Василий Сидорин. Вечерние чаепития

С одним из них меня связывала долгая личная дружба, некоторая влюбчивость, она освещала наши отношения неравнодушным светом. Счастливое время влюблённости во всё и вся. Как бы ни была трудна жизнь, в юности мир к нам благосклонен, в старости - равнодушен. Тогда мне нравился Василий Семёнович Сидорин. Он вёл советскую литературу - заинтересованно, углублённо, без нажима на наши вкусы и привязанности, и эта мягкость притягивала к нему студентов.
Сначала я просто после лекции подходила к нему с вопросами, потом как-то мы ехали вместе домой. Сидорин жил в здании общежития Литинститута, где с другой стороны были квартиры преподавателей. С этого разговора в троллейбусе начались мои "забеги". Робкие и смущённые, на "полчасика" (длилось часа два), а потом его жена нас разгоняла часа в два-три ночи. Меня непременно кормили - оставалась традиция подкармливать студентов, я познакомилась со всей его дружной и милой семьёй. Часто двери мне открывал внук Василия Семёновича – Вася, высокий, красивый восемнадцатилетний парень – я была немного старше и слегка смущалась. Сам Василий Семёнович невысокого роста, толстенький. Сын – кандидат технических наук или доктор, не помню, тоже как две капли похож на отца. Невестка – маленькая, толстенькая, хорошенькая, тоже кандидат технических наук. Вся семья, как грибки-боровики, а внук – как из другого племени. Высокий, стройный, умница, спортсмен-баскетболист. Василий Семёнович преподавал ещё советскую литературу в духовной семинарии и в институте международных отношений, там же учился на первом курсе Вася - гордость семьи.
Вдруг весть - умер Вася. На тренировке.
Василий Семёнович, схоронив внука, пролежал в больнице месяца три, потом ещё лечился в санатории. Мы увиделись почти через полгода. Он кратко рассказал о внуке:  Вася после тренировки сел отдохнуть. Тренер зовёт, зовёт, он не отзывается. Подошёл, поднял голову, тот мёртв. Оказалось, у Васи была дистрофия сердечной мышцы и ему вообще нельзя было заниматься спортом. Трагическая случайность.
Это оказался мой диагноз. Из-за него я когда-то оставила балет. Меня ужаснула эта смерть. Думаю, что эта трагедия укоротила жизнь моего дорогого Василия Семёновича. Больше мы на эту тему никогда не говорили.
Василий Семёнович в своём домашнем кабинете прочитал мне самым подробным образом собственную историю советской литературы, которая зачастую не походила на официальную. Он помнил Есенина, Маяковского, Фадеева и многих других, но при этом Сидорин умел оставаться объективным, никогда не опускался до сплетен, хотя это была живая, неприкрашенная и непричёсанная история. Помню, он тогда первым сказал, что не верит в самоубийство Есенина, это потрясло меня и запомнилось.
Василий Семёнович учил меня любить русскую литературу, понимать её истоки. Многие имена всплыли только потом, как чудесный затонувший остров, я их впервые услышала от него дома…
Но не было разницы в преподавании - в институте и дома, только умолчания; они - были.
Как-то мы говорили о журнале "Юность". Меня там напечатали и я этим гордилась. В ту пору в журнале работал Серёжа Дрофенко.
Красивый, обаятельный человек и взыскательный к себе поэт. Он написал вдруг пронзительные, пророческие стихи, словно предчувствуя свою раннюю, случайную вроде бы смерть. Сергей Дрофенко отбирал молодых поэтов тщательно и нелицеприятно. Печататься в "Юности" считалось особенно почётным и давало мгновенную популярность. Неповторимое время.
Но Василий Семёнович дослушал мои восторги и сказал:
- Бойтесь непосредственности посредственности. Быть милым, обаятельным, непосредственным в стихах, как и в жизни - мало. Это свойство юности, оно - проходит. А что остаётся? Вот над этим вы должны думать.
Тогда я почти не поняла слов Василия Семёновича, но теперь они чаще и чаще приходят мне на ум. Он учил меня глубине.
Не всё тогда я могла понять и воспринять. Мою восторженную наивность, влюбленность во что попало, он видел, но знал, что сеять тоже надо. Зерно при благоприятных условиях прорастёт.
Я окончила институт, мы переписывались, я приезжала в гости - как мне не хватало и не хватает этого чудесного, честного и умного друга.
Его рассказы, замыкающие времена, были для меня драгоценны, добавляли живые чёрточки к образам любимых поэтов. Он руководил в ту пору мягко, исподволь, моим чтением. Не боялся доверять дорогие, редкие книги из своей библиотеки. Многое из того, то он говорил, его оценки современной литературы стали мне понятны только теперь, многие его горькие и добрые пророчества сбылись.
Василий Семёнович увлекался выделыванием фигурок из корней деревьев. У него оказался вкус настоящего художника. Мне нравился его Мефистофель. Написала об этой деревянной скульптурке стихотворение и посвятила Василию Семёновичу. Тот этого стихотворения не понял, недоумевал, смеялся и... учил меня естественности и простоте выражения. Жаль, что многие его уроки были втуне... Иногда нам дают так много, но наша ограниченность мешает воспринять. Из ста зёрен прорастёт едва ли пару десятков, говоря образно. Но люди думающие, чувствующие, образованные, наши терпеливые педагоги - знают это и все равно сеют.
Да и сама биография Василия Семёновича отражала историю нашей послереволюционной страны. Рассказывал просто, и только самые ключевые моменты. Чему он учил меня этим? Не теряться в жизни, оставаться честной, верить в свою звезду, быть стойкой. Пожалуй, так. Трудно следовать этим урокам - жизнь не только испытывает нас трудностями, но и соблазняет, то одним, то другим... Мы говорили и об этом. Собственно, Василий Семёнович был первым, кто говорил со мной на эту тему и рассказал несколько биографий "соблазнённых".
Как же мне забыть его, если он открыл мне целый мир - новый для меня, девочки, выросшей в Молдавии, и необходимый мне, как русской поэтессе.
Тут мы подходим к главной для меня теме - как он относился к моим стихам. Русскую поэзию он знал отлично, любил, понимал тонко и верно. Но бывает - такие знатоки, воспитанные на классике, не воспринимают современную поэзию, о поэзии начинающих говорят небрежно, скептически. Чаще всего. Василий Семёнович занимался творчеством сугубо серьёзно, с взыскательностью и любовью. Его письма ко мне хранят оценки, дорогие для меня. Он их совершенно серьёзно разбирал, брал с собой в поездки, читал на отдыхе. Тактично направлял меня. Не сказались ли его уроки? Он был одним из немногих людей, что стремились помочь и словом и делом.
… Где-то в восьмидесятых годах прошлого века состоялся юбилей 37-ой школы в городе Кишиневе. Меня пригласили почитать стихи. После творческого вечера ко мне подошли студенты МГИМО и сказали, что слышали обо мне и моем творчестве от преподавателя советской литературы в их вузе Василия Семеновича Сидорина. И если я не против, они передадут ему от меня привет…