Тропой памяти. 13

Так прошли почти две седмицы. За это время Шара успела освоиться в крепости, притереться к новым товарищам по оружию, и, в особенности, к девятке стрелков, так как общаться приходилось, в основном, с ними. Шаграт появлялся редко, да и что ему было делать на стенах, где всецело властвовал Лугдуш? Следуя негласному уговору, девушка насчет родственных уз не распространялась, потому и бегать лишний раз к коменданту полагала неприличным. Впрочем, справедливости ради следует сказать, что и некогда: в свободное от торчания на стене время лучница предпочитала спать, искренне наслаждаясь тем обстоятельствам, что сон вновь стал подобен черноте глубокого колодца, а странные видения покинули ее. А вскорости ей пришлось узнать, отчего крепость носит имя Паучьего Жала. Вот как это произошло.
Однажды посередь дня гарнизон был поднят по тревоге. Оказалось, что в районе четвертого поста были замечены двое сухну. Благодаря пятнистым плащам грязно-серого цвета им удалось легко проскользнуть мимо дозорных, почти сливаясь с каменистым пейзажем, поскольку плотное плетение нарт-харумы сыграло в этот раз против иртха. Сообразив, что чужаки направляются прямиком к перевалу, кто-то из дозорных додумался подать дымовой сигнал. В мгновение ока скальный гребень украсился коричневыми силуэтами пограничных стражей, но напрасно: нарушители словно растворились в воздухе. Погранцы, однако, в такое чудо не поверили и продолжали прочесывать склон до тех пор, пока не наткнулись на раненого сотоварища, который и указал, куда побежали непрошеные гости. Оцепить ущелье, отрезав чужакам другие пути наверх, было делом техники. Как только две расплывчатые тени, подозрительно озираясь, шмыгнули в темную щель между камней, защитники Кирит-Унгола вздохнули с облегчением, и, немного подождав, преспокойно ушли, на всякий случай, ос-тавив троих возле входа в пещеру.
Тем временем Лугдуш собрал оставшихся в крепости стрелков и приказал им следовать за собой, однако, к удивлению Шары, путь их лежал не на стены, а вниз по лестнице к Бронзовым воротам. Возле той самой каморки, где она в первый день беседовала с Шагратом, уже толпилась куча народу. Мелькали ставшие знакомыми лица в высоких горловинах кожаных доспехов, нашивки с Кургузом в паутине, эфесы й’тангов. Толпились, впрочем, не просто так: все по одному ныряли в ту самую каморку под лестницей и через мгновение выбегали, уступая место следующему. Двигалась очередь быстро. Пристроившись в самый хвост и не в силах держать женское любопытство, Шара аккуратно потыкала пальцем ближайшую спину:
- Хузгат, а Хузгат! А что там? – она кивнула в сторону таинственной двери.
- Ты че – в первый раз? – хохотнул тот, но, вспомнив, снизошел для объяснений: - А оригхаш. Противоядие от Шелоб.
- От… чего? – вытаращилась Шара, но в этот момент подошла очередь Хузгата, и он скрылся за дверью, так и не успев ответить. А еще через мгновение услышала окрик: «следующий!»
Первым, что увидела переступившая порог Шара, была плоская жестяная кружка,  которую сунул ей в руки толстый орк  в простой рубахе. От резкого, чуть кисловатого запаха оригхаша немедленно защипало нос – теперь понятно, что за дух витал в этом помещении ранее. Точно в бочках не таингур!
- А… э… и че с этим делать? – осторожно поинтересовалась лучница, взвешивая кружку на ладони.
- За шиворот себе  вылить, пхут-тха! – рявкнул разливала, - пей быстро и выметайся, только тебя и ждут!
- А… - Шара еще раз принюхалась и сглотнула с отвращением, - можно … не надо? Может, и правда, за шиворот лучше, а? – она заискивающе посмотрела на толстяка, но тот не оценил:
- Ты будешь пить или нет?!, - рассвирепел он, – вот цапнет тя Шелоб, вспом-нишь тогда дядьку Пильхака, да! Пей быстро!
Пришлось подчиниться. От единственного глотка дыхание перехватило так, будто на шею аркан накинули. Смахнув рукавом выступившие слезы, девушка бросилась к выходу, где уже ждали все причастившиеся огненного зелья. От Бронзовых Врат до ущелины сбегала насыпь каменной крошки, миновав ее,  стрелки в сопровождении десятка погранцов оказались перед  рукотворной каменной стеной: гранитная плита толщиной в добрый локоть перегораживала ущелину в наиболее узком месте наподобие двери. Да, собственно, это и была дверь, отделяющая Кирит-Унгол от внешнего мира. Двое ребят покрепче с натужным пыхтением сдвинули плиту, почти на локоть отворив проход к пещерам, в то время как стрелки, повинуясь безмолвному приказу Лугдушу, рассредоточившись полукольцом, заняли позиции для стрельбы. Глядя поверх тетивы на то, с какой опаской и неторопливой осторожностью пограничные стражи один за другим протискиваются на ту сторону, Шара ощутила укол тревоги. Там что-то есть… и вовсе не несчастные тарки, запертые в пещерах. С крепостной стены лучнице случалось подолгу разглядывать и горло ущелины, перекрытое каменной дверью, и дальнюю стену, зияющую вдалеке провалами пещер, но никогда не замечала на обозреваемой территории ни малейшего движения. Даже птицы не подлетали близко к ущелине, хотя неподалеку гнездились два семейства пестрых ястребов- чаташ. Вблизи ущелина оказалась такой же тихой и пустынной, как и издали. Ничего особенного…. Просто яма… просто пещера… просто. Для подстраховки послали, хе! Но Лугдуш, проводив взглядом последнего скрывшихся в пещере воинов, сотворил охранный жест и тихо произнес:
- Теперь ждать. Всем оставаться начеку, если что – бить по глазам… Ну, сами знаете….
Это была первая фраза, произнесенная командиром стрелков за воротами заставы. Шаре ужасно хотелось задать вопрос, но тишина повисла вновь, да такая жуткая, что нарушить казалось еще более страшным делом. Пальцы затекли на тетиве, из-под век напряженных глаз текли слезы – не вытирать, только смаргивать…вот так. Потянулись минуты.
Когда откуда-то сверху рухнул иртха с безумным взглядом, то от участи мешка для лучных тренировок его спасла лишь скорость реакции Лугдуша: раньше, чем кто-то успел бы пальнуть на шум, командир лучников схватил незнакомца за шиворот рубахи и отволок подальше, где и уточнил некоторые детали столь неожиданного и эффектного появления:
- Ты че тут, пхут-тха, забыл?! Че те тут, игрушки что ли?!
- Парень один пропал, слышь…
- Из караульных?
- Ну! Остальные говорят – в пещеры полез, типа проверить, как там тарки эти…
- Н-наркунгур! – по голосу Шара впервые слышала, чтобы Лугдуш был в таком бешенстве. – А ты куда смотрел, мать твоя ящерица?!
- Дык я… - забормотал тот, второй, оправдываясь, - откуда? Лугдуш… ты это… надо ж его вытащить тоже, а? Лугдуш….
- Четыреста тридцать восемь зим я Лугдуш! – дежурно огрызнулся в ответ сутулый иртха, но по тону чувствовалось, что мысли его приняли совершенно иное направление, нежели вначале разговора. – Надо, пхут-тха… Ладно, давай вали до своих, разберемся…
Погранец еще что-то говорил, видимо, оправдывался, и слинял только после второго посыла.
Медленно сужая полукольцо, бойцы приблизились к черному зеву пещеры. Стрелки немедленно заняли место за их спиной, создав такое же полукольцо. Один из погранцов, оказавшийся ближе всех ко входу, несколько мгновений прислушивался, после чего просигналил жестом: «все тихо». Лугдуш точно так же, жестами раздал команды, и пятеро мечников и двое покинувших строй стрелков шагнули в темноту. Прочие не двигались. Прошла минута, две… три… Шара обратилась в слух: теперь она слышала даже похрустывание собственных суставов и биение крови в висках. В какой-то момент ей показалось, будто где-то очень глубоко под землей нечто скребет по камням, но звук стих столь же неожиданно, как возник. Напрягать одновременно зрение и слух оказалось делом невозможным, поэтому девушка на мгновение прикрыла глаза, слегка ослабив при этом тетиву анхура, и прислушалась вновь. И тут…
Скрежет неповоротливой костяной туши, приглушенные крики и топот сапог послышались совсем рядом. В проеме пещеры мелькнуло что-то белесо-серое, крики раздались ближе и громче, но теперь в них не было прежнего ужаса, и, вторя этим голосам, грозно запела тетива, послышалось клацанье стрел, нашедших цель.
- Бить выше голов! - рявкнул Лугдуш, уже не понижая голоса, во всю мощь легких – По глазам ее, по глазам!
Не успела лучница сообразить, как это «выше голов», но «по глазам», как из пещеры выскочил стрелок, на ходу выдернул из колчана стрелу и замер у входа в стойке. Сразу за ним из темноты показались двое погранцов, на плечах они тащили какой-то липкий мерзкого вида сверток, за ними – еще двое, с безжизненным телом иртха, ноги которого волочились по земле. Парень у входа быстро обернулся к Лугдушу:
- Еще не все, Хузгат с Уфтхаком остались.
- Понял, - кивнул тот, - Пока не стрелять!
Бесчувственное тело пострадавшего водрузили на плащ и быстро понесли в сторону ворот. Вонючий и липкий сверток свалили возле стены – не до него сейчас! – все взгляды были прикованы к черному провалу, из которого вдруг показалась пара суставчатых ног и бочкообразное тулово в шишковатых наростах. Отдаленно неведомая тварь напоминала помесь паука и краба, только фасеточные глаза светились как гнилушки.
- Пхут-тха! – выругался сквозь зубы Лугдуш, и сделал шаг вперед, бешено вращая глазами, - А ну пошла назад! А, на хрен… Огонь!!!

Тварь нерешительно замерла на пороге, видимо, дневной свет был ей непри-ятен. Однако вскоре она сообразила, что есть вещи и похуже: одна из стрел влетела в середину морды, чуть пониже стебельчатых глаз, туда, где у пауков обычно находятся жвала. Пока чудовище дергало лапой в попытках вытащить застрявшее древко, прямо под хитиновым его брюхом проскочил остававшийся в пещере Хузгат, а следом за ним прополз замешкавшийся Уфтхак.  Лучник у входа на всякий случай влепил в тупую морду еще одну стрелу, чем и отвлек внимание твари от того, что происходило в этот момент у той под брюхом, и дал ребятам возможность спокойно выбраться и отбежать на безопасное расстояние. Гигантская паучиха замотала башкой, оберегая глаза от острой стали наконечников, однако возвращаться в свое логово не спешила – так или иначе у нее только что отняли добычу, и оставлять это просто так хозяйка ущелины не собиралась. Стрелы стукались о хитин ее панциря, беспомощно отскакивали, не причиняя вреда.
- Стрел не жалеть! – распорядился Лугдуш, - Не давайте ей выползти, гоните обратно. Огня, огня надо!
Правофланговый стрелок словно этих слов и дожидался: поджег смоченную в таингуре тряпку и,  наколов ее на кончик стрелы, ткнул в фасеточный глаз. Страшилище отпрянуло, загонщики воодушевленно за-орали, пугая тварь еще больше. А когда пылающий лоскут шлепнулся между передними лапами чудовища, то оно развернулось на месте и заковыляло обратно в спасительную темноту, подальше от яркого света, криков и противных стальных ос. Было слышно, как раздутое тулово второпях задевает каменные своды. Лугдуш с облегчением вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.
- Все, кажись? - недоверчиво выдохнул кто-то.
- Кажись, да… - отозвался он, не отрывая, однако, напряженного взгляда от черного провала. – Все, уходим!
На заставу возвращались с чувством выполненного долга. Проход снова завалили глыбой, гадкий, облепленный пылью сверток из паучьей норы подцепили и потащили по земле волоком. Должно быть, тарку внутри кокона не слишком нравилось такое обращение, но возражений не было: парализованное ядом тело еще пару дней будет производить впечатление мертвого. Мертвецы же, как известно, непривередливы.
- Че с тобой? – не сбавляя шага поинтересовался Лугдуш у стрелка, последним покинувшего пещеру, обратив внимание на его неровный шаг и серую бледность. – Цапнула, что ль, зараза?
- Угу…
- Куда?
- Во! – поморщившись от боли, пограничный страж оттянул ворот рубахи и продемонстрировал два синюшных пятна проколов на спине чуть ниже плеча. – Это… прижечь надо бы… - успел сообщить он, но тут его согнуло пополам. Послышался характерный звук, Шара тактично отвернулась. Но не тут-то было!
- Эй! – Лугдуш придержал ее за клепаное плечо рубашки. – Пригляди за ним,  ладно? Мы и так торопимся, а тут еще…
Шара ничего не успела ответить, потому что народ, повинуясь окрику «Айда шустрее!», прибавил ходу, и лучница осталась одна. Если, разумеется, не принимать в расчет беднягу Уфтхака, которого по-прежнему неостановимо рвало. Девушка зашарила по поясному ремню в поисках фляги с водой, отлично зная, что ее там нет: желание хоть чем-нибудь помочь порой сродни ожиданию чуда. Но вот Уфтхак медленно встал с колен, сплюнул и вытер лицо тыльной стороной ладони.
- Ниче вроде… - ободряюще сообщил он сочувствующей Шаре – Пху-ут-тха… вот же гнида. И когда успела, а… Слышь, давай это… постоим еще чуток, а? Продышаться надо…
- Да уж постоим, - хмыкнула девушка, качая головой – Эк тебя…
- А! – беспечно махнула рукой недавняя жертва – Это еще ничего, так, неиз-бежная херня… Тот лопух, из караульных, вообще в лапы к ней без противоядия полез. Видала, как его выносили? Во… Теперь хрен ты разбери: выживет, не выживет, уродом останется… его лучше пожалей!
- А… Шелоб эта… - осторожно поинтересовалась лучница, - Она сильно ядовитая?
- …! – заверил Уфтхак. – Вообще, гхул-кхан говорил, будто яды у нее на каждый случай разные: тот сильнее, этот слабее – да вот только она, тварь такая, наперед не предупреждает! – он вымученно хохотнул, - Так что средство едино оригхаш: пока он в крови есть, яд не всосется. Так только… вывернет пару раз наизнанку после укуса – и все.
Шара вновь покачала головой, на этот раз – восхищенно: воистину, лучшего сторожа для ворот перевала вовек не сыскать! Никого не пропустит: ни своих, ни чужих… О! кстати…
- Слушай, а если она вырвется?
- Там же дверь каменная, - возразил Уфтхак, - сама ж видела, вроде… Тяж-желая! Старушке такую глыбу не стронуть – от нее и ставили!
Хм… опять не к чему придраться. Паукообразная гадина и вправду идеаль-ный страж, при соблюдении всех правил – для обитателей крепости почти безвредный.
- А с чего ты вообще взял, что это «она»? – подозрительно сощурилась Шара. Уфтхак хохотнул.
- А хрен ее знает, это надо у дзаннарт-кхана нашего спросить, - весело сверкнул он клыками, и добавил интригующе: -  У них знакомство близкое и давнее…
Шара округлила глаза. Какое еще знакомство, что он несет? Поймав недоверчивое выражение лица собеседницы, Уфтхак довольно хмыкнул.
- А, тебе еще не рассказывали? – начал он, лучась от счастья, - История известная. Тут раньше, пока дзаннарт-кха… а, ладно! – пока Шаграта сюда не перевели, тут короче, вообще, говорят, срач был полный. До того, что Шелоб бродила как у себя дома и жрала зазевавшихся, представь? Не то что жалила, а прямо натурально в тенета пеленала и высасывала досуха, как кошка ухо не вылизывает! А всем плевать было, кто пьяный, кто накуренный… бардак, короче. И тут явился этот… - Уфтхак сделал драматическую паузу. – Увидал Шаграт все это и охренел по полной. А он же после Харада на всю башку больной. Ну, начал свои порядки наводить, построил всех. Ваще зверюга, морды, говорят, бил только так, а особо невменяемых и вовсе со стены кидал, ага! И вот однажды…
Следующая драматическая пауза оказалась менее продолжительной: рассказчику не терпелось поскорее поведать финал истории:
- … И тут вышло так, что когда наш харадец по двору проходил, Шелоб выскочила откуда ни возьмись. Двор пустой, прикинь: только он и эта. Ну тут все, кто из окон видал, вроде как обрадовались даже спервоначалу: на, мол, тебе за все хорошее. Смотрят: Шелоб неторопливо так к Бронзовым Воротам ковыляет, а Шаграт стоит себе спокойненько, вроде даже ухом не ведет, дожидается ее. Ну все стали гадать – чем дело кончится: Шелоб знай себе прет на добычу, жвала раззявила. А этот взял да и - хопа! – кулак ей в пасть. Та сдуру цапнула, а у него под обычными перчатками – латные оказались. Шелоб жует-жует – толку хрен. А Шаграт свободным кулаком давай ее по хлебалу охаживать, та шипит, а цапнуть не может – занята пасть-то! Шипит и пятится, пятится и шипит, а он идет на нее и лупит не переставая, и так до самого ее поганого логова. Так и загнал обратно в нору. Шелоб бедная после такого воспитания вообще, говорят, две луны вылезать боялась! А за это время как раз дзаннарт-кхан стену нормальную распорядился поставить, гы-ы!
К концу рассказа глаза Шары от удивления приняли форму и размер чайных пиалушек. Вот так новости! Выходит, все эти годы она ничегошеньки не знала о своем дядьке… Младший брат Йарвхи-Злой Травы всегда представлялся  ей веселым, нахальным мальчишкой, чуть ли не ровесником, первой причиной тому была, действительно, малая разница в возрасте: через два года после рождения Шары, Шаграту сравнялось шесть десятков. Девушка, разумеется, не могла помнить то  время, но после долгих лет разлуки  узнала без труда. Узнала и удивилась тому, что страшная харадская бойня, похоже, никоим образом не сумела изменить черт характера, свойственных клану Хуркулхубухар. А на самом деле Шаграт оказался  не так-то прост: маска веселой суматошности заменяла ему иную маску, столь часто надеваемую поверх обожженных чужой кровью и злобой душ: стену отчужденности и мрачного немногословия. Уллах-тагор… Шаре стало невыносимо стыдно. Если представить хотя бы малую часть того, что довелось пережить семидесятипятилетнему парнишке с окраин Кундуза в далекой выжженной земле, то станет ясно - это не идет ни в какое сравнение с ее собственными смешными бедами. Скольких здоровых мужиков эта война просто ломала как сухие щепки… а Шаграт… Он не просто выжил и смог вернуться – нет! Он смог вернуться прежним. Так какого же хрена дочь его родной сестры, нурненский стрелок, после ничем не примечательной стычки в деревне ведет себя точно какая-то сопливая эльфийка?! Все, хватит… на-доело…
Их ждали на заставе. Шагая позади Уфтхака к Бронзовым Воротам, девушка уже знала, что именно ей следует изменить в своей жизни.

___________

Время шло. Своим чередом наступила осень. Там, внизу, по ту сторону Эфель-Дуата, было очень красиво: привычный глазу черный  цвет крон дальних лесов то тут, то там прорезали яркие желто-красные сполохи. Теперь, глядя на такое разноцветье, любой из дежуривших на стене, охотно согласился бы с утверждением дзаннарт-кхана Шаграта касательно Худрука Великого. А меж тем шесть часов караула превратились теперь в ледяную каторгу – если на перевале до сих пор еще не лег снег, то это лишь по причине резкого пронизывающего ветра. Ночной народ привычен к холоду и жестоким ветрам своей родины, ведь недаром же легенды говорят, что иртха пришли с великого Северного края земли, где вечно царство благодатной ночи. Привычка – это, конечно, хорошо, но здесь на высоте двух сотен локтей ветер крепчал и набирал такую силу и скорость, что порой к стене прижимало. Самых гадких в этом плане мест на крепостной стене было два: по обе стороны от башни, там, где между нею и Клыками образовывались высокие узкие коридоры. Мимо старались ходить по двое, держась за каменную кладку, а Лугдуш издевательски сетовал, что для придания веса и устойчивости стрелкам надо было выдать не меховые куртки, а тяжелые доспехи гон-нарт’ай-хун. Шара косила красным глазом и плевалась как рассерженная кошка: вес такого доспеха был больше ее собст-венного, а пару раз и вовсе послала сутулого остряка повидаться с Наркунгуром. В ответ на то Лугдуш, как ни странно, хохотнул и отвязался, и был то добрый знак: новенькая прижилась на заставе. У девушки снова появились друзья, в список которых входили ребята-стрелки и… тролль Гуф, она снова сделалась прежней Шарой: веселой, ироничной и шустрой девчонкой из Кундуза, той самой, что когда-то на потеху сотоварищам едко комментировала каждое слово начальства и замечательно подпевала у очага старинные песни под перезвон ахаш41 . Подпевала - потому что сама играть не умела ни на чем, кроме чужих нервов, а старинные – из-за острой неприязни к современным шедеврам армейской песни вроде  «Белого солнца» или «Штурмовиков»; последняя, к чести сказать, оралась у очага столь часто, что уставший от однообразия Хузгат потребовал от  исполнителя в срочном порядке сочинить что-нибудь подобное про пограничную стражу – а то и впрямь как-то неловко выходит! Счастливый обладатель музыкального инструмента – Маухур – волей-неволей взваливший на свои плечи нелегкие обязанности барда, по-видимому, даже попытался на сей счет напрячь воображение, но результат так и не был явлен на суд общественности. Посему о собственном гимне погранцам пришлось забыть и утешаться древними балладами о Рраугнуре Лунном Волке и прочих героях древности, которые с раннего детства известны любому уроженцу Унсухуштана. С наступлением холодов нарушители границ куда-то исчезли, и жизнь на заставе вошла в спокойное неторопливое русло, будто бы и нет никакой войны. Служба, конечно, службой, но компании с трубочками засиживались у очага все дольше,  благо никто их оттуда не гонял. Несмотря на неудачу, постигшую Маухура на стезе сочинительства, слава его как исполнителя колебалась где-то в районе потолка: шутка ли? - ахаш - это тебе не варган походный, мало того,  что целиком из дерева, а, значит, безумно дорогая вещь, так еще и играть на ней не всякому дано. На далекой Паучьей заставе перезвон железных струн был чудом поистине невероятным.
Как-то раз, не от большого ума, развеселая компания не придумала ничего лучше, чем притащить в казармы тролля Гуфа. Что делать с протянутой ему раскуренной трубкой, гигант так и не сообразил, а вот к перезвону ахаш прислушивался долго и очень внимательно, покачивал в такт перебору своей выпуклой, как у харадского мумака башкой, а потом вдруг принялся неуклюже притоптывать ногами. От таких плясок каменный пол дрожал, и по нему с лязгом подпрыгивала жестяная кружка, стащенная кем-то из столовой. Народ умирал со смеху, глядя на это немудрящее веселье, правда, когда музыка смолкла, незадачливый танцор впал в такое отчаянье, что попытался отобрать у Маухура его шестиструнное сокровище, надеясь, вытрясти из деревянной коробки обитающие там чудесные звуки. Менестрель-самоучка скакал от тролля по комнате как ошпаренный заяц, пока кто-то не додумался отворить запертую дверь. Разозленный неудачей тролль бросился в погоню, и случиться бы тут жуткой неразберихе и разрушениям, но положение спасла ушлая кундузская дева. Подскочив к Гуфу, она начала петь одну из песен, звучавших сегодня у очага. Пела, разумеется, без слов, чтобы создать хоть как-то сходство с ахаш. Хитрость сработала: Гуф немедленно замер, прислушиваясь, своим медленным умом сообразил, что источник звука по-прежнему находится в помещении, и нерешительно пустился в пляс по новой. В общем, утихомирился он только через час, да и то не по причине усталости, а исключительно из-за того, что ударил гонг, означавший отбой. Разочарованно проворчав нечто неразборчивое, тролль убрался к себе в подвал, а  все, кому не надо было в дозор, в мгновение ока рухнули под одеяла. А Шара еще три дня могла только хрипеть сорванными связками. Находчивость всегда вознаграждается стократ: после всех волнительных событий друзьями-товарищами была пущена юмористически-хвалебная ода «Спасительнице драгоценной ахаш от загребущих лап горного гиганта», где, помимо прочих, содержались строки, повествующие о том, что вышеозначенная анхур-ману «тролля’на бегу остановит и вусмерть его запоёт». Баллада имела сногсшибательный успех, Шара смеялась от души, и все шло просто прекрасно. Ровно до того дня, которому суждено было в очередной раз поставить все с ног на уши.
_____

41 Струнный щипковый музыкальный инструмент, родственник лютни. Имеет грушевидную форму корпуса и увеличенный, по сравнению с лютней, голосник. Струн шесть.

Продолжение : http://www.proza.ru/2013/12/05/379