Дороги в никуда. История первая

Посвящается Рите-Эйендж
ДОРОГИ в НИКУДА

История первая.
РЕПЕРНЫЕ ТОЧКИ…
В геометрии, топологии и близких разделах математики точкой называют абстрактный объект в пространстве, не имеющий ни объёма, ни площади, ни длины, ни каких-либо других измеримых характеристик.
Репер — действительная или условная точка на местности, используемая для пристрелки артиллерийских орудий.
Русское название произошло от фр. repеre – метка, значок, зарубка.
Википедия.

Упругий и сильный, напоенный солью и влагой близкого морского побережья, ветер шумел в кронах аккуратно постриженных кипарисов и растрепанных платанов, тревожил благоухающие бутоны роз, пытался согнуть живую изгородь, за которой невнятными тенями в напряженном ожидании притаилось несколько человек.
Разыгравшись, ветер глушил едва доносящиеся до одинокой виллы у берега моря звуки ночной жизни большого города, резкие крики вечных чаек, будто набросив на них плотное невидимое покрывало. Но заглушить отчетливый нервный стук каблучков по граниту ветер не смог.
Шор насторожился. Из дома никто не должен был выходить – вечеринка в разгаре, но тем не менее – по пологой широкой лестнице, ведущей от дверей виллы и украшенной ажурными стойками желтоватых блеклых фонарей, быстрыми шагами спускалась высокая, красивая мулатка в розовом, воздушном платье с открытой спиной и разрезом до середины бедра, в котором то и дело мелькали крепкие, красивые ноги девушки.
«Что-то у них между собой случилось, поссорилась с кем-то», – подумал Шор, услышав высказанные вполголоса, едва различимые за шумом ветра ругательства, которые, скорее, подошли бы пьяному портовому грузчику, а не эффектной молодой женщине, уходящей с великосветской вечеринки.
Мулатка сбежала по лестнице на большой заасфальтированный пятачок перед домом, на котором сейчас располагались всего два автомобиля: роскошный «Майбах», в полумраке ночи сияющий лак и хромом, и маленький, скромный «жук»-фольксваген. Видимо, они не поместили в хозяйском гараже… или их владельцы прибыли слишком поздно, и машины просто не успели переставить…
К удивлению Шора мулатка подошла вовсе не к автомобилям, а притаившемуся в тени живой изгороди, окружавшей стоянку, мощному мотоциклу. «Такая леди и – на харлее, – покачал едва заметно головой Шор. – Да еще – в вечернем платье… просто сюр».
Продолжая удивлять притаившихся в засаде, мулатка лихо оседлала байк, не заботясь о приличиях и откровенно продемонстрировав невидимым для нее наблюдателям полное отсутствие нижнего белья под платьем. Поворот ключа – и грозный рык мотоцикла дал понять ветру, кто хозяин над звуками в этой ночи.
«Минус один», – решил про себя Шор. От такого рода спортивных девушек, умеющих выражаться, как биндюжники, можно было ожидать всего – и то, что она завизжит и упадет в обморок при виде вооруженных людей, и то, что подхватит из микроскопической сумочки дамский браунинг и начнет стрелять… впрочем, никакой сумочки при мулатке не было, видимо, она оставила в доме этот легендарный аксессуар.
Лихо, совсем по-мужски, рванув с места, девушка положила машину в крутой разворот и через пару секунд исчезла из поля зрения, оставив после себя на стоянке быстро развеянные ветром клубы сизого дыма и трескучий звук движка.
А через мгновение старший, повинуясь понятным только ему сигналам из верхних окон двухэтажной виллы, легонько тронул за плечо Шора: «Пошли…»
Первый этаж с огромными, во все стены, стеклянными окнами был оформлен под зимний сад с пальмами, виноградной лозой, кустами роз,декоративными маленькими скамеечками, узкими столиками и широкой барной стойкой, за которой отражались в зеркалах многочисленные бутылки виски, коньяка, бренди, джина,вина, казалось, всех времен и народов. Приглушенное, матовое освещение скрадывало размеры зала и без того разделенного на части стволами деревьев. Откуда-то издалека лилась ненавязчивая джазовая музыка, абсолютно не мешающая разговаривать многочисленным посетителям: мужчинам во фраках и смокингах, женщинам в вечерних длинных платьях… впрочем, были и исключения в виде молодого человека в обтрепанных джинсах и легком свитере с заплатами на локтях.
Непринужденные разговоры, легкий звонкий женский смех, веселые улыбки и саркастические гримаски исчезли, будто смытые цунами, едва лишь в зале возникли те, кто терпеливо ожидал своего часа за живой изгородью вокруг стоянки.
Шагнувший ближе к барной стойке Шор без слов и предупреждений поднял ствол маузера, подхватывая левой ладонью двадцатизарядный магазин и плавно выбрал спуск…
Замершие от неожиданного появления в зале странной фигуры в черной кожанке с огромным пистолетом в руках «сильные града сего» ни на мгновение не запаниковали, кажется, даже не испугались, успев лишь отметить, что среди приглашенных явно не могло быть такого человека…
…Шор привычно бил короткими очередями, «отрубая» по три патрона, стараясь не столько целиться в конкретные фигуры, вдруг заметавшиеся между стволами пальм и розовыми кустами, сколько заполнить пулями возможно большее пространство зала… чуть позади и левее, от самого входа, помогая ему, взахлеб стрекотал «хеклер и кох» кого-то из местных… за спиной невесомыми тенями проскальзывали к лестнице на второй этаж остальные члены группы…
Чуть позже Шор «потерял равновесие», как сам называл такое состояние. Он видел, как расцветают красные пятна на белоснежных манишках, как валится, не успев выхватить оружие кто-то из охраны, одетый, подобно гостям, во фрак… как падает на розовый куст немолодая, но эффектная дама, задетая совсем не его пулями, как исчезает за барной стойкой молоденький бармен и его напарница, надеясь отсидеться за толстыми дубовыми досками… как встает, сложив руки на груди и презрительно глядя на стреляющих высокий скуластый мужчина с коротким седым «ежиком» и пронзительными голубоватыми глазами… в какой-то момент Шору показалось, что плотно прижатые к черепу уши скуластого начали расти, удлиняться и заостряться… И только пробившие его грудь три пули из маузера остановили этот мистический процесс…
…а потом с заляпанного кровью, вином и коньяком, покрытого кое-где осколками хрусталя пола вдруг начала подниматься, материализовавшись из ниоткуда, смутная фигура в просторном черном балахоне с глубоким капюшоном, не позволяющим разглядеть под ним лица… да и было ли там лицо?..
Последнее, что успел заметить Шор, был серебристый отблеск с широкого лезвия, возникшего рядом с этой странной фигурой…
…кровавый туман клочьями наползал, закрывал глаза, не позволял видеть происходящее, но это было уже не важно… провал…

– Братишка, чего с тобой?
Грубоватый, но задорный голос вернул Шора к действительности… или не к действительности?
Вместо застекленного зимнего сада приморской виллы, мужчин во фраках, запахов благородного виски, коньяка и изысканных вин, перемешанных с вонью сгоревшего пороха, на Шора пахнуло крепкой махоркой, давно нестиранными портянками, луком, салом, подгоревшим хлебом и немытыми телами… где-то, на самой окраине обоняния улавливался еще специфический запах сгоревшего каменного угля.
Над Шором, присевшим в расслабленной позе у грязной стены, склонился невысокий, крепкий матрос… Что? Какой матрос? Откуда?
Кровавая пелена клочками уходила из глаз.
Паренек в черном бушлате с давно не чищенными латунными пуговицами с потерявшимся от грязи гербом, улыбаясь, протянул Шору открытую ладонь, но тут же, будто спохватившись, хлопнул по плечу.
– На тифозного не похож, да и «испанка» сюда не добрала покуда, – деловито отметил матрос, разглядывая полусидящего, полулежащего человека. – Контуженный, что ли? Эх, братишка! Как звать-то тебя?
– Ш..о..р… – с трудом смог выдавить пересохшим горлом свое имя стрелок.
– Жора? – не понял матрос. – Хорошее имя, Жора. Ну, вставай, давай. Тут, вишь, не жарко, да и грязь кругом, одно слово – вокзал.
Шор приподнялся, с удивлением ощущая свежесть и упругость в только что дряблых «кисельных» мышцах. Еще раз огляделся. Точно – вокзал, вернее, зал ожидания из старинных фильмов про Гражданскую войну, заполненный разномастно одетыми людьми: в армяках, шинелях, потрепанных драповых пальто, овчинных полушубках… все они непрерывно курили, громко разговаривали и смеялись, пили мутный самогон из грязноватых стаканов и жестяных кружек, закусывали луком и хлебом, то и дело отходили к дальней стене, облегчаясь по-маленькому.
А неподалеку, рассредоточившись маленькими по два-три человека группами, отличаясь от разномастной толпы ждущих поезда, как коршуны от обитателей птичьего двора, толпились матросы в черных бушлатах и шинелях с громоздкими трехлинейками, короткими федоровскими автоматами под «арисаковский» патрон, с непривычными рукоятками перед магазином, германскими парабеллумами и наганами, заткнутыми за широкие ремни.
– Хорошая у тебя машинка, – продолжил разговор матрос, кивнув на маузер, который Шор продолжал сжимать в правой руке. – У нас таких всего парочка на весь отряд, да и те…
Парень бесцеремонно приподнял чужую руку с оружием, внимательно разглядывая пистолет.
– …здоровенный какой магазин-то, – отметил он.
– Тебя-то самого как звать? – наконец смог прочистить горло и внятно спросить Шор.
– Василий я, из зареченских, во флоте уже, почитай, третий год, – ответил матрос. – Ну, пойдем, что ли? С народом познакомишься. Вижу – что наш ты человек, раз с такой машинкой…
Перекрещенный в Жору кивнул. В самом деле, не объяснять же матросу, что такие маузеры – с отъемными магазинами, автоматической стрельбой – появятся здесь еще лет через двадцать.
– Добро пожаловать в Отдельный отряд революционных анархистов «Сокол»!
Один из стоявших в отдалении матросов шагнул навстречу, ловко перехватил протянутую Шором руку и глянул на ладонь.
– Наш! – констатировал анархист. – Командир отряда Винт. Антон. Из фабричных, городской.
Ладони автомеханика и шофера с коротко постриженными ногтями, конечно же, ничем не напоминали холеные буржуйские руки, да тут еще полуночная засада во дворе виллы, грязь с земли и живой изгороди, пистолетная смазка и пороховая гарь…
Шору захотелось закрыть глаза и – вернуться в действительность. Услышать стоны и хрипы, отчаянные крики очутившихся в чужой шкуре «сильных града сего», звон разбитого хрусталя, глухой цокот рассыпающихся по полу отстрелянных гильз, короткие выкрики координирующих команд.
Заглушая вокзальное многоголосье, сперва тоненько взвизгнул, а следом басовито, сильно заревел гудок паровоза. Толпа сидящих на мешках и чемоданах всколыхнулась, подхватываясь, плеснулась к узким, но многочисленным дверям, ведущим на платформы.
Но Винт, прихватив за рукав Шора, кивком головы показал на боковой выход, мол, нам туда. И весь анархистский отряд дружно последовал за своим командиром, чтобы буквально через четверть часа блуждания по станционным закоулкам, запасным путям, лабиринтам старинных, давно закрытых пустых пакгаузов, среди которых еще сильнее, явственнее ощущался непривычный запах горящего угля, очутиться в теплушке, прицепленной среди прочих к двум паровозам анархистского эшелона.
Матросы шумно и весело, порой заглушая перестук вагонных колес, устраивались на широких нарах, толклись возле маленькой «буржуйки», в которой тут же запылал веселый огонь. Все еще ошеломленный вихрем событий Шор присел у стены возле самых дверей, закрыл глаза.
Где-то в дальнем углу вагона всхлипнула перебором гармошка…
Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек, —
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила:
Мол, оставайся ка ты у меня на ночлег…
«Чужая песня чужого мира, как она смогла попасть сюда… ей здесь совсем не место…» – успел подумать Шор, то ли засыпая, то ли теряя сознание. А неизвестный матрос, ничего не зная о мыслях механика, негромко выводил хрипловатым насмешливым баритоном:
И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:
Баба как баба, и что ее ради радеть?! —
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту и другую раздеть.
Сквозь веки мелькнула, наливаясь кровавым оттенком, мутная, туманная пелена… и темные, обшитые деревянными панелями в рост человека стены узкого коридора подсобки, ведущего мимо кладовых и кухни из зимнего сада приморской виллы на улицу – в напряженную темноту ночного города…

Шор втиснулся рядом с водителем в тесный салончик микролитражки неприметного темно-лилового цвета, почти невидимой в городской ночи, если двигаться с выключенными габаритными огнями. Сидящий за рулем напарник – невысокий и коренастый, удивительно широкий в плечах, почти квадратный, коротконогий, сильный, как деревенский кузнец, заслуженно носивший прозвище Гном – хмуро покосился на товарища и буркнул: «Вот, спрашивается, на кой ты влез во все это дело?..»
Вопрос звучал риторически, и Шор даже не подумал сперва отвечать на него. В тесноте салончика, с кряхтением и вздохами, он принялся стаскивать с себя кожанку, стараясь при этом не задеть локтем напарника, уже ведущего автомобильчик по пустынным плохо освещенным переулкам. Одновременно Шор пытался удержать сжатыми коленями тяжелый маузер, что вовсе не способствовало быстрому избавлению от куртки и скрывавшегося под ней легкого бронежилета. Конечно, пистолет можно было бросить на пол или пристроить на переднюю панель, в конце концов, уложить на колени того же Гнома, но Шор держался за оружие с нелепостью цепляющегося за соломинку утопающего. Почему-то казалось – стоит только расстаться со своим реликтом, как окружающий мир преподнесет неприятный, а может быть, и последний в этой жизни сюрприз.
Забросив на заднее сидении куртку, а следом за ней и броник, Шор поудобнее перехватил рукоятку пистолета, вздохнул с облегчением и решился все-таки ответить на вопрос напарника, о котором Гном, внимательно вглядывающийся в силуэты окружающих мрачных домов, пожалуй, уже и забыл.
– Мне за участие патроны обещали. Родные, не самопал.
– Пообещали, – проворчал Гном, ловко вписываясь в едва различимый в темноте узкий переулок. – Откуда здесь германские патроны начала двадцатого?
– Не знаю, – отмахнулся от привычного недовольства напарника Шор. – У нас винтовочные конца девятнадцатого до сих пор в ходу, может, и здесь старые пистолетные употребляют…
– Все равно не стоило…
Гном любил оставлять за собой последнее слово.
– Из десяти тонн вакцины, что мы привезли, в город попала бы, хорошо, если десятая часть, – все-таки возразил Шор, отлично зная, что напарник не хуже него понимает ситуацию. – Эти… – кивнув куда-то через плечо, за спину, где осталась приморская вилла, кровь и десятки трупов, – эти ни за что не отдали бы лекарство всем. Да еще ухитрились бы до предела набить мошну на человеческом горе.
– Правдолюб ты наш, – огрызнулся Гном. – Случись чего не так, вез я сейчас бездыханное тело… да и то – если б до него добрался в той кутерьме.
– Будто я на каждом Репере такое себе позволяю, – словно оправдываясь, пояснил Шор. – Отвел разок душу, теперь…
Он не успел закончить фразу, как что-то болезненное, черно-красное будто стегнуло по глаза, на доли секунды лишая зрения, слуха, осязания… «Стой!» – успел прошипеть невнятным голосом Шор, и автомобильчик, и без того неторопливо пробирающийся по узкому извилистому переулку, резко остановился, едва высунув короткий нос-капот на неплохо освещенный перекресток.
Слева, в десятке шагов, улицу перегораживал четкий и напряженный до крайности строй местных полицейских из спецотряда: черные комбинезоны на рослых, мощных парнях, тяжелые бронежилеты, наколенники и налокотники, сферические глухие шлемы с зеркальными забралами, выглядевшие игрушечными в могучих руках пистолеты-пулеметы… позади строя Шор приметил парочку с толстоствольными гранатометами под газовый заряд. В тусклом сиянии далеких сиреневых фонарей полицейские отряда по борьбе с беспорядками выглядели инопланетянами из какого-нибудь фантастического фильма – непонятные, угрожающие, хищные.
А напротив – в полусотне шагов через перекресток – выстроился еще более невероятный отряд. На длинных четырехгранных штыках винтовок поблескивали отраженные огоньки, даже сквозь стекло в тесном салончике микролитражки послышался жутковатый лязг затворов. Одетая в серые помятые шинели без погон, в стоптанные грязные сапоги и нелепые картузы защитного цвета солдатская масса колыхнулась, прилаживая поудобнее к плечам приклады старинных трехлинеек. Стоящий чуть позади, в паре шагов от второй шеренги, перегораживающей улочку, командир с наганом в руке и коротким карабином на спиной, хищно вглядывался в противостоящий им строй полицейских. И по его усталому, но уверенному, спокойному лицу Шор понял – бойня вот-вот начнется, и никакие силы ни в этом, ни в иных мирах не способны её остановить.
«Назад…» – хотел, было, посоветовать он напарнику, одновременно сдвигая большим пальцем предохранитель пистолета на автоматический огонь и вкладывая магазин в ладонь левой руки, но Гном, пользуясь темнотой, своевременным предупреждением Шора и полным вниманием противников друг к другу, уже осторожно, будто на цыпочках, крадучись, сдавал оставшийся незамеченным автомобильчик назад, отчаянно выкручивая баранку, чтобы свернуть в ближайший проходной двор.
… – Откуда они здесь взялись? – только через минуту, вырулив в очередной узкий проулок, поинтересовался Гном, напряженно вглядываясь в вывески с адресами и номерами домов.
– Не ладно что-то в Датском королевстве, – покачал головой Шор.
– Ты это… образованность свою девкам показывать будешь, – выговорил напарнику Гном. – Сам-то что думаешь?
– Пятый на три реперные точки случай, – отозвался Шор. – Где-то что-то идет наперекосяк, вот и получаются такие… заносы…
– Грамотный, уважаю, – съязвил Гном. – Вот только – где же пятый? Четыре, считая и этот, помню, а насчет пятого…
– Газету ты забыл, – устало вздохнул Шор, красно-черный туман в глазах вытягивал силы почище лесоповала. – Ну, в которой яблоки старушка на трассе продавала…
– И что в той газете?
– А там – сводки с германского фронта… девятьсот четырнадцатый год, а бумага, краска – будто только-только из типографии…
Вопреки своей привычке, Гном отвечать не стал, задумавшись о чем-то.
Неладное творится на Трассе стало давно, но не в таких масштабах, как увиденное несколько минут назад противостояние, и не так часто, но с недавнего времени вполне можно было, отъехав десяток километров от города и не миновав еще реперной точки, столкнуться с мирно пощипывающим листву с березок мамонтом… или выпучившим от удивления глаза крестьянином в худом армяке, изношенных лаптях и невнятном колпаке…
– Кажется, тебя не в ту сторону тянет, – минут через пять заметил Шор, равнодушно провожая взглядом огромный доходный дом с кое-где освещенными окнами, объезжая который, напарник, наконец-то, смог хоть чуток разогнать автомобильчик.
– Направление выдерживаю, – огрызнулся Гном. – Тут сам черт ногу сломит, понастроили этих переулков вкривь и вкось…
Будто жук, ползущий по затемненному лабиринту, машина неожиданно вырвалась из тесного городского пространства под сильные фонари выносной магистрали, пустынной в это время суток, и со вздохом облегчения Гном вдавил в пол педаль газа… До цели оставалось совсем немного.

Постоялый двор «Инь-Янь» – он же кафе, таверна, придорожный ресторан с маленькой гостиницей «для своих» – держали сестры-близнецы, похожие друг на друга, как две капли воды. Даже маленький шрамик на левой половинке носа был у них идентичным. Высокие, гибкие и сильные, широкоскулые и голубоглазые, они различались только цветом волос, крупными кольцами ниспадающих на крепкие плечи. Даша – медовая блондинка, Маша – иссиня-черная, будто цыганка. Злые языки среди дальнобойщиков поговаривали, что никакие они не люди, а биороботы, не может, де, природа создать такого сходства, и только ходившие иной раз за пятнадцатый Репер, посмеивались – они-то на андроидов насмотрелись.
Сестры были посвященными и не просто кормили-поили водителей – несмотря на китайское название, кухня в «Инь-Янь» была вполне европейской, останавливающихся на пару-тройку часов передохнуть, но и присматривали за машинами, помогали с мелким ремонтом, а при необходимости договаривались и о капитальном, устраивая задержавшихся на дни и недели в маленькой гостинице, разместившейся под одной крышей с кафе. Особых удобств уровня пятизвездочных отелей никто из проезжающих не ждал, но отдохнуть на нормальной кровати, поесть почти домашних обедов, выпить от души, погонять биллиардные шары, принять ванну или постоять под душем – разве этого мало? И даже привести случайную подружку в такой номер было вовсе не стыдно.
Зарулив на самый краешек маленькой стоянки перед входом на постоялый двор, Гном, выбираясь из непривычного маленького салончика, строго, нарочито сделав командирское лицо, предупредил напарника:
– Вещи не забываем! Машинку сейчас заберут, я её ненадолго взял…
Хмыкнувший в ответ Шор, заткнув маузер за ремень на спине – неудобно жутко, но пару минут можно потерпеть – подхватил под мышку бронежилет, а куртку повесил на другое плечо. И едва они отошли на пару шагов, как из ночной мглы буквально материализовался бледный, взволнованный юноша, кинувшийся к микролитражке, будто влюбленный к объекту своей страсти. Гном укоризненно покачал головой, на его лице напарник прочитал: «Ведь обещал же, что без царапинки верну… когда это я своего слова не держал? Под бой или прорыв какой – такую бы игрушку и просить не стал».
У порога, под небольшим навесок крылечка, гостей встречала Даша. Высокая, статная, одетая в простенькие джинсы и завязанную узлом на животе клетчатую рубашку с высоко засученными рукавами, она была, пожалуй, повыше ростом самого Шора, не говоря уж о его напарнике, над которым девушка возвышалась на целую голову. Роскошные светлые волосы девушка прихватила сзади резинкой в небольшой хвостик. Редкий случай для хозяек, обычно они никому из проезжих не отдавали предпочтения, но нынче сестры были в курсе, на какую авантюру подписался Шор, и переживали за благополучный для него исход не меньше, чем за жителей своего города, здоровье которых оказалось под угрозой не только из-за эпидемии, но и из-за жадности и безжалостности неких местных воротил.
Не задавая лишних вопросов, хозяйка открыла перед гостями дверь, и напарники шагнули из ночной тьмы приморского города в освещенный общий зал кафе.
Здесь, несмотря на позднюю ночь, было шумно и светло, но ни разноголосый говор сидящих за столиками водителей и механиков, припозднившихся случайных гостей, ни яркий свет, слегка приглушенный клубами табачного дыма, не раздражали, а создавали какой-то причудливый, странный уют. Местных жителей в зале не было, страх перед вступающей в свои права эпидемией заставил избегать людных мест и самых отважных – кому захочется, покрывшись бесчисленными язвами, выхаркивать с кровью гниющие легкие?
Без слов проведя гостей подальше от любопытных глаз, почти к самой стене у дальнего края барной стойки, и дождавшись, пока Шор сбросит на лавку у стены броник и куртку, а пистолет выложит на стол, Даша спросила:
– Поесть или просто посидите?
– Принеси ружейную смазку, – попросил Шор, усаживаясь поудобнее – после тесного салончика автомобиля простой деревянный стул казался изыском, на нем можно было расслабиться, развалиться по-барски, не рискуя при этом пихнуть напарника локтем в бок. – И водки мне…
– Нам с рассветом выезжать, – напомнил Гном. – Итак ночь не спали.
– Не в запой же я собрался, – пожав плечами, пообещал Шор. – Чуток взбодриться надо.
– Ну, взбодрись, – кивнул напарник. – А я вот жрать хочу, после всех этих бдений. Ладно?
Даша кивнула и отошла от столика.
Шор сдвинул на край пистолет, потянулся к куртке, достал из кармана твердую черно-зеленую коробку душистых папирос и коробок простеньких спичек, подтянул к себе поближе пепельницу, но закурить не успел.
Из подсобки со стороны кухни появилась Маша. Одетая так же просто и невзыскательно, как и сестра, разве что, клетка рубашки её была темно-зеленой, а не синей, девушка вела себя гораздо приметнее, ярче, сразу же заглушив многоголосье зала четким, ритмичным цоканьем каблучков. На подносе в правой руке поверх белоснежной салфетки возвышалась простая потемневшая от времени латунная масленка и несколько кусков сероватой ветоши, а в левой руке хозяйка несла запотевшую бутылку водки с надетым на горлышко простым граненым стаканом. Вороные кудри сверкали под потолочными лампами, а чуть прищуренные васильковые глаза смотрели с легкой насмешкой. Одно слово – королева заведения!
Ловко выставив на стол перед Шором поднос а чуть поодаль бутылку, Маша засмеялась:
– Я правильно расставила приоритеты?
– Ты все делаешь правильно, – пробурчал Гном. – И про меня правильно забыла…
– Никто о тебе не забыл, – девушка присела к столу, по-хозяйски подтащив себе стул от соседнего, сноровисто открыла водку и налила чуть больше половины стакана. – Сейчас Дашка придет…
Шор молча кивнул, медленно, небольшими глотками, будто простую воду, выпил содержимое стакана, отер губы тыльной стороной ладони и, переложив на поднос со стола маузер, поинтересовался:
– Ты чем нас нагрузишь в этот раз?
– Уже нагрузила, – подмигнула в ответ Маша. – Двести ящиков. Патроны в цинках.
– И куда такое сокровище?
– Девятый Репер, там, почти сразу у границы, вас встретят, но – не наши, местные…
Девушка засмотрелась, как споро и красиво, на грани автоматизма, руки собеседника, будто живущие самостоятельной жизнью, разбирают пистолет, аккуратно раскладывая детали на моментально покрывающейся грязными пятнами белоснежной салфетке.
– …они, небось, и пароль придумали, типа: «Вы привезли нам славянский шкаф?» – улыбнулся Шор.
Отходняк, по науке именуемый «постбоевым синдромом», под давлением безопасного места и выпитой водки начал уступать место легкой расслабленности.
Почти неслышно, во всяком случае, без того эффекта, как сестра, подошла с подносом Даша. Огромное – одному и за сутки не одолеть! – блюдо мясного ассорти, горчица, хрен, майонез, кетчуп в соусниках, тарелочка с зеленым горошком, хрустальный кувшин, наполненный томатным соком, лафитник с ароматным джином – всё это оказалось перед Гномом, который с удовлетворением потер руки, теперь, мол, можно и перекусить. Впрочем, надо отдать должное и напарнику, который не стал бы жадничать, и хозяйкам, которые заполняли блюдо копченой колбасой, грудинкой, бужениной, вяленой олениной, холодной телятиной и прочим, рассчитывая на участие Шора. Единственно, чем не стал бы делиться с напарником Гном – душистым можжевеловым напитком.
– Какие на хер пароли? – нарочито удивилась Маша. – Окружат машину человек двадцать с автоматами – сам всё отдашь…
Гном едва не поперхнулся джином. Шутка хозяйке удалась.
– Местный, кто – не знаю, покажет вам вот такой медальон, – поспешила сгладить ситуацию сестра, положив на стол между напарниками большой серебристый диск на тонкой, похоже, стальной цепочке. – Вот и весь пароль.
– Предъявителю сего и отдадите груз, – вставила свое слово Маша, озорно стреляя глазами то в Шора, то в Гнома.
На диске мерцало, будто переливаясь под люминисцентными лампами, изображение старинной избушки на краю густого древнего леса. Работа была тонкой, ювелирной.
Заинтересовавшийся Шор провел кончиком пальца по медальону, оставляя на диске след ружейного масла, перемешанного с пороховым нагаром – будто перечеркнул изображение мутной полосой. Диск на ощупь было плоским и гладким, а на взгляд играл рельефностью и глубиной рисунка.
– Приберу-ка я его, пока некоторые, – Гном выразительно глянул на напарника, – не измазали в конец, вещь не простая, ценная, можно сказать…
Он, казалось, просто провел рукой над лежащим на столе серебристым диском, и тот исчез, чтобы в ту же секунду очутиться в кармане гномовой куртки. Давно разученный фокус всегда приводил окружающих в состояние любопытной заинтересованности и был способен разрядить напряженность, думается, в любой компании.
– Но груз – сам по себе, – сказала Даша. – У меня есть еще две новости. Одна, думаю, хорошая, а вот вторая…
Продержав паузу секунд в десять, но так и не дождавшись сакрального предложения начать с хороших известий, близняшка взглядом передала слово сестре.
– Ну, минут за десять до вашего приезда принесли посылку «для нашего мальчика». Большой такой тюк и тяжелый, килограммов на десять потянет с лишком, вряд ли там, конечно, золотые слитки, но, похоже, что-то ценное и хрупкое, нас попросили быть поаккуратнее…
– Как быстро здесь обещанное отдают, – усмехнулся Гном, мгновенно сообразив, что тяжелый тюк, с которым надо обращаться осторожно, это не иначе, как «родные» патроны к маузеру и – не мало.
Подтверждая его догадку, Шор, неторопливо и аккуратно собирающий вычищенный пистолет, молча кивнул. Теперь беспокойство о «питании» любимой игрушки на какое-то время – перевозчик очень надеялся, что на долгое – уходило на второй план.
– А вторая новость сидит за вторым столиком у входа, – продолжила Маша. – Попутчики вам.
– Контролеры? – резко вскинул голову Шор, но посмотрел не в указанном направлении, а в глаза девушке.
Брюнетка замялась, редкий случай – острой на язык, резкой и частенько беспощадной к людям – ей оказалось нечего сказать по существу.
– Не думаю, – пришла на выручку сестре Даша. – Больше похожи на искателей приключений, чем на казенных людей. Этакие странные волонтеры на чужой войне.
Шор, казалось, задумался, уставившись невидящим взглядом на стойку бара. Так продолжалось с десяток секунд.
– Всё, на сегодня отбой, спасибо, девчонки, – твердо сказал он, «возвращаясь в себя» и обтирая руки куском ветоши. – Гном, давай спать, завтра пораньше поедем, чтобы через Репер затемно пройти.
Напарник отодвинул от себя изрядно прореженное блюдо, вытер губы салфеткой и кивнул себе через плечо, как бы намекая на нежданных попутчиков.
– Завтра, завтра с ними разбираться будем, – с легким раздражением повторил Шор.

…лязгнули сцепки, вагон дернулся, прокатился еще несколько метров по инерции, снова дернулся и, наконец, застыл. Эшелон анархистов, похоже, прибыл к месту назначения, ведь последние минут десять они буквально ползли с черепашьей скоростью, то и дело притормаживая, сбрасывая скорость перед окончательной остановкой.
Кто-то невнятно буркнул: «Приехали, слезай…». Зашевелились, засуетились матросы, вдевая в рукава наброшенные на плечи бушлаты, собирая разбросанные на нарах игральные карты, сгребая выигранные на очередном кону патроны, заливая едва теплую «буржуйку» остатками воды из медного, сияющего начищенным боком чайника. Жалобно скрипнула в дальнем углу неудачно подхваченная гармошка.
Сперва Шору показалось, что его спутники мельтешат и суетятся безо всякой системы, но уже через десяток-другой секунд он понял – во всем, что происходило в теплушке был строгий, совершенно определенный порядок, каждый занимался своим, заранее «расписанным» делом, хотя внешне все это и производило впечатление беспорядка и хаоса. Наверное, так же на борту боевого корабля после объявления тревоги бегут по узким коридорам, прыгают через ступеньки по трапам, занимая свои места по боевому расписанию сотни и тысячи людей, и лишь совершенно постороннему человеку этот морской порядок покажется бессмысленной суетой. И еще Шор приметил в упорядоченном хаосе теплушки лязг многочисленных затворов. Анархисты, не дожидаясь открытия дверей, досылали патроны, чтобы при необходимости быть готовыми выскочив из вагона вступить в бой.
Дальнейшие действия матросов повергли Шора в состояние, подобное шоку. Едва откатились в сторону двери теплушки, как анархисты начали выскакивать из вагона, моментально и как-то на удивление слаженно занимая оборону: часть людей метнулась под колеса и залегла между рельсами, еще кто-то, уйдя влево и вправо от дверей, встал на колено, стволом винтовки отслеживая свой сектор обстрела. Командир и его помощник последними, неторопливо и с достоинством, покинули теплушку, с одобрением посматривая по сторонам. Воспитанный на литературе и фильмах, представляющих анархистов сборищем пьяных, разболтанных бандитов, игнорирующих дисциплину и любые приказы, Шор лишь недоуменно покачал головой. Всего лишь несколько минут назад лихо матерящееся, рубящееся в карты, рассказывающее похабные анекдоты, то и дело прихлебывающее из фляг и мутных бутылей скверно пахнущий самогон случайное, казалось, сборище бывших матросов в доли секунды превратилось в дисциплинированное, умелое воинское подразделение.
Как оказалось, эшелон остановился на маленьком провинциальном вокзале, тихом, обшарпанном, знававшем когда-то лучшие времена, но за годы войны «всех против всех» превратившемся в заброшенный пустырь. Высаживающихся из теплушек матросов Отдельного отряда «Сокол» встречали всего три человека. Высокий, худой до изможденности мужчина лет сорока, на котором, как на вешалке, болталась распахнутая длинная потрепанная кавалерийская шинель, был безоружен, во всяком случае, на первый взгляд, но чуть позади, похожие друг на друга, как стоящие рядышком под желтеющим кустом жимолости крепенькие грибы-боровики, переминались с ноги на ногу просто-таки обвешенные оружием «закованные» в черную блестящую кожу сопровождающие. Маузеры в массивных деревянных кобурах у бедра, карабины за спиной, парочка ручных гранат на поясе у каждого, да еще заткнутые за ремни у одного наган, у другого – парабеллум.
Видимо, худой был хорошо знаком командиру отряда, правда, положительных эмоций он у Винта не вызывал. Тем не менее матрос, заткнув за пояс свой пистолет, решительно шагнул к встречающим, привычно, на уровне рефлекса, козырнул, выругался и сказал:
– Вот, товарищ Юзеф, добрались-таки, как и обещали…
– Вы молодцы, – за сдержанностью, почти равнодушием высокого Шор уловил настоящую радость от появления в этом маленьком уездном городке почти двух тысяч бойцов. – Здесь пока тихо, но на подходе со дня на день ждем офицерскую дивизию. У вас есть еще время приготовиться к обороне.
Полуобернувшись к оставшимся за спиной вагонам, Винт зычно гаркнул:
– Отбой, братва!
И залегшие под теплушками, застывшие перед ними с оружием наизготовку матросы, переругиваясь с ленцой, принялись подыматься, как-то сразу, будто по волшебству, превращаясь из грозных дисциплинированных бойцов в толпу вальяжных, разбитных анархистов, любителей выпить и побалагурить.
За гомоном разбивающихся на небольшие группы матросов совершенно не было слышно, о чем же еще говорили местный Юзеф с прибывшим в городок командиром отряда Винтом. Но окончился этот разговор конкретной командой.
– Братки!!! – подал голос, слышимый, пожалуй, не только на всем маленьком вокзальчике, но и далеко за его пределами, Антон-Винт. – Двинули, что ли!!! Есть где пристроиться, с десяток домов на окраине под кубрики – наши!!!
«Удивительно, – подумал Жора-Шор, невольно втянувшийся в шагающую вразнобой вольную матросскую толпу. – Кажется, идут полным стадом, хоть голыми руками их бери, а присмотришься…»
Внимательный, привыкший схватывать мелочи на дороге взгляд Шора мгновенно выделил, как первыми устремились по узенькой городской улочке с десяток бойцов с винтовками наперевес, да и по обеим сторонам бесформенной длинной колонны выделялись точно такие же, готовые в любой момент открыть огонь по противнику матросы.
Что-то попало под ноги, кажись, булыжник, неизвестно откуда взявшийся на гладкой, утоптанной улочке, и Шор, чтобы не споткнуться и не упасть, начал, было, заваливаться вправо, рефлекторно хватаясь за плечо идущего рядом незнакомого матроса…

Солнечные лучи еще не проникли в помещение маленького гостиничного номера постоялого двора «Инь-Янь», но уже высветлили небо за окном до блекло голубого состояния.
Шор, судорожно хватаясь правой рукой за… воздух, открыл глаза. Он был один в номере, Гном, видимо, не так давно ушел, узкая расхристанная постель напротив, казалось, еще хранило тепло человеческого тела. Напарник никогда и нигде не прибирал за собой место спанья.
Нищему собраться – только подпоясаться. И уже через три минуты раздумавший в процессе одевания бриться Шор стоял возле своего грузовика, бывшего когда-то очень давно рядовым и ничем не примечательным КАМАЗом, и наблюдал, посмеиваясь в душе, как хмурый, серьезный Гном, внимательно осматривая задние скаты и пломбы на кунге, внушительно инструктирует непонятных сопровождающих – то ли искателей приключений, то ли таинственных Контролеров под прикрытием.
– …значит, только позади, метров двадцать-тридцать дистанция. Это до Репера у вас свобода полная, но – глядите, проскочим без вас, не обижайтесь. А вот на чужой трассе, после точки перехода, лучше быть вместе. Всякое там случается. Пусть нас и знают, но все равно.
Толстенький, лысоватый и низенький мужичок с румяными щеками – ну, прямо весь сдобный, как свежеиспеченная булочка – казалось, с уважительным вниманием прислушивался к словам Гнома, непрерывно улыбаясь пухлыми губами, а вот второй – высокий, хмурый, весь какой-то костистый и злой, будто недоспавший или только что обжуленный в магазине, молчал, изредка поглядывая вокруг непонятно на что – на пустынной огромной стоянке позади «Инь-Янь» находились всего две машины: когда-то давно выкрашенный камуфляжными пятнами КАМАЗ дальнобойщиков и сверкающий лаком и хромированными декоративными детальками черный, угрюмый, как катафалк, джип с тонированными стеклами.
Понятно, почему Гном выговаривал попутчикам о необходимости держаться вместе. Плестись на таком мощном красавце за пыльной побитой фурой – сущее издевательство, но… реперная точка пропустит первым лишь КАМАЗ и всё, что будет находится за ним в полусотне метров, а потом – схлопнется позади на вдвое большем расстоянии, затягивая отставшего. И оказавшийся неудачником до приезда следующего дальнобойщика будет бесцельно колесить по замкнутому кругу, через каждые три-четыре часа возвращаясь в исходную точку. А ездят через реперные точки безо всякого графика, иногда раз в месяц… так что – нет-нет, да встречаются на переходах изможденные, поседевшие от ужаса бесцельного кружения искатели приключений.
Толстячок, отвлекаясь от нотаций Гнома, рванулся, было, в сторону подошедшего Шора, но тот вовсе не расположен был к пустым разговорам, коротко кивнул и, скомандовав: «По машинам!», полез за руль, предоставляя возможность напарнику отдохнуть в самом начале пути.
Встревоженный утренней суматохой, над лобовым стеклом, смешно потряхивая хвостиком, закачал чертик-талисман.
Шор глянул на него с легкой укоризной, мол, не хватало только твоих суетливых движений, и повернул ключ в замке зажигания…

…под колеса привычно и равнодушно стелился потемневший от времени, но крепкий еще добротный асфальт трассы. Огромные вековые ели и густой подлесок окружали ночную дорогу высокими черными стенами, из-за которых с трудом пробивался зыбкий свет восходящей Луны.
Шор переключил и тут же убрал дальний свет, еще раз, для верности, убедившись, что трасса пуста, как Земля в первый день её творения, чуть приоткрыл свое окно и, достав из лежащей на передней панели коробки папиросу, быстро прикурил, ловко запалив спичку одной рукой. Склонившийся к противоположной двери кабины дремлющий Гном смешно захрюкал носом, будто учуяв во сне ароматный дымок.
Весь день прошел в дороге. И если первые пару часов навязанные близнецами и судьбой попутчики еще старались держаться позади КАМАЗа, то потом умчались куда-то вперед, где-то поколесили в свое удовольствие, и дождались сопровождающих только в маленьком кафе в сторонке от трассы, когда пришло время обеда. Шор подумал было, что такие любители приключений сами по себе отстанут и потеряются где-то еще задолго до Репера, но с наступлением легких, едва уловимых простым глазом сумерек роскошный черный джип, будто из ниоткуда, вынырнул из-за какого-то поворота и уверенно пристроился за машиной дальнобойщиков. Видимо, переход в чужой мир был для толстяка и его спутника важнее любых экскурсий по окрестностям. И сейчас не надо было даже смотреть в зеркало, чтобы убедиться – попутчики позади, идут, как приклеенные, ровнехонько в двух десятках метров. Такая выдержка заслуживала отдельного внимания – грузовик двигался по трассе не медленнее шестидесяти-семидесяти километров в час, и держаться за ним «на хвосте» с точностью до метра было не так просто.
Репер прошли легко. Мелькнула у обочины едва различимая в ночи маленькая красная пирамидка, видеть которую могли только посвященные. И загорелся, запылал призрачным лиловым сиянием черный джип позади КАМАЗа. Впрочем, длилось это всего пару секунд от силы, грузовик слегка тряхнуло, и вместо привычного старого асфальта под колеса легли серые прочные бетонные плиты, на пару ладоней возвышающиеся над обочинами. И тут же, как по заказу, из-за поредевших внезапно высоких елей шустро выбрались на украшенный звездами небосклон две яркие с прозеленью луны: крупная, почти земная и помельче, похожая на младшую непоседливую сестричку первой.
Шор ощутил наливающую все тело свинцовой тяжестью усталость, будто и не самоходом проскочил автомобиль Репер, а он, впрягшись в бурлацкие постромки, тянул последние полчаса тяжелый грузовик. Такое с ним частенько случалось на переходах. Смахнув навалившееся сонливое состояние движение ладони перед лицом, Шор включил аварийные огни и, мягко притормаживая, стал прижимать машину к обочине. Гном распрямил спину и открыл глаза сразу же после остановки, будто сидел и ждал того момента, как громадина КАМАЗа замрет на краю пустынной тихой дороги.
Джип попутчиков обогнал остановившихся дальнобойщиков и лихо, с изрядно долей хвастовства, припарковался в десятке метров перед ним. Выскочивший из кабины толстячок, шустро и смешно перебирая затекшими ногами, подбежал к машине в тот самый момент, когда Шор выпрыгивал на дорогу – размяться хоть чуток, отлить в темноту с обочины, чтобы потом забраться на спальное место и подремать до самого завтрака в ближайшем маленьком городке.
– Что? Мы уже? – задал нелепый вопрос толстячок.
Шор не стал отвечать, лишь, дернув подбородком, указал возбужденному переходом попутчику на ночное небо и пару зеленоватых лун.
– Там теперь что же – можно уже и самим? – задал следующий главный вопрос, ради которого и выбирался из комфортабельного салона, толстяк.
Дальнобойщик только махнул равнодушно рукой, мол, делайте, что хотите. В конце концов, ни он, ни Гном не подряжались сопровождать попутчиков на все время поездки, а лишь – провести их через реперные точки. Получив молчаливое «добро», толстячок спешно, будто выигрывая у кого-то секунды на финишной прямой, убежал к джипу, и не успел Шор подняться обратно в кабину своего КАМАЗа, как яркие красные огоньки стоп-сигналов исчезли в темноте вместе с урчащим, мощным звуком двигателя.
– Не нравятся они мне, – сказал Гном, похлопывая ладонями по рулевому колесу. – То исчезают, то хвостом за нами идут. Не поймешь, что им надо.
– Сам же их накачивал, чтоб не дальше двадцати метров, – проворчал Шор, забираясь на спальное место. – Толкани, как в город въедем, неохота спросонья завтракать…