Часть II. сага о литинституте

Глава первая. Сквозь чугунную вязь

Меня не исключили из КГУ, но я сама оставила Университет и, почти выкрав аттестат зрелости, сбежала в ... Литинститут.

Я снова смотрю сквозь чугунную вязь:
И сладко, и больно, - а споры? споры?
И эти уютные коридоры,
Как с прошлым невидимая связь.
Вдохну свежий воздух надежд и мечты...
Бессонница, молодость, общая бедность,
И дом наш старинный, хранящий нам верность,
Глядит сквозь притихшие в зиму кусты.
                (1974 г.)

Кто только не прошёл сквозь эти стены! Сколько знаменитых литераторов!! И сколько споров было и сейчас идет: нужен ли Литинститут? Его ругали, называли инкубатором по производству советских писателей, от него отмахивались. Те, кто провалился на экзаменах, кричали - А Горький? А Шолохов? А Евтушенко? Они прошли университеты жизни, жизни!..  Хрущев, мечтающий поднять самодеятельность до уровня искусства, а непонятное ему искусство опростить до самодеятельности, закрыл на несколько лет очное отделение Литинститута…
Но мечтали и мечтают о нём все пишущие. И статус у него – самый высший среди гуманитарных вузов России. И приходят чаще всего в его стены не школьниками, а взрослыми людьми. Учатся трудно и сложно, на скудные студенческие копейки, но потом воспринимают время учёбы в Литинституте им. Горького как свои лучшие годы.
Так было и со мной. Многие самые замечательные литераторы, не только в России, так или иначе, связаны с этим старинным особняком.
Тверской бульвар. Он сам по себе волнующе хорош, ведь в конце его стоит памятник Пушкину в сердце Москвы. В глубине двора, на Тверском бульваре, наш особняк, где в 1812 году родился русский революционный демократ и писатель Александр Герцен. Дитя сердца. Дом уютен, он вмещает, в сравнении с другими вузами, не так уж много студентов, да так и надо - не рождаются же способные литераторы каждый год сотнями.
Кажется естественным, что здесь бывали Брюсов, Маяковский, Есенин… А организовали Литературный институт с подачи Максима Горького.
Москва... На первых порах для меня это, прежде всего Большой театр, где я сижу на галёрке и слушаю прекрасных певцов, смотрю с замиранием сердца на лучших балерин мира.
Помню искромётную Екатерину Максимову - я знала её ещё по гастролям в Кишинёве; волнующую своей женственностью Елену Рябинкину - у меня к ней особое отношение, она кишинёвская партнёрша Петра Леонарди; удивительную балерину Наталью Бессмертнову. Успела застать на сцене Большого театра Галину Уланову, Майю Плисецкую…
А великие певцы Большого театра: Вишневская, Атлантов, Козловский!.. Это всё – странички моей души.
Усердно посещала разнообразные выставки - Третьяковка, Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, где я бродила часами у полотен импрессионистов, насыщая глаза цветом. Вкус к живописи у меня остался, хотя как изменился с тех пор взгляд - тогда мне нравились все подряд на всех выставках!
Но, конечно, самое главное событие - сам Литинститут. Споры на лекциях и в общежитии, стихи, имена - водопад нового. Студенты кажутся мне такими умными, всезнающими, талантливыми, что я никому не говорю, что пишу стихи. Скромно учусь на переводческом…
На третьем курсе, в начале года, подхожу к проректору, литературному критику Александру Алексеевичу Михайлову и робко прошу отпустить в Кишинёв - отредактировать книгу своих стихов. Он удивляется: "Пишете стихи?" Отпускает и просит непременно подарить книгу. Позже я делаю это, и он пишет рецензию на неё в журнал  «Юность». Лев Аннинский откликнулся в "Знамени", Василий Сидорин в "Литературной России". В общей сложности, вышло тринадцать статей, вместе с кишинёвскими, на книгу «Первые, первые…», - роковое число.
Но это потом...
А пока удивительные, дышащие, как океан гекзаметры Азы Алибековны Тахо-Годи, её милый облик с чёрными, молодыми, живыми глазами и снежной сединой. Она не читала лекции, а рассказывала о Древней Элладе так, словно сама недавно ходила по её улицам, выступала на форуме, слушала стихи древних поэтов, стоя у портика храма.
Позднее я узнала, что Тахо-Годи, была ученицей, а потом и женой последнего русского философа Алексея Федоровича Лосева, человека трагической судьбы, сидевшего в лагерях, долгие годы молчавшего. А тогда мы просто воспринимали её как собеседницу гениев Древней Эллады.