Тело исчезающее, феномен тела

Тело исчезающее, феномен тела в виртуальной реальности
Обзор на тему феномена тела в европейской мысли. Природа тела в условиях виртуальной реальности.
Ключевые слова: тело, идея, виртуальность, ответственность, аватар.

Assistant Professor, Department of Ethics Philosophy Faculty of St. Petersburg State University, PhD.

Khubulava G.G.
Disappearing body, the phenomenon of the body in virtual reality
Overview of the phenomenon of the body of European thought. The nature of the body in virtual reality.
 Keywords: body, an idea, virtuality, responsibility, avatar. 

Мне хотелось бы привлечь внимание к изменению в восприятии  самой концепции тела в связи с феноменом «виртуальной реальности». Но давайте вначале разберемся с самим понятием «виртуальный». Итак,  виртуальный - вымышленный, воображаемый  объект, субъект, категория, отношение, действие, не присутствующий в данный момент в реальном мире, а созданный лишь игрой воображения человеческой мысли.  Либо объект, сымитированный (симулируемый) при помощи других объектов.
 Зачастую объекты виртуальности (виртуального мира) обладают свойствами, соответствующими объектам реального мира, но, могут иметь и фантастические свойства, отличающиеся от них.
Уже существуют виртуальные приборы, виртуальный хоккей, виртуальное обучение, виртуальные службы знакомств (с таким же общением и сексом) и даже виртуальное государство.
 Однако, хотелось бы понять как изменяется концепт тела в условиях повсеместной виртуальности? Для этого, кратко попробуем рассмотреть развитие идеи тела в европейской мысли.
  Известно, что в античной философии тело рассматривалось с одной стороны как темница души, из которой последняя должна освободиться, с другой же, как пусть временный, но «инструмент», данный душе в осуществление ее стремлений. Наконец, тело человека – есть отражение идеи прекрасного, осуществленного во внешней красоте, отражающей внутреннее согласие с собой и миром (феномен калокагатии).
Интересно, что при этом телу, как временной форме, близок термин ;;;;;: ремесло, ремесленное изделие Божества.
Люди, чьи желания «скованны узами тела», названы «говорящими куклами, (марионетками)» (Платон. Пир).
Тело проходит непростой путь от табуирования телесности в средневековье, сочетавшегося с сакрализацией  тела Христова и почитанием святых мощей до антропоцентрического ренессансного самолюбования «венцом творения». От развитого в Новое время учения о человеке как «биологическом автомате» до установления сложных психосоматических связей между страхом, подавленным желанием и болезнью. 
Возможно именно идея бессознательного, наряду с более ранними представлениями о посреднической миссии тела между человеком и его личностью повлияла на условия его последующей виртуализации. «Тело – не прибежище души, а часто атрибут, скрывающий и подавляющий ее в силу нашей подчиненности определенной социальной и нравственно-религиозной доминанте»[ -54]   - пишет М. Фуко. Подобное мнение до сих пор провоцирует споры о том, имеет ли право менять пол человек, ощущающий свое мужское или женское тело как посторонний объект, не имеющий отношения к его личности. С развитием генной инженерии и технологий трансплантации человек все более овладевает наукой о теле как биологическом автомате, то есть в конечном итоге сложном механизме, не лишенном «случайности» (греч. ;;;;;;;;;, сам собою движущийся, сам собою случающийся, случайный), но тем самым, как ни странно, все более уходит от ответа на вопрос о природе телесного, о сущности и назначении тела. И это ещё одна из сторон виртуализации понятия тела, превращения этого феномена в простую анатомическую формальность.
   Собственное представление о теле предлагает в «Бытии и Ничто»[ -170]  Ж.П. Сартр: Традиция, - отмечает он, - представляла тело как вещь среди вещей и не усматривала в нем никакой специфики. Тело принадлежало миру пространственному. Сознание, мышление — миру трансцендентальному. Тело выступало предметом внешнего, объективного анализа, сознание постигалось внутренней интроспекцией, либо интуицией. С точки зрения Сартра, человеческое тело нельзя понимать как организм, соединенный с сознанием или имеющий сознание в качестве своего свойства. Тело, согласно Сартру, и есть сознание. При подобном странном согласии тела и сознания Сартр не может обойтись без вездесущего в экзистенциализме феномена Другого, который вносит мгновенный диссонанс в эту гармонию.
Тело-для-себя и тело-для другого — это одно и то же тело, но взятое в двух разных аспектах, которые друг с другом не совместимы. Касаться и быть касаемым — два несовместимых феномена, подчеркивает Сартр. Другой знает мое тело так же, как я знаю его тело. «Изучать способ, которым мое тело является другому, или способ, которым тело другого является мне, — это одно и то же». Он предлагает следующий способ познания тела-для-другого: Поскольку восприятие моего тела другим тождественно моему восприятию, то определив мое восприятие тела, мы сможем определить и восприятие тела другим (как своего, так и чужого).
Не столь важным является наше согласие или несогласие с данным тезисом. Важнее закрепленное здесь представление о теле как о Другом, который вне подчиненности «определенной социальной и нравственно-религиозной доминанте» способен и может быть заменяем.
В условиях «виртуальной реальности» такая заменимость тела возможна в считанные секунды.   Прочно вошло в наш словарь слово аватар, обозначающее теперь героя, заменяющего нас и управляемого нами в «виртуальной реальности». Аватар, аватарка (изображение, заменяющее фотографию пользователю чата или социальной сети) – стали настолько обыденными, обиходными словами, что мы забыли их изначальное значение. А между тем санскритское слово аватара (avat;ra) в буквальном переводе означает «нисходить» (аватарати) и подразумевает нисхождение Бога в более низкие сферы бытия с определённой целью. Несмотря на то, что основное значение термина аватара — «нисхождение», («нисходить» в значении «являться миру» или «проявляться в мире»)   это слово, как правило, переводят на русский язык как «воплощение», ложно сближая его с понятием боговоплощения в христианстве. В христианском богословии Бог буквально воплощается, приходит  «во плоти», тогда как аватары Бога в индуизме являются вечными формами или ипостасями Бога, которые нисходят в материальный мир, сохраняя свою всецело духовную природу.
Итак, приобретая аватар, мы «нисходим» в виртуальный мир, становясь орками, рыцарями, эльфами, гоблинами и начинаем ассоциировать свое тело с телом персонажа, героя. О действиях в игре мы говорим: «Меня убили», «заколдовали» и т.п. Конечно, есть и более антропоморфные и правдоподобные варианты. Например, популярный симулятор реальной жизни «the Sims», но такая правдоподобная подмена своего тела другим ещё опаснее. Если индуистские боги нисходят в реальный мир, сохраняя свою сущность и природу, то мы, заменив свое тело на идеальное, фантастическое тело виртуального аватара, эту природу рискуем потерять. Если Другой становится нами в большей степени чем мы сами, то кем же становимся мы?
Не правдоподобно? Вспомните анекдот:
- Дорогой, мы не общались уже две недели.
- Разве? А кто с тобой вчера в «Heroes» по сетке три часа нежить убивал?
Прислушайтесь к виртуальности как к серьезному явлению. Разве смена Вами аватарки или статуса на странице в социальной сети не вызывает мгновенную реакцию у Ваших «виртуальных» и реальных друзей?
Аватар – виртуальное тело нового века не болеет, не причиняет иных неудобств и практически бессмертно (в компьютерной игре жизнь его может возобновляться бессчетное число раз).  Аватар легко перепутать с идеей, –нашим вечным прообразом в платонизме.  И даже с белыми одеждами праведников – бессмертными «телами» «будущего века». Есть одно, но большое но: Эйдос и белые одежды – есть Абсолютное Я, читая экзистенция, душа, тогда как виртуальное тело – аватар – Абсолютный другой, тот самый платонический призрак – подделка- эйдолон, только выдающий себя за идею.
С развитием технологий виртуальной реальности с тенденцией к большей правдоподобности, в эпоху трехмерных моделей тела и его внутренних органов, мы, увы, вынуждены говорить  о феномене тела исчезающего. В виртуальном пространстве (будь то компьютерная игра или осознанность себя как биомеханизма с заменяемыми частями) человек рискует потерять ответственность как по отношению к своему, так и к чужому телу.
Ту, самую ответственность наблюдательной античности, строгого средневековья и вдумчивого нового времени, где тело ещё рассматривалось как не просто ключик к тайне творения, а как один из даров человеку.

Григорий, прочитал Вашу статью. Тема мне близка и статья понравилась. не бросайте статью. ее можно продолжать. Во-первых, реконструировать феноменологическую программу (Мерло-Понти) во вторых, дисциплинарную (Фуко). Во-вторых, потихоньку втягивайтесь в аналитическую философию. Мне кажется, Рорти, Девидсон и Деннет сближаются с феноменологией. В-третьих, просматривайте литературу по нейрофизиологии, она плохо освоена, несмотря на популярность когнитивистики.
Б.В.
   
Гермафродит
Транс сексуальность

Античное представление о природе телесного не только и не столько дуально: тело представляется не просто и темницей души и одновременно необходимым ее инструментом, единственно позволяющим душе руководить нашими поступками. Философ, одна из задач которого видится в пренебрежении желаниями тела в пользу стремления к Истине (Платон), обязан это тело беречь и сохранять в должном виде, поскольку тело это своего рода транспорт души.
 Опираясь на систему координат предложенную Аристотелем, надо признать, что тело – всего лишь «временная форма бессмертной материи» - человеческого Я. Однако, роль этой формы столь же важна, как важна прочность сосуда, наполненного жидкостью.  Тело (как внешний облик) представляется и как «печать богов», одаривших человека красотой или, напротив, физическим несовершенством. Культ красоты,  истоки которого находятся в античности, не редко позволяет красивым людям «любимцам богов» безнаказанно преступать некоторые общественные запреты. Понятие «физиология», как определенный набор навыков необходимый юноше для достижения практических целей (успехов в ремесле, искусстве ухаживания, военных и спортивных побед) не в последнюю очередь включает в себя и необходимую заботу о теле, как о хорошо отлаженном механизме.
«Физиология» наряду с «Пайдейей» (кратко: необходимой мудростью и нравственными качествами) и образует одно из сторон такого явления как культура.
Продолжая тему телесности, нельзя не упомянуть о феномене Гермафродита: сын Гермеса и Афродиты, в которого была влюблена нимфа. По ее просьбе Афродита сделала эту влюбленную пару нераздельным целым. В наши дни проблема «двуполости» и размытости понятия «пол» в целом носит не только социальный и психо-сексуальный, но даже онтологический характер (проблема транссексуальности).
«Мы ведем себя так не от того, что мы – мужчины, но мы – мужчины, только от того, что ведем себя так» - проблема влияния общества на самовосприятие, обозначенная М. Фуко, возможно, является одним из отражений мифа о Гермафродите.
Не отступая от традиции античных мифов, которые и в самом деле многое говорят о телесности, хочется вспомнить, что едва ли, не самой ужасной карой богов для смертного, было лишиться человеческого облика, потерять свое тело. Ио, превращенная Герой в корову за любовную связь с Зевсом – одно из доказательств этому. Также немаловажным мне кажется и то обстоятельство, что особенным ореолом страха и уважения окружены в древней культуре гибридные существа, лишь отчасти наделенные человеческим телом: кентавр и минотавр и многие другие.
Телами во всей физиологической их красе, наряду со смертными наделены и бессмертные боги.
 Таким образом, тело в древнем мире является не просто оппозицией душе, но и обладает всеми признаками «всеобщего и необходимого», обладает всеми атрибутами «самости».          
В Средневековье тело ярко приобретает черты «Другого». Уже в ранний период средневековья сформирована схоластическая концепция церкви как «Тела Христова». Она берет начало от центрального Христианского Таинства – Евхаристии – причастия кровью и телом Христовым, заповеданного самим Христом, как «воспоминание» о Его Жертве, и развитом в богословии в идею «Причастия Христовых Тайн» - формы мистического соучастия каждого из верующих в евангельских событиях.
Почитание верующими тела Христова как источника бессмертия, а также мощей Святых (сухих частиц плоти или полноценных тел Святых, сохраненных после смерти от тления властью Святого Духа) сочетается в Христианской традицией с подчеркнуто уничижительным отношением к телу собственному, «умалением плоти», не редко (в основном в монашеских орденах) принимавшим форму ритуального самоистязания.
Мое тело, таким образом, представляется, другим по отношению к Плоти вочеловечившегося Бога (Христа) и плоти Его Святых Угодников.
Проповедь умаления плоти (как и в античности) ни в коем случае не является призывом к самоубийству, поскольку тело и в новой культуре является вместилищем души, и единственным инструментом, могущим нашей волей изменить ее посмертную участь. После расставания души с телом, ее шанс на раскаяние в содеянном упущен: «В чем застану, - в том и сужу» - предупреждает Христос.
Дуализм отношения к телу по-прежнему сохранен, но оно не только «черная и смрадная яма греха» (Фома Аквинский), но и «Данный человеку в прославление Творца Образ Божий» (Августин Блаженный). Тело – способ, модус существования. 
Более того, в традиционной христианской догматике «противопоставлены не телесное (как «негативное») и бестелесное (как «позитивное»), а духовное (как истинное) и бездуховное (как ложное)».
  При этом «Тело, чувство, материальная природа никогда не были осуждены в христианстве»[ -73-84].
У подобного отношения к телу есть ряд причин. Во-первых, весь, созданный  Богом материальный мир изначально (в своём истоке, в своей природе) был хорош весьма (Быт 1:31) и не делился на греховную и возвышенную половины.  Во-вторых, и это уже «краеугольный камень» христианства, телесность Иисуса Христа есть главное условие победы над грехом (в противовес бесполезности жертв и всесожжений): «Посему [Христос], входя в мир, говорит: жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне» (Евр 10:5). «Он, – пишет о Христе апостол Пётр, – грехи наши Сам вознёс телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились» (1 Пет 2:24). Тем самым не только положено экзистенциальное основание перспективы спасения человека, но и засвидетельствовано отсутствие тождества между телом и грехом. По словам апостола Павла, «ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху» (Рим 6:6); поэтому «да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его; и не предавайте членов ваших греху в орудия неправды, но представьте себя Богу, как оживших из мёртвых, и члены ваши Богу в орудия праведности» (Рим 6:12–13).
Христиане уповают на то, что «Наше же жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, Который уничижённое тело наше преобразует так, что оно будет сообразно славному телу Его» (Флп 3:20–21).
Из Первого Послания Апостола Павла к  Коринфянам мы знаем, что тело может быть духовным (;;;;;;;;;;;), а может быть и душевным (;;;;;;;), безблагодатно аффективным. По сему, зло в христианстве связывается не с телом как таковым, а c бездуховным (извращённым) существованием тела.  Христос, воплотившийся в теле, свободном от греха, дает и грешным (искупительной жертвой и воскресением) надежду на «преображение плоти».
Человек  был сотворён как единство души и тела, и оба они, будучи творением Божиим, “хороши”, потому что (по изначальному замыслу Творца) подчинены Духу Божию. В общение и со-бытие с Богом должна вступить не автономная душа, а человек вместе с его телом.
Вполне естественно, гностическое пренебрежение плотью бросает тень  на важнейшие тезисы христианства – догмат о воплощении Бога и Его искупительной жертве с последующим воскресением в теле.
 В Писании Плоть как «психофизический континуум не третируется как “гробница” души (платонизм) или творение сатаны (гностицизм). Подобно всей природе, одушевлённая плоть есть создание Божественной благости»[ -41].
Перспектива спасения, таким образом, в раннем христианстве была чётко установлена в качестве идеала личности, а не цели отдельно взятой души.
Спасение личности не может быть достигнуто без  участия тела, как части этой личности, вне  единой Бого-человеческой воли – движения человека и  Бога навстречу друг другу. Аскеза христианская (в отличии от аскезы античной) есть не пренебрежение телом, а усилие в подчинении тела нашей душе.
Призыв бороться с грехом выражает собой установку на очищение плоти, а не на презрение к ней; это не война с телом, а борьба за него.
Августин пишет: «Скажет кто-нибудь, что причиною всякого рода пороков, отличающих безнравственную жизнь, служит плоть: ибо душа живёт как бы под влиянием плоти. Но говорящий так не обращает достаточного внимания на природу человека во всей её совокупности» (De civ. XIV 3). Хоть мы и отягощены «тленным телом», однако «знаем, что причиною отягощения служит не природа или сущность тела, а повреждение его»; поэтому-то христиане желают не «совлечь» с себя тело, но «облечь» его в бессмертие.
Следовательно, «думающие, что всякое душевное зло происходит от тела, заблуждаются» (De civ. XIV 3). По словам Максима Грека, «не уды телес наших отсещи нам Спас велит, но лукавыя похоти душ наших, сими удесы действуемых»[ - 154].
 Таким образом, «христианский аскетизм – это не борьба с телом, но духовная забота о нём, созидание его как «духовного тела»[ -73-84].
Христианское восприятие тела предполагает среди прочего и веру в то, что «человек задуман и создан в теле, и тело входит в понятие человека и в его естество».
 «Представление о том, что мое тело – есть не Я, а просто темница души, преграда ведет к пренебрежению телом»[ -Там же], и как следствие, к неверному пониманию замысла Творца.
На фоне христианской парадигмы любопытным дополнением образ тела выглядит в иудаизме и исламе. Вместилище души предстает в этих традициях еще и залогом будущего «телесного бессмертия» праведных. Считается, что в час Страшного Суда Всевышний воскресит тела угодивших Ему при жизни во всей физической полноте, воссоздав тела из крестцов покойных – единственной части скелетов праведников, уцелевшей в могилах. Отсюда не только бережное отношение к телу принятое в этих культурах, как при жизни так и после смерти (в иудаизме, например, существует традиция погребения в одной могиле с покойным любой отсеченной от него при жизни части тела, превышающей размером ноготь), но и особая чувственная телесность посмертного опыта (мусульманский рай с его садами, музыкой и девами-гуриями).
 Сокрытие под одеждами своих тел и особые традиции омовения, соседствуют в иудейской и мусульманской традициях со строгим запретом всякого членовредительства.
Прежде, чем говорить о Возрождении, позвольте на примере античности, христианства и ислама предложить Вам некое гипотетическое деление на «культуру лица» и «культуру тела». Так, если античность представляет собой условно служащую высокой цели «культуру тела», то Христианство, несмотря на догмат о «теле Христовом», учитывая заложенное в нем превосходство лика над лицом, выступает как культура лица-лика. Да, в античности идея тоже существует прежде ее осязаемого воплощения, а материя прежде формы, но в христианстве это превосходство получает выражение в догмате о человеке как «образе и подобии Божием» и в иконографической традиции.
Ислам предстает именно культурой тела, не только в трепетно-религиозном отношении к телесному, но и в запрете на изображение живых существ и лиц и традиции, призывающей скрывать внешность. Особые традиции отношения к собственной внешности находят в Исламе отражение во «внешней чистоте», как залоге «чистоты внутренней». Так же «телесность» ислама выражается в особом отношении верующих к обязательному созданию семьи, воспитанию и рождению детей. Проповедники-одиночки такие как суфии, факиры, салафиты, являются в исламе исключением из этого семейного «правила».
«Культ тела» в период эпохи Возрождения, явно подражающий античной «физиологии» в большей степени связан с поиском идеальных телесных пропорций и началом развития анатомии как независимой научной дисциплины, питавшей антропоцентрическую ренессансную вселенную, стоявшую на принципах гуманизма, как идеи превосходства «блага человека» над прочими принципами.
Тело, частично утратившее сакральный модус, преображается в Возрождении в рационально-эстетическую категорию, в красоту гармоническую измеренную и просчитанную (Витрувианский человек Леонардо, Давид  Микеланджело, Венера Боттичелли). Идеализируемое Ренессансом античное тело надолго закрепляет за самой античностью статус золотого века богов и героев и счастливейшей гедонистической поры.
К слову, Царь и Библейский Пророк Давид, имеющий лицо Лоренцо Медичи и ставший символом Флорентийской республики, в исполнении Микеланджело куда больше напоминает древнегреческого бога Аполлона, чем героя Ветхого Завета иудейского пастуха, победившего Голиафа. Вот такие метаморфозы. О Возрождении приходится говорить как о культуре тела, в силу общей сосредоточенности Ренессанса на чистой эстетике и превращение религиозных сюжетов в светские. Так на полотне «Поклонение Волхвов»  Боттичелли в роли трех царей предстают Медичи. 
Новое и новейшее время с началом развития современных нам биологии, химии и анатомии  воспринимает тело как рационально познаваемый (хотя и до сих пор частично познаваемый) автомат. Тело здесь – самодвижущийся, по-гречески «случайный» биологический механизм, находящийся в зависимости от социальных условий и окружающей среды, но призванный воспроизводить максимальное количество особей, подобных себе.
Столь «автоматическое» отношение к телу – вовсе не плод индустриальной революции, но скорее следствие утраты человеком личностных качеств, которые Жорж Баттай (отчего-то по-английски) именует personal ground. Утрата «личной почвы» - осознание привязанности к моменту и ответственности за всякий собственный поступок. Тело становится не более чем частью информационного поля в условиях, где жизнь является не более, чем «самовоспроизводством и обменом генетической информацией».       
  Технологии позволяющие смоделировать в виртуальном пространстве трехмерную копию любого органа человека, заставляют нас говорить о постепенном «растворении» тела во всеобщем информационном космосе. Предоставленные нам возможности по изменению собственной внешности заставляют нас судить о своем окружении как о культуре тела. Вопрос лишь в том, какого тела?
Давайте поторопимся, пока самоидентификация ещё возможна.