Граф. глава 1. Создать себя вновь

                Посвящаю Яну, которого, быть может, уже нет  в живых.







                “Фальтер, скажите мне вашу тайну”.
                В. Набоков



                “Созданные мною миры, я называю психической реальностью”.
                Мона Даль



Как, упав ничком на камни, создать себя вновь? Как исцелить больную душу? Я все больше задыхаюсь. Мне кажется, чем беспокойнее я ищу истину, тем, со все большей гримасой, откровенной насмешкой она ускользает от меня. Смогу ли я последовать за ней, достанет ли мужества за ней последовать, рискуя забыть дорогу домой? И в чем состоит этот поиск? У каждого своя истина.

Ты, ты, Граф, от сотворения мира и вовеки. Ты во мне распят, как и я в тебе распята. Неврозы, навязчивые состояния, истерия, депрессия, фобии. Вот, что ты - фобии. Но, ни в чем не виню, ибо в самой любви притаилась ненависть.

Мой каждый час, каждая ночь - утрата тебя в себе. Утрата - знаешь, что это, Граф? Но это неважно. Важно, что ты был, что сублимировал мои мысли, что сам хотел выразить мне себя. Ты, от сотворения вовеки и веки. Что еще добавлю к этому?

Мне одиноко на планете людей, на планете, стиснутой болью и неверием, где надо мной нависает и готов обрушиться какой-то ужас, а, меж тем, я так хрупка. После того, чему я училась, я исторгнута из мира людей, как Лот из Содома. И вот что удивительно: я будто поражена незримым страхом, отчуждением от жизни на этой звериной планете, вскормившей меня, на планете людей. Но возможно ли безвыходное одиночество? Не знаю, право. Веруя, я не смею отчаиваться, ибо отчаяние есть ересь, это - путь в никуда. Поэтому, говоря об одиночестве, я говорю о духовном оскудении толпы, единицей которой не желаю быть. Противоречия, которые варит мое сердце, не есть конечный результат, они суть составляющие истины, которую по благодати мне дано будет приоткрыть, заглянуть за бархатную завесу молчания ночи... если только опять не проскочу мимо...

Почему, отыскав в человечьем потоке тебя, в тебе же стала искать себя самое? Незримая плотность бытия - вот то, что не позволит быть рядом, мой Граф, солнечный аристократ, лжец. Ведь знаем оба: в фантастических, бесподобных глубинах откроются новые источники, чтобы питать меня, я снова начну свое восхождение.

Каждое творение раскрывается, как книга, дает свои откровения. Например, лес. Лес, весь одно дуновение в неосязаемых пятнах полутеней, в буре солнца, желтизны цветов, бабочек, ныряющих от глаза за филигрань луча; облака и тяжесть черемух в голове. Этот лес погружает меня в стволистую мглу, как в некое чистилище, где земля пахнет землей, где, я знаю, внезапно поднимается озеро с его картинами и зыбью, с его ветром и пунктиром чайки в живом блеске: скользит, чокается с миражем, скользит. И я распадаюсь и парю в дуновении счастья, дура, лишь мгновение, а потом тяжко и неизбежно композиционным центром этой красы делаю воспоминание о тебе. Пора признать, друг мой, что космос, созданный нами, убог до крайности, ибо мы не созидаем, мы - разрушители, мы оба больны. И если ты сейчас умираешь в своей грязной комнате, прости меня за это.

Кто ты, почему твоя душа так непрозрачна, поступки нелогичны, и сам ты - моя галлюцинация? Какие источники питают тебя? Что это с природой, в насмешку ли надо мной она так расстаралась, создавая тебя, твое лицо, столь совершенное, трагически прекрасное, что я с первого часа уверовала, будто столь светлый лик мог быть у Ангела, что предстоял пред Престолом Божьим, ходил средь огнистых камней. О, ясный Люцифер, сын зари, преклоняюсь... Зачем сейчас, когда новое лето нацеливает в нас бивни, ты отсутствуешь, бродишь по своей планете, сумрачной и печальной, печальней, чем само сердце Африки, не помнишь обо мне, и возвращаешься в яростный человеческий мир ненадолго, превозмогая боль? Помнишь туманы прошлого лета?

Эти туманы, эти мягкие гуттаперчевые нагромождения химер, которые нависали над нашими домами как мокрые одеяла. Узоры спутанных ветвей черной рябины в низине у самой речки, уже подкрашенные солнцем неаполитанской желтой масти; повизгивание моей восторженной овчарки, которая тает в мглистой мякоти, как сахар. У самых ног - первые блики росы. Я, пробитая насквозь хрустальными стрелами воздуха, стою посреди июльского чуда как пьяная, вся, от края до края, в предчувствии тебя.

Солнце крадется к восточным окнам твоего дома, развешивает на фасаде сочные треугольники; в зернистом сумраке комнаты кладет на пол охристые параллелограммы, в комнате, где, я знаю, на цыпочках ходит твой довольно неопрятный отец алкоголик, где ты спишь. Тени на лице, прядь волос, прилипшая к светлому лбу, подрагивание артерии под тонкой кожей... Опасные фантазии, Юлия, психопатические комбинации, уймись. Если бы я только знала, к чему готовить свое сердце... Видишь ли, вчера - это было вчера - я уловила... от него чуть пахнет морем.