Бегемот

   Это при давешнем времени было, когда советские цари правили.  Тогда Родину считали Родиной, она отвечала взаимностью, не ахти какой, но отвечала. И я за неё мог пойти под пули, снаряды, мог отдать жизнь без колебания. Потом она меня за это отблагодарила, обобрав до нитки, но это случилось много позднее, в перестроечные времена, когда я встал уже крепко на ноги, забыл что такое шустрый подъём по тревоге, марш-броски с полной  боевой выкладкой, ночные бдения в суточных нарядах и прочие солдатские "радости".
  Конечно, пошлёпал  на службу с желанием. Ноги сами повели. Оттяну, думаю, два года, и всё, вольный казак. Путя передо мной будут открыты насквозь до горизонта. Хочешь влево ступай, хочешь вправо суйся - всюду ждут, а бестолковка варит  - дуй в инженеры, подвешен язык - в партработники, никто поперёк бревном ложиться не станет. А так будут дёргать беспрестанно, то на учения, то на сборы, то на перепоготовку - не зарадуешься.
  Откосить возможность была, но на таких людишек смотрели как на недоносков, смеялись и пальцем вослед показывали. Быть второсортным не хотелось, знакомые парни, кто отслужил, считали армию толковой школой жизни. Наилучшие друганы мои гуртом на службишку потянулись, опосля решили высшим образованием обзавестись, а кто и пониже планку ставил, кто-то средне-техническое образование получить, а кто-то и в рабочий класс  решил встать. Какие возможности у кого открывались.
  Не могу сказать, что не колебался. Колебался, да ещё как. Всё ж таки два года в сапогах и с автоматом на плече.   Китай недавно шевелился, буча нешуточная была  на Даманском - это страшило и сердце поёкивало.
  Ну, да ладно. Принесли повестку из военкомата чтобы я свой долг воинский выполнил с честью и отломил от жизни золотых два года. Я и почапал без дрожи за себя, взяв ложку, кружку  да пару сменного исподнего белья на вариант какой внезапной случайности. Вначале, конечно, врачи заглянули пристально во все органы моего  тела, проверяя  на крепость, силу, чтобы организм не подвёл во время учений - мучений. На комиссии, когда доктор слушал работу сердца слушалкой, которую фонендоскопом зовут, я дышал и не дышал, потом нагибался, приседал, сигналил левым и правым глазом, тыкал себя пальцем в нос для обнаружения явных и скрытых дефектов молодого организма. Всё работало исправно и шевелилось по задуманному природой-матушкой и медицинская комиссия авторитетно подтвердила это круглопечатным резюме - годен к службе без ограничений!
  Привезли в областной город на сборный пункт, налысо подстригли, в команду записали. Тут и ночь подошла. Лёг я на двухярусной кровати на второй ярус и провалился глубоко в сон. Документы и деньги, правда, в трусы спрятал - на всякий случай. И этот случай тут как тут, криминальную рожу в казарму просунул. Ночью старослужащие солдаморды стали собирать сумки, висящие на дужках кроватей, спортивные костюмы, модные куртки, и прочую гражданскую амуницию. Деньжата пошаривали, само собой. Мою сумку спортивную  белого цвета тоже скоробчили, а там курица с отъеденным крылом, полбулки ставшего черстветь хлеба, чашка, ложка, кружка и полотенце старое, но чистое, постиранное, утирка, как матушка его, собирая меня на службу, назвала. Рота, подъём, караул, грабят! - кто-то гаркнул истошно, и с верхних ярусов стал падать непривычные к первой команде полусонные, полусолдатские тела... Воров задержали, потом из учебного полка кое-кто из сильно пострадавших приезжал на суд...
  И вот я на дезинфекции в большой и гулкой полковой бане. Учебка!.. Отхлорированный и отмытый хозяйственным мылом, с миллиардом трупов бацилл на теле, вселяюсь  широкие солдатские штаны с галифе, хэбушку, влажу в кирзовые сапоги, ноги обернув белоснежными портянками и опоясываюсь брезентовым ремнём. Готов к обороне.  Аника-воин. Герой.  Натянул пилотку на лысый череп - и к зеркалу, для оценки и осознания себя в новой одёже. Солдат страны Советов. КрасавЕц пасти овец, неуклюжая фигура, чмо в кирзе, готовое пугать ворон...  Но меня самооценка не шипко окарябала удручением. Подобных гавриков топало вокруг сто двадцать харь - целая рота. Некоторые бренчали ещё на гитарах,  пели заунывно про любовь, про покинутых краль, некоторые вслух считали дни до дембеля.  Их было в календаре семьсот тридцать. Семьсот тридцать дён!.. А в часах? Аж мороз по коже...  Далеко, как до луны пешком...   
   Казарма сияла чистотой как вылизанные у кота яйца - постарались солдатики  призыва за полгода до нас, уехавшие чалить службу в другие части.  Пол, натёртый мастикой до зеркального блеска, являл собой немыслимое: не верилось, что здесь жили, не тужили, сто с гаком лысых гавриков при погонах. Неужели ходили не по земле, а летали что мухи - по воздуху.
  Тут появились отцы-командиры: офицерского и сержантского чина. Начищенные и свежие, в подогнанной форме, они производили впечатление - ум и умелость сквозили в каждом движении, не то, что у нас, вчерашних пацанов, ставших солдатами, похожих на  стадо стриженных баранов. Понеслись команды: рявняйсь! смирна! вольно! рязойдись! и прочие, от которых гражданские мозги поехали набекрень. Начался месячный курс молодого бойца.
  Отделением, куда я был определён, командовал младший сержант Синица. Боевой парень. Весь в буграх от мускулатуры. Его рука в диаметре была равна моей ноге.
Смотреть страшно. Синица отслужил полгода солдатом в нашем учебном полку, где был оставлен в командной должности, получив два галунных лыка на погоны как отличник боевой и политической подготовки. Эдакая горилла. Было в нём что-то нечеловеческое. И команды отдавал с надрывом и злобой, словно мы были виноваты в том, что пока ничего не умели. Отделение невзлюбило его через неделю,  Санька Файто на перекуре, когда Синица, тяжёлый, бугристый, отходил от курилки по каким-то делам в штаб, скобля железными подковками по асфальту, стрельнул словом в десятку, сказав: - Глядите, мужики, идёт как бегемот. Все посмотрели вослед - точно, бегемот! Не прибавить, не отнять. Захохотали - Бегемо-от!.. Меткое прозвище мгновенно стало известным в роте. Приклеилось намертво - не оторвать.
 Служба в учебке не медовая, а кто жирок на гражданке нагулял - и вовсе тоска. Сало быстро сходит - поставлено дело.  До присяги ещё туда-сюда, отцы-командиры  дают вздохнуть, а принял присягу, тут и курорт  быстро заканчивается. Не спел после отбоя глаз присмыкнуть, глядь - утро подкатило, дневальный орёт: - Рота, подъём! Опять ноги в портянки - шагом марш. Учить - дрючить военному делу стали по полной программе: офицера отрабатывали зарплату, солдаты пайку хлеба с маслом. Сержанты - само собой, а Бегемот особенно. Ему нужно было отслужить доверие командования.
  Сотканный из сплошных солдатских достоинств, он бегал, прыгал, стрелял лучше всех, на турнике легко крутил солнце. Таких в полку -то было раз-два и обчёлся. Наверное в бою он мог продержаться дольше многих, и нам, зелёным салабонам, предстояло обучиться у него суворовской науке побеждать настоящим образом.
    Коли призвали в армию, надели казённую одёжу, я ухватился за учёбу, во мне дикий интерес пророс познать военное дело. Цеплял знания памятью, начинял ими голову, ставил зарубки на носу: и про танк, и про автомат, и уйму разных особенностей. Получалось ладно, служба шла в масть и в учебных классах и на директрисе во время стрельб. Директриса - это на полигоне боевая трасса по которой ходят танки. А я из этого танка шмалял в белый свет как в копеечку. То из пулемёта, то из 23-мм вкладыша в пушке. Стрелять полновесными снарядами было не дёшево. Стрельнул - хромовые сапоги улетели как журавли осенью. Накладно для страны. А пулька махонькая, копеечная, летит, посвистывает, щёлк, и мишень на земле, помалкивает, грудь с дыркой чешет. Экономия...  Скоро я с пулемётом стал как брат близнец, в моих руках он работал снайперски, взводный, лейтенант Мощёный за мою ухватистость объявил благодарность перед строем. Отклеил от голосовых командирских связок хорошие словеса. А на ласку и собака хвостом тудысюдыкает. Я выпучил честные глаза и гаркнул положенное по уставу, мол, служу Советскому Союзу. Оглушил голосом сослуживцев как рыбу динамитом, дав понять, что не зря перевожу солдатский хлеб из добра на энергию строевого шага и стрелковых достижений. И взводный тут же назначил меня редактором боевого листка, чтобы я описывал успехи взвода. Первая писательская проба пера произошла по приказу.
  Только скоро служба мне встала поперёк души,  застряла костью в горле.  Я пришёл служить в армию, пришёл учиться управлять оружием, насмотревшись в кино на романтика Перепелицу, и  умного солдата Ивана Бровкина, а из меня стали лепить какого-то скота. На политзанятиях говорили правильные слова о доблести, чести, порядочности, говорили о любви к Родине, Советской власти, а реальность была иная.  Бегемот, другие сержанты, протаскивая сквозь густые заросли казарменной дури, старались унизить солдата. Достаточно было посмотреть не так, как он хотел, следовала команда: -Вспышка справа, или слева. Падай на пол, закрывай морду от "светового излучения". Не упал, не отжался по команде - внеочередной наряд на очко или пахоту по роте. На солдатский правёж. Чтобы служба мёдом не казалась. Могли посадить на "мамочку". "Мамочка" - небольшой короб, подбитый снизу сукном от старой шинели. На неё ставили две двухпудовые гири, и таскай по казарме, растирай до зеркального блеска мастику. Тянули двое, в две лямки. Бурлаки в казарме.
  Но это семечки. Обыденность, одна из прелестей проживания в казарме. Меня ушибал плац. Строевая подготовка и Бегемот. Каким образом насобачился он выполнять красиво приёмы строя - загадка. Тут нужен редкий талант. Стучать подошвами по бетону радость не большая, но это необходимо.   Бьёшь ноги и с тоской вспоминаешь гражданскую жизнь, друзей, которые далеко от этого плаца. Поди на пляже, греют пятки. А я под присмотром Бегемота мокну в собственном поту.  Ходим третий час, ног уже не чувствуем, а Бегемот зелёный от злости.
- Ать-два, левой! Левой. Левой. Выше ножку, твёрже шаг. Стой! Крю-угом...
 Отделение уже устало, плохо слушается, выполняет упражнение не как единый организм.
- Бараны! - кричит Бегемот. - Нет строя. Если не понимаете, будем тренироваться до ночи. Показываю лично...
Повторяем снова и снова. Лада нет. Подошвы стучат вразнобой. Шагом арш... Идём... Как лучше - не знаю.
-Левой, левой.
  Идиот, Маяковского начитался. Или он не знает такого.
- Отделение, на месте.
  Остановились...
- Была команда - на месте, - рычит Бегемот.
 Значит, нужно двигаться. Гальмовать вхолостую. Говно месить. Бегемот наблюдает за дружным ходом ног. Ему не нравится - не до автоматизма.
-Раз-два, - повторяет команды, широко расставив толстые ноги и заложив руки за спину, как командир полка...
- Чтоб ты гад, обосрался!.. - слышу сбоку полушепотное пожелание командиру.
- Ать-два!..   
 Сегодня ночные стрельбы.  До полигона пять километров. После сытого ужина сержанты взвод погнали бегом на огневой городок, готовить танки, боезапас. По прибытию,
полвзвода атаковали ближние  кустики с расстройством желудка. Погодка не радовала, в небе гуляли хамовитые тучи, значит завтра будем помогать механикам чистить танки, пулемёты - само собой, попутно и пушки, чтобы не завелись мыши...  Проехали по разу, потараторили пулемётами, началась гроза. Гром и молния бесновались. Ливень, настоящий, шумный,  тяжело рухнул на округу. Спрятались под козырьком наблюдательного пункта, недалеко возвышался тополь. В момент, когда ливень подослаб, взяв передышку, небо сотряс необыкновенной силы гром и в землю в тридцати-сорока метрах от нас, промазав по тополю, ударил огненный кулак - шаровая молния! Резко запахло горелым.  Юрка Перепёлкин упал на землю как подкошенный и заорал не своим голосом:
 - А-а-а! 
 Я почувствовал, что и на моей голове поднялись остатки волос.  Подобное чувство
меня не посетило даже в бетонном окопе, когда сверху прошёл тяжёлый танк -  обкатывали личный состав, чтобы в бою никто не замарал штаны.
   В неустанных занятиях пролетело скворушкой лето, захолодало. В один из первых осенних дней утром отделению был дан приказ выдвинуться на полигон для
земляных работ. Получили штыковые лопаты и, горланя солдатские песни, зашагали к пункту назначения. Бегемот командовал парадом...
 К тому времени, за четыре месяца службы, у меня было две благодарности от командира взвода, первая за выпуск  взводного "Боевого листка," вторая за действия часового при охране военного объекта. Я стоял на посту и утром начальник этого ангара, прапорщик и два солдата, прибежали его вскрывать по боевой тревоге, меня не предупредили, я наставил автомат, и, действуя по уставу, приказал остановиться. Меня обматерили, крича, что тревога, старослужащий из соседнего батальона пошёл грудью на меня с намерением забрать автомат, я передёрнул затвор, он, конечно, трухнул, остановился. Если бы я сделал предупредительный выстрел, поехал в отпуск. В других боксах уже заводили машины, я окликнул часового с соседнего поста, у которого был телефон на поясе и попросил доложить о ситуации начальнику караула. Прибежал разводящий, а это был Бегемот, и инцидент был исчерпан. Мне перед строем объявили благодарность, а Бегемоту досталось... Поэтому он имел на меня зуб.
  Отдав приказание чистить окопы, младший сержант прилёг на пожухлую траву неподалёку, а день был тёплый солнечный, и задремал.  Кто-то снял хэбэшку, кто-то ремень, я засучил рукава и расстегнул крючок подвортничка, и принялись за работу. Управившись часа за полтора, тихо расположились кружком, курящие закурили и  стали травить анекдоты, вначале вполголоса, потом разошлись... Пробудился Бегемот, встал, зевнул, открыв бегемочью пасть, и закричал:
- Это что такое! Встать!
- Мы выполнили задание, товарищ младший сержант, отдыхаем, - ответил я, поднимаясь, как и всё отделение.
- Вы в каком виде? - разъяряясь, продолжил возмущение младший сержант, схватил меня за подворотничок и дёрнул. Сделал шаг назад. - Вспышка справа.
 По этой команде я должен был упасть на землю, в пыль, грязь, закрыть голову руками, и замереть. Считалось, что это спасёт от ядерного взрыва.
 Я упал.
- Встать!
 Встал.
-Вспышка слева.
 Я упал... На десятый раз команду не исполнил. Отряхнул пыль с хэбэ... Оглянулся. Безмолвное отделение стояло шеренгой.
- Вспышка... - орал Бегемот.
- Закончились бомбы, товарищ младший сержант. Я, что, крайний?
  Бегемот подлетел ко мне и ударил в мою любимую челюсть. Сумев чуть отклониться, отчего кулак прошёл скользом,  я размашистым ударом ладони влепил затрещину
Бегемоту по уху и схватил за грудки. Мы злобно сцепились... Отделение кинулось нас разнимать, пошла куча мала... Драки больше не было, так, мальчишеская толкучка плечами. Бегемот, красный от возмущения, поднял пилотку, напялил по-швейковски, до ушей, отошёл в сторону.
- Отделение, становись...
Поднял руку, куда подразделение должно было встать шеренгой. Застёгивая крючки и пуговицы, поправляя складки хэбе под ремнями, мои сослуживцы растерянно и торопливо встали, выровнялись.
- Собрать шанцевый инструмент, - приказал младший сержант , - и приготовиться к движению.
  Возвращались молча, без песен, но кирзовые сапоги глухо и дружно стучали в лад строевому ходу. На вечерней поверке мне было объявлено два внеочередных наряда.
- Ты у меня сгниёшь на пахоте, - пообещал злорадно Бегемот.
 Отпахав два наряда, я получил ещё два, после которых уснул на политзанятиях. Меня поднял взводный.
- Вы не высыпаетесь, товарищ солдат?
Я молчал, крепился. Если пожаловаться - позорно, слабину покажешь.
- Наряд вне очереди...
 "Воспитание" сном штука солидная, от неё либо в дисбат, либо на кладбище, я понял, что меня припекло и нужно что-то делать.  Бегемот жизни не даст. Пятая бессоная ночь
измотала. Шестую я бы не вытерпел. И верно, на вечерней поверке он опять объявил наряд и заступил дежурным по роте. Рота отбилась на сон, я сел на подоконник в курилке. Руки подрагивали от напряжения... Нарядчики начали надраивать поясными брезентовыми ремнями бронзовые краны в туалете, мыть кафель. В курилку вошёл Бегемот, выпучил шары.
- Не понял, - сказал он. - Вы почему, товарищ солдат,  не работаете?
 В курилке никого не оказалось, мы находились вдвоём. Какой на хрен я ему товарищ!..
- Саня, я своё отработал... Получу автомат, когда пойдём в наряд по охране складов, я тебя застрелю.  А сейчас иду спать.   И попробуй рыпнуться.
- Что? - рявкнул он.
- Что слышал.
 Всё во мне кипело. Я прошёл мимо схватвшегося рукой за штык-нож Бегемота  в расположение взвода и лёг в свою солдатскую кроватку, положив лысую голову на подушку. До утра снились гражданские сны.   
  Видимо, Бегемот понял, что сильно перегнул, и пора отступить, что он и сделал, а через пару дней произошло событие, после которого он и помыслить  придираться не держал в голове
 Ещё на областном призывном пункте я обратил внимание на одного паренька со значком кандидата в мастера спорта по самбо. Какое-то превосходство читалось в его глазах, оно и понятно - спортсмен. И вот мы служим в одной роте, чистим два соседних очка как получившие внеочередные наряды. Вовка Сомов - земляк. Унывать не унывает, но его задолбал старший сержант, замкомвзвода, которого он учил самбо, как и замков всех взводов во главе со старшиной. Но нашла коса на камень, и его гнобят. Я отстрелялся, а Вовку каждый вечер гнали чистить очко. У него под глазами чёрные тени от невысыпания, усмехается недобро, желваками водит, наружу не возмущается, шестёрки, стукачи  и у нас объявились.  День, два, три... И вот вечерняя поверка, называют его фамилию - тишина. Где Сомов, никто не знает.
 Доложили старшине. Сомов испарился. Отправили гонцов на КПП, в столовую, по ближним кустам – нетути Сомова. Не отбиваемся час. Глаза слипаются, стоим, служим. Позвонили командиру взвода, прибежал, выясняет - нету Сомова. Спросили опять у роты -  молчит, как воды в рот набрала. Позвонили ротному. Прибежал заспанный, стоим два часа, служим. Солдат не спит, время тоже идёт к дембелю. Команда одеть шинели - выгнали на улицу. Появился комбат. Стоим на холодном ветру мы, стоят офицеры, морды злые, совещаются. Подняли ещё две роты. Солдат сбежал. Крикнули смирно, комбат сказал зажигательную речь. Идём в поле и лес - прочёсывать территорию. Пошли, ни зги не видно. У меня мысль ворохнулась, представил себя: а неужели я такой дурак, что побегу в холодный лес ночью от службы. Я понял ситуацию. Тут ротный сбоку объявился.
Товарищ капитан, разрешите обратиться? Обращайтесь. Говорю, а что ему на холоде служить. Надо где -нибудь в тепле искать, на стройке.  Там стройбат казарму строит
в двух-трёх километрах отсюда.   Может быть посмотреть там. Ротный аж подпрыгнул, верно мыслите. Старшина, возьми этого головастого и ещё пятерых. Пошли на
огонёк, сидит Вован у костра, картошку печёт... Я оценил ум земляка, в тюрьму не попал, но шороха наделал.!.. Со старшего сержанта срезали две лычки, оставили младшим сержантом и выгнали из роты, дослуживал он где-то на задворках. И наши сержанты хвосты поджали, через пару месяцев состоялся выпуск и мы разъехались по боевым частям, где служба шла без глумления и надрыва...