Максимыч

«Небесный тихоход» нырнул в молочную облачность и когда её косматые обрывки стали стремительно пролетать в иллюминаторе, появилась земля, вернее сплошная зелёная  щетина лесного массива с серебристой чешуёй  речушки, извилисто прорезавшей его до самого горизонта. Самолёт будто проваливался до земной тверди – так стремительно надвигалась она на пассажира. Сделав разворот на посадку, машина ударилась колёсами  в аэродромное поле; от резкого торможения задрожала всем своим металлическим телом, в последний раз взревела винтом и остановилась у лёгкого  строения, называемого местными жителями «аэропортом». Навигацию в его воздушном пространстве обеспечивали нехитрые технические сооружения: взметнувшийся к небу стержень антенны,  наполняемый ветром полосатый конус да флюгер, имеющий на всё свою точку зрения только при полном штиле.
Хозяином аэродрома был диспетчер Максимыч, который единолично встречал и провожал два раза в неделю самолёт, продавал на него билеты, а иногда и не продавал по причине отсутствия пассажиропотока, до хрипоты в горле кричал в микрофон, сообщая борту какие-то сведения. Одним словом – один за всех. Единоначалие Максимыча выражалось и в только у него имевшейся гэвээфовской фуражке, лихо посаженной на копну седых волос и в потёртом  кожане лётного  покроя, трудно поддававшемуся оценке относительно своего возраста. Он принадлежал к тому редко встречающемуся типу людей, от которых несмотря на кажущуюся суровость, присущую разве что старым морским капитанам, излучалась какая-то внутренняя теплота в виде сопричастности к твоим заботам: занести ли в самолёт багаж старушке или терпеливо объяснить что-либо вечно озабоченному пассажиру.
Так вот. Прилетел я в этот затерявшийся в лесной глуши посёлок  лесозаготовителей по поводу проектирования там линии электропередачи и, естественно, сразу к диспетчеру – узнать как устроиться на ночлег. На лице его промелькнула улыбка:
- То, что Вы называете гостиницей - половина финского домика, да и то он на ремонте. Вот что могу предложить: сегодня уж вряд ли сможете куда-нибудь устроиться в посёлке , а я дам ключ от аэрофлотовской гостиницы, - диспетчер указал на одиноко стоящий на краю поля рубленый дом – правда в нём давно никто не жил, но постели там с чистым бельём . Сейчас берите мой велосипед и езжайте в леспромхозовскую столовую, пока она ещё работает.
А звать меня Максимычем.
Я тоже представился человеку, за считанные минуты сделавшимся для меня старым добрым знакомым.
В конце концов добрался я до места своего ночлега. Первое, что бросилось в глаза в этом заведении – полутёмный , не пахнущий жилым коридор со скрипучими половицами да закуток с видавшей виды раковиной и грустно опущенным в неё носиком водопроводного крана. У входной двери, как часовой на посту, стоял стол; над ним висел старомодный телефон. Аппарат, естественно, не работал. Отсутствие какой-либо жизни в этом приюте скорее напоминало быт отшельника в монашеском ските, а коротание времени в одиночестве по вечерам – занятие не из приятных. Хорошо, если предусмотрительно возьмёшь из дому книжонку, а так – тоска несусветная. Хотя, надо в этом признаться, бывали здесь отнюдь не скучные времена. Рядом с телефоном висит, готовая в любой момент оказаться в руках заявителя, «Книга жалоб и предложений». Без  особого интереса открываю её. Вот первая запись, сделанная несколько лет назад размашистым почерком  не совсем трезвого человека:
- Небесной канцелярии за непогоду, - выговор, остальных поздравляем с праздником!
И уж совсем по-чеховски:
- Не унывай, командированный!
Другой рукой каллиграфически выведено:
- О людях хороших. Иван вчера был опять хорош.
Несколько развеселившись от юмора неунывающих узников непогоды, переключился на рассуждения, удостоенные той же книге, некоего чудака от математики по решению так называемой «квадратуры круга», известной всякому любознательному школьнику. До чего же наивен и упрям человек! Несколько веков пытается построить «вечный двигатель» или решить «квадратуру круга». Очевидно, что упрямство это проистекает из-за непонимания простых истин и кажущейся близости решения.
Мираж в пустынных головах!
Между тем начало смеркаться. Вдруг в тишине послышалось присутствие человека и на пороге появился Максимыч со связкой книг.
- Это от нас с женой – лекарство от скуки, а то случается, что от неё начитанными становятся по другой причине, - задерживая взгляд на каждой книге и как бы прощаясь с ними, сказал книгоноша.
- Не я придумал: «водка белая, но красит нос да чернит репутацию». Только не принимай это на свой счёт.
Я невольно обратил внимание на несколько книг Джека Лондона – любимого моего писателя. Ведь под впечатлением от них любое испытание, данное тебе судьбой, переносится достойнее имеющимся у тебя запасом душевных сил.
- А вот и любимое моё «Время – не – ждёт»! – воскликнул я, беря в руки довольно зачитанный томик.
- Сын мой… очень… начал было говорить Максимыч, но так и не закончил мысль.
***
Тайну этой незавершённой  фразы я узнал несколько месяцев спустя, в следующий мой приезд.
Сижу как-то вечером в леспромхозовской гостинице, вожусь с документами, как приходит Максимыч. Мне сразу бросилась в глаза какая-то его озабоченность, я бы даже сказал – нерешительность. Пьём  по-командировочному незатейливый чай, говорим о том, о сём , а в общем – то – ни о чём. Я уж было подумал, что нелады у него с женой; вдруг он начал рассказывать про свою жизнь и довольно издалека.
- Я всю жизнь с авиацией связан. Жили мы с женой в большом сибирском городе. Она учительствовала в средней школе, я был пилотом вертолёта . Перевозил буровые бригады, грузы разного назначения, почту. Детей у нас с Тамарой Ивановной не было. И вот однажды вечером звонок в  дверь. Открываю. Стоят два мальчика лет десяти, одинаково одетые в казённое  и просятся заночевать – мол, не успели на пригородный автобус. Вижу – ребятишки вроде ничего, не испорчены безотцовщиной. Жена стала хлопотать возле них: умыла, постирала носочки, поставила сушить обувь, сготовила ужин. Один из них, которого звали Колей, оказался не только разговорчивым, но и любознательным, а прежде чем рассматривать книги в нашей библиотеке, спросил на то разрешение. Я наблюдал за глазами ребёнка , когда тот открывал книгу. Они загорались неподдельным интересом, жадностью в хорошем смысле этого слова. Через некоторое время Коля в выходной день вновь забежал на часок попроведовать нас. Словом, мы подружились, если не сказать большего.
И вот посещение детского дома стало для нас обычным явлением, в результате мы усыновили Коленьку. Быстро летит время – не успели оглянуться, а он уже окончил школу и довольно успешно. На семейном совете решили, что должен Коля продолжить моё дело. Как задумали – так и вышло, вдобавок – распределение в наше управление. Поначалу Николай жил с нами, а через год получил квартиру и обзавёлся  семьёй . Перетянул я его вторым пилотом к себе в экипаж, хотя раньше семейственность на работе не приветствовалась. Ну, а нам то что? Работаем весело, понимаем друг друга с полуслова.
Максимыч достал папироску, долго разминал её большими заскорузлыми пальцами, не проронив ни слова выкурил , задумчиво глядя в пол, а затем продолжил свой рассказ.
- Ничто не предвещало беды. Но вот однажды получили задание на транспортировку по воздуху металлоконструкций буровой. У нас в авиации за такелажные работы, размещение груза на воздушном судне отвечает прежде всего второй пилот. Видимо решил Николай побыстрее выполнить работу – прицепил на подвеску негабаритный груз. Понадеялся на авось, а ведь главное в нашем деле – точное соблюдение всех инструкций. Случилось непоправимое: при подъёме  груз непредсказуемо развернуло с трагическим исходом на земле. Конечно, за это происшествие должен понести наказание и командир в том числе. Но я, не раздумывая и даже не советуясь с женой, взял всю ответственность на себя. Подумал: зачем калечить только что начавшуюся молодую жизнь? Скажу прямо: несмотря на дальнейшие события, я до сих пор об этом нисколько не жалею. Долго разбирались с происшедшим разные комиссии. В результате – моё увольнение с формулировкой «преступная халатность» и тюремные нары на два года.
А сын отделался только выговором, и продолжал работать. Удивительно, но я почувствовал облегчение, когда на меня надели наручники и посадили в «воронок».
Тут рассказчик снова закурил и сосредоточенно стал расхаживать по комнате. По всему было видно, что он собирался прояснить секрет недосказанной несколько месяцев назад фразы.
- Случилось самое страшное – сын фактически отказался от отца. Мне в колонию не написал ни одного письма, да и с матерью прервал отношения. В чем причина такого отношения к нам? Об этом можно только догадываться. Видимо хотелось остаться незапятнанным в глазах людей. А перед совестью? Вышел я на свободу и переехали мы в этот поселок. В родном городе стыдно было встречаться с людьми, узнавшими мою историю. Здесь всё  в общем-то хорошо, только нахлынет порой тоска – хоть волком вой в этой глуши.
Я, как мог успокаивал Максимыча, а на следующий день улетел, но прощаясь с ним, никак не мог подумать, что вижу его в последний раз.
***
Пару недель спустя я снова прилетел в посёлок . Что-то тревожно ёкнуло  в моём сердце, когда я не увидел Максимыча при встрече рейса. А произошло вот что.
Однажды, когда уже ночь окутала посёлок, вдруг завыла сирена; она выла настойчиво и жутковато. Заметил Максимыч как заалели окна квартиры, задрожал в них отсвет пожара. Скоро оделся, сунул ноги в сапоги и бегом к зареву. Горели постройки во дворе одинокой женщины. Народу собралось много, но в основном люди стояли в бестолковой толпе и возмущались отсутствием пожарного расчёта . Бросился Максимыч в клубы дыма начавшего гореть дома и через минуту ползком вытащил из него женщину, а та запричитала по оставшейся в горящей стайке скотине. И опять кинулся он на помощь, но не успел – пылающая крыша обрушилась на него…
Вот и вся моя грустная история.
Задумался я: ведь скорее человек создаст «вечный двигатель», решит «квадратуру круга», чем разгадает тайну человеческой души, а она порой подчинена закону «набата» - концентрации всех нравственных сил для помощи терпящим бедствие.