Девушка с голубыми волосами

Посвящается моей жене.
               
                1
Калитка городской больницы затворилась за Дмитрием со скрежетом и лязгом, и только теперь он вздохнул полной грудью.
По улице проносились автомобили и Дмитрий, переждав движение, перешел дорогу и отворил двери кафе напротив. Кафе называлось «Минутка». Колокольчик противно звякнул, как будто язычок его был изготовлен из дерева. После яркого света в помещении казалось мрачно, и только немного погодя, привыкнув, он заметил, что это было маленькое, уютное, чистое помещение с несколькими столами и барной стойкой из темного дерева. Стены кафе были отделаны дешевым пластиком. Дима прошел к стойке. Часы над баром показывали 14 часов15 минут.
– Вряд ли это правильное время – подумал Дмитрий, однако почувствовал голод. Свой завтрак он отдал соседу по палате Славе, который попал в кардиологию после очередного запоя, когда он только пил водку и ничего более и поэтому теперь уплетал за обе щеки все, что можно было сгрызть. Дмитрию же, за почти месяц, проведенный в больнице, еда опротивела, и в день выписки он ее уже видеть не мог.
***
Дмитрий готовил для шефа большой проект, обсуждение которого должно было состояться через два дня и последнее, что он помнил, это то, что шеф вызвал его по селектору, и он, подхватив заготовленный текст, ринулся к кабинету. Очнулся Дмитрий весь в капельницах в больничной палате. В глаза бил такой яркий свет, что поначалу он даже зажмурился. В дверях он увидел сочувственные, озабоченные лица коллег. Лизонька, секретарша, плакала навзрыд, и все они взирали на доктора, который что-то мудреное втолковывал его шефу. У шефа вид был тоже не ахти какой, но увидев очнувшегося Дмитрия, он натянуто улыбнулся и помахал ему. Дмитрий тоже хотел улыбнуться, но вместо улыбки получилась какая-то страшная гримаса. Все, привлеченные взглядом шефа, повернулись в сторону Дмитрия и, на секунду замерев, весело закивали ему. Тушь текла по щекам плачущей Лизоньки, она вытирала ее руками и улыбалась тоже сквозь слезы.
Это была пышнотелая крашеная блондинка, с бюстом, который она с удовольствием выставляла на всеобщее обозрение. Все сотрудники фирмы мужского пола старались лично бегать подписывать бумаги у шефа, чтобы лишний раз поглазеть на это чудо. Сама же Лизонька давно и совсем не тайно воздыхала, нельзя сказать что сохла, судя по ее формам, по Диме, посылая томные взгляды в его сторону. Дима мужественно терпел все заигрывания с её стороны, а также сальные остроты сослуживцев. Чашу терпения переполнил случай, когда Лизонька, муж которой был в очередном отъезде (он часто мотался по командировкам по буровым вышкам), подождала Дмитрия после работы с предложением провести ночь у нее дома. Дмитрий побагровел и, пользуясь тем, что их разговор никто не слышал, в резкой форме попросил оставить его в покое.
***
– Все, на сегодня покой, покой, – в унисон его мыслям пропел врач.
– Уходите, уходите, – он замахал обеими руками, выпроваживая коллег прочь. Все, как по команде, повернулись и чуть ли не строем вышли из коридора на лестницу. Врач вошел в палату, прикрыв за собой дверь, и подошел к Дмитрию.
– Не буду морочить голову мудреными словами о Вашем состоянии, скажу просто, что сердце Ваше дало сбой и теперь ему требуется полный покой. Ничего, мы Вас подлечим, подлатаем, и будете как новенький.
Только теперь, произведя немыслимые усилия, Дмитрий сумел сосредоточить свой взгляд на враче и лучше рассмотреть его. Это был типичный, классический на вид доктор, из тех, которых описывал еще Чехов, с бородкой клинышком и в пенсне, выглядел добродушно и вызывал доверие. Дмитрий за свои 29 лет уже много повидал людей, на первый взгляд внушающих уважение, а в натуре оказавшихся пройдохами и пустомелями, но к этому врачу он непроизвольно почувствовал симпатию и уверенность в его действиях.
Доктор представился:
– Зовут меня Лаврентий Моисеевич, я ваш лечащий врач. На сегодня Вам уже сделано все необходимое, лежите, отдыхайте. Мы теперь будем часто видеться. Какие пожелания, пока я не ушел? – спросил врач.
– Лаврентий Моисеевич? А фамилия, наверное, Райхер? – подумал Дмитрий, вспомнив старый анекдот о еврее, хвастающемся своей сложной фамилией, первая часть которой указывала на то, что обещали большевики до революции, и вторая часть – на то, что все получили после нее. Помнится, что окончил он плохо и его забрали в НКВД.
– Натансон,– ответил Лаврентий Моисеевич, как будто прочитал мысли Дмитрия.
– Можно кровать подвинуть к окну? – попросил Дмитрий.
– Можно, но не сейчас. На сегодня покой, молодой человек. Сердце Ваше славно поработало, пора ему и отдохнуть, – пропел доктор и неслышно прикрыл за собой дверь.
Дмитрий огляделся. В палате были еще три кровати, но, похоже, хозяев на них еще не было. Все они были аккуратно застелены. Подле каждой стояли пустые тумбочки, значит в палате пока он один.
– Это неплохо, – последнее, что на сегодня подумал Дмитрий и начал проваливаться в пустоту, как будто черные тучи сомкнулись над ним, и он уснул.
– Как он там, доктор? – спросила дежурившая на вахте молоденькая медсестричка, когда Натансон, что-то мурлыча себе под нос, проходил мимо.
– Да что ему сделается, сударыня. Молодой организм свое возьмет. Недельки через две будет прыгать, щипать Вас да мешать ставить клизмы. Он хитро подмигнул зардевшейся девушке и, насвистывая, скрылся в кабинете коротать ночную смену на диванчике за чтением детектива. Верочка хотела обидеться, но передумала и, открыв учебник по терапии, углубилась в чтение. На носу сессия.
Ночь прошла спокойно. Дмитрий слышал сквозь тяжелый сон, как ему меняли капельницы, поправляли подушки. В груди как тисками то сжималось что-то, то разжималось и беспокоило, Дмитрий несколько раз даже мычал. Но постепенно боль ушла, затаилась, как подумал Дмитрий, и зыбкое успокоение наступило. Он боялся даже пошевелиться, чтобы не вспугнуть это чувство. Так, остерегая его, он и проспал до утреннего подъема.
Утро пришло, гремя ведрами и швабрами. Это спозаранку мылись полы и медсестры обходили палаты, ставя градусники. Кардиологическое отделение гудело, как разбуженный улей, хлопали двери и повсюду слышались голоса нянечек и сестер. Его дверь тоже распахнулась, и Верочка сунула Дмитрию градусник, многозначительно посмотрела на него и отставила от кровати к окну штатив с пустыми емкостями из– под капельниц.
– Доброе утро, фея! – поздоровался Дмитрий. Верочка прыснула от смеха и упорхнула в коридор. Самочувствие Дмитрия после сна, как ему показалось, значительно улучшилось. Не было никаких болей в груди, и левая рука была на месте, а не висела плетью, как вчера. Дмитрий попытался сесть на кровати, и тотчас все вокруг закружилось в сине– фиолетовом хороводе, послышался свист в ушах, и он рухнул на кровать. Градусник выскочил из подмышки и ускакал под кровать. Дмитрий попытался наклониться, чтобы поднять его, но снова свист в ушах испугал его, и он прекратил это занятие.
– Не убьют же, – подумал Дмитрий. Верочка пришла скоро, подняла градусник, ругать не стала, потрогала лоб Дмитрия и записала «норму» в табеле на кровати.
– Идете на подлог? – весело спросил Дмитрий. Верочка вздрогнула, она думала, что больной спит, но быстро пришла в себя и ответила со смехом:
– Что же делать, если Вы даже градусник не удерживаете, – она еще раз подскочила к нему и поправила подушку. Дмитрий уловил запах недорогих духов, пахло ландышами, и они очень подходили девушке. Смех у нее был удивительно красивым, переливчатым, с ямочками на щечках. Несмотря на бессонную ночь, от нее веяло бодростью и оптимизмом.
– Я уже почти влюбился, – продолжал заигрывания Дмитрий. Девушка ответила тем же смехом и добавила:
– До встречи через три дня, ухажер! – и она отвернулась, намереваясь выйти.
– Постой, красавица! – заторопился Дмитрий. Просьба есть. Можно подвинуть мою кровать к окну? Хоть видеть что-то.
– Это можно, легко, – она подскочила к кровати, и поскольку та была на колесиках, без усилий двинула ее к окну.
Дмитрий послал ей благодарный воздушный поцелуй:
– Как звать тебя, чудо мое?
– Вера, – ответила девушка, уже выходя в коридор. Скоро обход.
***
Из окна был виден фрагмент улицы, высокий и длинный дом напротив. Наискосок проглядывал малюсенький кусочек больничного парка. Стволы деревьев были побелены, решетка окрашена в традиционный черный цвет. Слышен гомон птиц сквозь шум снующих по шоссе машин. Kраешек синего неба указывал на то, что погода стоит чудесная, солнечная и не жаркая. Прямо под окном Дима увидел крону роскошной старой липы. Она источала сладкий аромат.
Вот тогда-то он в первый раз и увидел ее. Она сидела за столиком у окна в кафе напротив, что-то водила левой рукой, писала или рисовала. С высоты третьего этажа больницы было трудно понять. Солнечные лучи лизали шершавую поверхность жилого дома, где на первом этаже расположилось с виду вполне уютное кафе. Окна кафе были арочными, и верхний полукруг выполнен из мозаичного стекла сине– зеленой раскраски. Солнечные лучи, проходя через него, падали на плечи и волосы девушки, отчего те казались голубыми.
– Девушка с голубыми волосами, прямо как Мальвина, – подумал Дмитрий. В туже секунду его отвлек вызов мобильника, он, оказывается, лежал на тумбочке.
                2
– Евгений Петрович, Ваша жена на второй линии, – услышал из селектора голос секретарши Лизы Карамышев. Он снял трубку и ответил:
– Да, дорогая.
– Женя, ты с работы когда придешь? Жорик соскучился.
У Карамышева запарка была полная. Проект завтра выносился на наблюдательный совет, поэтому работы было невпроворот. Необходимо было сбить все цифры, подкорректировать выводы. Димка молодец, все сделал толково, проект выглядел выгодно, и текстовка была что надо, но все равно работы еще хватало.
– Мананочка, дорогая, приду очень поздно, завтра важный день, не скучайте. Поцелуй малыша, скажи, что папа тоже скучает. Целую, все, отбой.
– И не налегай на пирожные, – продолжила жена, как будто видя, что рука Карамышева потянулась за сдобой Лизиного приготовления.
– Передай Лизе, что я когда– нибудь ее убью.
Карамышев глубоко вздохнул и повесил трубку. Он включил селектор и попросил Лизу принести чаю.
– Жена передает тебе привет.
На другом конце послышался веселый смех. Карамышев тоже улыбнулся.
Ему было слегка за сорок. По натуре он был трудоголик. Слегка располневший и с круглыми очками, он напоминал постаревшего Гарри Поттера. Карьера его складывалась вполне успешно. После окончания престижного технического университета его отец, являясь в те времена замминистра, пристроил его в аспирантуру к своему закадычному другу профессору, заведующему кафедрой. Будучи аспирантом, ему приходилось вести занятия. Так судьба и свела его с красивой грузинской девушкой с глазами, как у серны, Мананой, впоследствии ставшей его женой. После защиты диссертации, опять же через связи отца, его устроили в одну из самых престижных фирм, за счет которой он еще в течение двух лет изучал экономику в Англии. Как это не часто бывает в таких случаях с детками известных людей, семя попало в плодородную почву. За несколько лет Женя уже самостоятельно пробивался по карьерной лестнице и, благодаря своему упорству и таланту, достиг положения топ– менеджера в крупном химическом концерне Облигациева, а впоследствии еще и советником в инновационном фонде.
Георгий или Жорик, как они называли своего ребенка, рос болезненным мальчиком, переняв по линии супруги букет болезней от аллергии до астмы. Поэтому Манана много времени проводила с ним во всяких престижных клиниках в лечениях и консультациях. В свои 36 она располнела, но нисколько не потеряла привлекательности, а глаза по– прежнему поражали своей красотой. От её взгляда теперь еще веяло спокойствием и умиротворением.
Жорик был их вторым ребенком, первая девочка родилась вскоре после брака и умерла в возрасте полу– годика от воспаления легких. Сгорела за три дня. Отца Евгения, в начале нулевых, обвинили в каких-то махинациях. Тот не выдержал потока грязи, обрушившегося на него, с ним случился обширный инфаркт, и хотя впоследствии было доказано, что обвинение было ложным, он умер в больнице, так и не оклемавшись от болезни. Мать Евгения по– прежнему жила одна в центре города в большой квартире. Он часто звонил ей, но навещал изредка.
Карамышев решил позвонить Дмитрию и справиться о его самочувствии. Он взял мобильник и нажал кнопку быстрого дозвона.
***
– Есть что-нибудь пожевать? – осведомился Дмитрий у бармена.
– Только бутерброды и кофе. Будете? – ответил тот.
– Дайте два кофе и два бутерброда с рыбой, пожалуйста, – попросил Дмитрий и протянул бармену пятитысячную купюру.
– Боюсь, у меня не будет сдачи, – проронил бармен
– Боюсь, у меня нет других, – парировал Дмитрий.
– Ладно, что-то придумаю, присаживайтесь, – примирительно изрек бармен, протягивая две чашки кофе.
Она сидела за тем же столиком, что и всегда, когда он наблюдал за ней с высоты третьего этажа отделения. Проходя мимо, он заглянул через ее плечо, узнать, что она делает. Девушка рисовала. Ее мобильник лежал рядом и раза два–три, по подсчетам Дмитрия, давал о себе знать зуммером и пару раз клацал, извещая о приходе СМС. Впрочем, на нее это не производило никакого впечатления.
Набросок поразил его. На листе из блокнота вырисовывалась картина, смутно напоминавшая ему сюжеты Дали и Босха. В детстве мама, пытаясь развить в нем чувство прекрасного, часто показывала ему репродукции знаменитых художников, но только наука впрок не пошла, а тут, вишь, всплыли образы, находившиеся где-то далеко в подсознании.
Картина была незримо разделена на две части. На переднем плане стая уродливых полу–ворон, полу–человеков с длинными изогнутыми носами в виде острых клювов билась со стаей журавлей. Огромный журавль, видимо вожак, растопырив крылья, пытался сдержать натиск вороньей стаи, защищая прижавшихся к нему журавлей, сбившихся в бесформенную кучу из клювов, крыльев и лап. На подмогу им подбегали уродливого типа люди, у некоторых были огромные уши, у других огромные, навыкат глаза, у третьих – огромные носы. Все они были отвратительного вида, в лохмотьях, с большими животами и кривыми ногами, держали кто камень, кто кочергу, ухват, косы и грабли. Две стены неслись одна на другую на смертную битву. Поверх черной тучи, из которой и вылетали полу– вороны – полу– люди, на них светила луна, добавляя фантасмагории. На дальнем плане, на небе черные и белые облака были разорваны и перемешаны. Из черного и белого облака вырисовывались силуэты двух прекрасных лиц, слившихся в поцелуе. Из– за них выглядывало солнце, посылая косые лучи на поляну, где мирно сосуществовали и журавли и вороны, шатающиеся вперемежку, и что-то поклевывая. Уродливые людишки валялись либо пьяными, либо праздно. Инструменты их были откинуты в разные стороны. Картина была заряжена динамикой, и на взгляд Дмитрия выполнена очень хорошо.
– Разрешите угостить Вас кофе? – поинтересовался Дмитрий, ставя около нее одну из чашек и присаживаясь напротив.
– Эта картина, по– моему, она очень хороша, – продолжил Дмитрий атаку на девушку. Девушка спрятала рисунок в папку и чуть пригубила кофе.
– Это так, набросок, – сказала она и пригубила кофе еще. Рядом с ней стоял пустой стакан из– под минеральной воды с соломинкой.
Сейчас Дмитрий мог рассмотреть девушку. Ей было лет 20– 22, не более, волосы у нее были русые, не длинные и не короткие. Лицо чуть заостренное с заостренным носом, но красивое, и чудные серые глаза. Одета она была в прозрачную кофточку с открытым плечом, на котором виднелась черная бретелька от лифчика. Лифчик, впрочем, тоже просматривался через прозрачную блузку целиком. На правой руке у нее был браслет из желудей, выкрашенных в зеленый цвет. В ушах сережки из серебра или белого золота с маленькими изумрудинками. На шее в три ряда висели огромные бусы из каштанов, выкрашенных в различные цвета, проткнутых и нанизанных на определенном расстоянии на тугую, тонкую бечевку. Фасон юбки ему удалось рассмотреть позже, когда она уже встала. Это была косая юбка, начинающаяся от левого бедра, чуть прикрывая его, и заканчивающаяся ниже колена правой ноги. Когда же она сидела, ее стройные ноги можно было обозревать целиком. На них были легкие мокасины.
– Меня Дмитрием зовут, можно Димой.
Ему принесли бутерброды и сдачу, бармену пришлось сбегать в ближайший гастроном разменять деньги, и Дима с жадностью набросился на еду.
– Ася, – представилась девушка, с любопытством разглядывая его. Два бутерброда были проглочены в мгновение ока.
– А знаете, я уж давно за Вами наблюдаю, – признался он.
– Вы приходите сюда два раза в неделю, во вторник и пятницу. Садитесь именно сюда и что-то рисуете. Свет через мозаику в окне падает на волосы, отчего они кажутся голубыми. Сейчас-то я вижу, что они у Вас русые. Это мне все виделось вон с того больничного окна.
Девушка проследила за пальцем Дмитрия, указывающего на окно, и, улыбнувшись, сказала:
– Занятно. И как долго Вы за мной следили?
– Месяц, – ответил Дима.
Девушка расхохоталась. Смех у нее, как и голос, был низким, но мелодичным.
– Значит, Вы уже ухажер со стажем, – отсмеявшись, сказала она. – Ну и что будем делать по случаю состоявшегося знакомства?
– Давай для начала на «ты», – предложил Дмитрий, Ася согласно кивнула. Легкий сквознячок шевельнул ее волосы и до него донесся запах ее нежных духов
– Извини, Ася, какими духами ты пользуешься? Они тебе очень идут, от них веет какой-то грустью и романтикой.
– Очень тонко подмечено, – заметила Ася. – Это духи героинь произведений Эриха Марии Ремарка – “БАЛАНСИАГА”.
Дмитрий никогда прежде не слышал такого названия духов. Ему более– менее были знакомы запахи модных духов, которыми пользовалась женская половина их департамента. Ему до отвращения был знаком запах «Soir de lune», которым беспрестанно поливала себя секретарша Лиза. Казалось, вся приемная источала этот аромат.
– А Эрик и Мария – это брат и сестра или муж и жена? Ремарки то? – спросил Дмитрий.
У Аси аж слезы брызнули из глаз от смеха. Вдоволь насмеявшись, она посерьезнела и, вытирая слезы, сказала:
– Для начала не Эрик, а Эрих, и Эрих Мария Ремарк – это полное имя немецкого писателя. Или просто Ремарк. Советую прочесть, интересно. А где работают столь одаренные создания?
Дмитрий, который гордился тем, что работает во всемирно известном концерне, сейчас едва слышно пробубнил его название.
– А–а, рабы на галерах. Двигатели прогресса в никуда. Понятно, что Вам и оглядеться-то некогда на красоты вокруг, – констатировала Ася.
Дмитрий обиделся, но Ася неожиданно взяла его руку в свои ладони и молвила:
– Не злись, прошу, извини, пожалуйста. Я не злая. Пойдем гулять?
Она обернулась к бармену и, поманив его, отдала ему папку с рисунками.
– Слава, подержи у себя, пожалуйста.
– ОК!, – согласился бармен и забрал папку.
– Свобода!,– подумал Дмитрий, и они вместе вышли из кафе.
***
Дима взял мобильник, на экране горело: «Шеф», и снял трубку.
– Доброе утро, Евгений Петрович, как можно бодрее поприветствовал он Карамышева.
– Димка, сукин ты сын, какого ты отвечаешь? Я твой мобильник врачу Натансону оставил, – проревел Евгений Петрович.
– Да нет, он лежал на тумбочке, и когда меня утром подвинули к окну, он и оказался совсем близко под рукой.
– Куда тебя подвинули? – с тревогой спросил шеф.
– Да не меня, а кровать подвинули к окну, как я попросил, – пояснил Дмитрий. – Меня можно временно двигать хоть вверх, хоть вниз, пользуйтесь! – съехидничал он.
– Шутишь? Это хорошо. Лежи, с проектом я разобрался, справлюсь. Там к тебе сегодня....
Далее он проговорить не успел, так как двери палаты открылись, и в нее прошествовал обход. Дмитрий едва успел отключить звук и сунуть мобильник под подушку. Обход состоял из трех врачей. Один из них был знакомым – Лаврентием Моисеевичем. В другом Дмитрий без труда угадал заведующего отделением по ношенному халату и табличке с фамилией Леви Б.Л., на третьем был совершенно новый халат. К нему все обращались с почтением. Ему на вид было под 60, низкого роста, с крепкими заскорузлыми руками. Как стайка птичек вслед за ними запорхнули человек десять студентов. Последней вошла медсестра еще незнакомая Дмитрию, постное лицо её говорило: – «Вы тут трепитесь, а делать-то все мне. А зарплата у меня крошечная».
Все обступили Дмитрия, и Натансон что-то начал нашептывать коллегам на их тарабарском языке, из чего Дмитрий только понял свою фамилию, имя и возраст. Студенты что-то сосредоточенно строчили в блокноты. Выслушав короткий доклад Натансона, врачи одобрительно закивали. Вдруг зав. отделением громко обратился к студентам с вопросом:
– Ну–ка, в каком возрасте чаще всего наблюдаются инфаркты миокарда?
– От 40 до 65 лет, – в один голос хором ответили студенты. Дмитрия прошибло холодным потом. Спектакль, безусловно, был рассчитан на него. Мобильник вновь предательски издал зуммер, и Леви строго посмотрел на Натансона.
– Лаврентий Моисеевич, откуда техника в палате?
– Виноват, сейчас исправлю! – забеспокоился Натансон, и мобильник утонул в его бездонном кармане.
Больше здесь делать было нечего, и процессия торжественно покинула палату. Нянечка с шумом вкатила на тележке первую Димину больничную баланду.
***
Трое мужчин прошествовали в кабинет зав. отделением.
– Ирочка, меня нет ни для кого, – уже в дверях предупредил Леви секретаря и замок щелкнул за ним.
Тут только официальную часть можно было считать закрытой, и Леви с гостем крепко обнялись, похлопывая друг друга по спинам. Они несколько раз отстранялись друг от друга на расстояние вытянутых рук и вновь крепко обнимались. Натансон смотрел на них с интересом. Оказывается, Леви прекрасно знаком со всемирно известным кардиохирургом Зурабом Гобелия, а то, что это он, сомнений не было. Вот дела.
– Сколько же мы с тобой не виделись, старина? – перестав обниматься и сев в просторное кожаное кресло, красивым низким баритоном спросил Гобелия у Леви. Все расселись в кресла вокруг низкого стеклянного стола.
– Да, и не говори!, – ответил ему Борис Львович.
– И вот в чем парадокс, – продолжал рокотать Гобелия, – Чтобы повстречаться двум старым закадычным друзьям, живущим, кстати, в одном городе, оказывается недостаточно просто звонка одного другому. Нет, бери круче! Для этого Мананочка за одну ночь подымает все связи грузинской московской диаспоры и все связи в Тбилиси.
Монолог Гобелия сопровождался жестикуляцией, характерной грузинскому разговору.
– Находит, таким образом, мой телефон, звонит мне и договаривается о консультации у тебя в отделении.
Гобелия раскатисто расхохотался. Своим смехом он заразил и двух других собеседников, и атмосфера, итак более чем приятельская, перешла уже просто в дружескую.
– К счастью, случай не мой. Парень и без моего резака справится под Вашим контролем, не сомневаюсь. Но разве Мананочке откажешь? Мало того, что она дочь одного из наших лучших друзей в Тбилиси, царство ему небесное. Гобелия перекрестился, – Но и сама и умница, и красавица, между прочим, потомок самих Эристави, – (Гобелия назвал одну из фамилий семи сиятельных князей Грузии), – по материнской линии. Мы приглядываем за ней. Муж у нее – золото, ребенок только болеет, поэтому она редко выходит в свет.
– Как ты? Как твоя Розочка? – продолжал рокотать Зураб.
– Да дай ты хоть слово вставить! – перебил его Леви, и Гобелия вновь разразился раскатистым смехом.
– Расскажу жене, что видел тебя сегодня, вот обрадуется! Что твоя Софико?
– При мне, при мне, как и моя стреляющая печень и отказывающий временами желудок, все при мне! – продолжал балагурить Зураб. – Что нам сделается? Мы с годами, как хороший коньяк -только лучше!
– Кстати, о коньяке, – умудрился вставить Леви. – Может, пропустим по рюмашке в честь встречи-то? У меня шикарный, армянский. Извини, грузинского нет.
– От благодарных почитателей нашего таланта? – вновь оседлал своего конька Зураб.
– Лаврентий, подсоби, пожалуйста!
– Леви вытаскивал из шкафа бутылку прекрасного коньяка и позолоченный набор маленьких рюмочек емкостью не более 50 грамм. Лаврентий Моисеевич достал из холодильника лимон и тонко нарезал его на блюдце. Коньяк разлили, и Зураб выдал грузинский тост о любви и дружбе, не чокаясь, выпили. Натансон сразу закусил лимоном, а друзья долго смаковали напиток во рту, вдыхая и наслаждаясь послевкусием, и лишь затем взяли по ломтику лимона.
Звякнул мобильник, и Зураб ответил:
– Да, Нелочка! Нет, нет, ничего не отменяется, я здесь закончил, готовьте операцию на после обеда, так, гм, гм, это у меня на столе. Я уже сделал правки. Скажи Вене, пусть отсылает тезисы. Все дорогая, пока! – он отключил связь.
– Кстати, давай махнем в октябре в Швейцарию на симпозиум, – предложил Зураб.
– Кто же меня отпустит? – ответил ему Леви.
– Звякни мне через недельку на мобильник, – сказал Зураб, протягивая свою визитку, – Я с твоим начальством договорюсь. Бери с собой Розу, моя Софико всегда со мной. Вот встретятся! Вот радости-то будет! Давай, не будем пропадать надолго.
– Ну, давайте на посошок! – предложил Леви.
Коньяк уже был разлит в рюмки. Все, молча, выпили и Леви с Зурабом выдвинулись из кабинета прочь. Натансон остался прибраться. В коридоре навстречу им бежал, запыхавшись, главврач больницы. Ему доложили о визите мирового светила кардиологии Зураба Гобелия, а он, как назло, застрял в утренних московских пробках. Зураб тепло попрощался с другом Леви, и главврач перенял эстафету, пошел провожать дорогого гостя.
– С мобильником неловко вышло, – сказал Борис Львович, заходя в кабинет. Натансон не возражал: виноват, что тут поделаешь.
Оба помолчали. Было очевидно, что Леви все еще не отошел от встречи со своим однокашником.
– Ты, оказывается, очень близко знаком с Гобелия, а никогда не рассказывал, – прервал паузу Лаврентий.
– Да что рассказывать? Что он выдающимся будет, это еще в институте видно было. Но ни надменности, ни чванства в нем не было и нет. Чудеснейший человек во всем, – заключил Леви. Одного только не знаю, кто такая Манана? А спрашивать было неудобно, – и Леви пожал плечами.
И тут он вспомнил:
– Это же дочь Роберта Чуханашвили, с которым они учились вместе с Гобелия. На одном из сборищ по случаю окончания института Роберт говорил о дочери Манане, в то время студентке химико– технологического института. Он вскоре погиб в авиакатастрофе. Ужасно.
Некоторое время помолчали.
– Подмени меня сегодня, Лавр? – попросил Леви, – Хорошо?
Натансон лишь пожал плечами. Не откажешь, да и дел у него сегодня не больно много.
– Надо с Розой к дочери наведаться. Они с мужем в очередной раз поссорились, развод затеяли. Поедем, как всегда, мирить их. Чего делят? Квартиру им отдельную сделали – живите, радуйтесь, нет же! Все бы ничего, да внуков жалко, страдают сильно. А ребята славные!
Лаврентий вновь только пожал плечами. Надо так надо, что тут скажешь.
– Что у нас температурой? – осведомился Леви.
– Это ты про температуру на улице или о средней по больнице? – вставил Натансон.
– Жару когда обещают? – уточнил вопрос Леви.
– Со следующей недели обещают за 30, пока сносно, чуть более 25.
– Значит, через пару недель жди у нас аншлага. Пока наслаждаемся временным затишьем.
Кардиология и впрямь была лишь наполовину заполнена.
– Кстати, по парню этому, Козыреву Дмитрию, из– за которого весь утренний сыр– бор, – он из ХимИндустрии, кажется? – спросил Леви.
Натансон согласно кивнул.
– Слышал я, что там все соки выжимают, текучка сумасшедшая. А этот, судя по карте, лет 6– 7 там уже. Значит, ценят его. Ты его подержи с месячишко, пусть отдохнет парнишка. Успеет еще в огонь да полымя.
– Будет сделано! Да иди ты уже. Знаю я все. Давай, пошевеливайся! – выпроваживал начальника Натансон.
Леви вздохнул и вышел. Натансон тоже отправился к себе. После утреннего осмотра к нему на стол уже поступили карты и результаты анализов пациентов.
                3
Димин проект не утвердили. Наблюдательный совет долго его рассматривал, оценивал риски. Риски оказались большими и его отклонили. Совет разошелся, и Карамышев все еще сидел с Михалевым – первым заместителем Облигациева, пили кофе и проговаривали дальнейшие перспективы и проекты департамента Карамышева.
Евгений Петрович все прекрасно понимал. Не шли в России инновационные проекты. Все оглядывались на неудачные проекты Госнано, поначалу широко представленные общественному мнению. И теперь, на нынешнем этапе, оба руководства, и Госнано и Внешинвестбанк, которые на паях с Госнано финансировали эти проекты, не знали, куда определить эти чемоданы без ручки. Было уже понятно, что, по– видимому, все они отойдут к Гостехпрому, самой крупной Госкорпорации, которая спишет затраты, осметит новую стоимость проектов и, подыскав инициативную группу из технарей и специалистов (слава богу, наконец-то вспомнят про них), по новой доведёт проекты до логического конца. Евгений Петрович часто в доверительной беседе с Дмитрием говорил ему:
– Самым ужасным порождением глобальной монополизации общества, его раковой опухолью, является офисный планктон. Он погубит на корню любую более– менее стоящую инициативу. Эта вшивота только и умеет что гонять цифры, оценивая опексы, капексы и другую дребедень. За цифрами вымываются истинные специалисты, технари, представляющиеся для планктона серой массой. Запомни, Дима! Офисный планктон погубит любую экономику мира!
И хоть на словах Облигациев и говорил, что они будут горячо поддерживать рисковые проекты по инновациям, но на деле никто не будет вкладывать средства в проекты, не приносящие сразу больших дивидендов.
– Им нужны окорочка, – говаривал Евгений Петрович Дмитрию, – Купил, продал, получил 200%. В инновациях таких проектов, к сожалению, нет. В IT– технологиях – да, но это не наша ипостась.
Кофе был выпит, коллеги распрощались и Карамышев вышел на свежий воздух.
– Домой, – сказал он шоферу, и машина умчала его к Манане и Жорику.
На сегодня все закончилось. Завтра будем зализывать раны и двигаться дальше.
***
Солнце поднялось к зениту, и температура зашкаливала. Градусники показывали 37. Дышать в Великом городе становилось нечем, и Дима предложил погулять по парку Горького.
– Почему именно в парке Горького? – спросила Ася.
– Ну, все влюбленные пары считают это обязательным атрибутом.
– А мы уже влюбленная пара? – поинтересовалась Ася.
– Пока еще нет, но учитывая мой стаж наблюдения за тобой, я думаю, это подойдет, – сконфуженно ответил Дмитрий. Ася весело засмеялась.
– Предлагаю компромисс, – сказала она, – Пошли в зоопарк!
– Идет, – согласился Дмитрий, и он подскочил к обочине проголосовать. Машина остановилась сразу.
– 500 рублей! – объявил водила.
– Садись! – сказал Дима Асе, открывая перед ней дверь, и они растворилась в общем потоке.
На Дмитрии была лишь рубашка и брюки. Пиджак остался в офисе, когда его забирала «скорая».
***
С утра Лаврентий Моисеевич позвал Дмитрия к себе в кабинет. Они уже успели подружиться и поигрывали в шахматы. Вот и на сей раз Дима ожидал, что именно на очередную партию в шахматы и позвал его доктор. Еще в школе он ими увлекался и имел даже какой-то разряд. Но далее практики у него не было, и вот сейчас они частенько упражнялись в этом. Доктор играл сильно, но Дмитрий поднаторел к середине отбытия срока, сражения завязывались нешуточные. К удивлению, в кабинете на тахте была сложена его одежда и Натансон, прикрыв дверь, тихо заговорил с ним.
– Не буду скрывать, молодой человек, что день сегодня не выписной. Но больно не хочется держать уже вполне здорового человека еще одни душные выходные в больничной палате. Под свою ответственность я решил отпустить Вас пораньше на пару деньков. Не буду утруждать Вас заумными выражениями, скажу просто: Ваше сердце – в полном порядке. За выпиской заедете в понедельник. В ней как раз все будет написано мудрено, извините, издержки профессии. Вот рецепт на таблетки на пару недель. Все остальное – у участкового. Ну, всех благ! Да, вот еще что, – он протянул Дмитрию 10 000 рублей новенькими пятитысячными купюрами и ключи от его дома.
– Это попросил передать Ваш босс, Евгений свет Петрович, кажется. Мы договорились, что я выпишу Вас на выходные. Он просил Ваш мобильник отдать вместе с выпиской. До понедельника Вы должны отдыхать!
Дима взял ключи, но от денег отказался:
– Это, видимо, Вам.
– Что Вы, молодой человек! – весело рассмеялся Натансон. Евгений Петрович мне уже заплатил более чем щедро. Это Вам, так сказать на обустройство. Объясняйтесь с боссом сами! – и он настойчиво вернул деньги Дмитрию обратно.
Дмитрий сунул деньги в карман.
– И вот еще что, – сказал в заключение Натансон, – Одна особа передала для Вас эту записочку, – он протянул Дмитрию сложенную бумажку.
Дмитрий взял и, развернув, увидел номер телефона и подпись: «Вера». Он густо покраснел и торопливо спрятал записку в карман тоже.
– Спасибо за все, Лаврентий Моисеевич!
– С Вами было очень комфортно!
– Лучше впредь не попадайте сюда, берегите Ваше сердце! Видите, оно и в Вашем возрасте умеет себя показать. Счастливо Вам! – ответил доктор и углубился в анализы, давая понять, что разговор окончен.
Дмитрий сгреб одежду и пошел в палату переодеться и попрощаться с соседями. В палате как раз принесли завтрак, который сразу был отдан алкоголику Славику. Дима переоделся, попрощался с «сокамерниками» и, пожелав им скорейшего выздоровления, вышел в коридор и двинулся к выходу.
***
За столом своего малюсенького кабинета сидел в задумчивости Натансон и смотрел в окно. Он любил пятницу, так как вечером он, пробираясь в московских пробках, поедет с женой на дачу, где Сонечка разводила на участке роскошные розы и пионы, предмет зависти всего садового участка. А он задумал соорудить пристроечку к сараю для всякой дребедени. Будут вечером сидеть на террасе, попивая чаек с тестем и тещей, которых они вывозили на весь дачный сезон. Это в значительной мере уберегало здоровье стариков в душные июльские и августовские дни.
Лаврентий Моисеевич любил свой уклад, Москву, дачу. Врач он был толковый, и друзья, и двое его сыновей давно звали его и супругу в Израиль. Сыновья, тоже врачи, имели там собственную практику. Но, во– первых, куда денешь стариков? Здесь они жили по соседству и всегда были под присмотром. Сонечка тоже любила свою работу в архитектурном институте. Да и он был привязан к больнице, в которой проработал столько лет, и где его уже знали, как облупленного, и менять ничего не хотелось.
За его долгую работу заведующих отделением сменилось человек шесть. Были всякие – и карьеристы и толковые, но ко всем Натансон умел подбирать ключик и со всеми ладил. Несколько раз ему самому предлагали возглавить отделение, но он категорически отказывался. Не потому что боялся не справиться как специалист. Нет, с этим как раз все было в полном порядке. Просто Натансон знал, что зарплата врачей формируется из двух частей. Официальной, мизерной, и черной «налички», которая вручалась сотрудникам ежемесячно в конвертах. Она складывалась из многих составляющих, в том числе и взяток, получаемых врачами от клиентов. Весь этот поток сливался в одну кассу, после чего и формировались суммы, большая часть которой уходила дальше наверх. От этого зависело, какие фонды от министерства в дальнейшем будут выделены больнице. Тогда уже станет понятно, какое дефицитное оборудование и лекарства можно закупать. Другие суммы, меньшая часть от большого пирога распределялись по врачам. Учитывалась квалификация, загруженность и множество других факторов. Сам Натансон честно, как и большинство врачей, передавал через зав. отделением всю сумму взяток и в конце месяца получал свою долю (премию, как они все называли) в конверте. За время его работы ни один зав. отделением не был заподозрен в жульничестве с черной кассой. Вот этой самой работы с деньгами Натансон боялся пуще всего.
С последним зав. отделением, Леви, они были практически ровесниками. Оба были прекрасными специалистами, поэтому быстро сдружились и полностью доверяли друг другу. Сегодня, по случаю грядущих выходных и периода отпусков, дежурный врач был вообще один на три отделения. День складывался неплохо, экстренных дел не предвиделось, и Лаврентий Моисеевич позвонил жене и сказал, что можно не спеша собираться, он вскоре будет.
                4
Переговоры затянулись почти на месяц. Швейцарская фирма предлагала все новые и новые условия, и казалось, этому не будет конца.
– Эх, Дмитрия не хватает! Тут Карамышев хлопнул себя по лбу: – Елы– палы, совсем вылетело из головы!
Он, извинившись, выскочил на минуту в коридор и набрал номер офиса. Лиза еще была там.
– Лиза, у меня для тебя ответственное поручение. Как все закончишь, возьми в моем шкафу пиджак Дмитрия и компьютер на его столе. Собери все это в пакет и съезди по адресу (он продиктовал ей адрес) к Дмитрию домой. Ключи от дома в кармане его пиджака. Он завтра выписывается, пусть деньги и кредитки будут у него. Захвати также один из служебных мобильников, скинь СМС мне его номер. Он мне будет нужен на связи. Компьютер не забудь, там у него все данные, без них не обойтись. Все, отбой.
Карамышев вошел в тот момент, когда Михалев подытожил:
– «Хорошо, поручим господину Карамышеву и господину Хольцу сегодня выработать линию поведения в общих чертах и завтра все это обсудим уже у Вас, в Швейцарском офисе. Заодно посмотрим и оборудование».
Карамышев понял, что предстоит не только бессонная ночь, но и перелет в Швейцарию, сейчас надо оповестить людей о выезде, сделать массу мелкой работы. Деваться было некуда и Карамышев, взглянув на вошедшего секретаря Михалева, попросил еще кофе.
***
Лифт щелкнул на пятом этаже, Карамышев вытащил ключ от квартиры, но увидел, что Манана встречает его в дверях. Он улыбнулся, поцеловал жену в щеку и прошел в холл. Было уже очень поздно, а самолет вылетал в10 утра.
– Будешь что– нибудь? – спросила жена.
– Поем чего– нибудь, Мананочка, – попросил Карамышев, потянулся от усталости и снял пиджак. Он бросил его на диван.
Несмотря на поздний час, Манана была в красивом крепдешиновом вечернем платье бледно– фиолетового цвета с рисунком из белых и розовых роз. Платье снисходило от левого плеча наискосок к правому бедру. Талию обтягивал тонкий кожаный ремешок с красивой пряжкой. Карамышев притянул к себе жену и нежно поцеловал в губы.
– Какая ты у меня красавица! Я соскучился!
– Немудрено, ты не видишь нас месяцами! Садись, я соберу на стол. Где будешь, здесь или на кухне? – спросила Манана, мягко освобождаясь из его объятий.
– Давай здесь, – предложил Карамышев.
Он прошел в спальню, потрепал по голове и поцеловал в макушку крепко спавшего сына. Из гостиной доносились божественные звуки первого концерта Рахманинова. Когда он вошел, Манана уже сервировала стол: на красивой кружевной скатерти стояло блюдо с тонко нарезанной холодной телятиной, овощами и зеленью.
– Выпьешь вина? – спросила жена.
Карамышев кивнул и зажег свечу на столе. Манана принесла бутылку грузинского вина, штопор и два бокала. Карамышев взял бутылку вина, посмотрел на этикетку и вопросительно взглянул на жену.
– Сегодня в обед заезжал Зураб Гобелия, помнишь, которого ты просил пригласить для консультации по здоровью твоего сотрудника.
Карамышев кивнул.
– Он был в Тбилиси по какому-то вопросу и сегодня заехал и привез нам презент из Грузии: три бутылки великолепного грузинского вина.
Карамышев уже открыл вино и разлил по бокалам.
– Рахманинов тоже заходил? – пошутил Евгений, обнимая и целуя жену. Он протянул ей бокал, второй взял сам.
Жена засмеялась:
– Нет, дорогой! Ты просто забыл, что мы с Жориком сегодня были в консерватории на концерте Мацуева. Я купила тебе диск, наслаждайся!
Они чокнулись и выпили. Вино было восхитительным.
М-м-м, – причмокивая от удовольствия, промычал Евгений – Не хуже самых лучших французских вин. Передай мое восхищение «Светиле» медицины. Может, когда– нибудь, познакомимся.
Манана улыбнулась. Карамышев налег на ужин. Жена сидела напротив, с нежностью глядя на мужа, поглощающего еду за обе щеки. Евгений взглянул на нее, подлил еще по чуть– чуть в бокалы и, протянув бокал, сказал:
– За тебя!
Они чокнулись. Карамышев, оторвавшись наконец от трапезы, произнес:
– Дорогая, я утром рано, – тут он посмотрел на часы: – Да буквально через несколько часов, улетаю на переговоры в Швейцарию. Соберешь мне вещи?
– Уже, – ответила Манана. – Мне звонила Лиза и рассказала о твоем графике. Чемодан в спальне, лекарства я сложила в боковой карман. Костюм, в котором полетишь, рубашка и галстук в шкафу.
Карамышев с благодарностью взглянул на жену, протянул руку и положил ладонь на руку супруги. Он знал, что Манана учла все мелочи и ему остается не забыть лишь свой портфель.
– Давай в душ и ложись, хотя бы на два– три часа, поспи, я разбужу.
Карамышев кивнул.
– Как наш пострел? – спросил он о сыне.
– Аллергия сильно разыгралась. Надо срочно к морю. Думаю, в понедельник полетим в Черногорию. Я уже позвонила Тимуру, он зарезервировал для нас апартаменты. Ты сможешь присоединиться к нам? Сын очень скучает по тебе, я, между прочим, тоже.
Тимур был другом детства Мананы еще по Тбилиси. У него был роскошный отель в Черногории, в горах, с собственным огромным пляжем. Он всегда был рад видеть их у себя и предоставлял лучшие апартаменты.
Карамышев посмотрел на жену, прикидывая что-то в уме:
– Хорошо, дорогая, я присоединюсь в середине следующей недели, дня на три– четыре.
Манана благодарно улыбнулась:
– Ладно, давай принимай душ, и спать! – сказала жена, собирая посуду.
***
Лиза, собрав все вещи Димы в полиэтиленовый пакет, надела пиджак, втиснув грудь в деловой костюм, поехала по указанному адресу.
***
За свою жизнь Дмитрий лишь второй раз оказывался в больнице. Первый раз это было лет пятнадцать назад в Красноярском крае, где в больнице от рака поджелудочной железы умирала его мать. В палате находилось 10 человек онкологических больных, плачущих, кричащих, стонущих, страдающих от невыносимой боли. Периодически им вкалывали обезболивающие средства, ненадолго облегчающие страдания. За дополнительные порции нужно было платить, ему и бабушке платить было нечем и Дмитрий, будучи подростком, как мог, пытался утешать и облегчать страдания матери. Периодически ему также приходилось буквально на плечах проносить мать в туалет – один на весь этаж. Ни капли участия и сострадания со стороны персонала он не наблюдал. На пациентов смотрели лишь как на источник наживы. А если взять с них было нечего, то они были практически предоставлены сами себе со всеми своими муками и болью. Было ощущение, что медперсонал – это какие-то гуманоиды, завезенные к нам с другой планеты, и им позволено проводить на людях свои эксперименты.
После смерти матери Дима остался на попечении бабушки, и та положила остатки всех своих сил и средств, чтобы дать мальчику образование. Он поступил в Красноярский университет на технический факультет. Учился блестяще. Мало того, на четвертом курсе увлекся еще и экономикой, даже придумали с единомышленниками кружок любителей «Капитала», где по вечерам собирались и до хрипоты спорили об экономических теориях и тенденциях. Защищал он сразу два диплома – по технике и экономике. Его звали в аспирантуру, пророчили блестящее научное будущее, но Дмитрий, уже похоронивший и бабушку, ясно осознавал, что на что-то надо и жить. Написал резюме в различные престижные фирмы (в зарубежные побоялся из– за неуверенного знания английского) и очень удивился, когда вскоре получил ответ от ХимИндустра с предложением прибыть на собеседование. Дмитрий считал, что ему просто повезло и судьба дала ему пропуск в другую жизнь. Так он очутился в Москве. С тех пор прошло уже семь лет.
Нынешние условия в больнице его поразили. Палаты были разбиты на боксы на четырех пациентов. В каждом боксе был свой туалет, умывальник и душ. Качество еды тоже порадовало. Дмитрий был абсолютно не привередлив к еде и в основном пользовался услугами фастфуда, а то и просто перекусывал на ходу. По вечерам, работая за компьютером, налегал на чипсы и «Red Bull». Еда в больнице была хоть и пресной, но вполне съедобной. К тому же, как ни странно, давали много фруктов.
Первую неделю он в основном спал. Вставать ему все равно было нельзя, он был обвешан капельницами, катетерами, поэтому он то смотрел в окно, то просто спал.
***
В пятницу Дима опять заметил девушку в кафе, и опять солнечные лучи и стекло повторили эффект голубого цвета ее волос.
***
Из персонала ему очень понравилась славная девчушка – мед– сестричка Верочка. Она краснела и смущалась, когда подходила к нему. Верочка, как он выяснил из беседы с ней, вот– вот закончит медицинский институт, и в больнице подрабатывает для практики.
– Умница! – хвалил он ее, отчего та смущалась и быстро убегала.
Через десять дней к нему подселили первого соседа – Славика. У того ситуация была покруче. С ним приключился настоящий инфаркт, и он долго лежал вначале в реанимации, где врачи несколько раз вытаскивали его буквально с того света, а затем его перевели в общее отделение. Работал он в каком-то секретном НИИ, связанным с оборонкой, рабочим высшей квалификации, был одновременно и токарем, и слесарем, и фрезеровщиком, и всем– всем– всем. Именно ему поручали делать механические части для приборов уникальной сложности, с которыми никто, кроме него, не мог справиться. Трудно сосчитать, сколько его поделок стояло на образцах оборудования, которое с его помощью доводилось до совершенства, и лишь затем запускалось в серийное производство. На него молились. С ним за руку лично здоровался сам директор НИИ – генерал Мартынов и лично следил, чтобы с зарплатой у Славика было все в ажуре.
Одна беда была у него – периодически уходил в запой. Никто с этим поделать ничего не мог. Если бы не его золотые руки, давно бы его выгнали с работы, так как несколько раз он серьезно подводил коллектив. Но, благодаря таланту, ему все сходило с рук.
И вот судьба уготовила ему «загогулину» – как выразился сам Славик. Из весельчака и балагура он в одночасье превратился в тихого и замкнутого человека.
                5
Жара! Жара накрыла Великий город. Июльская жара в Москве, от которой спасения нет ни днем, ни ночью. Не спасали даже настежь открытые окна, все было липким от пота, и голова как будто наливалась свинцом. Ненадолго помогало принятие прохладного душа и накрывание мокрой простыней. Кондиционеры забивались тополиным пухом и пыльцой и не справлялись с нагрузкой, их тупо отключали.
Дима пролежал в больнице уже более трех недель, чувствовал себя вполне здоровым и изнывал от безделья. Он уже перечитал все имеющиеся книги в отделении от детективов до любовных романов – никогда в жизни он не читал столько белиберды. Лаврентий Моисеевич где-то отсутствовал, и в шахматы играть не звал. С утра уже несколько раз заглядывала Верочка.
Ночью поступили еще двое, тем самым заполнили пустующие в палате места. «Экипаж» был полон. Верочка то измеряла им температуру, то приносила лекарства, то просто заглядывала, как бы невзначай.
– А ведь ты ей жутко нравишься, Димка! – глухим голосом произнес Славик. Он листал технический журнал, который сам Дмитрий зачитал до дыр от скуки. Видно было, что какая-то техническая новинка привлекла Славино внимание.
– Жу–у–у–тко нравишься, – повторил он и, послюнявив палец, перевернул страницу.
Уши Димы вспыхнули, как в детстве, когда он потихоньку стащил из буфета перочинный ножичек и был застигнут бабушкой.
Слава оторвался от страницы и подмигнул Дмитрию. Дима позорно молчал, и Слава залился хлюпающим смехом.
– Дерзай, по всему видать, что девка хороша! – сквозь смех подтрунивал Слава.
– Слушай, прекрати! – пришел в себя Дмитрий, – Не твое дело!
– Да, пожалуйста, уж и посоветовать нельзя, – обиделся Слава и отвернулся к стене.
Дима плюнул и пошел погулять во внутренний дворик больницы, куда ему разрешили на днях выходить по случаю жары. Проходя мимо процедурной, он увидел Лаврентия Моисеевича, дающего указание Верочке о каком-то больном. Дмитрий кивнул и пошел на прогулку. Двор представлял собой замкнутый с четырех сторон прямоугольник шагов сто пятьдесят на сто. Здесь было прохладно, так как солнце сюда практически не проникало. Дмитрий присел на скамейку и стал наблюдать за разношерстной публикой, слоняющейся вокруг клумб.
Клумбы были выполнены в виде альпийских горок вперемежку с хвойниками, мхом и цветами. Убран цветник был весьма искусно. Он сидел и любовался.
Разговоры шли, естественно, о болезнях, и Дмитрий, не слушая, откинулся на спинку скамейки, закрыл глаза и с наслаждением посидел минут 15. Настало время обеда, и он, не спеша, сходил в столовую, с аппетитом поел совсем невкусный обед и пошел в палату.
Был четверг, девушка с голубыми волосами сегодня не придет в кафе, за время наблюдений Дима уже знал, что обычно она появляется по вторникам и пятницам. Делать было нечего.
Верочка шла ему навстречу. Он остановил ее.
– Извини, Вера, Не могла бы ты принести мне что– нибудь почитать. Не знаю куда от скуки деться, – попросил Дмитрий.
– Я сегодня последние сутки дежурю, – сказала Верочка,
– Завтра я уже в отпуске. У меня начинаются Гос. экзамены. Но я постараюсь что– нибудь придумать. Не волнуйтесь.
– Спасибо! – поблагодарил Дима и зашел в палату. В палате все спали.
***
– Верочка, у меня будет к тебе просьба, – тихо сказал Лаврентий Моисеевич, протягивая ей ключи от своего кабинета.
Был уже поздний вечер, в коридоре стояла тишина. Все спали.
– Супруга захворала, аллергия. Пойду, проведаю ее. Если что-то срочное, позвони мне на мобильник, я мигом примчусь. Ключи от кабинета, на всякий случай, вдруг кто– нибудь по– городскому позвонит.
Верочка знала, что Натансон жил в пяти минутах ходьбы от больницы. Она кивнула. Лаврентий Моисеевич посмотрел на учебник по гистологии, который читала Верочка:
– Экзамен скоро? – спросил он.
– Очень, – ответила Верочка.
– У меня тоже к Вам встречная просьба, Лаврентий Моисеевич. Диме почитать что– нибудь не прихватите? Скучно ему.
– А ты ему учебник свой дай почитать, – предложил Натансон и улыбнулся.
– Если честно, есть у меня мысль завтра его вовсе отпустить. Жарко здесь, чего ему зря маяться. Только, чур ему не говори, вдруг передумаю.
Сердце у девушки упало куда-то вниз и заныло.
– Ну, не скучай здесь, – проворковал Натансон, не замечая состояния Веры, и двинулся к выходу.
***
Дима проснулся от невыносимой жары. Даже ночью духота не спадала.
– Пойду, пройдусь по коридору, там свежее, – решил он.
Осторожно встал и тихо вышел, прикрыв дверь. В коридоре никого не было и действительно было прохладней. Дмитрий, не спеша, поплелся в конец коридора. Все тело затекло, и он с удовольствием потянулся и размялся. Он кивнул Верочке, проходя мимо. Вера оторвала взгляд от учебника и улыбнулась ему очаровательной улыбкой. Дойдя до конца, Дима решил пройтись в другой конец и выйти на лестницу. Стояла тишина, лишь в открытые окна доносился треск цикад, более ничего. Дима заслушался, как вдруг его нога неудачно подвернулась и он, хватаясь за воздух, неуклюже рухнул на пол. Верочка в мгновение ока подскочила к нему.
– Осторожней, осторожней! – зашептала она, обхватывая Дмитрия и пытаясь его поднять.
– Пустяки, Вера, я просто оступился, – зашептал он, обняв Веру за пояс одной рукой и опираясь на стену другой. Когда он с трудом встал на ноги, его лицо оказалось напротив испуганных Вериных глаз. Дмитрий взглянул на нее.
– Все хорошо? хорошо? – испуганным шепотом лепетала девушка.
Он ответил тоже шёпотом:
– Все хорошо, милая.
Он прижал ее к себе, поцеловал в губы. Верочка не пыталась сопротивляться, сама обняла его и начала осыпать его лицо поцелуями. Так они стояли и целовались. Дмитрий с нежностью провел рукой по ее волосам, Вера прижималась к Дмитрию все сильнее и сильнее:
– Пойдем, пойдем – она взяла его за руку и потянула в кабинет Натансона.
Вскоре Верочкин белый халатик и Димина футболка оказались на полу.
Свежий ветерок колыхнул лоскут занавески, наполнил крохотный кабинет ночной прохладой и сладким запахом липы.
– О, а я уже в форме, значит, со здоровьем все в порядке! – думал Дима.
– Боже, я пропала, пропала! – думала Вера, уткнувшись в Димину грудь, и не решаясь взглянуть на него.
Но вдруг резко зазвонил телефон на вахте. Это помогло ей выйти из затруднительного положения, она стремглав оделась и подскочила к аппарату. Дмитрий, натягивая джинсы и футболку, слышал, как Верочка говорит по телефону:
– Да, да. Хорошо, ждем. Через секунду она набирала уже сотовый Натансона:
– Лаврентий Моисеевич, везут нового больного, срочно приходите. Да, он пока в приемной, идите прямо туда.
Проходя мимо Верочки, Дмитрий вопросительно взглянул на нее. Вид у нее был озабоченный, и она отвела глаза. Некогда. Дмитрий прошел в палату, лег и мгновенно провалился в счастливый сон.
                6
Дима и Ася прогуливались по аллеям Зоопарка. Было настолько жарко, что бедные звери попрятались в самые затаенные углы. Белый медведь мужественно сидел по самую шею в бассейне. Иногда он вылезал оттуда, шумно отряхивался, раскачиваясь на мощных лапах, немного побродив в тенечке, опять с шумом прыгал в бассейн. Служащие поливали шлангом слона. Он даже поднимался на задние ноги, подставляя брюхо и задирая хобот.
Звякнул телефон в Асиной сумочке, сшитой из кожаных лоскутков, на тонком кожаном ремешке через плечо: пришла СМС. Ася привычно не обратила на это никакого внимания.
– Все хочу спросить, – заговорил Дмитрий – Зачем тебе телефон, если ты им никогда не пользуешься? Пока я с тобой, я несколько раз слышал зуммер звонка и сигнала прихода СМС. Ты на это не реагируешь.
Ася перевела взгляд со слона на Дмитрия:
– Я пользуюсь им, но только в тех случаях, когда это НЕОБХОДИМО МНЕ, – выделила она голосом.
– Представь себе, если бы мы гуляли, а я беспрестанно болтала бы по телефону. У тебя его вообще нет с собой. При твоей профессии я не поверю, что тебе он без надобности.
– Ну, мой телефон мне вернут в понедельник, а пока я наслаждаюсь отдыхом, – ответил Дмитрий.
– Вот и наслаждайся! Мне кажется, что каждому человеку следует запретить себе хоть несколько часов в день, сон не в счет, пользоваться благами цивилизации и посвятить это время размышлениям и близким, – серьезно сказала Ася.
– Мы все спешим куда-то, накручиваем сами себе новые и новые задачи. Во многом мы даже и не представляем, хорошо ли мы их решаем или плохо. Нам некогда об этом задуматься, нас ждут уже другие вершины. Мы давим на газ, все увеличивая и увеличивая скорость, так недолго и в пропасть сорваться. А получается, что это гонка по замкнутому кругу. Как лошади в цирке: бегут, подстегиваемые кнутом, быстрее или медленнее, все равно бег по кругу. А если задуматься, то человеческие ценности не поменялись, как быстро ни мчись, а женщины как вынашивали детей девять месяцев, так и будет впредь. Не получается меньше, как ни подстегивай. Любовь, дружба, верность становятся рутинными понятиями, что ли? Не находим время сами для себя, для духовного роста. Раньше хоть в церковь ходили, вера была. Сейчас мы верим, что надо закончить, кровь из носа, вот это дело, потом следующее и так далее. Я, наверное, путано говорю?
– Но ведь блага цивилизации созданы для удобства, – прервал ее Дмитрий. – Я, например, готов, если бы была возможность, присудить премию мира автору мобильника. Ведь так удобно, позвонил и все узнал, где кто, как дела у близких и друзей.
– Есть оборотная сторона медали, – вставила Ася, – По тому же мобильнику договариваются об убийствах или продаже наркотиков и об иных пакостях. Нобелевских лауреатов чествуют на деньги за открытие динамита, кажется. А ведь это открытие погубило много людей, я, наверное, изъясняюсь очень коряво, просто хочется донести мысль, что для меня на данную минуту важнее общение с тобой, нежели с мобильником – вот и все.
И Ася улыбнулась. Дмитрий внимательно посмотрел на нее и вдруг обнял и поцеловал. Ася вначале инстинктивно хотела оттолкнуть его, но передумала и, обняв за шею, прильнула к его губам.
– Смотрите, смотрите, тигрица встала! – услышали они за спиной голоса. Дима и Ася обернулись. Тигрица вальяжно прохаживалась по клетке. Это была старая кошка, шерсть клоками висела у нее на боках. Защелкали фотоаппараты. Тигрица лениво подошла к решетке и стала задом к публике, задрав хвост.
– Вот, бесстыдница! – смеялись люди, – Рисуется перед нами. На зрелище сходилось все больше и больше народу. Все фотографировали, весело гудели. Вдруг все тело тигрицы напряглось, она высоко подняла хвост и обдала струей толпу, при этом повернув голову и с прищуром, глядя через плечо на содеянное. Ее морда , казалось, улыбалась.
Толпа с криком, визгом и ругательствами отпрянула назад. Кто-то упал, по ним пробежались. Ор, крик.
– Киска обписялась! – весело закричала Ася и вскочила на Дмитрия, обняв руками его шею, ноги ее перекрестились на его талии. Тигрица, сделав свое черное дело, медленно брела в конец клетки в тенечек отдыхать. Кругом стоял мат и хохот. В общем, кого-то зрелище повеселило, а кого-то разозлило.
– Пошли отсюда, – со смехом предложил Дмитрий, – Здесь, похоже, после такого цирка делать больше нечего. Да и есть уже страшно хочется. Где здесь, интересно, Макдональдс?
– Нет уж, милый мой, – шутливым тоном сказала Ася, – Поехали лучше на Таганку. В кафе «Жан– Жак».
Они вышли, сели в тачку и унеслись в сторону Таганки.
– Почему ты против Макдональдса? – спросил Дмитрий, когда Ася сделала заказ: себе – овощной салат, Дмитрию – стейк с рисом и овощами гриль, лимонад собственного производства.
– Потому, что я забочусь о здоровье, – улыбаясь, ответила Ася.
– Коко Шанель как-то сказала: «Так как Вы выглядите в двадцать это заслуга природы, как Вы будете выглядеть в сорок – целиком Ваша заслуга, так-то! Никаких фастфудов! Это яд для организма.
Дима лишь вздохнул. Принесли заказ, еда действительно была превосходной. Съев свою порцию, Дима вопросительно посмотрел на Асю. Та поняла и отрицательно покачала головой, а Дима заказал себе еще добавки. Когда они вышли из кафе, солнце уже склонялось к вечеру. Дмитрий нежно обнял девушку и поцеловал ее в шею.
– Куда теперь? – осведомился он.
– Пойдем на Гончарную. Покажу тебе «Троеручницу». Здесь совсем близко.
Они спустились вниз по переулку и вышли к церкви, на фасаде которой висела икона – «Троеручница». Изредка люди подходили и целовали ее.
– Интересно, что означает третья рука? – спросил Дмитрий.
– Не знаю точно, – призналась Ася. – Помню только, что в древности кому-то отрубили руку за его писания, а Богоматерь вступилась за него, и рука вновь ожила. В благодарность к ее иконе поднесли руку, сделанную из серебра. Вот как-то так вкратце.
– Ты, похоже, знаешь все на свете, – вновь обнимая Асю, зашептал он ей на ушко.
– Ну, это не знания, а так – ликбез.
Она обняла Дмитрия за талию, он ее за плечи, и они пошли по Гончарной в сторону Краснохолмской высотки.
Проходя мимо кинотеатра «ИЛЛЮЗИОН» Ася взвизгнула и показала пальцем на афишу. На ней значилось: «Ретроспектива показа фильмов Пьера Паоло Пазолини».
– Давай сходим! Говорят, он гений. Его, кажется, убили.
– Надеюсь, не из– за фильма? – парировал Дмитрий.
Сегодня демонстрировался фильм «120 дней Содома». Дмитрий никогда не смотрел арт– фильмы; ни Бертолуччи, ни Феллини, ни Тарковского, ни других признанных гениев – все эти имена для него были пустым звуком. Он любил фильмы про супер– героев, которые придут и обязательно спасут мир. Можно было вечером включить видак и, удобно устроившись на диване, грызть чипсы, запивая пивом или «Red Bull», полностью отключить мозг от работы и расслабиться. Тем более, что это ему удавалось сделать крайне редко.
– Ладно. Содома – это что-то вроде из Библии. Может, познавательно будет, – согласился Дмитрий.
Купив билеты, они прошли в кинотеатр.
Спустя два часа Дмитрий и Ася вышли ошеломленные, с привкусом дурноты.
– М…да! – заключил Дмитрий. – Ты говоришь, его убили?
– Кого? – не поняла Ася
– Да, Пазолини этого, режиссера.
– Ну, вроде, – ответила Ася.
– Жаль, что не до фильма,– с иронией сказал Дмитрий.
Ася тихо засмеялась в ответ. Глядя на нее, Дмитрий тоже прыснул от смеха. Он потянул ее к себе поцеловать, но Ася начала отбиваться.
– Нет, нет, только не сейчас. У меня чувство, что меня вот– вот вырвет. Надо отдышаться, давай спустимся к реке! – предложила она.
Они зашагали вниз. Воздух был наэлектризован, пахло грозой. Казалось, должны разверзнуться «хляби небесные», было душно, и ветер порывами разрывал воздух, небо чернело. Дима и Ася, обнявшись, шли вдоль по набережной.
– Надо спасаться, сейчас ливанет! – поежившись, сказал Дима.
Вдруг сзади зарокотали моторы. Ребята обернулись.
– Аська, привет! – донеслось с первого байка.
На набережной остановилось с десяток мотоциклов. Все байкеры были в шлемах, в костюмах из кожи с заклепками. Байки чуть слышно урчали.
– Медведь! Как здорово, что вы здесь сейчас оказались! – радостно вскрикнула Ася, и бросилась на байкера.
Медведь снял шлем, краги и, протянув Диме руку, представился:
– Михаил.
Дима в ответ пожал руку.
– Давайте, – продолжил он, – Пока не ливануло, мы Вас подкинем.
Дима, сев за Михаилом на его байк, назвал адрес, и Медведь, покрутив в воздухе рукой, нажал на газ, и группа, разделившись надвое, понеслась: одна вдоль по набережной, а вторая, поднявшись на мост, на бульварное кольцо в сторону Белорусской. И в это самое время небо разорвало молниями, грохотом грома, и ливень грянул, как из ведра.
***
Группа во главе с Михаилом подрулила к дому Дмитрия. Байкеры остановились, Дима соскочил с мотоцикла и потянулся:
– Блеск!– сказал он, – Давно не получал такого удовольствия, даже несмотря на дождь!
Байкеры сняли шлемы и, к удивлению Димы, оказались не совсем молодыми людьми, лет по 35– 40. Они закурили.
Ливень стих, и долгожданная приятная прохлада снизошла, наконец, на Великий Город. Помолчали, покурили.
– А в миру Вы кто? – поинтересовался Дмитрий.
Байкеры засмеялись.
– Не поверишь, мы – люди самых мирных профессий, – сказал Медведь. – Я – преподаватель физики.
Он был похож на русского богатыря с волосами до плеч, бородой и красивой улыбкой, обнажающей ряд ровных, белых зубов. Команда была ему под стать.
– Виктор, – он указал на байкера слева, тот поднял руку, преподает географию и ботанику.
Виктор кивнул.
– Жора – литературу и искусство.
Жора стоял, облокотившись на байк, скрестив руки. Он молча кивнул Диме.
– Как же я завтра с Асей повстречаюсь? – спросил Дмитрий. Байкеры рассмеялись.
– Что? Упустил деваху? – подтрунивали они, – Не беспокойся, завтра в три она будет ждать тебя на Зубовской площади. Метро «Парк Культуры», там еще кафе есть «Paul», кажется.
– Давно знаешь Асю? – спросил Медведь.
-только сегодня познакомились, – ответил Дмитрий, присаживаясь на байк рядом с Михаилом.
– Понимаете, – начал он
– я только сегодня выписался из больницы. Лежал там с сердцем. А Асю я в течении месяца в окно наблюдал. Там из моего окна вид на кафе, вот она туда и приходила. Сегодня вышел из больницы и решил познакомиться, – сбивчиво объяснил Дмитрий.
– Аська – самородок, – сказал Михаил, с шумом выпуская струю дыма. Ее Жорик откопал. Жорик, расскажи! – обратился Медведь к другу.
– А что рассказывать, был на какой-то выставке детского творчества, рисуночки всякие смотрел. Меня там в жюри записали. Увидел ее рисунок и обомлел. Победу понятно присудили какому-то родственнику спонсора. Я разыскал ее и предложил позаниматься с ней. Она детдомовская оказалась, потом вовсе у себя поселил. Жена не возражала, жалела ее. Хоть своих малых двое, место нашлось. Сейчас она в нашей школе рисование у детей преподает. Учится на педагога. Снимает комнату. Копейки сущие получает. Мы все ей помогаем, чем можем. Но, помяните мое слово, – растет МАСТЕР. Приколы, фенечки всякие на наших костюмах – ее работа, – вставил Михаил.
– Такие потрясающие декорации к детским утренникам делает!
Байкеры докурили.
– Ну что, как говорят, по коням! – скомандовал Михаил.
Все включили моторы.
– А что, нравится так гонять? – спросил Дмитрий, указывая на байки.
– Да, конечно, – сказал Михаил. Остальные закивали.
– А как же жены? – поинтересовался Дмитрий.
– А что жены? – удивился Михаил, – Моя тоже с нами гоняла, но сейчас двое маленьких. Некогда, а я отрываюсь иногда. Она не возражает. Ладно, пока, нам пора.
И компания растворилась в ночи.
***
Под урчание мотоцикла по дороге к Ленинским горам (месту ночной встречи байкеров) Георгий вспоминал подробности первой встречи с Асей.
– Чей это рисунок? – поинтересовался Георгий (или Жорик, как привыкли его называть друзья по байкеровскому братству).
В руках его был отобранный на последний тур один из 20 конкурсных рисунков молодых художников Москвы и Подмосковья. Жора входил в число экспертов, как художник, по отбору перспективных талантов. На самом деле конкурс был проформой и победитель был давно известен – внук основного спонсора конкурса с рисунком березки над ручьем. Комиссия издавала восхищенные вздохи, предрекала большое будущее юному дарованию, и Жора, плюнув с досады, решил пройтись по вернисажу и посмотреть рисунки конкурсантов.
Один из рисунков и привлек его внимание. На маленькой картине девушка словно кружилась в комнатке, а вокруг нее были развешаны платья различных фасонов. Платья висели повсюду, на стенах, вместо картин, на стульях, и она, примеряя очередное, кружилась, рассматривая себя в огромном старинном трюмо со всех сторон. Из раскрытого окна была видна ветка какого-то дерева, на которой сидели две пичужки и любовались девушкой.
Сюжет был ему смутно знаком, но вспомнить он не смог.
– Это рисунок Аси Новиковой, – подсказала ему секретарь комиссии. – Из детского дома под Солнечногорском.
– Вот ЭТО и есть первая премия, – подумал Жора, но вслух ничего высказывать не стал.
Он подошел к секретарю и учтиво попросил ее дать адрес художницы. Генгриетта Юрьевна протянула ему записку с адресом интерната, где жила девочка. Жора кривляясь, учтиво шаркая ножкой и целуя ручку даме, более чем преклонного возраста, взял записку и покинул вернисаж. Секретарь лишь ласково погрозила ему пальцем и улыбнулась.
Оседлав мотоцикл, Георгий решил не откладывать в долгий ящик знакомство с юной художницей, вырулил на трассу и помчался по адресу.
Он довольно быстро нашел искомый интернат и, предъявив директору удостоверение члена союза художников, спросил ее, как можно познакомиться с Асей Новиковой.
Директриса, поджав губы, пробормотала, что Ася – та еще штучка, – указала по направлению спортзала.
– Там она тусуется со своими друзьями. Рок группу хотят организовать. Все мозги нам вынесли, – и она сердито уткнулась в какие-то списки и больше не обращала внимания на Жору.
Он двинулся по указанному направлению. Путь его пролегал через спортивную площадку, где ребята в одинаково нищенской форме играли в футбол. Несколько девчонок играли в волейбол, а другие просто сидели на скамейке и болтали.
Когда Жора вошел в спортзал, там свирепствовала какофония звуков двух гитар и двух барабанов, оставшихся, по– видимому, еще со времен пионерских отрядов. Вместо тарелок музыкант приладил крышки от кастрюль, закрепив их на штативах. Трое ребят, надрывая глотки, очень старательно исполняли: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир» «Машины времени». Тоненькая девчушка, держа в руке какую-то палку вместо микрофона, старательно подпевала. Жора оценил их старание и похлопал им после завершения песни. Ребята с удивлением оглянулись на человека, сидевшего на скамейке.
– Молодцы! – сказал Георгий, – Неплохо получается. Жаль, инструмент у вас слабоват.
– Шел бы ты, дядя! – огрызнулся один из музыкантов, принимая его за члена какой-то очередной комиссии проверяющей интернат. Жора не обиделся. Поскольку он сам был преподавателем, то стычки с ребятами для него были далеко не редкостью.
– Я пришел познакомиться с Асей Новиковой. Это, очевидно, Вы, – не обращая внимание на грубость, продолжил Георгий, указывая на Асю.
Ребята присвистнули, и один из них сказал:
– Аська, а дядька-то к тебе пришёл!
Ася зарделась и не знала, что сказать, потупила взор и покраснела.
Рядом с собой, на скамейке, Георгий увидел книгу Ремарка.
– Ах, вот откуда сюжет рисунка,– догадался он.
– «Три товарища», верно? Я Вашу картину на выставке увидел. Она мне очень понравилась. У Вас несомненно талант, Вам надо серьезно учиться художественному ремеслу. Я готов помочь Вам в этом. Это совершенно серьезно».
Перед ним была компания подростков лет по 15 . Они с огромным интересом рассматривали гостя, не проронив ни слова.
– Я без друзей никуда! – ответила Ася. Она подошла к ребятам, и они обнялись за плечи.
– Мы одна семья – разлучи нас, и мы умрем! – несколько пафосно и театрально заявила Ася, но в глазах её светилась такая решимость, что Георгий ни на мгновение не усомнился, что это правда.
– Давайте познакомимся, меня зовут Георгий Иванович, я преподаю в школе рисунок. Да и в училище, впрочем, тоже преподаю. Также я преподаю литературу и искусство. У вашей подруги есть талант, его надо развивать, жаль, если он пропадет даром. Я готов помочь ей стать настоящим художником.
Ребята стояли угрюмые:
– Кто этот человек, посмевший вторгнуться в их жизнь и пытающийся нарушить их дружбу и братство? – думали они.
Наконец один из них протянул руку и представился:
– Павел. Это Игорек, а то Федя. Ну, Асю Вы знаете.
– Очень приятно, – ответил Жора, пожимая им руки.
– Ну что ж, мы что– нибудь придумаем.
Через неделю он собрал друзей– байкеров и рассказал им все о ребятах. Они купили им инструменты, а Ася вначале приезжала к Жоре в студию для обучения, а затем и вовсе поселил ее в своей семье.
Ребята частенько приезжали к ним и жена Георгия пекла для них вкусные пироги, «откармливала заморышей», как говорила она.
                7
Дмитрий так устал, что с трудом попал ключом в замочную скважину. Он быстро стянул с себя рубашку, бросил на пол:
– Завтра уберу.
Он засунул руку в карман брюк и вытащил оттуда смятые купюры и какую-то жуткого вида размокшую бумажку. Посмотрев на нее, Дмитрий вспомнил, что это записка с номером телефона Верочки, которую сунул ему Натансон при выписке. Бумажка размокла, цифры слиняли, и Дмитрий отшвырнул ее в угол.
– Мыться не буду, – подумал он, распахнул окно и зарылся под простынку. Заснул он мгновенно и спал мертвецким сном.
Щелкнул замок, и дверь бесшумно открылась. Это Лиза принесла Димины вещи. Она положила полиэтиленовую сумку и телефон на стол и тут вдруг заметила спящего хозяина дома, которого она увидеть не ожидала. Подойдя поближе, Лиза смотрела на спящего Диму. Простыня сползла и лишь едва прикрывала его тело. Лизонька, мгновенно оценив ситуацию, быстро стащила с себя одежду, легла рядом и прижалась грудью к Дмитрию. Он даже не успел опомниться и, толком не проснувшись, поддался бешеному натиску Лизы, замычал, обхватив ее телеса, и Лизонька получила то, чего не могла добиться от него многие месяцы. Закончив, она заурчала голосом сытой тигрицы и присела на кровати рядом с ошеломленным Дмитрием, который только и смог спросить:
– Ты… как сюда попала?
– Я принесла тебе вещи и твой компьютер, которые просил передать Карамышев, положила их на стол. Отдыхай, солнышко, как было хорошо, а мы столько времени упустили. Может, повторим? – ворковала Лиза низким голосом.
Дима начал постепенно приходить в себя, и она, оценив ситуацию, быстро оделась и упорхнула, распространяя вокруг себя запах пота и духов «Soir de Lune».
Дмитрий некоторое время не мог пошевелиться. Жажда одолела его, и он с усилием встал и направился в кухню. На полу он заметил что-то странное, он поднял – это были трусики Лизоньки. Приступ дурноты поднялся к горлу.
– Содом и Гоморра, – подумал Дмитрий, склоняясь над унитазом. Его тошнило.
***
Дмитрия разбудил сигнал мобильника. Он с трудом разлепил глаза, не понимая еще, что находится дома, а не в больничной палате, взглянул на часы. Ого! Было 12. Он осмотрелся:
– Господи, я дома!
Тут события прошедшего дня воскресли в нем во всех красках. Мобильник все надрывался. Дмитрий подскочил и взял трубку: – Черт, мобильник не мой, откуда он здесь? – подумал он и нажал кнопку.
– Дмитрий, ну наконец-то! – услышал он знакомый голос шефа. – Я уж думал, что не добужусь.
– Приветствую, Евгений Петрович, – все еще сонным голосом сказал Дима. Глаза еще не разлеплялись.
– Дмитрий, срочно нужны данные по швейцарской фирме. Те, которые ты просчитывал с учетом аналитического оборудования. Помнишь? Это у тебя в компьютере, – уточнил Карамышев.
– Давай, соображай быстрее! – поторапливал шеф.
– Да, да, помню, только у меня здесь нет компьютера, он на работе, – с горечью в голосе сказал Дмитрий.
– Экий ты тугодум с утра. Лиза должна была принести и, судя по тому, что у тебя телефон, она это сделала. Компьютер где-то у тебя на столе. Давай, давай, старина, посылай мне срочно данные, а то мне на переговорах они очень нужны. Я в Швейцарии, буду в понедельник. Жду тебя к обеду. Срочно надо будет сделать справку для Михалева по швейцарскому предложению.
Дима слушал и в тоже время загружал компьютер, скачивал в отдельную папку необходимые файлы, прикреплял все к электронному письму и отсылал на адрес шефа.
– А, так это Вы мне вчера подсунули свинью ночью? – вырвалось у Димы (аналогия со свиньей показалось ему более, чем уместной).
– Что? что? Не понял, – переспросил Карамышев.
– Да так, ничего, – ответил Дмитрий и засмеялся. – Я отослал данные Вам. Кстати, как с проектом, который мы готовили?
– А– А– А! – протянул Карамышев.
Дмитрий представил этот хорошо ему знакомый взмах рукой Карамышева. Он частенько говаривал: «Если задуманное не получается, не кори себя в этом. Не все зависит от тебя. Подними правую руку вверх и взмахни – отпусти ситуацию со вздохом. Иногда помогает».
– Все, отбой, жду в понедельник! Давай, не расслабляйся, работы много, – заспешил Евгений Петрович и положил трубку.
Дмитрий потянулся и оглядел комнату. Повсюду была разбросана одежда. Он скривился, вспомнив подробности прошедшей ночи.
– Ладно, что сделано, того не исправишь! Бегом в душ! – самому себе скомандовал Дмитрий и, боднув головой воздух, прыжками, чтобы окончательно проснуться, понесся в душ.
Через час, умытый и побритый, заварил себе кофе (он помнил, что это противоречит рекомендациям Лаврентия Моисеевича, но именно кофе хотелось больше всего). Из съестного оказались только мюсли и молоко. Дима понюхал пакет.
– Надо же, не прокисло. Вполне достаточно для завтрака, – решил он.
Через пару часов он вполне готов был более позитивно смотреть на мир. В квартире убрано, трусики Лизы выброшены в помойку. Грязная одежда засунута в стиральную машину. В общем, как говорится, перышки были почищены.
***
Собираясь на свидание с Асей, Дима надел тенниску любимой фирмы «Lacoste», легкие джинсы и туфли. Кредитки и документы брать не стал, сунул наличку в карман и вышел на улицу.
– Машину тоже брать не стану, поеду на метро, – решил он.
В три часа он вышел на улице у метро «Парк Культуры» со стороны Зубовской площади. Аси нигде не было. Дима подставил солнцу щеку и зажмурился. О том, что она его подвела или просто кинула, он почему-то даже не думал, и, постояв немного, решил перейти в тень.
Тут он увидел Асю. Она шла навстречу потоку. На ней были изодранные на коленях джинсы, может только чуть шире, чем носят все в этом сезоне. Легкая полупрозрачная майка во многих местах была покрыта заклепками различных размеров – несомненно, эксклюзивный дизайн хозяйки. Тоненькая прямоугольная сумочка на золотистой цепочке была перекинута через плечо. На руке – браслет из черной кожи с бугоркам из золотистого металла. На шее в три ряда висели те же бусы из каштанов, раскрашенных в различные цвета. Все в целом выглядело так нетривиально и, как показалось Диме, сногсшибательно. У него даже перехватило дух.
– Привет! – сказала она и чмокнула его в щеку. Дмитрий обхватил ее и поцеловал в губы, затем потерся щекой о ее волосы, вдыхая запах духов «Балансиага». Ася в ответ крепко прижалась к нему.
– Я скучала, – сказала она.
– Разве? – удивился Дмитрий,
-то-то ты вчера удрала от меня. Слава Богу, Медведь дал наводку, где тебя отыскать.
– Я попросила его об этом,– улыбаясь сказала Ася.
– У меня вчера были срочные дела. Я же не знала, что судьба сведет меня с тобой, и мы проведем весь день вместе. Обязательств с меня никто не снимал. Прости, если обидела.
– Да нет, все нормально, – примирительно сказал Дмитрий.
– Это я зря на тебя наехал, ты меня прости. Просто я надеялся провести вечер с тобой и очень жалею, что этого не случилось. Но ведь мы это исправим? У нас впереди ещё уйма вечеров! А сейчас, давай поедим. Я, наверное, съем целого бегемота!
– Отлично! – согласилась Ася.
– Пошли в Paul, я закажу себе прекрасный суп в хлебной тарелке, ну, а ты – своего бегемота, – сказала она со смехом. Глаза ее искрились под лучами солнца.
– Какая ты красивая! – сказал Дима, любуясь ею и нежно целуя её глаза.
После обеда, выйдя на улицу, Дмитрий предложил прогуляться в Парке Горького, подышать свежестью листвы.
– Кто знает, может быть, наши родители прогуливались по этому парку. Ведь раньше это место было Меккой для молодых влюбленных пар. Правда я своего отца не знаю, а мать умерла, так что спросить некого, – заключил Дмитрий.
– Я своих родителей совсем не знала, так что спросить тоже не могу, а в интернате, чтобы мы не гуляли по ночам, нянечки привязывали нас к кроватям, – грустно сказала Ася.
У Димы сжалось сердце, он прижал девушку к себе.
Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. Они взялись за руки и зашагали к Крымскому мосту. Навстречу им два дюжих полисмена тащили за руки плачущего подростка, за ними семенила старушка, причитая:
– Отпустите его, Христа ради, отпустите!
– Давай, давай, в отделении разберемся, – говорил один из полицейских, выкручивая руки подростку. Реформа милиции вроде прошла, курам на смех, и милиция вроде бы уже величала себя ПОЛИЦИЕЙ. Только народ еще не определился, как их называть -то–ли «полиционерами», то–ли «милицаями». Тьфу!
– Отпустите парнишку! – поддержала старушку Ася.
– Проваливай отсель! – прикрикнул на нее один из полиционеров,
– А то сама огребёшь!
Он второй свободной рукой потянулся за резиновой дубинкой.
Дмитрий не сумел удержать за руку Асю, та вырвалась и вцепилась ногтями в руку полицейского.
– Твою мать! – изрыгая еще более сочные ругательства, он отпустил подростка, который мгновенно растворился в толпе.
– Ну, сука, держись!
Одной рукой схватил Асю, другой выхватив резиновую дубинку, полицейский замахнулся на девушку. Подбежавший Дмитрий с размаху двинул его по физиономии. Тот выпустил Асю и схватился за скулу. Второй полицейский стоял в шоке, раскрыв рот.
– Бежим! – скомандовал Дмитрий, и парочка стремглав устремилась по Крымскому мосту в сторону Парка Горького. Полицейские опомнились и помчались следом. Воздуха Дмитрию не хватало, чувствовалось почти месячное лежание в больнице. Люди перед ними расступались. Полицейские нагоняли, и вдруг случилось неожиданное. Бусы на Асе порвались, и каштаны рассыпались на мостовую. Наступив на них, оба полицейских поскользнулись и рухнули на землю. Эта фора спасла молодых людей, они оторвались от преследователей. Полицейские, вскочив на ноги, продолжили преследование.
Возле входа в парк собралась толпа учащихся из близлежащих Вузов. Было время сессии, студенты сегодня сдали экзамены и собрались отметить это событие. Их было человек сорок. Увидев бегущую к ним парочку, они мгновенно оценили ситуацию и, пропустив через себя Диму и Асю, сомкнули шеренгу перед полицейскими. Полицейские вынуждены были остановиться.
– Пропустите! Мы преследуем правонарушителей! – закричал один из них.
Громкий смех и улюлюканье служили им ответом:
– Давай, служба, отметь с нами праздник!
Одна из девушек, подбежав к одному из полицейских, обняла его за шею и стала театрально тереться бедром о его тело.
– Поцелуй меня, служивый! Сегодня же Всемирный День поцелуев! – и она, сложив губки бантиком, потянулась к губам обалдевшего полицая.
Раздался громкий смех:
– Во дает, Танюха! Поцелуй его! – подзуживала толпа.
Другая блондинка, подскочив к другому полицейскому, громко, чтобы все слышали, зашипела:
– Приходи, служивый завтра на день Ивана Купала, покупаемся в Голицинском пруду голышом, я русалочкой буду! – и она бросилась ему на шею.
Полицейские, едва отбившись от девчонок, выбрались из толпы, оттираясь от помады, смех еще долго преследовал их. Связываться со студентами было бесполезно, и старший по званию сказал:
– Ушла добыча! Пошли среднеазиатов щипать.
И они побрели в сторону Крымского моста.
Дмитрий и Ася на едином дыхании пересекли наискосок парк и выскочили на Ленинском проспекте. Тут только они перевели дух.
Поняв, что опасность позади, они посмотрели друг на друга и весело рассмеялись:
– А здорово ты ему звезданул по темечке! – отсмеявшись сказала Ася.
– Да не по темечке, а по скуле. Знаешь, как я за тебя испугался? Такая злость взяла. Два урода вместо того, чтобы следить за порядком, творят черт–те что.
Ася согласно закивала:
– Если бы не студенты, неизвестно, чем бы все закончилось.
– Известно, к сожалению, – сказал Дмитрий.
– Избили бы, продержали бы всю ночь, да еще бы дело пришили, сволочи.
– Да, любим мы свою полицию, – констатировала Ася.
– Да, лично я нормальных людей среди них не встречал, хотя, если честно признаться, общаюсь с ними редко. Чаще с гаишниками. Причем, принципиально взяток им не даю. Видела бы ты, с каким отвращением они мне штраф выписываю
Они шли, обнявшись, по Ленинскому проспекту. Солнце уже клонилось к закату.
– Какие будут предложения на вечер? – спросил Дмитрий.
-только чур, в кино больше не идем!– И он умоляюще посмотрел на Асю.
Ася в ответ весело засмеялась и, чмокнув его в щеку, сказала:
– Ну что ж, если не в кино, то есть одно место, думаю, будешь доволен.
И она, взяв Дмитрия за руку, увлекла его за собой в один из внутренних дворов.
В середине двухэтажного дома был вход, подле которого Дима увидел многочисленную толпу молодежи, одетую преимущественно в кожаные костюмы с заклепками и цепями на рукавах и поясах. Поскольку Дима отдавал предпочтение року, то он без труда узнал в них своих единомышленников.
– Что здесь, рок– концерт? – поинтересовался Дмитрий.
– Увидишь, – таинственно сказала Ася и, взяв его за руку, потащила к двери, у которой стояла охрана – четверо атлетического вида богатырей, одетых в аналогичную одежду. Ася помахала им, и те расступились и пропустили ее, но вопросительно взглянули на её спутника.
– Он со мной, – сказала Ася, и Дмитрия пропустили тоже. Толпа сзади налегала.
– Куда прешь? – закричал один из охранников, сдерживая напор. Дима и Ася прошли в клуб.
В клубе, который назывался «Юность», уже было очень много народу. Помещение было довольно маленьким, все стены облицованы пластиком. Кругом – техника, светомузыка. Основное пространство занимал танцпол. Ближе к выходу было какое-то подобие буфета с газировкой и минералкой. Более – ничего. Алкоголя не было вовсе. Но нужды в нем не было, в воздухе стоял его устойчивый запах и посетители вовсю прикладывались к бутылкам, принесенным с собой, пустые оставляли на подоконниках. На маленькой сцене настраивались музыканты. Одеты они тоже были в кожаные косухи и кожаные штаны. На одном из них волосы были схвачены красным платком в белый горошек и скручены в жгут.
Увидев Асю, музыканты заулыбались ей и замахали, приглашая к себе. Главный из них на гитаре давал звук, режиссер регулировал звучание аппаратуры.
– Привет, Пат! – поприветствовал Асю музыкант, когда они подошли.
– Привет, Робби! – ответила Ася, и они обнялись.
– Позвольте представить вам моего нового друга, – Ася подтолкнула Диму вперед, и он увидел всю троицу.
– Дмитрий, – представился он.
Они по очереди протянули руки и представились:
– Робби, Готтфрид, Отто.
– Дима пожал им всем руки.
– Вы что, немцы что ли? – поинтересовался он. Ребята посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Нет, что ты! Просто наша группа называется «Три товарища», как роман у Ремарка, – продолжил Робби, – Вот мы и взяли имена его героев, как псевдонимы. Кстати, идея названия принадлежит Асе. Она у нас Пат, как героиня романа. Мы ведь все из одного детдома вышли. Знаем друг друга, сколько себя помним. Аська всегда у нас главным заводилой была. Благодаря ей мы и неразлучны до сих пор. Они все засмеялись.
– Она нас к Ремарку и пристрастила. Молодчина она.
– Он поднял к верху большой палец.
– А– А– А – протянул Дмитрий. – Ясно.
Про себя он твердо решил обязательно прочитать этот роман, ему стало как-то грустно, что он не в теме. Он взял в руки красивую, но не дорогую гитару (он немного разбирался в них, сам когда-то поигрывал рок) и, подержав, начал наигрывать «Лестницу в небо». Друзья опять засмеялись. Дима удивленно поднял на них глаза.
– Ладно, старик, – обратился к нему Робби,
– Не принимай на свой счет. Просто в одном из самых больших американских магазинов музыкальных инструментов в отделе продажи гитар висит объявление: «Умоляем, не «играйте «лесенку в небо»!
– А я подумал, что это древний рок, и его мало кто знает из молодых, – ответил Дмитрий и очень бережно положил инструмент на место.
– А почему у Вас нет бас гитары? – спросил он далее.
– Потому что Отто играет на синтезаторе, и для баса у него – педали в ногах.
Дмитрий увидел инструмент – симбиоз бас гитары и электрооргана.
– Все, начинаем! – сказал Робби и дал сигнал звукорежиссеру.
Раздались первые звуки, они усиливались, поднимались под своды клуба и оттуда обрушились на толпу, потрясая её своей мощью. Играли они классно. Танцпол дрожал: все, подпевая, прыгали в такт музыке. Дима с Асей танцевали, не останавливаясь ни на минуту.
                8
Вечер был в разгаре. В репертуаре у музыкантов было много родной и иностранной музыки.
Дмитрий весь взмок и уволок Асю в сторону буфета попить воды. Музыканты играли какую-то заводную композицию. Светомузыка выхватывала движения толпы, слышен был визг и свист. Вдруг зажглась петарда, и салют рванул под потолок. Послышался визг, мат. Петарда, столкнувшись с потолком, рассыпалась, и пластиковые потолок и стены немедленно были охвачены пламенем. Упав, петарда подожгла огромные оконные гардины. Те мгновение ока вспыхнули, добавляя дыму и огня.
Толпу мгновенно охватила паника. Все ринулись к дверям. Ничего не подозревающие люди, которые стояли у выхода и курили, были настигнуты обезумевшей толпой и накрыты как ураганом, шквалом, девятым валом.
Дмитрий, схватив обезумевшую Асю, которая рвалась в зал, к своим друзьям, скрутил ее и с силой потащил к выходу. Она вырывалась, как тигрица, царапалась, дралась, но он мужественно снося все ругательства в свой адрес, выволок ее на улицу.
Отовсюду из здания уже валили клубы едкого, удушающего дыма. Огонь уже вырывался из окон. Температура около клуба повысилась так, что нельзя было рядом стоять. Раздавался визг сирен пожарных машин. Расчеты все прибывали и прибывали. Милиция уже оцепила клуб, и машины «скорой помощи» все подъезжали и забирали обожженных и задыхающихся людей. Тем, у кого были просто ушибы, оказывали помощь на месте. Все были в шоке и с ужасом смотрели, как пожар уничтожал и губил людей. Стало понятно, что спаслись не все. Пожарники брандспойтами заливали здание клуба, их товарищи выносили из огня обгорелые и тела молодых людей и тех, кто задохнулся от угарного газа.
Дима смотрел на Асю: та стояла, как безумная, прижав кулачки к груди и что-то нашептывая про себя.
– Пошли отсюда, – прохрипел Дмитрий, сгреб девушку и, несмотря на сопротивление, поволок к машине. Засунув Асю на заднее сиденье, он сел рядом и крепко обнял. Назвал частнику свой адрес, и они укатили прочь от пожарища.
***
Дома у Дмитрия с Асей случилась истерика. Она рыдала, билась в судорогах, стучала кулаками и ногами. Дмитрий плеснул полстакана виски, выпил сам, потом налил чуть– чуть и влил Асе в рот. Вскоре она притихла, села на кровать, обняв колени, только тихонько скулила. Дмитрий, на ходу срывая с себя перепачканную в саже одежду, бросил ее в корзину для белья и залез под горячий душ. Его самого трясло от пережитого и он, встав под сильную струю, замер, давая воде смыть с себя весь это кошмар. Вдруг занавеска отодвинулась и к нему прильнула Ася.
– Я замерзла, и я не хочу оставаться одна, – зашептала она. Дмитрий обнял ее, и они некоторое время молча стояли под струей воды. На него нахлынуло чувство нежности и любви к этой маленькой девочке, такой хрупкой, испуганной, беззащитной.
– Я люблю тебя с той самой минуты, как увидел тебя из окна своей палаты, – зашептал он ей на ухо. – Мы переживем все вместе, я помогу тебе, никогда тебя не оставлю!
Ася вжалась в Дмитрия ещё сильней и горячо зашептала:
– Милый, я тоже люблю тебя, но разве мы вправе сейчас говорить об этом? – и вновь слезы хлынули из ее глаз.
Он взял ее на руки и отнес на кровать. Осторожно уложив, начал тихонько ласкать ее повторяя:
– Все пройдет, мы справимся.
Ася еще крепче прижалась к нему, и они слились в одно целое.
Ветер ворвался в открытое окно, растрепав занавески, грянул гром, и полил сильный ливень. Дмитрий долго ласкал ее, она изредка всхлипывала, но казалось, совсем успокоилась и, положив ее голову на свое плечо, Дмитрий провалился в сон.
Вдруг его как током дернуло. Он подскочил, Аси рядом не было. Он поискал глазами и увидел ее. Она сидела на широком подоконнике голая, обхватив колени руками, и смотрела на луну, которая жирным блином заглядывала в окно. Ася подняла голову и завыла, как воет волчица, потерявшая своих детенышей. Волосы девушки при свете луны казались голубыми. Сердце у Димы оборвалось. Он подскочил к ней, стащил с подоконника, прижал ее к себе, что есть силы.
– Ну что ты, девочка моя, не бойся, я рядом, я с тобой!
Она посмотрела на него ничего не выражающим взглядом, дала себя уложить. Диме показалось, что она уснула, и он уснул, обняв ее. Когда утром Дмитрий проснулся, Аси нигде не было.
***
Все выходные он ждал, что Ася вернется, боялся выйти из дома: ведь она знала только его адрес и то, весьма приблизительно. Вряд ли она могла запомнить что-то в тех обстоятельствах. Дима же не знал ни её фамилии, ни адреса, ни телефона. Он успокаивал себя только тем, что она сможет сама найти его, вспомнит, где он живет.
В понедельник Дмитрий решил, что надо переключить мозги на что-то другое, а потом, на свежую голову, продумать план поисков Аси.
С утра он первым делом заехал в больницу, где ему вручили выписку и его мобильник. На работе он сразу же последовал в кабинет к шефу.
Лизонька призывно складывала губки бантиком, делая «чмоки– чмоки», но Дмитрий не обратил на неё никакого внимания. Краем глаза он увидел, как Лизонька обиженно скривила губы.
– Так тебе и надо! – подумал Дмитрий, скрываясь за дверью.
– Заходи, заходи! – помахал шеф ему, усаживаясь в кресло возле столика для посетителей, вокруг которого были расставлены стулья. Он махнул Дмитрию, приглашая его сесть напротив.
– На завтра меня вызывает Михалев по поводу проекта со швейцарской фирмой. Садись, работы – невпроворот!
Дмитрий сел, открыл ноутбук и вопросительно посмотрел на шефа.
– Ах да! – спохватился тот и дал ему флэшку. Дмитрий закачал файл и раскрыл его на компьютере.
– Здесь результаты наших переговоров, проведенных в выходные. Я, как мог, свел все в таблицу. Давай анализировать, – сказал шеф.
Они работали синхронно, выведя информацию на большой монитор.
– Так что у нас? – спросил Дмитрий, открыв таблицу.
– Смотри, я свел в таблицу данные по оборудованию, их стоимость, кэш– фло, – ответил Карамышев.
– Постой, – перебил его Дмитрий.
– Давай выделим отдельно производственное оборудование и аналитику. Мне кажется, что с ней перебор, да и стоимость ее зашкаливает.
– Делаем так, – продолжал Дмитрий.
– Я добавляю три столбца, где отдельно выделим полное оборудование, с аналитикой и только то, что считаем необходимым. Кое– что можно делать по аут– сорсингу.
Посыпались цифры. Бизнес– план закрутился в новой ипостаси. Работа кипела. Если Карамышев что-то менял, он вопросительно смотрел на Диму, если тот кивал, он оставлял изменения. То же самое происходило, если кое– что правил Дмитрий. Он просто смотрел на шефа, тот, если одобрял изменения, кивал, и работа кипела дальше. Ближе к обеду вошла Лизонька и принесла бутерброды и чай. Она посылала призывные взгляды Дмитрию, но тот не обращал на нее никакого внимания. Амурничать более Лизонька при Карамышеве не решилась
– Надо будет с ней серьезно поговорить, – подумал Дмитрий, но работа захватила его и отвлекла его от всех мыслей.
– Блестяще! – заключил Карамышев, когда к вечеру они все свели в таблицу, выправили текстовку и проект в целом смотрелся хорошо.
– Ты, Димка, отличный работник!
Дмитрий лишь устало потянулся. Первый рабочий день после больницы измотал его, очень хотелось на воздух.
– Я завтра от Михалева, – продолжал Карамышев,– Рвану в Черногорию, побуду с семьей.
Дмитрий посмотрел на Карамышева с таким удивленным видом, как будто тот сказал ему новость о конце света. Даже в этом случае он меньше бы удивился. Карамышев расхохотался, увидев лицо Дмитрия.
– Ладно, ладно, ничего удивительного, побуду с семьей, глядишь, не развалишь тут ничего в момент моего отсутствия. Займись структурой департамента. Гранки я тебе накидаю и пришлю из самолета, к утру получишь. Расслабляться некогда! Все, давай, до понедельника.
Он рывком встал и, посмотрев в окно на опускающийся вечер, сладко зевнул. Дима молча встал и вышел. У него не было сил продолжать разговор. Все, произошедшее в пятницу, навалилось на него тяжелым грузом.
– В конце концов, хорошо, что будет много работы, это заставит меня быть в форме, тем более, Карамышев уедет всего лишь до понедельника, – подумал он.
Он вышел с работы, сел в машину и помчался на Ленинский проспект. По дороге он остановил машину, чтобы купить цветы.
На пепелище горели свечи, было огромное количество цветов, разложенных под фотографиями погибших в огне и скончавшихся в больнице. Дмитрий насчитал 23 погибших. Среди лиц на фотографиях он увидел и друзей Аси – группу «Три товарища». Дима поискал глазами Асю, но ее нигде не было. Народу, несмотря на поздний вечер, было много. Все стояли молча, кто-то молился, всхлипывали.
– Неужели я потерял ее? – с горечью подумал Дмитрий, сердце его сжалось.
– Потеря самых близких, почти родных людей – сильнейший удар для нее. Эх, Аська, Аська! Как бы я хотел обнять и утешить тебя!
Он положил цветы рядом с фотографиями и, развернувшись, пошел к машине.
На следующее утро он заехал в то самое кафе «Минутка», где впервые увидел Асю.
Бармен Славик узнал его, протянул по стойке чашку крепкого кофе. Дмитрий поблагодарил и осведомился у него об Асе.
– Приходила еще вчера, – сказал Слава.
– Вещи забрала. Тебе кое– что оставила.
Он вернулся из подсобки и протянул Дмитрию тот самый рисунок, который он увидел при их встрече. В груди защемило. Он глядел и смотрел на ее рисунок и чувствовал, что все кончилось. И не он виновен в этом, скорее всего смерть друзей наложила отпечаток, рана так глубока, что зарубцуется не скоро, и ему остается только ждать и надеяться, что Ася справится и даст знать о себе. Поблагодарив Славу, он взял рисунок и вышел из кафе.
                9
Рутина вскоре засосала его. Работы навалилось много, и Дмитрий допоздна засиживался, утрясая производственные моменты, часто летал в Швейцарию согласовывать те или иные вопросы закрутившегося проекта. Он все еще надеялся, что Ася узнает его номер, воспользуется мобильником и позвонит, или даст знать о себе как-то еще. В привычку вошло еженедельное посещение кафе «Минутка». Но время шло, а никаких вестей от нее все не было, и в кафе она тоже не появилась.
***
Как-то, возвращаясь поздно с работы, он увидел силуэт девушки возле подъезда.
– Аська! – радостно пронеслось у него в голове.
Он выскочил из машины. Навстречу к нему бежала девушка, она остановилась в шаге от него.
– Вера, – Дмитрий не смог скрыть разочарования.
Вера прочла его взгляд. Ее губки затряслись, но она сумела совладать с собой.
– Ну что же Вы, что же Вы пропали? Я Вас так ждала, так искала!
Из глаз ее полились слезы, и она стояла, не двигаясь, и смотрела, смотрела на Дмитрия. Все тело его стало ватным, стало нечем дышать. Он дернул рукой, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, впуская в легкие воздух и не решаясь ничего сказать. Вера шмыгая носиком быстро– быстро говорила:
– Для меня было не просто решиться приехать сюда. Я надеялась хотя бы на звонок. Я ждала, я надеялась, что смогу не думать о Вас, что все пройдет, утихнет. Только когда я поняла, что этого не случится, я попыталась узнать Ваш адрес в истории болезни. Но у Вас ведь в паспорте Красноярская прописка. Спасибо, Лаврентий Моисеевич помог.
– Ну да, – подумал Дмитрий, – Я же собственник жилья. На кой ляд мне прописка. Он никак не мог справиться с разочарованием.
Верочка вдруг бросилась на него и забила кулачками по его груди:
– Я не могу так больше, я должна знать, если я не нужна Вам, я сумею, я уйду, я сильная! И она разрыдалась.
Дима прижал ее к себе и, наклонившись, зашептал:
– Все хорошо, теперь все будет хорошо, я здесь с тобой. Все хорошо.
Вера стала успокаиваться. Она все еще всхлипывала, вздрагивая всем телом, он все теснее и теснее прижимал Верочку к себе, уткнувшись лицом в ее волосы и вдыхая запах ландыша недорогих духов.
Они долго–долго стояли, обнявшись, под светом луны.
***
Прошло несколько лет. Дмитрий был женат на Верочке, у них подрастал сын Ванечка. Вера работала вместе с Натансоном, считалась великолепным специалистом. Лаврентий Моисеевич подумывал о передаче ей всех полномочий, сам же хотел перейти в разряд консультанта.
Дмитрия переманили в другую крупную компанию, дав ему высокую должность и хороший оклад. Нанимаясь на работу, Дмитрий выдвинул только одно условие:
– Я не буду посещать ваши корпоративы. От всей этой дребедени о командном духе у меня вянут уши. Я полностью отдаюсь работе, но выходные принадлежат моей семье. Если эти условия для вас приемлемы – я ваш!
С Карамышевым у него сохранились прекрасные отношения. Они часто созванивались и разговаривали. Виделись редко.
Как-то зимой жена купила билеты на Новогодний детский спектакль, очень раскрученный и модный. Всей семьей они пошли на представление.
Спектакль, по–видимому, был интересным, детей вовлекали в участие, они громко шумели, когда изгоняли злых духов, кричали и громко хлопали.
Дмитрий думал о своем и не следил за сюжетом. Вдруг его как молнией ударило: декорации в последней картине поразили его. Он ошеломленно смотрел на сцену. По сюжету огромный журавль (его изображал актер с приделанным огромным клювом, на дельтаплане) нес мальчика к родителям.
На заднем плане Дмитрий увидел картину Аси. Это была та самая картина, которая висела в рамке у него в кабинете, только прорисованная более детально.
Спектакль кончился, все встали и громко хлопали, требовали авторов. Дмитрий не мог пошевелиться. Сначала на поклон вышли артисты, а потом режиссер объявил, что костюмы и декорации выполнены американской художницей Алисой Смитт.
Она вышла на сцену…
Это была Ася. Она была в элегантном синем костюме с белыми манжетами и воротником, волосы были покрашены перышками и отливали голубым. Все громко хлопали. Обводя взглядом зал, Ася встретилась глазами с Дмитрием. Они долгую минуту смотрели друг на друга. Сердце у Дмитрия вырывалось наружу. Ася чуть кивнула и, резко развернувшись, ушла со сцены. Дима рухнул на стул и прижал к себе Ванечку.
– Что с тобой? – испуганно тормошила его Вера.
– Ничего, дорогая, – ответил Дмитрий и вытер рукой пот, градом катившийся с его лба.
– Пошли домой! – предложил он.
– Да, конечно, – испуганно согласилась жена, заподозрив неладное с его сердцем.
Взяв за руки сына, они покинули зал.
В фойе было шумно и многолюдно. Родители одевали своих сорванцов. Те, в свою очередь, делились друг с другом впечатлениями о представлении. Дима был бледен. Он никак не мог прийти в себя от увиденного. Его первым порывом было бежать туда за кулисы, и разыскать Асю. Он уже представил эту сцену мысленно, но тот ее холодный кивок со сцены останавливал. Дмитрий никогда не рассказывал Верочке об Асе, и та ничего не понимая, чувствуя, что с ним происходит что-то неладное, с тревогой заглядывала в его глаза. В фойе играла музыка, звучала композиция “Машины времени” “Синяя птица”
– И только небо тебя поманит синим взмахом ее крыла.
Дима шумно набрал и выпустил воздух, мотнув головой стряхнув с себя оцепенение.
– Пусть все остается как есть – подумал он,– Синяя птица улетела, я отпустил ее. И, тем не менее, я счастлив.
Он бережно подал Вере шубу, которая успела одеть Ванечку, и взявшись за руки они зашагали прочь на улицу.
На улице светило солнце. Оттепель. С крыш капало. Накануне выпало много снега. Он белой шапкой лежал повсюду, даже на подстриженных голых кустах вдоль аллеи сквера примыкающего к театру. До стоянки было пару минут хода. Ванечка шел впереди и сосредоточенно ковырял подарок, пытаясь его открыть. Коробка не поддавалась. Дима и Вера шли молча позади. Вера взяла Диму под руку.
– Все хочу тебя спросить, милый, – заговорила с ним она– В тот вечер, Ну, помнишь, когда я пришла к тебе после больницы? Ты ведь ждал не меня, правда?
Они остановились, Дима внимательно посмотрел на жену. Вера вся дрожала, ей не легко давался разговор.
– Та женщина на сцене, это была она, ведь правда?– ее подбородок дрожал, в глазах стояли слезы. Дима обнял жену и зашептал на ухо;
– Правда, милая. Но пусть тебя это не тревожит. Я закрыл эту страницу жизни. Давай двигаться дальше.
Они пришли к машине. Дима нажал на кнопку брелока, открывая двери. Сын юркнул на заднее сиденье, родители сели впереди. Посмотрев в зеркало заднего вида, Дима понял, что Ванечка справился с коробкой. Вся его мордочка была испачкана шоколадом, глаза его сияли. Верочка, проследив за взглядом мужа, обернулась и тоже увидела эту картину. Ругать сына было уже поздно. Посмотрев друг на друга, они прыснули от смеха. Обстановка разрядилась. Дима включил зажигание. Неожиданно Верочка прижалось к плечу Димы, и прошептала:
– Мой, мой и только мой.
Машина медленно вырулила со стоянки и выехала на проспект.
***
В выходные Верочка была на дежурстве, и Дмитрий с сыном поехали в Парк Горького на каток и аттракционы.
Нагулявшись, Дмитрий вдруг что-то вспомнил, взял Ванечку за руку и зашагал по Ленинскому проспекту. Они пришли на место сгоревшего клуба. Почти ничего не напоминало о той трагедии. Вместо клуба было кафе – «Чебуречная». Дмитрий вдруг вспомнил о том, как после трагедии всколыхнулось общественное мнение и газеты требовали немедленно разобраться, выявить всех виновных и наказать их. Но постепенно все успокоилось. Хозяева предъявили необходимые бумаги, разрешения от всех служб, приобретенные за приличные взятки. Со временем все затихло и уступило место новым трагедиям, случавшимся довольно часто в Великом городе.
В уголке кафе в память тех событий была прикреплена мемориальная доска с фамилиями погибших. У нее до сих пор было много цветов, горели свечи. Дмитрий постоял немного, развернулся и они с сынишкой пошли прочь.
На проспекте Дмитрий вошел в стеклянные широкие двери парфюмерного магазина. Продавцам–консультантам, бросившимся навстречу ему с полосками пробников, он сказал: – «БАЛАНСИАГА».
Продавцы замерли в нерешительности. Лишь одна, самая опытная, помахала ему, приглашая за собой к стеллажу.
– «Для моей жены!»

***

P.S. Неотправленное письмо Аси – Дмитрию
Мой милый!
Как ужасно писать эти строки и знать, что никогда более мы не увидимся, не прикоснемся друг к другу. Любовь к тебе – самое светлое чувство, которое я навсегда сохраню в своем сердце. Но ужас потери моих близких друзей и радость быть с тобой, несовместны. Я никогда не смогу вычеркнуть это горе из памяти, разделить сердце пополам, обнимая тебя, и помнить об их смерти. Скорее я умножу боль утраты, потеряв их и тебя. Прости меня за это. По–видимому, Я никогда более не смогу позволить себе быть счастливой! Я не погибла тогда, ты спас меня, и мой долг – помнить о тебе и о моих друзьях всю жизнь. Прощай, мой любимый. Я буду всегда скучать по тебе. Твоя Ася.

Фройденштадт Баден–баден– Москва
Декабрь2012– январь 2013