К проблеме идентификации православной конфессии в

               
В современном мире, претендующем на толерантность, веротерпимость, мультикультурность и полисубкультурность, проблема  идентификации личности, социальных групп, в том числе и конфессиональных, актуальна  и социально важна, так как в мире всегда наблюдаются противоположные тенденции: идентификация себя с себе подобными для противостояния с другими, не подобными тебе, и идентификация в том числе и  для понимания Других, пусть не ради сотрудничества, но ради консенсуса, единственного средства выживания человечества в современных социальных, экономических и политических реалиях. Во время одного выступления на научной конференции в г. Череповце мне довелось на себе испытать воздействие воинствующего клерикализма, т.к. присутствующие в зале священники были возмущены уже темой моего исследования, посвященного средневековым «еретикам». Следовательно, проблемы, поднимаемые русскими еретиками и «нестяжателями» ( взаимодействия власти  и подвластных, неправедности обогащения тех, кто должен заботиться о не-мощных, социально неприспособленных, в том числе и церкви) по-прежнему задевают за живое, а значит, актуальны и сегодня. А агрессивный настрой не только священнослужителей, но и верующей ученой интеллигенции подтвер-ждают актуальность и поднимаемой нами проблемы идентификации религиозных конфессий и слабости толерантных тенденций в современной российской культуре.
    Анализируя постперестроечные процессы в сфере властно-гражданских и властно-церковных отношений, необходимо отметить, чем отличались этапы 1990-х и 2000-х годов. В 1990-е годы при растерянности значительной части населения власть с помощью СМИ формировала представление об относительно незаконном обогащении лишь олигархов, жадных предпринимателей и бандитов. Церкви как социальному институту постепенно возвращали здания и территории бывших монастырей, храмы, соборы, в том числе и те, которые находились в ведении министерства культуры, что воспринималось большинством населения страны довольно толерантно. Кто считал, что незачем содержать на бюджетные средства то, что может обеспечиваться пожертвованиями; кому-то необходима была иллюзия компенсации «ирреального» в восприятии части наших граждан российского социально-взорванного бытия.
И в принципе, все, с одной стороны, правильно: власть должна защищать и обеспечивать общенациональный интерес (разве, можно осуществлять столь сложную работу только за высокую заработную плату, чай,  не в древней Спарте живем, – надо бы добавить привилегии, выросшие за эти годы во вторую зарплату как у чиновников, так и у депутатов), а с позиции клира, возвращение больших дополнительных площадей оправдано как с исторической точки зрения, так и с практической - недостаточностью  места для молитв, проповедей,  монашеских келий, а, может быть, и для рабочих мест разросшегося слоя священнослужителей. Однако, как оказалось, мест не хватало духовному  и социальному институту – церкви -  и для коммерческих гаражей, церковной торговли, чему со временем стали мешать живущие не одно поколение семьи на территории Соловецкого монастыря, музей на территории Ярославского кремля, а также реабилитационный больничный корпус для детей-инвалидов и т.д. Наверное, туристы оскорбляют чувства эгоистически отшельничающих монахов, но инвалиды, дети здесь причем? Еще протопоп Аввакум, Ф. Косой и другие отечественные мыслители утверждали, что Бог быстрей услышит, если молитва под небом или под кустом вознесена. Однако РПЦ по-прежнему считает «нестяжателей» еретиками, куда более опасными, чем когда-то католические «легаты».
После известного конфликта власти и РПЦ с группой Pussy Riot и после-довавших за ним событий в социально-религиозных отношениях создалось впечатление, что или наше общество вернулось в Средневековье, или что все передачи, журналисты и СМИ, с пеной у рта требующие серьезных санкций в отношении женщин, осуществивших девиантное, с точки зрения части населения РФ действие (неправомерное или аморальное, антицерковное или политическое), оплачены либо властью, либо РПЦ. Мы как-будто не образованы и не знаем, что авангардные формы самовыражения, а также протеста против всего и вся характерны молодому поколению во всех демократических странах. Поведение данной группы надо относить, вероятно, к экстремистскому,  малокультурному и хулигантскому, но вряд ли уголовно наказуемому.  Зачем уподобляться нацистам, радикал-революционерам или богам, которым все известно и понятно, дано право прощать и наказывать. Как говорится, пусть бросит камень тот, кто сам безгрешен.
    Если для клерикалов и власть предержащих «нестяжатели» и еретики  и сегодня неприемлемы, инородны социальному «телу», то для образованного, толерантного, полиидентифицированного мультикультурного человека такие наши предки, как Н.  Сорский , М. Башкин, Ф.Косой, Аввакум являются видными мыслителями своего времени, к которым не плохо бы прислушаться хотя бы сегодня.   Так, согласно Нилу Сорскому, человека с Богом соединяет не буква Священного писания, а душа. Истинная вера проявляется в делах, поступках, молитве, скромном образе жизни. Поэтому, полагал русский мыслитель, с инакомыслящим вольнодумцем необходимо вступать в общение не для обнаружения в нем врага, а для переубеждения. [1, с. 221] Служителям РПЦ, ряду явно официозных  журналистов, страстно  (яростно) верующим гражданам  не ме-шало бы подумать о мирных, лояльных способах переубеждения объектов их травли, а не использовать формы и средства сталинских времен или Средневековья.
 Все, депутаты, телеведущие, актеры, иерархи РПЦ и чиновники, которые призывают к скромности, постоянно, к месту и не к месту, говорят о православном характере русской культуры, сами мало понимая, что это такое. Все богатые и успешные спокойно «лавируют» на шикарных автомобилях мимо лачуг, бараков, больниц, в которых нет средств на лечение тяжелобольных детей; даже не подумают о личной поддержке хотя бы стариков – ветеранов ВОВ, а тратят капиталы на покупку дворцов, квартир, яхт, спортивных клубов, охрану и т.д., словно возводят себе современные египетские пирамиды, в которых будут проводить загробную жизнь, но в иной мир ничего с собой не заберешь, как гласит народная мудрость.
На наш взгляд, в свете современных реалий растущей пропасти между социальными слоями, между словом и делом (поступком), присвоение власть предержащими права на вседозволенность, на «перстоуказывание» в качестве чуть ли не единственных носителей истины (патриарх Кирилл, митрополит Чаплин и ряд других церковных иерархов и идеологов), проблема «стяжания и нестяжательства» является и актуальной, и модной.  Нельзя не отметить инновационные аспекты деятельности РПЦ. Так, например, иерархи РПЦ изменили церковный устав: теперь даже черное монашество может приобретать, оформлять на себя или родственников собственность, вероятно, за «труды пастерские» платят не на уровне средней зарплаты по РФ, если они могут позволить себе покупать квартиру стоимостью в большие миллионы.
   Проблема идентификации православной конфессии в РФ, на наш взгляд, действительно, сложна: теоретически и практически противоречива, политически инфантильна и зачастую аморальна.
       Как можно объяснить столь жесткие формы идентификации  конфессио-нальных групп, разграничение и неприятие православными католиков, мусульман, иудеев, как и наоборот, о чем свидетельствуют, в частности, выступления Русского союза, различные террористические акты на почве религиозных взглядов? 
В природе человека существует, укореняемое обществом, такое свойство, как стремление (призрак) к уподоблению, стремление к тождественному себе самому, а также потребность в объекте, которому не зазорно поклонение. Уважать себя (не любить, а именно уважать) способен далеко не каждый. Для большинства же процесс идентификации в мире себе подобных заканчивается драматически. «Индивид живет в мире напряженных противоречивых мотивов, стремлений и ожиданий. Ему постоянно нужна опора…. Люди пытаются выразить себя опосредованно, через систему ритуалов, стереотипов, готовых образцов» [1, с.82]
Стремясь в толпу, человек «прячет голову в песок», как бы убегает, не убегая при этом от своих страхов. Так легче переживать свое бытие. Психологически это объяснимо и приемлемо. Но как быть с антропологической составляющей природы человека? Как оправдать мракобесие в XXI веке (расизм, клерикализм, терроризм и т.п.)? А ведь они также вытекают из дифференциально понимаемой религиозной идентификации.
   Л.П. Буева, обращаясь к проблеме распада идентичности, пишет: «Чем обусловлен данный процесс? Ловушкой оказывается открытость индивида по отношению к другому. Но ведь именно через других реализуется механизм идентичности. Однако индивида, который пытается выстроить коммуникацию, ждет разочарование. Там, где он рассчитывал отыскать некое человеческое со¬держание, оказывается пустота. Субъекта нет, а есть только социальные роли. Социальное заменяет индивидуальное. Там, где человек рассчитывает обрести подтверждение своей самотождественности, он наталкивается на безличные социальные позиции.» [2, с. 144-145]
    Постмодернистский человек в отличие от модернистского типа не столько решится «соотнестись с Другим, сколько обозначить дистанцию, которая выра¬зит близость или чуждость окружающих людей. Рождается не взаимообогаще¬ние личностей, а механическое сопоставление разных социальных точек в дис¬курсе социальных систем. Встреча с другим предполагает теперь возможность покрыть своим Я Другого или позволить Другому покрыть меня.» Чем выше статус, тем большим правом подчинять Другого наделяет общество человека-статуса. Данные варианты всевозможного подчинения проявляются либо как поглощение конкретности субъекта, либо вынуждаемой Другим ее замещенно¬сти. Нельзя не согласиться с Л.П. Буевой, утверждающей, что «Я нередко при-спосабливается к Другому, к его образу и подобию [добровольно или принуди¬тельно. – О.К.]. В свою очередь Другой обретает власть над конкретным инди¬видом. Означаемое утрачивает свою конкретность. На поверхности оказывается поток означающих». [Там же, с. 145]  Модернизм интересуется личностью, тех¬нологическая цивилизация, в отличие от прогнозов социальных идеалистов, ориентирует массы на интерес к стандарту. «Квадрат» стремится не к противопо¬ложности, а к подобному. Иную идентичность общество, на словах, не отри¬цает, но на практике, в лучшем случае, не поощряет.
Уподобляясь стандарту, масса ищет опору, поддержку (стандарт идентич¬ности) в долговременных очередях и к религиозным святыням, и к поруганию «кощунниц», и к восхвалению власть (а не добродетели) предержащих, и к по¬клонению кумирам шоу бизнеса, и к утверждению практики: деньги и капитал – высшая ценность, и даже к известным художественным шедеврам (не столько из эмоционально-эстетической потребности, сколько из группового стандарти¬зированного поведения – надо «причаститься» – и Я делает так же как другие).
На наш взгляд, идентификация религиозной конфессии, объединяемой на базе современной РПЦ, связана с довольно уверенно и агрессивно проводимой последней [как социальным институтом (выходя за свои сущностные функции) и как субъектом политической системы] политикой внедрения в свою практику и в сознание мирян, с одной стороны, и политической элиты – с другой представления о необходимости передачи РПЦ функции оракула, фемиды, основного субъекта познания, воспитания и одного из ведущих хозяйствующих субъектов в общественной системе. Ибо РПЦ безвозмездно получила огромные площади, здания (даже многодетные семьи получили в качестве привилегии ограниченную  площадь для постройки дома и то – только они), добилась участия в религиозном образовании детей в светской школе (ибо такая дисциплина, как этика в школьной программе на практике выливается в свободное творчество и никто не гарантирует невозможность приглашения для бесед  и «лекций» священнослужителей);  добилась ограничения площадей, артефактов такого института культуры как музей, что сокращает возможности последнего в культурно - воспитательном процессе и функции преемственности; имеет время (довольно удобное – воскресенье, утро) на центральных каналах телевидения и других СМИ,  имея тем самым реальные условия и возможности влиять на формирование мировоззрения мирян с помощью современных технологий (пространство и время, скорость распространения информации значительно расширились и ускорились); возросшие финансовые вливания, стабилизовали экономический статус РПЦ, очевидно повысили не только уверенность церкви как субъекта оценивающего, но придали самоуверенности, качества единственно-праведного судьи, морали-затора, все знающего разума.
Академик РАН В.А. Кувакин,  анализируя проблему проникновения церкви в Вооруженные силы, в школу, сетует, что ознакомиться с текстом учебника, по истории религии для школы, участвовать в экспертизе ему не позволили: «Жаль, что рукопись оказалась для меня как профессора МГУ имени М.В. Ломоносова, недоступной, хотя, по неофициальной информации, рукопись направлялась в Патриархию для экспертизы». [3, с. 4] Патриархия, оказывается, главный эксперт в образовательных дисциплинах в светской школе. Конечно, вопрос решен в контексте преподавания этики в школе, однако, данные тенденции в претензии на гносеологию и аксиологию по-прежнему в практике РПЦ доминируют и зачастую ей удается воздействовать на общественное сознание и даже правоохранительные и судебные инстанции.
Современные клерикалы и сторонники РПЦ отличаются тем, что часто противопоставляют «западный гуманизм»  с его негативными, но навязывае-мыми всему миру, ценностями единственно имеющей право на онтологический статус православной нравственностью. Причем именно РПЦ по-прежнему приписывается роль мессии в истории Града земного. Вызывает критику священнослужителей вся западно-либеральная концепция прав человека, осуществление которой в общественных отношениях лишь ухудшает последние, а значит, человек становится еще греховнее. Отрицается (вызывает спор, противоречие) право личности на свой образ жизни, ибо официально  онтологизируются однополые браки, «вседозволенность». Однако для православных многоженство греховно, а для мусульман праведно. Здесь, правда, РПЦ веротерпима, но в данном случае и толерантна. Вседозволенность в обществе не допускаема ни либерализмом, ни тоталитаризмом, разве определенными личностями и группами из различных страт и статусов, в том числе и церковных иерархов (история знает немало подобных фактов). Равенство прав мужчины и женщины также пугает епископа Илариона: «женщине нельзя будет отказать в рукоположении в священный сан… Гомосексуалисту нельзя будет указать на греховность его образа жизни…»[4, с.36]  В протестантских общинах женщины находятся в статусе проповедника, пастэра, это допустимо и у католиков. Кому из данных конфессионально-идентифицирующихся людей стало хуже?
Что касается «указаний» гомосексуалистам, то их делали все кому не лень. Известно, что в сегодняшней науке существует концепция происхождения человека от однополого существа, женщины, гермафродита. Мы еще много не знаем о себе самих, чтобы линчевать себе подобных, но не похожих на нас, других.
Епископ Иларион и другие богословы в XXI веке по-прежнему борются против права на аборт. Спорить можно, но указывать и называть аборт убийством [4, с.36] недопустимо: религиозный институт не должен пытаться заменять собой  право. Гражданская критика допустима и должна, но не Церкви как института. Мы живем в светском государстве. Действительно, то, что «У миллионов нерожденных младенцев отнимают жизнь, а старикам и неизлечимо больным предлагают «право на смерть», – зло, однако является ли добром, если малыша нечем будет кормить и одевать не во что (ведь РПЦ принимает капитализм, правда, без либеральных ценностей: но капитализм предполагает эгоистическую конкуренцию во всем), если родители сами дети? В нашем государстве, в котором РПЦ претендует (создается такое впечатление) на третье место в политической системе после Президента и Единой России, эвтаназия не узаконена, однако, стариков (и не только) убивают не только из-за квартир, а даже из-за их, унижающих человеческое достоинство своей величиной, пенсий. Какова же здесь роль либеральных ценностей Запада? Оказывается, во всем виноваты еще просветители 17-18 веков, первыми бросившие «вызов христианской нравственности и христианской антропологии» [4, с.37] Для православной идеологии разум ниже веры. Стоит ли уничижать то, что и так не достигло ноосферного качества? В таком случае человечество так и останется на позиции сциентизма и техницизма.
Мы ни в коем случае не ратуем за низвержение церкви, не отрицаем необходимость церкви как социального института (не только православной, но и мусульманской, иудейской, протестантской и других). Однако церковь должна выполнять свои функции: терапевтическую, помощь социально неадаптированным, советническую и регулятивную как внутри -, так и в межконфессиональных сферах. Причем эти функции более успешно реализуемы при консолидации церкви с другими социальными институтами и политическими субъектами на принципах равенства, толерантности и компромисса, взаимопонимания и альтруизма. Обогащение – принцип, признаваемый лишь теологией протестантизма. Однако теория и практика РПЦ очевидно расходятся. Никто не отрицает роли православной церкви в формировании национального сознания многих этносов, географически связанных с территориальными пространствами России. Однако претендовать на то, что сегодня, в XXI веке только иерархи РПЦ знают, как должен жить, каким быть, какой образ жизни вести современный человек, ис-торически не оправдано.

Литература
1 Иванов В.Г. История этики средних веков. – Л.; 1984.
2 Буева Л.П. Распад идентичности./ Буева Л.П.// Вестник РФО. – 2011.– №4.–С. 144-147.
3 «От души поздравляю…» Академик В.Гинзбург отвечает на вопросы журнала «Здравый смысл» //Здравый смысл. - 2006. -  №3(40). – С.2-4.
4 Епископ  Иларион.  Православие против планетарного гуманизма // Там же. – С.35-40.
humanism@yandex.ru.