, бабоньки…, удачи нам, – проговорила Ольга Лёвина, нарушила повисшую тишину. – Присядем, – и первая, присела на лавку, стоящую у единственного окошечка мазанки.
Мать, с Дунечкой Гогиной, молча – присели с нею рядом. И сестра Ниночка, присела рядом с матерью. Толечка тоже присел, на пол. Пол, это – возвышающаяся часть общего пола вдоль одной из стен мазанки, называемого земью. На дальнем конце пола, от входной двери в мазанку, в её углу, располагается – русская печь, а от печи, ближе к двери, располагается подполье, где обычно зимой, хранится картошка…

Помолчав немного, мать проговорила дрожащим голосом:
– С Богом! – и первая встала с лавки. Мельком взглянув на Толечку, своего любимца, она подняла с земи, свой мешок...
 Тут Толечка – заморгал глазами и отвернулся к единственному окошечку своего "скворечником".
 – С Богом! – Повторили остальные женщины, и тоже встали и подняли с земи свои узелки...
 Первая к выходу, пошла Ольга Лёвина. На её руках, резко выделялись синие жилы...
 Следом за ними, с помрачневшим лицом – пошла старшая Ниночка. На неё теперь – ложилась большая ответственность… Толечка – увязался за ней. И тутже, с пола, спрыгнул его младший брат, Ванечка. Старшего из братьев, Лёнечки, в доме тогда небыло. Ему шёл семнадцатый год, и он  сейчас рубил хату, из брёвен, вытащен-ных ими из лесных завалов на опушке леса, ещё весной этого года...
А ещё раньше, они их напилили, вдвоём с Лёнечкой, и на хату, и на сенцы, выискивая  в лесном буреломе: хоть какую-нибудь подходящую ёлочку. В чистых местах тогда, всё уже было выпилено… Это были ёлочки – тонкие, сантиметров по восемнадцать-двадцать в комле. Редко из какой можно было выпилить, два подходящих бревна...
 А потом, они эти брёвна, все вместе, вытаскивали на чистое место, волоком по валежнику, привязав к одному концу бревна – длинную верёвку, и за неё тянули… А там, его укладывали на передок телеги, и, привязав к нему, за оглобли – вытягивали передок с бревном, на опушку леса, и складывали…
 Передок, это – два передних колеса от обычной телеги, с оглоблями… Помогал им тогда – дядя Митя, материн брат. А потом, летом, он с младшим братом Ванечкой, на опушке леса – ошкуривал эти брёвна ...
 Тогда на посёлке Силки, все строились сами, своими силами, кто как мог. Вот и Толечкин двоюродный брат, Машечкин Иван, уже срубил себе хату, и поставил её. Помогал ему тогда, дядя Афонечка. Он показал ему: как надо ложить бревна на сруб, вверх горбом, как вырубать в нём, уплотнительные пазы, и зарубать углы у сруба, пользуясь одним топором и чертилкой.
Тогда для потолка и пола, он показал, как надо делать доски, из обычного осинового половняка, пользуясь клином со скобой, шнуркой и топором...
 … Женщины – ушли... Наступила – гнетущая тишина… На душе, стало пусто, и тревожно…
 Ниночка тогда, тихо проговорила:
 – Теперь мы…, остались одни...
 От этих слов у Толечки – защемило сердце...
 – Сейчас я пойду на работу, – сказала она. – Меня бригадир, назначила жать рожь вместе с бабами. – А ты  отнести Лёнечке поесть...
 И она, по-хозяйски, достала ухватом из печи – чугун с грибном супом, и зачерпнув из него черпаком, налила его в плоский немецкий котелок, положила в него, деревянную, щербатую лёнечкину ложку, и, завязав в небольшую тряпицу, кусочек зеленовато-серого хлеба вместе с двойным, большим, красным помидором, и всё это – отдала Толечке.
 – Неси, – тихо сказала она...
 Толечка молча,  взял из рук сестры, узелок со снедью, котелок, и через Косяк, пошёл к брату, на опушку леса... Косяк, это – небольшой кусочек смешанного леса, где обычно они собирали орехи, и заготавливали на зиму берёзовые дрова …
 Брат рубил, третий венец хаты. Он вырубая уплотнительный паз у бревна, лежащего одним концом на углу её сруба. Толечка развязал узелок с хлебом и помидором, и, расстелив его на траве, поставил на него котелок с супом.
Воткнув топор в бревно, Лёнечка молча – подошёл к своему "столу", и полулёжа на левом боку, взялся за котелок... Толечка, напряжённо наблюдал за своим братом.
Он теперь у них был, и за отца, и за брата...
Брат в это время, вылавливал своей щербатой ложкой,  скользкие грибы из котелка. Толечке тогда показалось, что их брат – не жевал, а просто проглатывал целиком, потому что, по его впалым щекам, почти не пробегали желваки жевания...
 Суп был – невкусный, и не солёный, и лишь чуть «приглушён» глауберовой солью. Это – солоновато-горький медикамент из папкиной аптечки. После его ареста, они его прихватили, из его ветлечебницы… И иногда, по крупицам – применяли вместо соли. Папка и сам, ещё при немцах, присаливал им свой суп.
 ...Закончив с супом, брат разломил помидор, на две части, и на его ярко красном изломе, появились прозрачные крупинки. Брат ел его, с удовольствием, прикусывая  зеленовато-серым хлебом... 
 Пообедав, он откинулся в сторону от своего "стола", и лёг голой спиной на пожухлую траву, подложив под голову обеи руки. Разбросав ножницами ноги, он стал наблюдать за проплывающими по небу, кучевыми облаками. Веки его глаз, чуть-чуть подёргивались... а потом, медленно закрылись...
 ...Толечка, трогательно, – наблюдал за своим старшим братом. У него – заострившийся нос, а на впалом животе чётко обозначались рёбра… Он мучительно думал: «Как это он сейчас, скажет ему?»... 
И тога он, как бы просебя, тихо проговорил, надеясь, что брат – не услышит его, сквозь дрём:
 – А мать, с бабами, уехала на Украину…
 Но брат – услышал... Он тут же, вскочил на ноги, и стоя на расставленных ногах, выкрикнул:
 – Как уехала! – Его усталости, как небыло... лишь лицо его – побледнело...
Постояв немного в растерянной позе, он, с опущенными обеими руками, пошёл к своему срубу, и опёрся ими на его угол… Через некоторое время, он вернулся к сво-ему "столу", и, встряхивая обеими руками, повторял:
– Я же говорил ей! Говорил! Не надо! Не надо! – Он задыхался от негодования. – До молодой картошки, мы дотянем на грибах и крапиве...  и без соли...
Но тут он имел наверное в виду – папкин медикамент… И он хорошо знал, что ездить на открытых платформах товарняках поездов, и подножках,– опасно… Ведь же совсем недавно, его сестру Ниночку, и двоюродную сестру Лизку, чуть не сбросили с платформы на ходу поезда... Хорошо, что всё обошлось: лишь отняли пшено и соль...
…Толечка, растерянно смотрел на своего брата, и не знал, что делать. Ему очень хотелось, чем-то помочь брату…
А брат, чуть успокоившись, молча пошёл к своему срубу, и вынув топор из бревна, пощупал пальцем его лезвие… Потом он поплевав на ладони, наклонился над бревном и стал вырубать в нём уплотнения паз...
Тогда Толечка, подошёл к брату, и робко проговорил:
 – Лёнь, а можно я останусь с тобой? Буду тебе помогать поднимать брёвна на сруб...
 Леночка, перестал вырубать паз, он исподлобья посмотрел на своего младшего брата, и улыбнувшись одними глазами, тихо сказал:
 – Нет! Толечка иди-ка ты домой. Там щас…  Ванечка  один... без присмотра...
Толечка понимал и уважал своего старшего брата, и он знал, что на нём сейчас – лежит вся ответственность за них...
 Но, для вид, Толечка – насупился. И подняв с земли свой закопчёный котелок, который он ещё в лагере Лаокюла, в Эстонии – подобрал, после их освобождения, за-глянул внутрь его, и увидел там – небольшой кусочек серого гриба, плавающего в грибной жижице, а рядом с ним – белого, толстого, грибного червяка. И у Толечки, подкатился комок к горлу...
 – Иди домой, – тих повторил брат свои слова, и добродушно, добавил:
  – Иди, помогай Ниночке, по хозяйству…
 ...Хозяйство, это – две курицы без петуха, которые за всё лето, снесли, не больше десятка яиц. А корм для них, надо было собирать, смурогая цветки крапивы, и потом их, вместе с листьям, рубить в корыте... Да по утром, ходить в лес за грибами, вместе с Ванечкой… 
 Толечка выплеснул из котелка под куст – остатки грибного супа, положил в него щербатую ложку брата, и медленно пошёл домой... 
На душе было муторно, и хотелось плакать…
…И тогда он – стал успокаивать себя:. всё будет хорошо, всё будет хорошо…мать вернётся, и с хлебом, и с со-лью...
"Хорошо бы, на зиму, насолим огурцов и грибов. Кадушки есть. Их Леночка, ещё прошлым летом сделал… Они тогда, вместе с Машечкиным Иваном, сделали по две кадушки.
Обручи для них они тогда, сделали – из тонких лещинок, распаренных и расщеплённых по длине, надвое. Лещинки, это – молодой орешник…
Он тогда ещё интересовался: как это они так плотно подгоняют их друг к дружке берёзовые дощечки кадушек. И тогда он, впервые увидел фуганок, которым они это делали…
Сейчас их кадушки стоят – под навесом «скворечника», наполненные водой, что б ни рассохлись за лето,"…
 Размышляя, Толечка, незаметно для себя – подошёл к своему «скворечнику» …

Силки, 1946 г.