Чернозем - поселок жилой

Раньше по речке Которянке было гораздо больше жилых деревень и поселков. Сейчас же на месте многих селений не осталось ни одного дома, следы строений поросли непролазным бурьяном, он же господствует и на близлежащих полях, которые давно не обрабатываются. Остатки одичавших садов еще плодоносят, и человек, если он не поленится забраться в глушь, вполне может набрать себе слив или  яблок. Но редко кто появляется на месте  бывших Ботни, Соловков. Бакрита, Бахмута, разве что охотник пройдет в надежде подстрелить дичину. Там, где когда-то жизнь била ключом, слышался детский смех, лошадиное ржание, звон кос на заре, сейчас свободно гуляют лишь ветер да волки, извечные спутники запустения.

К таким селениям относится и поселок Чернозем, с той только разницей, что там и сейчас сохранился один-единственный домик, в котором теплится жизнь.

НЕМНОГО ИСТОРИИ

Совершенно точную дату основания Чернозема мне никто так и не сообщил. Сначала  выяснилось, что он возник уже после революции. Потом В. К. Романов, родившийся  там, сказал,  что где-то в 1920-ом году. Жительница села Зимницы А. П. Тарасова,  урожденная  Шутова,  подтвердила  дату: около 1920-го года. Как ни старался я узнать,  почему Чернозем называется именно так, а не иначе, тайна так и осталась  за  семью  печатями.
Поселок был небольшим, 12-13 дворов. Все  поселенцы -  выходцы из д. Каменка. Сельское население было еще многочисленным. В Каменке становилось тесно, и семьи делились:  часть молодежи перебиралась к Которянке, селилась там, где было вольготнее.

Во время коллективизации жители Чернозема и Ботни организовали коллективное хозяйство «Коммунар». Жизнь на первых порах была бедной и трудной. Потом появился  колхоз  имени  Ленина  с  центром  в  Зимницах, а с 1954 года - совхоз «Зимницкий». Чернозем вошел в его состав.

Еще задолго до этого, с окончанием войны, начался отток переселенцев на новые  места, туда, где можно больше зарабатывать и пользоваться плодами науки и культуры. Посудите сами, в Черноземе не было ни электричества, ни радио, ни транспорта. Связь с внешним миром поддерживалась с помощью лошади и пешим ходом.

Важный момент - политика партии и правительства по укрупнению хозяйств. Благодаря  ей селения, подобные Чернозему, стали считаться неперспективными и были обречены на прозябание. Одно дело, если электричество еще не провели, другое - если его и не проведут никогда. Речные и лесные поселки стали рассасываться и хиреть год от года. Пришло время, и Чернозем покинул предпоследний хозяин - Петр Шутов. Остались только Амелины.

«ПОСЛЕДНИЙ ИЗ МОГИКАН»

Часто  вспоминаю  первую встречу с ним.  Я пробирался вдоль оврага, вниз по течению ручья. Во время передышки услышал шорох, а в зарослях на противоположном склоне  что-то мелькнуло. Вскоре я понял, что это человек и, не таясь, пошел в его сторону.

Увидев меня, он нисколько не удивился, приветливо поздоровался, как будто мы были знакомы. Выяснилось, что он пришел срезать парочку удилищ для рыбалки: вокруг были ореховые кусты. Большим кухонным ножом не спеша очищал шестик от коры и наблюдал за моими действиями. Из разговора стало ясно, что это сын той самой... Волчицы, женщины с сильным независимым характером.

Потом  мы  виделись еще дважды с перерывами в пару лет. И вот сегодня я иду к нему специально, иду с надеждой встретить его, иду без ружья, зато с тетрадкой и авторучкой.

В Занилке, лесном урочище за Каменкой, порывами ветра набросало уже полно осенней листвы, будто разноцветными заплатами она устелила дорожку. Вскоре я свернул с торного пути и пошел напрямую, через березняк, миновал глубокий овраг, потом еще один, мелкий, но сырой. Наконец,  выбрался в поле и огляделся.  Вдали  угадывалась  пойма  речки.  Я срезал угол поля и увидел, как за перелеском показалась старая изгородь. Вот она, усадьба-то! Как она меня встретит?

Я боялся, что не застану никого - на деле вышло совсем неожиданно. Обогнув изгородь, уперся взглядом… в автофургончик «Фольксваген» с московским  номером.  Белая  иномарка  рядом с обветшавшим домом смотрелась вызывающе. Какие-то люди загружали машину картошкой и яблоками.

Подошел ближе и увидел своего знакомого. Он выдергивал из грядки свеклу и ловко очищал ее ножом от всего лишнего. Меня узнал.

- А, это ты, лесник?! Здорово! Заходи вон там, через калитку.

Передо мной  был  Александр Иванович Амелин, знающий буквально все о настоящем  Чернозема  и  немало о его прошлом. Он родился и вырос здесь, в этом доме, потом жил и работал шофером в Москве, а сейчас снова здесь, уже в качестве  полновластного  хозяина. Александр - мужчина средних лет, жилистый, с русой головой и добродушным лицом.

- А что это за люди?-  спросил я, указав на машину.

- Это мой брат и племянник, они скоро уедут, повезут овощи нашим в столицу.

Я почувствовал, что он вовсе не против  поговорить о житье-бытье, не забывая при этом готовить москвичам свеклу.

- Александр, а сколько там ваших? - спросил я.

-  У меня два брата: Иван и Виктор. Сестра - Анна. Еще двое умерли во младенчестве,

- А отец? - не унимался я.

- Отца уже нет. Он жил в   Маклаках.   А    вообще-то оставил семью давно.    Мне тогда было лет двенадцать-тринадцать. Сильно выпивал, с матерью не сжились.

- А света так все и нет?

- Так и нет. Когда-то мы очень просили протянуть линию. А теперь уж и не надо: я потрачусь, «металлисты» придут, провода снимут, вот и весь «свет».

- А как живешь? Сейчас темнеет рано.

- У меня лампа керосиновая.

- Ты еще где-то керосин достаешь!

-  Не  обязательно,  солярку заливаю. Немного бензинчику добавлю и нормально.

- А хлеб, откуда берешь?

- Из Никитинки. Туда два раза в неделю привозят.

- А рыбку ловишь?

- Иногда. Но рыбы стало маловато, да и раки что-то не попадаются.

- А волки не беспокоят?

-  Помню, был случай, еще при матери. Козы паслись, и подошли волки. А козел пошел прямо к ним! То ли  не понял, то ли ему так положено. Волки отступили  и  ушли совсем. Вижу их каждый год. Но они здесь выводятся, поэтому у нас нейтралитет: я их не трогаю, они – меня. (Когда Александр говорит «здесь водятся» -  надо понимать: что это «здесь» растянуто в диаметре километра на 3-4, если не больше).

- А логово находил? Волчат брать приходилось?

-  Несколько раз. Но  щенков забрал лишь однажды и то потому, что с братом был. А сам я стараюсь их не обижать.

- Саша, а   кроме   родни гости у тебя здесь бывают?

- Изредка  охотники  заворачивают.   Иногда     яблочка попросят.  А  часто    бывает Варлам Палыч. Знаешь?

- Самарджиев?

- Да. Мы знаемся, помогаем друг другу. Он здесь и ночует часто.

- А незваных гостей,  «лихих человеков» не боишься?

- Одно время меня беспокоили. Потом я таких отшил разом. Больше не сунутся.

- Я смотрю, дом-то приходит в негодность. Крыша вон как прогнулась: конек дугой.

- Да, там балка подгнила. Я мечтаю отремонтировать дом, как-нибудь соберусь, деньги нужны…

- За все эти годы я   ни мать твою, ни тебя ни разу  не  спросил,  откуда  у  вас  дрова.  Хотя  обычно  я  дотошный.  Но  здесь,  конечно,  особый  случай.

-   Откуда?  Из леса, конечно.     Запаса     дров у меня нет.    Но они   кругом.   Мне  вполне     хватает     сушняка.  Притащу  немного и топлюсь. Или с Варламом на лошадке привезем.

-   А помнишь,  как  мы  разговаривали  вон там? Ты тогда  копал картошку,    а я вдруг вылез из кустов.

-  Помню, как же…

- Твоя матушка была еще жива, и я, честно говоря, приходил  поговорить с ней, хотел написать о ее жизни. Но ты сказал, что она тяжело больна, и я не решился тревожить вас распросами.

- Да. А вскоре ее не стало. Это было в 96-м.

- Так может сейчас ты немного расскажешь о ней? Только давай зайдем в дом,  а  то  ты  работаешь, а  я  замерз без дела.

- Хорошо.  Пошли в хату, там печка истоплена.

 «ВОЛЧИЦА»

Миновав деревянную пристройку,   которая  настолько «уплыла»    в   сторону,    что грозила рухнуть    в    любой момент, мы переступили порог дома. Его внутреннее убранство было скромно, даже убого, на всех вещах была серая печать   безжалостного времени,  и только два свежих батона,    лежавших    на столе,  буквально   «кричали» яркой румяностью своих боков.

Я присел на табуретку, на столе появились московская колбаса и прочая закуска.  Александр  быстро  заварил  крепкий чай. Я тоже развязал свой рюкзак. Мы чаевничали и неторопливо беседовали.

-  Как ее звали?- спросил я.

- Ольга Титовна Амелина, а  в  девичестве  Буренкова.

- Расскажи, пожалуйста, о ее жизни.

- Родилась она в Ботне в 1922 году. Жила там до замужества, то есть до 24-х лет. Там и войну пережила. Помню, рассказывала, что немцы иногда угощали наших детей шоколадками. Так что запомнила не только плохое, но и хорошее.

После  войны  вышла замуж за моего отца Ивана Васильевича  и  стала жить уже в Черноземе.  Потом соседи разъехались  кто куда. А у нее на руках было нас четверо. Перебираться и начинать на новом месте тяжело. С отцом у них были разногласия, и он оставил семью. А потом мы выросли и тоже, как птенцы, улетели  в  Москву.  Последним уехал Иван, он у нас самый молодой, с 57-го. Я на год старше. Мать осталась одна. И прожила так более двадцати лет.

-  Саша, как ты относишься к тому, что люди прозвали ее «Волчицей»?

- Нормально отношусь. Жила в стороне от других, вот и прозвали. Ничего страшного.

- А где и как она работала? Я имею в виду общественное хозяйство.

-  С работой,  конечно,  были сложности. Помню, она стерегла совхозных телят на Ботне и  напротив Никитинки.  А дома работы было полно. Это под конец у нее  были только козы, а раньше скотины был полный двор -  только успевай поворачиваться.

- Я помню ваших коз и живописных козлов с чудными рогами и бородами. Однажды летом заехал сюда на мотоцикле, а они вокруг дома бродили. На порог вышла твоя мать,  и мы хорошо поговорили.  Кстати, власти не притесняли ее за такой единоличный образ жизни?

- Всякое бывало. Помню, обпахали все вокруг и сказали: «На пахоту ни ногой». А как скотину пасти?    Но она не робела, пасла, где хотела.

- Как вы обходились без заработка?

- Помню, возили   молочные    продукты на базар   в Сухиничи. Там же продавали мед: у нас было   много пчел. Вот и деньги. Мы все помогали по хозяйству. Лодырей у нас не было.

- Это, когда были вместе. Но вот она осталась совсем одна. Страшно было первое время?

- Рассказывала, что ночевала сначала на чердаке, дома боялась. Потом привыкла.

- А во время половодья откуда хлеб брали?

-  В половодку  пекли блины. А потом мы быстро налаживали мостик, это была наша забота.

-  Предлагали вы ей перебраться в Москву?

- Конечно. Пробовала.  Побудет, бывало, недельку и все - назад. Тянуло ее сюда.
Последние годы, когда серьезно заболела, я уже был при ней постоянно. С женой пришлось порвать: она сюда никак не желала.

Прежде чем  распрощаться,  мы с Александром сходили на кладбище.  По пути он спросил меня: «Ты в инопланетян веришь?» Я замялся.

- А я верю. Как-то раз шел ночью из Маклаков и сбился с дороги. Поплутал маленько, вижу, делать нечего, надо под кустом ночевать. Развел костер. Вдруг сверху сквозь ветви прямо на меня луч света упал, яркий, как сварка. Я испугался, а сам  встал навстречу ему. А он переместился вперед. Я боюсь, а сам шагнул за ним.  Так он меня  и вел, пока  я не почувствовал  под ногами  тропу. Иду по ней, а он, луч-то, впереди! Так и дошел я до дома. Там-то он исчез. Во!

- А ты не пьяный был?

- В том-то и дело, что нет. Пришли. Вот и наши могилки.
Александр  показал мне, кто, где лежит, а потом вдруг предложил послушать «анекдот».

- Не  место,  вроде бы, -  промямлил я.

- Самое  место. Слушай. Похоронили мы матушку, и стал мне сниться сон, будто тянет она ко мне свои руки и говорит:  «Хочу крест деревянный. Только    деревянный». Утром  я  взял дубовую доску и стал тесать крест. Вот  он  стоит.   Как установил, так стал спать покойно.
                *    *    *               
Осенью рано вечереет. Александр проводил меня за околицу и посоветовал идти прямо на Зимницы, минуя Каменку. Мы попрощались, и я заторопился домой, пытаясь согреться ходьбой. Впереди было не менее восьми километров нелегкого пути.