Данута окончание

В один из дней ребята отправились в ресторан, а я остался в квартире. Постучав в дверь, вошла хозяйка и попросила заменить перегоревшую лампочку.
Став на стол я выкрутил испортившуюся лампочку и забирая ту, что надо было вкрутить нагнулся и увидел близко глаза хозяйки, они были не то что бы голубые, даже скорее с фиолетовым оттенком. Меня смущал то безразличный и надменный, то обволакивающий и пронзительно нежный. Но я помнил, что я в чужом мире и не знал граней, которые можно переступать, а через какие ни при каких условиях нельзя. А значит, ничего этот взгляд, себе не позволять, во всём ограничения, я невзрачная гусеница, а может даже уже и куколка опутавшая себя пусть и шёлковой нитью белоснежной.
Посидеть за столом на кухне – пожалуйста, можно даже и выпить вина и немного поговорить, но разговор как-то не клеился, она не говорила мне ты, мы не были на приятельской ноге, а мне называть её на вы было  не совсем удобно, она могла подумать, что я, таким образом, подчёркиваю её ещё может быть не бальзаковский возраст.
И тогда я волнуясь сказал, что хотел бы чтобы хозяйка назвала своё имя и предложил общаться посредством вышедшего давно из обихода обращения между мужчиной и женщиной и это получилось бы и учтиво и в какой-то мере интимно.
Я назвал её сударыней и прозвучало её имя – Данута. Разговор пошёл непринуждённый я рассказал ей о той местности, где  я живу и откуда  приехал на учёбу, но сказал, что Кавказские горы от нас далековато, так же как и Чёрное море, а живу я в краю степей, ухоженных, с большими урожаями сельскохозяйственных культур. Что у нас  красивые люди, гостеприимные, а как прекрасно готовят и как прекрасно поют. Сказал, что мне не понятно  (на тот момент  прошло уже десять лет, как закончились нападения лесных братьев) почему к нам русским отношения, если не с ненавистью, непременно высокомерное и безразличное.
А у нас – отвечает – Советы всего лет двадцать и не все это приняли, за что и поплатились лагерями в Сибири и нас как - бы насильно ассимилировали в СССР. Литва  в  массе своей хуторская, с натуральным  хозяйством, мелкими наделами. А навязывались колхозы и совхозы. Вот и появилось неприятие, а то и открытая вражда.
Я понимал это совсем другая жизнь, другой мир и попросил, если можно рассказать, как здесь всё происходило и до войны и во время войны.
Данута сказала, что обратила  внимание на возраст в паспорте, хотя на вид смотрелся лет на 10 моложе. Узнав, что я не женат, не очень удивилась, сказав, что у меня в таком случае, всё ещё впереди.
И продолжала – Я не понимаю почему, но мне хочется тебе открыться, тем более, что ещё через какое-то время ты уедешь отсюда навсегда и очень далеко  и вряд ли когда опять здесь появишься. Я слушал и молчал.
- Я могу быть с тобой откровенна?
- Вы можете рассчитывать на моё внимание и то, что поведаете, я  унесу в своём сердце.
- Чтобы потом выбросить?
- Конечно же - нет. Рассказывайте всё, что, посчитаете нужным и уверяю в моём лице вы обретёте самого благодарного слушателя.
 -Вы не хороший мальчишка, нарушаете наш уговор перейти на ты. Стыдитесь.
-Прости, я исправлюсь.
-Ну вот, так-то будет лучше.
Я жила с родителями в небольшом городке. Красивые лесные дороги, городок утопал в  буйной растительности. Красные черепичные крыши, ухоженные дома и приусадебные участки, вокруг сосновые леса, небольшие фермы с ленивыми упитанными чёрно-белыми коровами и огромными быками. Тишина. Покой. Божественные запахи скошенной  и чуть подвяленной  травы, гудение пчёл на пасеках. Белки, скачущие по деревьям и бабочки и стрекозы, жуки, птицы, в озёрах много рыбы.
Мой папа был доктором, дом большой и уютный. Я бегала на балетные курсы, музицировала, училась в гимназии. Проходя мимо одного скромного дома, видела мальчика, немного старше меня. Он мне кланялся увидев и, развернувшись, уходил вглубь двора.
Но однажды прибежав с занятий я увидела мальчика у нас дома, он оказывается вывихнул ногу и довольно серьёзно. Привели его пожилая пара я узнала, что это его дедушка и бабушка они его увезли из России совсем крохой трёхмесячным, родители погибли, были активными участниками белого движения. Дедушка – царский офицер, и он и бабушка дворянского происхождения.
Папа предложил, чтобы мальчик пожил у нас , он его будет наблюдать, так быстрее наступит выздоровление.
Днём я была в школе и в балетных классах, музицировала дома. За обедом мы сидели напротив, а после процедур и ужина сиживали у камина. Я не знала русскую речь, он литовскую, но мы изъяснялись на французском.
Иногда мальчик читал стихи. Не понимая языка, я очаровывалась мелодичностью, он пытался мне их перевести, я узнавала, что это стихи о красоте природы, о чувствах влюблённых, о любви.
Вскоре папа разрешил мне  выводить мальчика на прогулку вне дома и участка. Уходя всё дальше и дальше от дома и участка мы радовались весне, распускавшимся почкам на деревьях, зелёной траве, тёплому солнышку. Увидев наши успехи, папа позволил нам ходить вдоль морского побережья.
Мальчик почти оправился от травмы и, чуть прихрамывая, опираясь на трость – стержень от старого зонта, собирал для меня после отлива золотистые кусочки янтаря. В застывших каплях древней смолы виднелись разные насекомые, захваченные смолой врасплох, а то и листочки и веточки.
Мы долгое время проводили вместе, он сидел не шелохнувшись, когда я готовила уроки, чувствовал, когда появятся его родные старики и брался за костыли.
Ни я ни он не хотели расставаться, мои мама и папа об этом догадывались и не противились нашей дружбе.
Это было перед самой войной. Наш уголок она в самом начале  обошла стороной. Когда вошли Советы, приехала группа военных на нескольких машинах, искупались в море в длинных штанах-кальсонах и обсохнув уехали и больше не появлялись. Также рыбаки выходили в море на лов рыбы, также торговали продуктами с приусадебных участков. Установилось как бы затишье перед бурей.
К нам в городок пришли несколько монахинь, они бывали у нас в доме.
Рассказывали, что пытались выехать по морю в Англию, они были полячками, а после оккупации Польши там обосновалось польское правительство. Они говорили, что польская армия продолжала бороться с немецким вторжением целых девятнадцать дней, до сдачи Варшавы. А в нашей зоне установилась  советская власть. Эти монашки говорили, что в Вильно и во Львове закрыли польские университеты, хотя церкви католические и монастыри продолжали функционировать. Монашки говорили, что новая советская власть арестовывала поляков в Вильно и использовала их в качестве рабов. А пьяные русские  солдаты мол насиловали  красивых девушек, мол они страдают от одиночества, они все поголовно из глухих деревень, никогда не пили так много…внезапно дорвались до польской водки и до хорошеньких женщин. Тех женщин, которые после забеременели, отправляют в трудовые лагеря. Там доктора примут у них роды, а дальше… их будет растить государство. А  когда дети вырастут, их пошлют в Сибирь, там нужны рабочие руки.
Прошёл слух что германцы начали войну с советами. Когда появились немцы, они без боя вошли в наш городок, мы видели как группа мотоциклистов улыбающихся во весь рот, в новенькой форме  с бляшками на груди, с украшенными цветами касками и мотоциклами, кружили на большой скорости по песку взморья, потом проехали парадным строем по центру города, выкрикивая на немецком предложения литовским девушкам ехать с ними в Россию, как на увлекательную прогулку. Но в среде обывателей улыбающихся немцам слышно было – Они едут на большую войну со Сталиным, вернуться ли они к своим матерям и жёнам. Россия загадочная страна разорять удавалось – поработить  никогда.
И снова затишье.
Мальчик был очень интеллигентным, аккуратным и очень послушным. Бабушка и дедушка в нём души не чаяли, меж собой говорили исключительно на французском.
Мальчик выздоровел, но часто потом приходил к нам показаться папе, но потом папа отпускал нас, и мы уходили к морю, бегали взапуски, купались на мелководье, ловили всяких рачков, загорали, а одна женщина, когда мы, идя домой проходили мимо её домика, угощала нас парным молоком.
Мальчик стеснялся пить из кувшина, он немного проливал, но после того как я пила и молоко текло по моей бородке, по шейке и исчезало в ложбинке между моих  девичьих холмиков, пил и он уже стараясь пролить. А женщина улыбалась нам и нисколько не сердилась. Вкус молока  был удивительным и мы не вытирали губы, и молоко само высыхало.
В сорок первом году немцами был сбит самолёт с русским лётчиком, его с парашютом отнесло на мелководье взморья и рыбаки принесли его раненого к папе. Папа оказал ему помощь, и рыбаки сразу погрузили его на рыбацкую лодку и увезли.
Потом опять тишина, только староста объезжал всех на телеге и требовал внести лепту на борьбу с большевиками кто деньгами кто продуктами. Слава богу, что немцы сами не наведывались.
Но в сорок третьем на фермах появились русские работники, но их никто не охранял, если бы кто-то  убежал, пострадали бы хозяева и окружающие.
Мальчик также приходил за мной, смотрел на меня широко открытыми серозелёными глазами, мы бегали, крепко взявшись за руки, потом шли медленно, он читал мне стихи. Мне теперь многие слова были знакомы, мне сшили белоснежное платье всё воздушное на голове в завитках волос огромный белый бант. Мальчик подошёл ко мне, и волнуясь, взял в свою ладонь мою кисть, поцеловал. Я почему-то убежала, сердечко моё стучало пугливо как у зайчонка, я хлопала ресничками и понимала, что я влюбилась.
Я теперь не могла находиться рядом с мальчиком, я терялась, я боялась, что он догадается о моём чувстве, но мне так хотелось, чтобы он до меня дотрагивался, едва касаясь пальцами как тогда, когда мы бегали на взморье.
От этих мыслей моё лицо становилось пунцовым и мне казалось, что я становлюсь ужасно некрасивой. Отношения наши стали ещё более трепетными, а тут ещё на меня стали обращать внимание и мои одноклассники, и ребята постарше. Многие в основном из богатых семей, но были и учившиеся на казённый кошт. Война была где-то в стороне, и  мы  вели обычный образ жизни. Нам с родителями приходилось бывать на приёмах и балах, соученики и те, что постарше пыжились, задирали носы, в разговорах сквозило превосходство и чем более прыщав был мальчик, а родители богаче, тем более надменности было в манерах, но мне они были безразличны и неинтересны. В самом начале сорок пятого и в наши места пришла война, немцы отступали, а Советы наступали – всё побережье обстреливалось. В густой темноте снаряды взрывались и тысячи раскалённых осколков веером разлетались по сторонам. Здания почти не пострадали, лишь повылетали стёкла. Через городок, не задерживаясь, прошли немцы в сторону портового города, но авиация русских появилась немного позже и стала бомбить отступавших немцев, но уже в прибрежной полосе.
К отцу принесли эсесовца, у того была жуткая диарея и папа его лечил.
Я к тому времени, хоть время было опасное, чаще виделась и гуляла с мальчиком и если мы не могли многое откровенно говорить друг другу, то для этого у нас была  секретная почта, мы ложили записочки в дупло дерева.
Одна записка была на русском, я не всё разобрала, спросить постеснялась и спрятала до поры. Лишь потом, освоив в школе русский язык, нам ввели после войны для изучения русский язык и литературу, я прочла
«Какое странное томленье
Боюсь я этого мгновенья.
Вас обожаю, Вам внемлю,
Мой ангел как я вас люблю»
Папа чуть не пострадал за больного эсесовца, но на счастье приехал на «виллисе» военный советский лётчик в больших чинах, спасённый папой в сорок первом.
Немного истории. Чтобы замилостиветь Ливонский и Тевтонский орден, прибалты отдали им часть территории с выходом в Балтийское море. Но им этого было мало, и чтобы удержать своё господство над Прибалтикой тевтонцы беспощадно истребляли всех, кто пытался оказать хоть малейшее сопротивление. Затем тевтонцы объединились с Ливонским орденом, а поработив ливов, эстов и пруссов протянули свои щупальца и к Руси. Но их поползновения пресёк  Великий русский князь Александр Невский. Но ещё долго исконные земли, особенно Польши, находились под пятой немцев. А также истреблённых славян-пруссов.
Советская Армия проверяла все дома на предмет оставшихся фашистов и колабрационистов из местных.
Я не знала, что думать о мальчике, чувствовала, что ему и его близким грозит опасность. Его всё не было, и я решила, что он меня разлюбил, ослушалась родителей и пошла без спросу, в тот дом, где жили старики и мальчик. Но, немного не доходя меня окликнула та женщина, что всегда угощала нас парным молоком.
Она сказала: Милая девочка не ходи туда, ночью на чёрной машине забрали мальчика и его дедушку и бабушку. Поговаривают что это военные НКВД. Я приносила до этого в дом молоко. Молоко забрали, но сказали, что этой семье запрещено покидать помещение. Слышала, что ждали какие-то документы, подтверждающие их личности.
Мальчик тайком выбросил в окно записочку. Я понимаю это тебе. Забирай и быстро уходи.
Зачем о Боже снова эти муки,
Зачем я столько на чужбине жил?
Стою у моря и ломаю руки
Но всё ж, я в первый раз здесь полюбил.
А внизу приписка
Прости. Люблю.
Надолго в моей  юной душе поселилась печаль и грусть, я часто плакала по ночам, мама просила папу назначить мне какое-нибудь лечение. Но я отказывалась от лекарств, а уходила к морю, собирала янтарь и строила красивый домик, который осерчав разрушала набежавшая волна. Она брызгала мне в лицо и я уходила махнув рукой.
Но постепенно боль отступила, возобновились занятия в школе, но уже в изменённом виде. Я взрослела, по мне вздыхали оболтусы и не только нашей школы.
А однажды подошёл самый видный парень, его отец до этого владел лесопилкой, но отказался от неё как только вернулась советская власть, я  его видела на одном бракосочетании, где была с родителями. Тогда немцы как бы покинули наши места, а Советская Армия их преследовала и тогда в городке грянула череда свадеб.
Состоятельные пары сочетались браком, грузили пожитки на корабли, подворачивавшиеся под руку, и уезжали кто в Скандинавские страны, кто в Канаду, а то и в  Австралию.
Как только я окончила школу -  мы переехали в крупный портовый город. У папы добавилось клиентуры, я поступила в институт, а видный парень, оказывающий мне знаки внимания в мореходку.
У нас были чисто дружеские отношения, наши родители сдружились. Его родители вовремя деньги перевели в какой-то зарубежный банк.
И всё равно у них деньги водились и немалые  и папина  практика давала солидный доход и я всё чаще подумывала, а скорее внушала, что я скорее всего парня люблю, а лучшей партии мне и не следует искать.
Когда он сделал мне предложение, я не колеблясь, согласилась.
Сыграли свадьбу, я к тому времени окончила институт, а мой суженый мореходку и сразу после бракосочетания я переехала в дом его родителей, а муж обещал накопить денег и купить свой собственный  домик.
Ещё до окончания положенного медового месяца муж уплыл в дальний рейс на океанском корабле.
Какое-то время всё было хорошо, я ждала его из рейса, мы бросались друг другу в объятья и сутками не выходили из комнаты, потом я почувствовала какую-то неискренность отношений, а дальше муж уже только делал вид, что любит меня.
Я делала всё, чтобы вернуть всё на прежнее место, окружала любовью и лаской, выполняла все его прихоти, но всё тщетно.
Когда муж уплывал, я раздевалась донага, смотрела в зеркало, стараясь увидеть какие-нибудь физические изъяны. И раздосадованная одевалась.
Я же видела, что всё в таком прелестном состоянии, что я сама готова была влюбиться в своё тело.
Так шли год за годом.
-Сударыня, вы не расстраивайтесь, у вас нет никаких изъянов, всё настолько хорошо, что у меня дух захватывает, простите за откровенность.
-Ну, всё это уже в прошлом.
Так вот муж в плаванье, я не знаю чем себя занять, свёкр и свекровь считают непозволительной роскошью, чтобы жена штурмана дальнего плавания работала, моя задача ждать.
У меня и в мыслях не было попытаться изменить мужу.
Но однажды он из рейса привёз много подарков и привёл друзей. Они пили и пили, а я не выдержав, ушла спать на второй этаж.
Разбудил меня хохот, я тихо ступая, подошла к лестнице ведущей в холл, меня не видели, и мой муж, смакуя каждое слово рассказывал, что он на контрабанде делает такие большие  деньги, что может покупать в каждом порту по дюжине совсем юных невинных девочек и делать с ними, что захочет и скарбёзно расхохотался. А один его собутыльник спросил, а как же твоя красавица жена, для неё, что любви не остаётся. Меня она уже в сексуальном плане не волнует сказал муж. Плати деньги и забирай, если нравится, только учти возьму дорого я за нею знаешь в юности  сколько походил пока своего добился.
Что они ещё говорили я уже не слышала, а закрылась в спальне и не открыла даже когда в дверь под утро постучался муж.
На следующий вечер он просил прощения и лёг со мной рядом, но близости не было, он сразу заснул, а мне был противен даже запах его тела, он сразу стал мне чужим.
Назло, да назло мужу я всю нерастраченную любовь отдала соседскому пареньку. Мы стали встречаться вне дома, родители мужа ослабили контроль за мной, и я вышла на работу.
Но зачастили осенние промозглые дожди, и я приняла решение принимать любовника в своём, точнее мужнем доме. Никто не догадывался об этом, пока в один из вечеров муж не вернулся из плавания раньше запланированного. Их корабль вернули назад в порт приписки, и он застал меня с любовником на месте преступления.
Мой любовник по обыкновению перебрался по ветвям дерева касавшегося окна ванной комнаты. И там, прямо на постеленном на кафельный пол халатике, мы предавались запретной любви. Так и в этот раз я назло мужу, а зло и наслаждение придавали остроты чувствам, и я почти теряла рассудок.
Ты осуждаешь меня?
- Нет. И вот потому сексуальная энергия и даёт силу, энергию и разбивает сердце, если не имеет выхода. Вначале чувства, а лишь потом осознание, но ни в коем случае нельзя себя укорять за вспышку страсти, она эта вспышка даёт такие силы и душевные и физические это как сбрасываемая шкура змеи. Оно это животное, которого люди бояться на уровне подсознания становятся крупнее, грациознее, ярче сверкает рисунок, взгляд становится более завораживающим, даже шипение вводит в транс.
-Хм. Ты уподобил женщину змее. Странно, но я вдруг, представив красоту змеи, вернее женщины в блестящем переливающемся платье. А знаешь, к таким тянет мужчин, они заранее обречены.
Ты ведь молод, откуда это всё. Интересно, кто, вернее, чем владели твои далёкие предки. А может хорошо, что тебе ничего не передалось, кроме каких-то обрывков знаний.
- Прости мы ушли в сторону от разговора.
- А теперь неважно, если что-то и упущу. Ты всё также желаешь меня слушать? Тогда продолжаю.
Муж застал нас, не устроил скандала, истерик, дал одеться парню и проводил его через входную дверь, хотя тот и порывался исчезнуть через окно.  Ночью разразился дождь, но до утра слышался звон пил  и стук топоров. Утром вместо дерева была лужайка.
Через день парень позвонил и сказал, что мы на время должны расстаться, хоть он меня безумно любит, его отправляют на стажировку по гостиничному бизнесу за границу. Что будет скучать и обязательно ко мне вернётся. Но женщину не обманешь, я знала - он просто сбежал, ему было хорошо, когда он как воришка хозяйничал в чужом курятнике, а когда всё открылось – он струсил, хотя ни одного пёрышка не обронил. И как его называть после этого? Правильно – ничтожество.
И меня не покидала мысль, что же это такое, неужели все женщины так живут как я и что не может быть по другому.
Приехал муж, мы разговаривали с ним впервые как приятели, он гордый и надменный целовал мне руки и просил прощения, что не ценил, но что он в конец испорчен, попал за границей в зависимость к очень богатой женщины и она требует, чтобы он расторг наш брак.
Я даже обрадовалась, когда муж предложил мне разойтись, вместе мы выбрали  эту вот шикарную трёхкомнатную квартиру, обставили её. Он всё шутил, что мне в этом гнёздышке будет хорошо, порадовался, что растущие возле дома деревья не достают до окон кухни или спальни.
Потом грустно попросил в компенсацию пустить его в последний раз  к себе в постель, я уступила, я забыла унижения, а он плакал и смеялся, и так до утра. Уходя, стал на колени на пороге квартиры и склонил голову, я правда поцеловала его в маковку, так эту часть головы называете вы русские.
В новой части большого города устроилась на престижную работу, а вскоре обнаружила, что я беременна. Не было даже мысли избавиться от плода. Деньги вволю, наняла нянечку, так что на фигуре ничего не отразилось. Сейчас сын по обмену в Голландии, знает языки, увлекается спортом. А я всю себя посвящаю ему.
Мы говорили обо всём на свете. Рассказал и о себе. Выслушав меня, она удивилась, что я сельский житель, что моим воспитанием занималась мама с двумя классами образования. Почему, почему ты не учился?
Я объяснил, что вынужден  был менять место жительства постоянно вслед за родителями и что мне себя иногда жаль, но как-то я ещё держусь за этот свет.
Я вдруг почувствовал, что должен уйти, мне действительно стало жаль себя, и я боялся, что женщина может увидеть меня слабым, могли хлынуть слёзы.
Она, молча, протянула мне тонкие пальчики, подставляя их по одному для поцелуя, и смеялась одними глазами и была похожа на девчонку.
И я оттаял и ушёл в свою комнату умиротворённым. Прилёг на кровать, вдруг открылась дверь, я подумал то друзья, но вошла Данута
– Посмотри – сказала она – ещё раз мне в глаза таким взглядом, когда целовал пальцы.
- Я наверное так не сумею
– Тогда снова поцелуй мои пальцы и вспоминай.
- Так?- спросил я, отпуская пальцы от губ.
- Твой взгляд меня волнует.
- А меня пьянит, исходящий от вас обворожительный запах.
- Но не от вас, а от тебя. А теперь спи. Ты посчитал запах духов подобием польских, но те жалкое подобие французских ароматов.
- Шанель? Сказал я, чтобы показать свою осведомлённость.
Она не стала издеваться – Шанель это имя Флёр, но это другие более изысканные, но тоже из Парижа. И наклонив головку, убрала прядь, открыла ушко, и сказала – Ощути разницу.
Я хотел приподняться ощутить ближе.
Но Данута толкнула несильно меня в плечо
- Всё, всё, теперь спать и без сновидений. Обещаешь? А сама провела рукой по одеялу выделяющему моё бренное тело.
Едва в доме всё стихло, я решил, что Данута уже уснула. Вернулись сокурсники, долго переговаривались, утверждали, что я зря не пошёл с ними, было по- настоящему весело. А я лежал, накрывшись  с головой, чтобы их запах от выкуренных сигарет, не уничтожил остатки духов, французского разлива.
На другой день после занятий мы втроём с моими новыми друзьями сидели в комнате, вошла хозяйка и с нею незнакомая женщина. Данута её представила и пояснила, что пришедшая, может предложить женское и детское бельё и трикотаж, дешевле, чем в магазинах. Я так понял, что работники воруют вещи, а посредники их реализуют.
Так многие из нашей группы стали приходить к нам, женщина давала выбирать и вещи быстро разбирали, и отправляли по домам в посылках.
Я  часто оставался дома, когда ребята уходили в город, вынужден был экономить.
Но как-то торговка пришла без сумок с вещами и сказала, что приглашает живущих в нашей комнате к себе в гости. Я отказывался, ссылаясь на то, что я вещей не покупал. Но ты же советовал, что имеет лучшее качество и какие расцветки более подходящи в том или ином случае, и у меня покупали. Полагаясь на твой вкус и какое то ещё чувство.
Пришли ребята, и Данута повела нас в гости, одевшись довольно скромно. Значит, отметил для себя я, дома у неё свой особый мир.
Торговка встретила нас обильно накрытым столом. Её муж, очень пожилой мужчина, сидел в сторонке в глубоком кресле, взгляд не выражал никаких эмоциональных потуг.
За стол сели хозяйка, её сын двухметровый гигант, Данута и мы трое, в Литве русских зовут азиатами. Пили, ели, я спросил у парня, где он служил в Армии и в каких  родах войск, сказав, что у нас в группе были литовцы, они шли нашему призыву на замену, держались особняком им даже газеты и журналы выдавали на родном языке. Ребята грамотные, но нелюдимые.
-Лесные братья – зло пошутил парень - меня в Армию не возьмут я неаккуратно бью по лицу, хрясь и раскалываю челюсть, я за драки несколько раз попадал в тюрьму, правда не надолго. А вообще – выпятив губу, сказал парень - я русских ненавижу. Понаехали тут, чего вам дома не сидится?
- Нас направили на учёбу и что здесь такого. Да, у вас полно товаров и продуктов вот и твоя мама продвигает литовское качество во все концы нашей страны.
- Вашей. Что вам не даёт производить всё самим.
-А мы другое производим и я знаю, что Литва получает дотации  от правительства, а всё, что производит - оставляет у себя. Вот откуда изобилие. Понимаешь – сказал я ни одного из тех, что обучается в нашей группе нет никаких  предубеждений и отрицательных эмоций против литовцев, а люди собрались со всего Союза.
А сколько в истории было случаев, что ваши князья, великие князья, брали в жёны русских княгинь и что они не делили своих детей на любимых и нелюбимых.
Мне лично нравиться ваша проза и поэзия и художники ( особенно Чюрленис), народное творчество, архитектура, красивые дома, костёлы, а до революции в среде русской интеллигенции и офицерства в разговоре почти к каждому слову и русским и французским добавлялась в конце буква –с, ну скажем дозвольте-с, пардон-с. Нравится  ухоженность улиц, много зелени, почти нет ветхих зданий, люди не мусорят.
А у нас фашисты всё разорили, да так, что до сих пор не удалось ту разруху исправить. Товары и многое другое идёт по остаточному принципу.
- Это как?
– Ну скажем ящик гвоздей отправили, а один завалялся. Народ, замотанный трудом и неустроенностью быта, вот и тянется к вину и водке.
Не считаю это большим благом для себя, что только здесь попробовал колбасу «сервелат», жил без неё и дальше проживу, а вот вина ваши никудышные, не то, что наши кубанские, да ставропольские.
- Это где – спрашивает – под Москвой?
- Нет, на юге, южнее только Кавказские горы.
- Да, далеко вас забросило.
- А какие у нас красивые девчата, а поют как.
- Не люблю я русских песен.
- Если бы их пела красивая девушка, не сомневайся – полюбил бы, и песни и девушку.
Он громко рассмеялся,  пересел ко мне поближе и хлопнул по плечу. Я чуть не выскочил из стула, но он меня поймал и говорит
-А знаешь, ты мне понравился, я заеду за вами через несколько дней, матушка скажет вам когда и повезу в загородный ресторан «Тряс мергялис». Не струсите - ресторан ночной?
 Я посмотрел в сторону своей хозяйки, она глазами показала, что не будет возражать и ругать за позднее возвращение.
- Договорились - отвечаю.
Парень нас даже проводил до такси, и я уже не видел в его глазах злобы и той отчуждённости, с которой он встретил нас в самом начале.
Через несколько дней гигант и точно заехал за нами. В лесу стояла корчма, когда мы вошли внутрь публика за столиками неодобрительно загудела, взгляды как и парней так и девушек были враждебно устремлены на нас, но это только до того времени, пока следом за нами не  вошёл сопровождающий нас парень. Он что-то крикнул, приветствуя присутствующих и ещё что-то указывая на нас. И сразу спало напряжение, к нему подходили, здоровались, часть рукопожатий досталась и нам. Музыка была и местная и западная польская и немецкая. Бзиком была демонстрация сцен раздевания красивых девушек за вуалевой занавесью в глубине сцены. Стриптиз в таком виде. Официально кстати запрещённый. В зале горел приглушённый свет. Потом начались танцы. Я не думал никого приглашать, не зная местных традиций, мои друзья и наш сопровождающий попивали напитки. Как же я удивился, когда гигант литовец поманил красивую длинноногую темноволосую девчонку, ярко накрашенную и что-то сказал ей по-литовски, когда та наклонилась к его губам чтобы выслушать.
Чуть прищурив глаза смерив меня взглядом в полуулыбке девушка подошла ко мне и не ожидая моего согласия вывела в центр зала.
Мы танцевали одни, её руки обнимали меня без всякого чувства, я тоже танцевал отстранённо, прижмёшься, и неизвестно какой будет реакция. Я видел как девушка, будто споткнувшись на какой-то миг, прижалась ко мне грудью. До  этого мне казалось, что танец так никогда и не кончиться, а тут вдруг как оборвалась музыка. Я взял девушку за кисть руки, повёл к её компании, склонив голову и поднеся кисть руки к губам, поцеловал. Взгляд девушки недоумённый, видно не ожидала от русского  варвара такого обхождения. С удивлением я услышал хлопки одобрения в свой адрес. Наконец нагулявшись и не желая докучать местным мы попросили гиганта отвезти нас домой.
В машину набилось много народу, а девушка танцевавшая со мной, оказалась на моих коленях. Я понял, что другого места для неё не нашлось. Из троих, только меня позвали покататься по городу. Но у меня в кармане была вошь на аркане, а родители задерживали с очередной порцией помощи, и я отказался.
Меня по моей просьбе отвезли на квартиру, друзья и сокурсники уже нежились в кроватях.
Утром, выходя из ванной, после умывания в проходе коридора я встретил Дануту, кивнул и сказал – Доброе утро.
-Лабас ритас – ответила хозяйка, но лицо было очень серьёзным. Такое лицо у красивого сфинкса и сдержанных прибалтов.
Торговка, принося вещи, по моей просьбе научила нас обиходному общению по литовски и о чудо, стоило произнести фразу приветствия или благодарности на их родном языке сразу менялось отношение, и у нас не стало проблем ни в магазинах ни в кафе, ни где бы то ещё.
В один из дней приехал сын хозяйки Дануты, паренёк лет 10-12, холёный, спортивный. Мне показалось, он испытывает ко мне благорасположение, правда поначалу рьяно показывал различие европейской культуры.
Я стал ему рассказывать о русской и советской литературе то что не входило в учебники. То, что я ему рассказал, привело его в растерянность, он был набит всякой чепухой часто заумной, а тут такое в прозе да такая глубина, а поэзия, как её объять.
Тогда он спросил, желаю ли я посмотреть его коллекцию почтовых марок. Как и многие в своё время я собирал марки, открытки, спичечные этикетки, потом интерес поменялся. Но кое- какой толк в таких вещах я знал.
Альбомы у мальчика были сплошь из кожи, с хитроумными застёжками. Я вспомнил, что его отец плавает за границу. Марки были из экзотических стран с изображениями природы, животного мира. Но не это меня  удивило и раздосадовало. Особенно много было немецких марок, на которых красовались вожди фашистского Рейха, преступники развязавшие войну с моим государством и принёсшие  горе и страдание на оккупированную территорию. Я с брезгливостью подумал, как он может держать дома эту мразь, хотел возмутиться, возникла бы ссора и я сдержался ради его матери, возможно не знавшей чем увлекается сынок, замки на кожаных альбомах были как я говорил с особым секретом. Я был в чужой среде, чужом доме, чужой стране, теперь мне это стало ещё понятней, здесь царили чужие нравы в среде молодёжи и не только. Я просто перевернул, то, что было мне не по нраву.
У парня было ещё много монет, в том числе и русские царские и золотые и серебряные. Всё это мне было интересно. Паренёк рассказывал, что он вообще –то ходит в школу, живёт у бабушки в живописном месте на берегу озера. А заграница это так по обмену. А вот когда придёт время учиться в институте, вернётся к маме, домой. Говорил, что хорошо плавает, имеет разряд по плаванию и гребле, учит языки, чтобы плавать за границу как отец. – А маму оставишь одну? У тебя ведь мысли есть уехать из Союза?
- Не исключено, там больше  возможностей.
- Запомни где больше возможностей, там больше рисков.
- Вы столько знаете, а возможности имеете недостойные.
 -Я живу в середнячках.
- Почему?
- Долго объяснять. Я всему обязан самообразованию, а базовые знания хромают.
- Но с вами интересно. Я теперь тайком, вы понимает почему, буду читать русские книги и прозу.
Мы расстались с парнем друзьями, он только спросил - Какие цветы я люблю.
-Ирисы отвечаю и Лилии.
-Ирисы это Восток Китай, Япония. Лилии во Франции символ королевской власти как это соотносится.
- Не буду углубляться, но скажу, а ты подумай. Японцы это азиатские русские. Китайцы это азиатские немцы.
- Надо же, ну ещё что-нибудь.
У Александра Невского был особый спецназ «Ушкуйники» мобильный отряд на лодках плоскодонках большой вместимости. Ох, и наводили они шорох среди врагов Руси.
Одна княгиня была замужем за правителем Таиланда. А уж о том, что Анна дочь Ярослава Мудрого была Королевой Франции ты должен знать.
- А вы меня не обманываете?
- Не имею права. Читай умные книги, не всё то, что пишут.
На прощание он только спросил, скоро ли я уеду из их краёв.
- Совсем скоро. А ты не торопись, выбирая между Европой и Россией. Все события ещё впереди. Я, например, верю, что Россия станет процветающей и культурной в бытовом плане. Я имею ввиду не мусорить, остальное всё обяжется.
Мы с ребятами продолжали успешно осваивать специальность, получалось отменно и у меня я им ни в чём не уступал, многие стали иногда  прогуливать, особенно, тот из Подмосковья, оказавшийся разжалованным милиционером  и перешедшим работать на завод инженером-электриком. Сибиряк переключился на местных девушек, что было чревато неприятностями, но ему сходило с рук. У него в пассиях то продавщица, то парикмахерша, то водитель троллейбуса. Звали и меня, но скудные денежные средства не располагали к разгульной жизни. Однажды попросив денег, я родителей больше не беспокоил.
Я иногда сидел во дворе, зубрил тематику специальности или в комнате читал книги из имевшихся в комнате. Скорее всего оставленные бывшими студентами, а Данута по каким-то соображениям не выбросила их на помойку. Многие были среднескучного содержания, но были довольно удобочтимые.
Вечерами я вместо горячительных напитков пил какао с какой-нибудь сдобой, а чаще Данута приглашала на вечерний чай, мы часами разговаривали, но неприступная маска с её лица не сходила. Сидя за столом, я видел как красива хозяйка, какая розовая у неё кожа, особенно на коленях, я их увидел очень близко, когда нечаянно упустив вилку, полез под стол,  извинившись, я сел на место и невольно встретившись с взглядом Дануты увидел, что взгляд из холодного стал ироничным, как бы спрашивая – Ну и как тебе мои колени. Я почувствовал, что краснею и отвёл взгляд. А через какое-то время попытался уже намеренно поймать взгляд, но натолкнулся на металлический блеск зрачков.
Учёба близилась к концу и уже назначено было число для сдачи экзаменов. Мы с сибиряком учили билеты, а парень с Подмосковья был в любовном угаре. В день сдачи экзаменов он явился далеко за полночь, позвонил в двери квартиры, но, ни я, ни сибиряк не пошли открывать с первого раза, а больше он не позвонил в дверь и мы уснули. Явился же он, когда пора было идти на экзамен. От парня несло перегаром, он сразу же завалился спать.
Экзамены наша группа сдавала в основном на отлично, и тех, кто ещё не сдал, оставалось всё меньше. Я позвал сибиряка и ещё двоих ребят идти к нам будить, загулявшего. Дануты не было дома, мы раздели спящего - и под холодный душ его. И на удивление всем, он, очухавшись, на отлично сдал все экзамены.
Одновременно с нами сдавала экзамены и группа операторов. Женщины и девушки подошли к нашей группе, и мы и они получили удостоверения об окончании, и не грех было это отметить.
Быстро собрали нужные продукты и выпивку и не отказались от приглашения женского пола праздновать у них. Веселье затянулось надолго и видя, что мои друзья и не думают возвращаться на квартиру, я засобирался. Полная девушка с пунцовыми губами хотела идти со мной, но бывший милиционер под благовидным предлогом увёл её в дальний угол дома, сказал, что она уже на всё готова, звал и меня, но я не пошёл.
Вышел за калитку и увидел, ожидающую кого-то женщину, как оказалось – меня.
Стройная с распущенными волосами, ниспадающими на плечи и очень красивой формой ног. Я воспринял это как подарок судьбы, и мы отправились на её квартиру. Я не шёл, а пританцовывал, желая очаровать спутницу, с нами увязалась ещё пара, парень уже вовсю тискал полненькую, а она выглядывала из-за его плеча, как бы говорила, смотри - что он делает.
Потом они присели на лавочку, послышался звук укладывавшихся на широкую доску, а мы пошли дальше.
Мы шли, а моя подружка интересовалась перспективами моего будущего и чем больше я рассказывал, тем больше она мрачнела и попросила побыстрее довести её на снимаемую квартиру.
Я провожаю девушку она всё больше  молчит, а я стараюсь всячески развлечь её, говорю без умолку, и тут понимаю, что всё в пустую я ей неинтересен. Взыграло чувство обиды, я что в роли сопровождающего, поискала бы другого. Я молчу, прикидываю как завершить расставание ни для целей я ей не нужен, кроме как довести до квартиры. Сомневаюсь, что даже скажет на прощание – Спасибо. Она в полоборота смотрит на меня готовая произнести – ну всё парень пришли, она ещё переминается с ноги на ногу, и тут это грациозное создание ступает туфелькой на высоком каблучке в собачье испражнение, неприметно лежащее у бордюра на тротуаре. Девушка пытается от этой «радости» избавиться, пробует стряхнуть, капли оседают на нежный капрон, в панике она пачкает одну, а потом  и другую уже ногу. Она в ужасе, видит только теперь свои ножки, плачет и убегает. Я не знаю, как ей помочь, пытаюсь остановить с этой целью, но что я могу сделать.
Иду на свою квартиру, по пути меня окликнул пьяный мужик по литовски. Я не реагирую, иду своей дорогой, и пьяный отстаёт, махнув рукой и мою сторону, и как я понял по интонации, грубо выругался. Немного жаль девушку, а я здесь причём.
Я почти трезв, хмель какой был давно выветрился, из головы и я с чистой душой звоню в дверь квартиры.
Открывает Данута.
- Ты один? А где те двое?
Я удивлён, что она ещё спросила, но отвечаю
- Мы успешно сдали экзамены, хорошо отметили, ребята, скорее всего вернуться под утро или даже позже.
- Поздравляю с успешной сдачей, мой руки, будем пить чай.
- Не стоит беспокоиться, уже поздно, извините, что я вас разбудил, побеспокоил.
-Я всё равно не спала.
- Ждала, что мы придём хмельные и будем колобродить напоследок.
-Фу, противный. Мне до них нет дела,  я тебя ждала, ну и обдумывала, что если вы завтра съезжаете, мне теперь надо подыскивать других квартирантов.
- Да уедем по домам – вздохнув сказал я, вытирая руки.
-Уезжаешь домой, а скажи здесь не хотел бы остаться?
 - Нет, не хотел и не хочу – отвечаю – я по дому скучаю и хотя красивая природа и порядок во всём, но у нас даже облака другие. У вас почва песчаная, а у нас кубанский чернозём, даже сорняки вымахивают в человеческий рост.
- Ну вот всё у вас есть, а живёте небогато.
- Ну надо же братьям арабам, индусам, китайцам, вьетнамцам и другим народам помогать.
- Бред это мальчик, - она впервые назвала меня мальчиком. – А почему ты не остался догуливать, или подружки не досталось? – смеётся, а улыбка такая испытывающая.
- Да нет и подружка досталась, только из этого всё равно ничего путного не получилось.
И я рассказал, как провожал девушку и какой конфуз получился, но не по моей вине.
- Ты хотя бы раз девушку поцеловал? – продолжала Данута.
- Нет. И не пытался.
- Так всё время болтал, даже не обнял?
- А вдруг, она бы меня отшила?
- Но она сама позвала тебя её проводить. Была навеселе.
- Да.
- Прости, но тогда ты осёл!
Я виновато улыбнулся, видя как Данута поставила на стол вино в хрустальном графине. Вино было цвета крема, как цвет перламутровых ноготков.
Была и лёгкая закуска. Мы пили понемножечку, небольшими глотками, вкус вина обволакивал нёбо и вино легко ударяло в голову. Было мукой сидеть наедине с красивой женщиной, молчать и смотреть друг другу в глаза. Что там за этими зрачками?
Я извинился, поблагодарил Дануту за «чай» и ушёл в свою комнату. Я разделся, лёг в постель, ребят всё не было. Где их носит, скорей бы возвращались, а то дверь в комнату осталась приоткрытой, а встать и закрыть, пройдя к двери в трусах я не мог, новые трусы и дверь могли скрипеть. И тут только отвлёкшись от своих мыслей я увидел, что Данута стоит в прихожей у трюмо, в красивом  халатике и расчёсывает волосы, убирает помаду с губ. Чуть коснулась стеклянной пробкой от духов за ушами, между грудей, я имею ввиду то место где они поднимаются от ключицы, совсем запутался, ну чуть ниже ямочки на шее, фу теперь вроде бы яснее и ..под мышками. В окно светили огни рекламы от расположенного внизу магазина и в комнате было довольно светло, хотя Данута выключила бра у трюмо.
Я размечтался, ворочаясь, вот бы попасть к хозяйке в постель.
От таких мыслей у меня сильнее забилось сердце и зашевелилось приподнимаясь покрывало, которым я прикрылся. Но я представил, как она меня возмущённая будет выгонять не только из своей комнаты,но ивообще мне ночью и быстро придётся собирать вещички и убираться на улицу. Такое развитие событий меня явно не устраивало. Я закрыл глаза, покрывало опало и немного поворочавшись я уснул крепким сном.
Вдруг просыпаюсь оттого, что кто-то трогает меня за руку. Я дернулся и сел в кровати.
Смотрю стоит Данута в обворожительном халатике, матово блестят коленки, ткань халатика обрисовывает соски.
У меня от волнения застучало гулко сердце, задрожали руки и ноги, а она тихо говорит «Ты,  что себе придумал? Ложись и успокойся, пока никого нет я хочу тебе сказать, завтра, а вернее уже сегодня, когда  будут уезжать твои сокурсники скажи что ты не успел купить всем подарки и поэтому задержишься в городе ещё на один день. Если согласен, ни очём сейчас не спрашивай. Так надо. Успокоился? Ну вот, теперь спи, но не вздумай войти в мою комнату. Ты всё понял.
Я только кивнул в ответ. Я лежал и думал, вот и пойми этих женщин, что она хочет, что ей нужно от меня. И почему я? А может – Не вздумай войти в мою комнату, - означает – я жду тебя.
И всё таки я не решился подняться с кровати, ноги стали ватными и во рту пересохло.
Ребята вернулись на рассвете и видно спали недолго, потому что уже через некоторое время ( я не спал как только они явились) стали тормошить меня, чтобы ехать на железнодорожный вокзал за билетами, нам всем троим предстояло ехать через Москву.
- Я остаюсь ещё на один день, не успел всем купить подарки – якобы сонно потягиваясь и проявляя недовольство, что рано разбудили – говорил я.
- А хозяйка не выгонит, ты же заплатил по этот день?
- Объясню, упрошу как-нибудь, надеюсь  оставит.
Я поднялся, позавтракал вместе с ребятами пошёл на вокзал посадил  на поезд и только к вечеру, проболтавшись по городу и магазинам целый день, решил вернуться на квартиру.
Я подходил всё ближе и вдруг подумал, может надо раньше возвратиться, ведь для чего-то я Дануте понадобился может во мне уже и нужда отпала.
У дома на лавочке сидела старушка и у неё в руке были три нежно отливающих пурпуром  розы. Я кивнул старушке, здороваясь, а она на чистом русском языке спрашивает: « К женщине идёте? Она очень красивая?»
 Я ответил, что очень красивая, как эти розы.
- Тогда эти розы для вас, делайте с ними, что хотите.
Потом улыбнулась, смахнула в краешках глаз батистовым платочком появившуюся влагу и сказала
- Что же ты стоишь? Лети на крыльях любви, не опаздывай.
Я не стал пользоваться лифтом, а сам думаю, как это я сам не догадался купить розы, а эта старушка как фея, откуда она знала, куда я иду?
Я не хотел звонить в дверь, но пришлось и мне показалось, что звонок звенел назойливо и в тоже время тревожно.
Даанута открыла дверь и тут же ушла.
Я уже заходил в свою комнату, как услышал, что Данута зовёт меня.
Я открывал дверь в комнату хозяйки очень осторожно, она стояла у столика в изумительно струящейся одежде в виде белья, я такого отродясь  не видел.
Повернувшись ко мне она протянула мне маленькую шкатулку и попросила открыть.
Я открыл шкатулочку – Вот прядь моих волос, это те локоны, что я подарила русскому мальчику, а мне их вернула женщина, что угощала нас парным молоком. Его волос я не сохранила, потому что постеснялась попросить выстричь на память.
Потом она закрыла шкатулку и вновь поставила на столик. А я подумал, что незримо в этой комнате будет третий – этот мальчик из её детства. А может всё по другому – я здесь вместо него. Как такое могло случиться? Или опять эта фея у подъезда с цветами.
Садись к столу. Может сначала что-нибудь покушаешь, а потом…будем слушать музыку.
Да нет, у меня сейчас ничего в горло не полезет. Я когда любовался городом, стараясь занять время, покушал в кафе.
- Знаешь, я проходила утром мимо двери вашей комнаты, оттуда доносился страшный храп, я не удержалась и заглянула. Храпели те двое, а ты дышал тихо-тихо, как ребёнок. Это хорошо, что ты не торопишь события, но всё-таки ты очень долго гулял. Я уже подумала, может ты заблудился или тебя кто-нибудь обидел. Скажи, а ты хотел прийти ко мне в прошлую ночь. Знаю, очень хотел, но правильно, что не пришёл, не было этой ночи.
Она говорит, а сама помогает мне раздеться. Я уже почти раздет, но этого я не вижу, а чувствую.
- Мы можем говорить, а можем ничего не говорить, но всё равно будем знать и ощущать все наши потаённые желания. Мы ещё увидим наши лица, изменившиеся от блаженства и наслаждения. Я тебя смущаю. Есть стереотип о литовских женщинах, что они рассудочны и лишены страсти и ничем кроме обустройства комфортного быта не интересуются. Не буду говорить про всех, но я так люблю русскую поэзию, но приходится это скрывать, это считается непатриотичным, что мол можно почерпнуть у варваров. Могут ли скажи быть варвары такими как ты?
Нет. За других не скажу.
 Да не волнуйся ты так, мой мальчик, ну и что, что ты почти раздет, я почти не одета так и будем сидеть пить вино, кушать сладости, слушать музыку.
Данута нажала клавишу на японском серебристом магнитофоне, и полилась ни разу не слышанная мной музыка. Я догадался, что звучит -  виоланчель. Мы пили вино, заедая кусочками горького шоколада.
Данута прошла по комнате, включая бра, выключая верхний свет люстры. Померк хрусталь, но неярко засветившиеся вещи в комнате приобрели мерцающий оттенок. Данута сдёрнула покрывало с большой инкрустированной кровати, и простыни стали отсвечивать синевой, она присела и они захрустели. Музыка вкрадчиво подсказывала «люби, люби».
- Присядь со мной рядом.
Всё это слышу как во сне, но подчиняюсь, а она говорит
- Одно время русский поэт Константин Бальмот жил в Литве, дружил с Людасом Гире и вот как он писал казалось бы о русалке, а на самом деле для меня это образ литовской девушки.
Если можешь пойми. Если хочешь возьми.
Ты один мне понравился между людьми.
До тебя я была холодна и бледна.
Я - с глубокого, тихого, тёмного дна.
Нет, помедли. Сейчас загорится для нас
Молодая Луна. Вот – ты видишь? Зажглась!
Дышит мрак голубой. Ну, целуй же! Ты мой?
Здесь. И здесь. Так. И здесь… Ах, как сладко с тобой.

- Ты что делаешь? Что ты делаешь. Я же только стихи читала, а не наставления по любви. Ой, ну и что, что ты чувствуешь, что я этого хочу. Ну и что думаешь так я тебе всё и разрешу?
- Хорошо?
- Хорошо. Ах! Ой, как хорошо. Уймись я уже вся горю. Я… А впрочем не сдерживай своих порывов любить так любить. Мне будет с тобой хорошо, я этого хочу? Хочу. Ты молодой и тёплый, молодые не ценят молодость а … взрослые ценят.
Она говорит, а сама помогает мне снять всё лишнее и раздевается сама. Мягкий голос что-то говорит, но я оглох и закрываю её рот своими губами. Её губы чуть дрогнули, отвечая мне.
- Я не стану требовать от тебя каких-то сверхестественных способностей, я хочу нежности и ласки, хочу снова быть желанной, хочу вернуться в детство и начало юности. Да не будь опять таким зажатым, я понимаю, что стеснительный и нерешительный. Я понимаю, что ты не очень многое умеешь. Главное не торопись. Я хочу, чтобы ты полюбил меня так, как будто я единственная для тебя на всём белом свете. Я тоже забуду весь свой любовный опыт.
Успокаивайся, ещё поговорим всё самое интересное впереди. Данута встаёт, берёт с тумбочки флакон духов и стеклянной притертой пробкой наносит по капелькам на шею, за уши, углубление между грудей и под коленями, ложится рядом.
Мы отдыхаем. Я прошу Дануту почитать ещё стихи. Чуть полуобернувшись и приподнявшись на локте, отчего груди напряглись, приняв свою остроконечную сущность. Я залюбовался и сказал вы как русалка изгиб торса, приподнятое бедро, сведенные вместе ноги
- Да русалка. И вправду красивая?
Отвечаю кивком головы. Моя рука дотрагивается до груди, под моим прикосновением сосок затвердел, припух, ощущалось биение её сердца, да и моего.
Потом я отпустил грудь и стал ласкать бедро. Продолжая гладить, я переместился туда, куда вёл меня скорее инстинкт, чем разум. Я вдруг ощутил сладость, и моё тело охватила приятная дрожь.
Я услышал почти животный стон и удивление в глазах Дануты. Видно она сама того не ожидала.
- Просил стихи? Тогда прошу, остановись. Всё будет хорошо. Да. Только на время.
Я ласкал долго, ласкал до утра,
Целовал её груди и плечи.
И она наконец прошептала: « Пора!
Мой желанный прощайте – до встречи»
И её оттолкнув, я упал на песок,
А русалка, со смехом во взоре,
Вдруг запела: Простор полноводный глубок,
Много дев, много раковин в море.

И часы пронеслись. Я стоял у волны,
В ней качалась русалка нагая.
Но не бледная дева вчерашней Луны,
Но не та, нет не та, а другая.

Тот кто слышал напев первозданной волны
Вечно полон мечтаний безбрежных,
Мы – с глубокого дна, и у той глубины
Много дев, много раковин нежных.

- Это, что уже на прощание такие стихи кто написал? И опять же русалка.
- Нет ещё не прощание а стихи, стихи опять Бальмонта.
У меня так и вертится на языке спросить что зашифровано, а в этом я не сомневаюсь в словах много дев, много раковин нежных.
Это выходит русалки достают для людей морские раковины, но нежными их можно назвать лишь метатаморфически, ведь перламутр очень твёрдая среда?
- Не вздумай смеяться надо мной и считать меня развратной, но так ты видно никогда не догадаешься. Глупенький. Но я всё-таки поясню. Ой, я даже покраснела. Раковина нежная, как непросто произнести – это то, что у женщин между ног.
- А можно мне… там поцеловать.
-Только не смотри. Что ты делаешь со мной.
-мне нравиться вкус твоей кожи – говорю, переводя дыхание – она солоноватая и вправду, как только что из морских глубин.
- Ты хочешь целовать ещё?
- Да очень, очень.
- Только не до болевых ощущений.
- Хорошо. Только я немного отдышусь.
 
Ну целуй меня, целуй, хоть до крови, хоть до боли
Не в ладу с холодной волей, кипяток сердечных струй.
- А это чьи стихи?
- Русского поэта Сергея Есенина.
- Мы о таком что-то слышали, но стихи были запрещены.
- И у нас тоже. Сейчас уже даже в школе изучают.
- Он так любил женщин? А много их было у него? А они его любили?
- Наверное многих любил он, многие его любили и тех о ком писали и тех о ком не знал никто, кроме самого поэта.
- Ты стихи пишешь? – вдруг спросила Данута.
- Да – тихо ответил я. Но читать стесняюсь, считаю они ещё не так бесподобны. Может и о напишу о нашей встрече, это всё будоражит кровь и заставляет безудержно биться сердце и непонятно как всё это происходит, во сне или наяву. Вот сейчас это же не реально, чужой город, я как  во сне, а не в постели со сладкой женщиной я на равных участвую в наслаждениях, которые послала мне судьба, а может прихоть целующей меня женщины. Я говорю это, а Данута ложится на спину. Руки мои не знавшие тяжёлой физической работы скользят по бархатистой коже её ног. Я опустился вниз, стал целовать ножки от щиколоток и вот уже кончик языка, двигаясь вдавливается сквозь шёлк тончайших трусиков, в серединку между двух валиков. Данута прижимает мою голову, выгибает спину, отвечает на мои ласки.
Не помню, как снимал с неё рубашечку и трусики, куда они подевались. Обнимаю её обнажённое тело и шепчу на ушко – Лучезарная, ты самая желанная, а сам целую её тело. Волосы внизу живота отливали блеском шубки соболя и оказались такими же мягкими, нежными пушистыми и драгоценными. Музыка становилась всё более призывной, а тело всё более вожделенным.
Данута шепчет мне: - Теперь ты догадываешься как звали того русского мальчика из моего детства?
Я молчал, губы мои были одним целым с телом Дануты. – Догадываешься? – шепчет она снова. – Как и тебя Виктор, она это произносит на французский манер.
Я приподнялся и не мог отвести своих глаз от этих ставших тёмными зрачков.
Лежали рядом, вытянувшись мы касались друг друга ногами, животами. Я чувствовал её напряжённые соски грудей на своей груди.
Губы в губы, дыхание стало общим, как бы закольцованным, низ живота и у неё и у меня вибрировали.
- Наверное, я всё ещё люблю его, а в его образе тебя – тихо сказала Данута. Я действительно ощутил, что она забыла весь свой любовный опыт. Это было понятно по тому как она неуверенно и осторожно касалась моей кожи своими пальчиками. Я был в полуобморочном состоянии.
- Ну что же ты ждёшь и раздумываешь, я же твоя девочка ждущая любви и ласки.
 Я поворачиваю её на спину, я над нею головка члена еле-еле касается нежной плоти, продлевая томление и ожидание предстоящей близости.
И вот моё естество, мужское начало обхватила нежная тёплая плоть, и реальный мир перестал для меня существовать. Я в сокровенных глубинах перламутровой раковины, но мозг постоянно возвращает из полузабытья и заставляет быть сдержанней. Я прилагаю все усилия, чтобы не разочаровать доверившуюся мне женщину. Пусть миленькая получит со страстью всё сполна, пусть ей будет несказанно хорошо и, хотя я во власти женщины мне удаётся сдерживать свои порывы, а не подхлёстывать.
И вот она уже в завершающей стадии чувств, но это не бурный водоворот  потока вырывающегося из теснины ущелья на равнину, а полноводная река, которая облизывает берега, заросшие Весенним цветением и изумрудным разнотравьем.
Умаявшись, мы лежим, отдыхаем, а Данута говорит – ты будешь дарить женщинам радость - ничего не требуя взамен, но это будет не их выбор, хотя они будут так думать. Уходя, постарайся, чтобы в твоих глазах, оценившая тебя -  увидела обожание. Нет ничего слаще очарования.
Судьба караулит тебя, чтобы ты оступился и упал, но невероятным чутьём ты избежишь этого, и придёт твой час.
Простишь обидевших, простишь непонявших, простишь насмехавшихся, простишь пытавшихся обмануть, простишь гордых, эгоистичных, простишь и тех, кого не за что прощать. Дай слово, что на склоне лет возвысишься, даже если это многим будет не по нраву.
_ Да нет у меня задатков и возможностей для взлётов и поприща такого нет и кому всё это надо?
- Заклинаю именем мальчика (русского мальчика, которого не пощадили) Виктора, я больше о нём ничего не знаю, проживи хоть частичку его жизни, тебе это удастся, он был талантлив и если бы не холодные пальцы смерти. Обещай мне, а вдруг выпадет тебе такая Планида. Обещай что выучишь французский язык.
- Зачем он мне. В нашей местности никто на нём не говорит.
-Кому надо услышат.
Данута снова целует меня всё жарче и жарче. Я поднимаюсь наливаю по половине бокала вина и мы пьём искрящийся напиток.
Она допив говорит – Я хочу ещё, но не вина хочу, и не желаю себе в этом отказывать, а ты мне поможешь, ты меня не подведёшь. Если увлекусь, скажи, остановимся перевести дух, продлить очарованье.
Вино зашумело в голове, но это не мешает нам ласкать друг друга.
Она переходила с русского на французский, потом на литовский, требуя чтобы я следом произносил слова любви на французском. При этом озорно смеялась. Я целую её подмышки, продвигаясь через полушария грудей к соскам.
Данута застонала, дрожа от нетерпения, мы почти до самого утра то упивались любовью, то отдыхали, чувствуя, что я  дохожу до предела, в такой момент она останавливает движения, даёт мне успокоиться, насколько это возможно.
И вот мы отпускаем вожжи, вместе доходим до состояния между жизнью и смертью, и в изнеможении лежим рядом, касаясь лишь пальцами.
Дыхание у нас успокоилось, мы целовались без страсти, а как бы в благодарность за пережитые бурные, чудесные мгновения подаренные друг другу.
- Поспи хоть немного в моих объятьях и уезжай отсюда навсегда и безвозвратно. Храни тебя твоя путеводная звезда и кровь предков.
Данута я чувствовал, засыпала, и я, поднявшись с общего ложа, крадучись ушёл в свою комнату.
Спал я недолго, вдруг проснулся, остатки сна смыл под душем в ванной комнате. Литва всегда славилась душистым обильно пенящимся мылом.
Надо ехать домой, день воскресный, и что теперь тянуть, необходимо покинуть квартиру и не потревожить хозяйку, теперь уже просто хозяйку.
Но в голове строка за строчкой стихи.
Беру лист бумаги и слово за словом отразились то ли образы, то ли чувства.

Прости, а ведь и впрямь ты так красива –
Шепчу чуть слышно я у изголовья,
Со мной была нежна и так игрива.
Любовь дарила, а просил лишь кров я.

И не мечталось о любви и страсти
В постель улёгся я, не как воришка
Дверь отворила. Я промолвил «Здрасте».
И стал из давней юности парнишкой.

Судьба играет, знать куда б нас бросит.
И в чём же переводит на изыски?
Нас защищает кто-то, Бога просит,
Что б меньше били трудности и риски.
Подписал – Виктор. Со стихами зашёл в спальню Дануты. Молил бога, чтобы она не проснулась, но запах духов и человеческой плоти был слаще всех ароматов. Послушал дыхание изумительной женщины, оставил стихи на прикроватной тумбочке, прижав флаконом духов, как будто это послание фее, тихо вздохнул и пошёл к выходу. Вещи в охапку, их было не так много, подарки были скромными. Теперь домой через Литву, Белоруссию, Москву, Украину на Кубань. В кармане диплом ли, удостоверение с отличными оценками. Значит, будет новый этап в жизни. В вагоне через силу покушал, забрался на полку, не обращая внимания на мелькавшую за окнами природу, забылся во сне.
Теперь Литва независимое государство, заграница, довольно недружелюбно настроена против нашей страны.
А память сохранила это и ещё вагон, который раскачивало из стороны в сторону. Мне ничего не жаль. Может только лёгкая грусть в глазах. Я не помню названий улиц. Может их попросту переименовали. Я возвратился в прошлое, только мысленно но никогда не возникало желания вернуться наяву. Поезд ушёл. Французский я так и не выучил, а может стоит, ведь как бы обещал и не обещал.Уи.