Счастливые мысли

Когда же это было? В 1999-м или 2000-м? Наверное, все-таки в 2000-м. Так сразу и не вспомнишь. Столько времени прошло. На дворе лето. Хмурое северное солнце дарит нам скупые лучи ультрафиолета, которые скорее светят, чем греют. Я в желто-черной ветровке из какого-то шуршащего материала с большим логотипом Nike на спине. Сейчас бы такую уже не надел, не стильно. Но тогда я не думал об одежде. Зачем? Глупо же. На мне старые джинсы Cardinal. Хорошо помню их. В таких ходила половина моих одноклассников, только у них были синие или черные с грубой желтой строчкой, а у меня кофейного цвета — единственные в городе. К тому лету они уже изрядно порвались, а я в силу твердого внутреннего убеждения решил их не зашивать, добавил пару нашивок, подрисовал название любимой рок-группы и так носил. Родители не возражали. Тебе нравилось.

Мы на крыше того самого дома на окраине. Девятиэтажка. С одной стороны лес с его могучими соснами, берег чистого озера. С другой — наш маленький северный город. А я ведь так и не вернулся туда с тех пор. Да, это точно был 2000 год. Лето. Июль или август. Наша прощальная фотосессия. Я одолжил пленочную мыльницу, которая снимала просто ужасно, никаких тебе ISO 3200 и 15-и миллионов пикселей. Мы стали шататься по городу и позировать друг другу. Но на этой фотографии мы вместе, нас снимает твоя толстая подруга, которая мне никогда не нравилась. Мы стоим на крыше этой девятиэтажки, я держу тебя на руках, ветер раздувает мои кудри. Я счастлив и печален одновременно. Ведь нам осталось  быть вместе всего пару недель, а может и дней. И мы оба знаем об этом. Да, это точно был август, август 2000 года — месяц, когда моя жизнь разделилась на две части. Все пошло иначе, чем я себе представлял. Теперь ты в Париже, замужем за марокканцем, а у меня дети. Уже тогда на крыше в наших глазах отражалось приближение скорой разлуки. Это и сейчас хорошо видно, пусть и фото не лучшего качества.

А ты чертовски красива! Прямые серые волосы, тонкие губы, ямочки на щеках, большие, поэт сказал бы «бездонные», глаза. Сложно подобрать нужные слова, но я и не собираюсь. Это же не письмо. Я перестал писать тебе лет 10 назад. Когда появилась электронная почта, вдруг, оказалось, что письма потеряли смысл. Мы перестали слать друг другу тугие, широкие конверты, а новый жанр так и не освоили. По «мылу» было уже не так романтично. Бумагу можно облить духами, вложить в конверт какую-нибудь ерундовину, которая что-нибудь значит, тысячу раз признаться в любви разными почерками, подрисовать сердечки со стрелочками, в конце концов. Я помню твое последнее письмо, как всегда проникновенное. Ты просила не жалеть о прошлом, писала, что я в твоем сердце навечно. Мне было скверно его читать. Я почувствовал себя стариком, который только и может, что вспоминать былое, цепляясь за моменты жизни, которые уже не вернуть. Тогда я решил отпустить тебя. Мы больше не переписывались. И, конечно же, е-мейл тут ни при чем. Но мне все еще скверно, ведь я смотрю на это фото, хотя прошло уже столько лет.

Но тогда мы не думали об этом, нам было некогда. Время стремительно наматывало круги, а нам нужно было еще столько сказать друг другу, столько почувствовать. В те редкие моменты, когда мы были не вместе, я записывал тебе послания на аудиокассету, ты делала тоже самое, потом мы обменивались ими, а едва расставшись, включали плееры и слушали наши исповеди, дослушивали до конца и снова записывали ответы. У меня еще сохранилась одна такая 45-минутная кассета, ты дала мне ее в поезд, просила не слушать какое-то время, остыть. Теперь вот и послушать негде, кассетники ушли в прошлое вместе с этой прощальной 45-минуткой. Но я помню каждое слово на ней, ведь я слушал ее сотни раз, эту проклятую кассету, слушал и плакал. Не так-то просто в этом признаться даже спустя столько лет.
В тот день мы поднимались на крышу, чтобы в последний раз вместе понаблюдать за закатом. Я взял тебя на руки, твоя толстая подруга щелкнула затвором фотоаппарата словно курком револьвера, и наша любовь застыла на этом фото в предсмертной улыбке.

А как хорошо все начиналось. Я влюбился в тебя, когда мне было 10, в том самом автобусе, который через заснеженные сопки вез нас в областной центр. Я сидел на последнем ряду и пялился тебе в спину. Ты изредка поворачивалась, каждый раз я готов был схватиться за сердце, голова переставала соображать, дышать было нечем, как и сейчас, когда я вспоминаю об этом. Ты украдкой смотрела на меня, а я, наверное, выглядел очень глупо, делая вид, что не обращаю внимания, иначе просто не мог, но уже тогда я знал, что по уши влюблен. Такое было со мной впервые. Нет, правильнее будет сказать, такого со мной больше не было. Никогда. Мы ехали часа четыре, и все это время я мечтал о том, что когда-нибудь поцелую тебя.

Я смог осуществить свою мечту только спустя пять лет. Я, наконец, осмелился взять у тебя телефон, дрожащими руками набрал номер. Ты ответила. Мы общались так раза три или четыре. Всегда подолгу. Потом договорились о встрече, в горожах, где-то на окраине. Мороз стоял такой, что трое штанов не спасали, ноги дрожали, пальцы немели. Я, как всегда, говорил много глупостей, пытался казаться умнее, чем я есть, философствовал. Ты смотрела на звезды. Я подошел и поцеловал тебя, выглядело все как в кино. Холода уже не чувствовалось, я продолжал говорить глупости, а ты молчала, потом мы снова поцеловались.

И вот мы стоим на этой крыше. На тебе черные джинсы, тоже рваные. Ты немного стесняешься, ведь дырка здоровенная и прямо на попе. Когда я взял тебя на руки, штанина чуть не разошлась пополам. Ты смутилась, я улыбнулся. О чем же мы тогда говорили?  Наверное, мы обещали не оглядываться назад, жить дальше. У тебя получилось. А у меня? Я уехал за две тысячи километров, поменял мировоззрение и друзей, женился... Но почему же я в тайне храню это фото? Давно пора сжечь его к чертям и забыть про тебя, про ту юношескую любовь, которая априори была обречена. Но нет же. Вместо этого я думаю, как однажды буду в Париже и, может быть, увижу тебя случайно где-нибудь в галерее или парке, как подойду и мы выпьем вместе чаю, так и хочется добавить: по-стариковски. Я знаю, что это бред, что фантазия рисует в моем воображении нелепые картины будущего, которые на самом деле всего лишь слепок из моего прошлого, да и его я сам себе выдумал. Тебя, такой, какой я тебя представляю теперь в своем воображении, не существует и никогда не существовало. Но это знание не освобождает меня от душевных терзаний. Да, мы были вместе, наши отношения были яркими и скоротечными, но все закончилось тогда на крыше с щелчком затвора. Для тебя. Но не для меня. Надо успокоиться, эмоции перехлестывают. Так всегда со мной.

А разве можно было не уезжать? Ведь я был еще подросток. Родители решили, мне оставалось подчиниться. Так я оказался за две тысячи километров. Нас разлучили. Если бы я сделал тогда тебе предложение, ты бы посмотрела на меня как на сумасшедшего. Тебе же было всего 15! Точно бы не согласилась. Но я и не попробовал. Вместо этого я пообещал свозить тебя в Нью-Йорк когда-нибудь в будущем. Сейчас уже не помню, почему именно туда. Свое обещание я не сдержал. Сейчас кажется, что две тысячи километров – это сущий пустяк, ведь есть социальные сети, скайп и прочие средства коммуникации. Но у нас были тугие конверты, набитые символическими ерундовинами, которые так и не спасли наши отношения. Уже через месяц после моего отъезда ты стала встречаться с другим. Я знал, что так будет, но все равно расстроился.

Когда на крыше твоя подруга, наконец, оставила нас вдвоем, я говорил какие-то важные слова. Что-то про счастливые мысли, которые всегда нужно держать при себе, каким бы местом жизнь не повернулась. Я не мастер искрометных афоризмов, даже этот, на мой взгляд, довольно посредственный, позаимствовал у одного популярного писателя. Но тебе нравилось, когда я так говорил. Это было очень важно для нас обоих, не терять счастливые мысли, иначе все могло бы кончиться не лучшим образом, девятиэтажка все-таки. Но что это за мысли? Глядя на эту фотографию, я понимаю, что это ощущение чего-то действительно важного. Тогда на крыше это было только предчувствие. Но и сейчас это не просто ностальгия.

А может еще не все потеряно? Нет-нет-нет, я точно знаю, что давно уже не люблю тебя, отчего же я снова и снова переживаю это прощание так, будто оно случилось только вчера? Глупо это и по-детски. Но я опять достаю это фото, становится немного грустно, но на душе все равно теплее от всех этих воспоминаний. И совершенно неважно, что все пошло иначе. Пусть ты в Париже и замужем за марокканцем, а у меня дети. У каждого свои счастливые мысли. И тогда, и сейчас.