Хроники ротмистра Кудашева. Глава 26

«Хроники ротмистра Кудашева или Тайна Туркестанского золота».
Книга V историко-приключенческого романа «Меч и крест ротмистра Кудашева».

Третий дополнительный том романа "Меч и крест ротмистра Кудашева".
Издатель ©  Владимир П.ПАРКИН. 2013.  ISBN 978-5-906066-11-4
Автор ©  Владимир П.Паркин. 2013.

***   *****   ***
***   *****   ***


*****

ГЛАВА  XXVI

*****

Концепция сосуществования дружественных народов Агни-Ра.
Проблемы возвращения в Россию.
Кое что об опасности опытов гипнотического воздействия на сотрудников ОГПУ.
Последний арест 1936 года.


*****

Апреля 25,1919 г. Киштвари.

Князь Киштвари Панкратайос Кризантос, он же Алан Фитцджеральд Мак’Лессон, он же Гюль Падишах-Сейид, он же Рами Радж-Сингх, не отложил церемонию торжественной встречи   Великого посольства Агнираполиса из Афганского Кафири.

Молодой басилевс Лак Перун вручил Панкратайосу Кризантосу свиток папируса с дружественным посланием народа кафиристанских агнираширов народу киштвари в стихах, заканчивающегося гимном в честь Хелайоса Агни-Ра, трёх белоснежных яков, под сёдлами, трёх охотничьих беркутов, и десяток сизых голубей-почтовиков. Отдельно к подножию трона князя Киштвари был торжественно преподнесён на ковровой подушке ларец, наполненный камнями афганской бирюзы.

Были произнесены торжественные речи, закончившиеся братскими объятиями.
Рука об руку басилевсы родственных народов вышли из тронного зала на площадь, где правители были встречены восторженными приветственными возгласами киштвари и агнираширов, уже смешавшихся между собой.
Близился астрономический час полудня. Мне не было необходимости доставать свой хронометр и делать в уме поправки с ташкентского времени. Было достаточно взглянуть на огромные солнечные часы в виде большого каменного круга, точно сориентированного по сторонам света с наклоном плоскости с севера на юг под некоторым углом. Впоследствии я измерил этот угол, который составил тридцать шесть градусов. Я поразился: географическая широта местоположения Киштвари соответствовала тридцати шести градусам двадцати четырём минутам северной широты. Совпадение? Вряд ли.

Посреди площади на гигантском грубо отёсанном в форму правильного куба камне готовится так называемое «всесожжение» – жертва триединому солнечно-огненному божеству – Хелайосу Агни-Ра. На кострище, воздвигнутое на мегалите, возложена жертвенная туша яка. На приставной лестнице у кострища Мак’Лессон. Он в Киштвари ещё и главный жрец. Смотрит на солнечные часы. Вот тень касается полуденной риски со знаком солнца на одном из нескольких десятков концентрических кругов, соответствующих определённому дню и году в астрономической круговерти. Мак’Лессон поджигает кострище солнечным лучом, пропущенным сквозь алмазную линзу своего перстня. Спускается на площадь. Костёр пылает. Пахнет жареным.
Народы ликуют: Агни-Ра принял жертву! Поют гимны. Начинается праздник.
На вертелах жарится мясо. В кубках вино из Джамму. На лицах улыбки. Разговоры.
Кафири из Агнираполиса в центре внимания коренных агнираширов Киштвари. Один язык, один этнос. Расспросы, рассказы.
Праздник.

А я что я делаю на этом празднике за тридевять земель от родного дома, от Родины?
И кто же я есть?
Как сказал бы попугай из любимой детской книжки: «Бедный Робин Крузо! Где ты был? Куда ты попал?!»…
Как бы мне взглянуть на самого себя со стороны? Неужели это я, русский казак Кудашев Александр Георгиевич? Офицер для особых поручений подполковник нелегальной Туркестанской Военной Организации по приказу своего прямого начальника генерал-майора Джунковского, в тёмную, прикрывший экспроприацию золота Российской Империи?! Отданный в службу далеко-далеко за Гиндукуш в Гималаи неизвестно кому и на какой срок до лучших времён… До первой команды на русском: «Подполковник Кудашев! Ко мне бегом!»!  Подполковник? По приказу, подписанному каким-то ташкентским временщиком? Даже не ротмистр. Уж этот чин заслужен ценой собственной крови. Ан, нет. Незабвенный Николай Александрович чина лишили в целях конспирации, а вернуть, как было обещано, не удосужились. Что осталось? Россия осталась. А в России дом и семья. И собственное живое сердце тоже там. Не здесь, не в Гималаях. Не в каменном хлеву с кормушкой, набитой золотом в количестве, что и ломовой лошади не свезти!

Я на этом празднике в Киштвари просто гость. При мне грум-агнирашир. Юноша лет шестнадцати. Привёл в поводу двух тибетских пони. Что-то сказал мне на киштвари – смеси древнегреческого, фарси и хинду. Или это археоарийский? Показал рукой на лошадок, а потом обвёл раскрытой ладонью по окружности кальдеры. Я понял. Ответил на русском: «Не сегодня». Он тоже понял. Хлопнул себя по груди рукой и представился: «Ясон!». Я ответил с тем же жестом: «Александр». Познакомились.
Гуляли по посёлку, носящему имя «полис». Как и всё вокруг полис носил имя Киштвари. Ущелье Киштвари, река Киштвари и люди – тоже киштвари, или агнираширы. 
Полис, в основном – пещерный город, но по обеим сторонам кальдеры от подножия до высоты трёх-четырёх этажей в европейском понимании сакли из камня и сланцевой плитки. Архитектура проста, диктуется самим строительным материалом. Такие сакли можно увидеть и на Кавказе, и в горах Памира.
В свете уже поставленной Мак’Лессоном задачи, меня больше интересовали люди. Уже в первый час наблюдения появился некий информационный материал, который потребовал обработки. Ещё не осознавая важности сделанного открытия, я интуитивно начал исследование, которое в полном объёме было бы под силу только профессиональным учёным этнографам, врачам, антропологам. Но мой собственный профессионализм разведчика-наблюдателя меня не подвёл. Попала в поле зрения некая странность, не вписывающаяся в общую картину окружающей действительности – мозг тут же выхватил эту информационную составляющую из её среды и запомнил её. А если эта «странность» появилась вторично? Это означает одно: случайность исключена. Стоит поискать третий случай. Четвёртая, пятая странности, обладающие общими признаками, и стало возможно начинать выстраивать закономерность явления, как часть объективной действительности, которую ранее никто не замечал.
Эврика! Нашёл! Этим словом Архимед ознаменовал своё открытие. Одно из немногих слов на древнегреческом языке, известное всему миру.

В десятый раз убеждаюсь: правильно сформулированный вопрос уже несёт в себе правильный ответ. Не поставил бы Мак’Лессон мне задачу, не родилась бы в моей голове концепция, определившая политику Мак’Лессона и мою собственную судьбу на многие годы вперёд.
За ночь концепция была окончательно сформирована. Мне было с чем явиться к нему на официальную аудиенцию. Я впервые почувствовал сам себя готовым к сотрудничеству на правах советника.

Вина не пил. Не до праздников. Вечер провёл при свечах за письменным столом. Но поутру не торопился передавать свои записки Мак’Лессону. Пока у меня было больше вопросов, чем ответов на них. Но знал, что на верном пути. Истинные открытия начинаются именно с вопросов. И этот каскад вопросов был задан. Правда, вопросами на вопрос.

Назначенная мне аудиенция прошла в конфиденциальном режиме. Без помпы. Просто вместе позавтракали. Начали по-английски, закончили по-русски.
Овсянка на ячьем молоке, ломтик поджаренной ветчины, гренки, чёрный чай с молоком и перцем, овсяные медовые коврижки – «паркин».
Мак’Лессон разговора не начинал, ел молча. Просматривал газеты.
Я тоже не торопился, соблюдал субординацию. Отдал должное аристократическому завтраку. После кафиристанской вяленой козлятины и поджаренного проса овсянка показалась манной небесной.

Наконец Мак’Лессон поднял на меня глаза.
Спросил:
– Ну-с, Александр, как сегодня вам наша погода? Выходили уже на воздух?

Я ответил:
– Погода чудная. Солнце. Воздух Киштвари можно было бы продавать в Лондоне по шиллингу за галлон! Ваши мальчишки гоняют голубей. Не рискуете потерять кафиристанский подарок?  Почтовых сизарей? Улетят голуби назад в свой родной Кафиристан, останетесь без голубиной связи.

– Увы. Нет телеграфа, и голубиная почта – не связь. Сто двадцать километров через Гималаи и Гиндукуш голубю не преодолеть. Беркуты не пропустят. Уже пробовали. Я подумывал о беспроволочном телеграфе. Но это будет очень дорогостоящая затея. Придётся строить ретрансляционные станции, охранять их, обслуживать. Эти точки не потерпят ни англичане, ни афганцы. Пока нет ни экономической, ни политической необходимости в оперативной связи между Кафири и Киштвари. Достаточно и тех редких контактов, что уже существуют. У вас другое мнение, Александр?


Мне не хотелось выдавать свою, только лишь зародившуюся, ещё не выношенную, не продуманную, научно не обоснованную концепцию, что называется «в лоб». Было опасение, что нелицеприятная правда может обидеть и даже оскорбить Мак’Лессона.
Начал издалека. С голубей. Сам задал вопрос:
– Подскажите, Алан, в вашей голубиной стае только сизые и чёрные голуби? Дикари? Я до сих пор не могу забыть гигантскую в тысячу белоснежных голубей стаю, что гнездится в Мазар-и-Шарифе!

Мак’Лессон поддержал джентльменский разговор. Видно понял, что мне необходимо собраться с мыслями. Дал мне тайм-аут. Ответил:
– Помню, были в нашей стае и белые, и породистые, но стая мала, за десяток лет они выродились без притока свежей крови.

Я продолжил:
– Истинно, Алан. В России конезаводчикам известны проблемы наследственности. Они даже в большие табуны запускают коней, родившихся в иных краях.

Мак’Лессон оживился:
– Кто этого не знает, Александр! У англичан проблемы дегенерации не существует. Во всём мире высоко ценятся кони английской породы, английские доги, бульдоги и терьеры! В этом деле всегда важна свежая кровь. Из одного помёта на случку животные не допускаются! Запрещено. Вырождение неизбежно. Признаки породы начинают исчезать уже в первом потомстве.  Это аксиома, не требующая доказательств.

В тему беседы о серьёзной и сложной проблеме мы вошли самым нежным образом. У меня получилось. Тихую гавань прошли, теперь держись, Кудашев, реакция Мак’Лессона на последующую информацию может быть непредсказуемой.  Задал вопрос:
– И вам, Алан, известны признаки вырождения породы?

– В общих чертах. Знаком, не как конезаводчик, а как потребитель. Разумеется, для каждой породы, вырождение – это утрата положительных качеств, присущих данной породе животного: окраса, аллюра, формы ушей и прочего. Главные признаки – несомненное снижение интеллекта, быстрая утомляемость, болезненность, преждевременное старение и ранняя смерть.
Мак’Лессон несколько обеспокоился:
– Не тяните меня за ноги, Александр! Я не девушка на выданье. Не могу уловить ход ваших мыслей. Говорите прямо, что должны сказать!

Я вынул из кармана блокнот.
– Да, Алан. У меня информация, которая должна вас обеспокоить. Тема информации: проблемы наследственной дегенерации народов кафири и киштвари. Вы прочтёте этот отчёт самостоятельно и обдумаете его. Кратко я озвучу основные положения. За семь месяцев, проведённых в Кафири, я волей неволей обратил внимание на признаки вырождения в среде этого обособленного от внешнего мира народа. Как я понял, его контакты на предмет брачных союзов с иными народами и племенами исключены на протяжении сотен лет. В изучении этого вопроса невозможно обойтись без статистики. Прошу прощения, цифры, которые привожу я, весьма условны. Они припомнены и записаны лишь вчера, после того, как вы, Алан, озадачили меня концепцией сближения двух родственных народов.  Цифры таковы: общая численность народа кафири, проживающего в Агнираполисе не более пяти тысяч человек. В его войске шестьсот мужчин от двадцати до пятидесяти лет, весьма отменного здоровья и хорошего внешнего вида. Это составляет примерно двенадцать процентов населения. Остальные – пастухи, ремесленники, старики, женщины и дети. Почти все они имеют признаки наследственной дегенерации: от больших, часто болезненных родимых пятен на теле, видимых на руках и даже на лице, до сросшихся пальцев, заячьих губ, деформации челюстей и прочего. Высока детская смертность, в том числе при родах. У многих детей малейшая царапина вызывает кровоток, который невозможно остановить. Многие женщины страдают и умирают от кровотечения. Это трагедия малого народа. Прошу меня простить за вывод, сделанный не специалистом. Полагаю, человек, как биологический тип, не многим отличается от животного. Его обособленная популяция вынуждена размножаться, в таком замкнутом пространстве, что браки между родственниками просто неизбежны. Думаю, кафири между собой все давным-давно уже двоюродные братья и сёстры. Мне не хочется придавать этой проблеме чисто религиозную окраску, но известно, что в Европу запрет на инцест – кровосмешение – пришёл в лоне христианского вероучения. Восемнадцатая глава «Левит» из «Ветхого завета» тридцатью параграфами, виноват, стихами – воспрещает браки и половые связи между родственниками, в том числе накладывает проклятие на гомосексуализм и скотоложество. Увы, должен признаться, ограниченное пространство зимнего проживания в общем помещении делало меня невольным свидетелем и того, и другого.

Мак’Лессон меня не перебивал, не задавал уточняющих вопросов. Он сидел, потупя взор.
Я продолжил:
– В самоизоляции у народа кафири нет будущего. Он исчезает. Он исчезнет.
Я закончил. Замолчал. Не стал говорить, что успел увидеть за сутки своего пребывания в Киштвари. Страшные свидетельства дегенерации и здесь были налицо. Мак’Лессон прочтет об этом в моём блокноте. Впрочем, он потому и молчит, что ничего принципиально нового от меня не услышал. Просто ранее не придавал этому значения.

Пауза затянулась. Теперь слово было за Мак’Лессоном.
Наконец он произнёс:
– С этим нужно что-то делать! Будем думать. Хорошо думать. Просчитать все возможные плюсы и минусы перелома этих традиций, которым не одна тысяча лет. Идите, Александр. Встретимся ближе к ночи. Я пришлю за вами.

Я направился к выходу. Мак’Лессон догнал меня.
– Надеюсь, мы не слишком поздно взялись за решение проблемы вырождения кафири и киштвари. Пойдёмте, Александр. Я покажу вам кое-что. Вы уже видели наш священный камень. Пойдёмте к нему. Его уже должны были привести в порядок после вчерашнего всесожжения. Не скажу, что он ровесник кидара Александра Великого, но в его древности на порядок в тысячу лет я не сомневаюсь.

Мы вышли на площадь, подошли к камню.

Этому грубо отёсанному мегалиту со дня первого его использования человеком в качестве жертвенника – не одна тысяча лет. Это было  понятно без слов.
Мак’Лессон одним жестом руки указал мне на некоторые его особенности. В центре камня, предназначенного для ритуала, еще сохранилось высеченное углубление, в котором угадывался абрис человека с раскинутыми руками. И сток для крови – узкая неглубокая канавка.

Возвратившись в рабочий кабинет, Мак’Лессон рассказывал, а я слушал:
– Увы, письменные памятники не дошли до наших дней, но я предполагаю, что после смерти Александа Великого и распада его империи в Индии и в Персии сохранялись, какое-то время многочисленные очаги проживания потомков завоевателей, пришедших в Азию из Эллады. Как вы от меня уже слышали, на сегодняшний день их всего четыре. Местные, ранее порабощённые народы, вряд ли относились к ним терпимо. Выжить во враждебной среде удалось немногим, как правило – только в неприступных горных ущельях. Гигантские расстояния, враждебные народы совершенно изолировали эллинские поселения друг от друга. Эллины сохранили в первооснове свой язык и несколько изменённый культ солнца – Гелиоса. Мифы Эллады не содержат сведений о человеческих жертвоприношениях, только о ритуальных всесожжениях быков. Но времена обильных пастбищ и тучных быков остались в мифах. На жертвенниках богам-олимпийцам начали подносить людей. Это были лишние рты: старики, калеки, слабые неполноценные дети. Рождаемость постепенно падала. Сегодня наш народ на грани полного исчезновения с лица планеты… Воистину, Александр, станешь мистиком. Я готов поверить в то, что вас послал ко мне сам Александр Великий! Я верю в вас. Слушаю вас, Александр. Уверен, вы пришли не с пустыми руками, мой generator of ideas. Где она, ваша концепция спасения утопающих?!
_____________________________________________
* Англ. -
– generator of ideas – генератор идей.
_____________________________________________

После полуночи мы продолжили совет.

Мак’Лессон был последователен и конструктивен. В беседе вернулся к изначально поставленному вопросу: концепции политики сближения двух народов.
Концепция в принципе уже была сгенерирована: создание союза народов, основанного на взаимном интересе и взаимовыгодном сотрудничестве. Кроме политического интереса, основанного на территориальном расположении Кафири и Киштвари. В центре этого интереса – ближайший надёжный маршрут в Россию. Маршрут, который можно было бы использовать без разрешения английской администрации. Маршрут, который должен был бы быть исключительно под контролем Мак’Лессона. Сумели же немцы северным маршрутом осуществить поставку в Кашмир десяти горных пушек Круппа. Правда, до Кашмира дошли только две. А где ещё восемь? Мак’Лессон знал, где. Этот маршрут уже был нужен не только Киштвари. Он был, как воздух нужен самой мощной оппозиции британскому колониализму в Индостане – лидерам Индийского Национального Конгресса.
Мак’Лессон ещё сутки назад другого интереса к Кафири не предполагал. Сегодня появился интерес третий – совместное противодействие опасности, равно угрожающей обоим народам.
Спросил меня, в какой форме я предполагаю учредить управление этим союзом. Напомнил мне о разнице во взглядах на верховенство племён всех четырёх диаспор агнираширов.
И этот вопрос был продуман и прописан в тезисах.
Формально союз должен управляться вождями – басилевсами – народов агнираширов, обладающих равными голосами. Решения должны приниматься только единогласно.
Разумеется, руководителем союза всё равно будет Киштвари, как основной кредитор. Управлению союзом будут способствовать чисто экономические рычаги. Идея не должна быть прозрачной до той степени, которая может напугать партнёров. Истинная цель новой политики Киштвари во взаимоотношениях с родственными народами, такими, как агнираширы, должна быть скрыта. На виду: экономические интересы, повышение уровня жизни народов, благотворительность.
Киштвари должно будет взять под контроль запрет на будирование проблемы верховенства в союзе племён. Независимо от численности народа, от расположения занимаемой им территории, его геополитического положения, каждый примас народа будет иметь равный голос в содружестве. Естественно, не должен обсуждаться вопрос о приоритете, базирующемся на генеалогическом древе правящих родов, ведущих своё происхождение от Александра Великого. Равное уважение к сохранившимся с времен Македонской империи реликвиям.
И при этих условиях Киштвари сохранит свой приоритет, используя экономические рычаги политики.
Помогая другим – помогаешь самому себе, как говорят японцы.
Работая над созданием союза племён агнираширов, я и не предполагал, что тем самым способствовал конечному отрыву Мак’Лессона от его естественного союзника – английской разведки Британской армии в Индии, бросившей в этот и в последующие годы все свои силы и ресурсы в борьбу с Советской Россией на территории Туркестана. Мак’Лессон уклонился от участия в формировании басмаческих формирований на территории Афганистана и Персии, от вовлечения в этот круг Большой Игры собственной агентуры. В Ми-6 ему не простили отступничества. Не в один день, не в один год, но отомстили страшной местью. Однако, не буду забегать вперёд.

В лето девятнадцатого года, в год английской интервенции в Закаспийскую область, князь Киштвари Панкратайос Кризантос, он же Алан Фитцджеральд Мак’Лессон, он же Гюль Падишах-Сейид, он же Рами Радж-Сингх – занимался организацией двенадцати свадеб, выдавая девушек киштвари за юношей из свиты и охраны вождя агнираширов из Агнираполиса басилевса Лак Перуна Агни-Ра.
Не избежал свадебного венца и сам молодой басилевс Лак Перун. Его женой стала юная красавица из рода самих Кризантосов.
Это был жест доброй воли Мак’Лессона.

После свадебных обрядов и пиров Великое посольство Агнираполиса покинуло Киштвари. Вместе с ним тем же маршрутом и в том же направлении из Киштвари уходил ещё один караван – Великое посольство Киштвари в Агнираполис. Второй караван был вдвое больше первого. Чем только ни были нагружены яки и тибетские пони: мешки с пшеницей и рисом, бурдюки с индийским вином и хлопковым маслом, медикаменты, винтовки и патроны, бумага, карандаши, книги и еще много чего.  Мак’Лессон не поскупился.

Так было положено начало союзу двух родственных народов, основанному не только на политических и экономических интересах, но на близких родственных узах. Узах, которые должны были бы положить конец изоляции народов, конец начавшемуся процессу вырождения.

По весне 1920-го года посольство Киштвари вернулось в своё родное ущелье. Девятнадцать воинов киштвари привезли с собой из Агнираполиса молодых жён. Как одна, все молодые женщины были беременны.

Так прошёл ещё год. Я, наконец-то, оправился от последствий перенесённого в Вахане двустороннего воспаления лёгких. Отдаю должное: в родном Асхабаде я не выжил бы. Подземные горячие сернистые источники кальдеры Киштвари сделали своё дело, очистили лёгкие. Перестал кашлять и подкашливать.

Без дела не сидел. Киштвари не Агнираполис. Здесь коз не пасут мужчины. Это удел стариков и мальчишек. Мужчины – горняки и металлурги. На их труде держится благосостояние Киштвари. Из подземных галерей и штолен ежедневно и ежечасно добываются несметные богатства, открытые ещё во времена Александра Великого: медь, олово, драгоценные и полудрагоценные камни, часто встречающиеся в горнорудных породах, содержащих медь, такие как изумруд и берилл.

Сплавом из меди и олова – бронзой – Индию и Персию не удивить. Эти сплавы были хорошо известны тысячи лет назад. Бронзовые фигурки божеств индуистского и буддийского пантеонов в каждом доме, в каждом храме.

Но изобретение «чёрной бронзы» – сплава, рождённого в медеплавильных горнах Эллады – один из мощнейших  факторов победоносного шествия войск Александра Великого по просторам Ойкумены. По твёрдости и прочности чёрная бронза успешно соперничает с лучшими марками стали. По сей день, швейцарские часовщики используют в пружинах часов от будильников до уникальных брегетов исключительно чёрную бронзу.

На моём рабочем столе чаши с добычей драгоценных и полудрагоценных камней горняками Киштвари не только из глубинных штолен самой кальдеры, но и из сверхсекретных рудников в глубинах Гималаев за пределами нашей юрисдикции. Не без этого. Гималаи велики, а его население очень и очень не велико.
В самой большой чаше бериллы. Светлые зеленовато-жёлтые кристаллы от мельчайших камешков до размером в палец. Размер не важен, все пойдут в мельницу, потом в горн. А бруски чёрной бронзы – в метрополию. Металл войны. За него Лондон платит золотом.
В иных чашах – зелёные гранаты и изумруды. Ну, в Индостане они не дорого стоят. В самой маленькой чаше – алмазы. Мелкие камешки, далеко не «чистой воды».  Они не для ювелирных украшений. И не для «Де Бирса». До войны их покупал герр Крупп для своих металлообрабатывающих станков. Без алмазных резцов и фрез производство замковых механизмов высокой точности подгонки для современных стальных орудий невозможно. Эти алмазы – большой секрет. Тоже сырьё стратегического значения. Но не единственное. Подземные содовые озёра кальдеры позволяют добывать из их глубин металлический натрий. Ещё во времена византийских императоров Киштвари поставлял металлический натрий, имеющий способность к самовоспламенению, для производства знаменитого «греческого огня». В Европе металлический натрий научились выплавлять из его гидроксида только в начале девятнадцатого века. Халдейским магам этот секрет был известен наравне с электрическими батареями ещё в библейские времена. В Ветхом Завете прямо об этом не говорится, но эффект самовоспламенения кострища, залитого водой, описан очень эффектно.

Но не только камни – основа процветающей, но достаточно примитивной производственной экономики Киштвари. Для грамотного и деятельного человека работы здесь хватает.
Но это только одна грань бытия. Есть и другая: безопасность этого маленького мира.
Всякая экономика, всякая деятельность, приносящая прибыль должны быть надёжно защищены. И они защищаются.
Вот и раскрыты тайны деятельности неуловимого и загадочного Гюль Падишаха.
До сих пор поражаюсь: как хватало одного Мак’Лессона на всё это хозяйство? А ведь хватало. И на производственную деятельность, и на хозяйственную. На политику, как на внутреннюю, так и на внешнеэкономическую. На безопасность собственного княжества и на службу Его Величеству Королю Соединённого Королевства Великобритании, Ирландии и императору Индии…
За год, проведённый в Киштвари, я так и не увидел в окружении Мак’Лессона царедворца, близкого к нему настолько, чтобы быть реальным помощником во всех его многочисленных видах деятельности.
К своему ужасу, я вдруг понял, что этим человеком волей-неволей я  стал сам собственной персоной.
Задумался.
*****

Несчастен и достоин жалости человек, не по собственной воле расставшийся со своей родной матерью. Вдвое жалок несчастный сын, забывший о том,  что он является лишь частичкой своей матери.  Преступен сын, бросивший свою мать в годы голода, войны и разрухи. Но трижды преступен тот, кто не вспомнил о матери в новые годы достигнутого собственного благосостояния. И не в оправдание, а в вину  его выставятся достигнутые им вершины жизненного успеха, о которых его мама даже не мечтала для своего сына. Но как многократно мизерен человек, по собственной воле потерявший свою Родину, забывший запах родного дома, вкуса молока, воды и хлеба, голос мамы, певшей ему колыбельную, слова родной речи, голос своего народа. Человек, потерявший землю, по которой учился ходить, на которой крепко встал на ноги. Человек, бросивший свою маму, свой дом, свою страну, выкормивших его, забывший их. Манкурт, лишившийся памяти детства, памяти предков, собственных корней, связующих его, мизерного, с большой страной и с её великой историей, с сопричастностью с ними.
В другой стране на чужой земле горизонты только кажутся шире, хлеб дешевле, а колбаса вкуснее…

Мать-Родина потеряла своего сына. Кто посмеет сказать, что она не скорбит о нём?
А как назвать такого сына, потерявшего не только память о своей Родине?!
Пожалеем его. И забудем о нём.

*****

Вроде, правильные мысли. Но не сшил ли я эту хламиду на самого себя? Пора принимать решение.
Задачу, возложенную на меня Джунковским, я выполнил. Отогрелся, отъелся, раны залечил, пневмонию с её последствиями из лёгких вытравил. Спасибо Киштвари и её горячим источникам. Курорт не может продолжаться вечно. Здесь тоже хлеб даром не ел. Никому ничего ни за что не должен.
Пора домой!

Выбрал время, пошёл на разговор к Мак’Лессону.

Начал разговор, вроде бы, ни о чём. Так, о жизни, о человеке, о предназначении. Тема вечная, неисчерпаемая. Не в первый раз между нами подобные беседы. Но, видимо, в этот раз проскользнуло в моих сентенциях нечто из собственных последних горьких мыслей.

Мак’Лессон человек чуткий. Очень скоро уловил, что меня гнетёт. Предложил покинуть рабочий кабинет и продолжить беседу в других апартаментах.

Прошли подземной галереей, напоминающей по мастерству и отделке интерьера дворцовую анфиладу. Вощли в покои. В глаза сразу бросился портрет маслом в резной золочёной раме. Портрет из тех, что называют «парадными». С холста на меня смотрела молодая женщина удивительной красоты. Белая кожа, тёмные умные глаза, внимательный серьёзный взгляд, волна каштановых волос, яркие губы. Европейский женский костюм для верховой езды – «амазонка» лилового цвета. Коричневые лаковой кожи сапоги с позолоченными шпорами и белыми отворотами. В руках стек. Фон – древний индийский храм, с обветшавшими от времени колоннами розового камня, увитыми плющом. И выше храма – снежные вершины Гималаев…
Амазонка для верховой езды напомнила мне Уну. На секунду сжалось сердце. Я поневоле глубоко вздохнул. Хорошо, хоть слёзы не брызнули. Уже мог бы. Нервы…
Моё впечатление от портрета  Мак’Лессона для себя отметил, но расценил его по-своему.

Обнял меня, как брата, за плечо и тихо сказал:
– Моя мама. Принцесса Лали, как её звали в английском колониальном сообществе, пока она была женой капитана от кавалерии Первого уланского Бенгальского полка из состава Бенгальской конной дивизии кирасиров сэра Фитцджеральда Мак’Лессона, вынужденного покинуть полк после женитьбы. Его последним местом службы стало Таможенное Управление при администрации Вице-Королевства Индии. Тем временем в Киштвари междоусобная борьба за кидар Александра Великого обескровила династию Кризантосов по мужской линии. Совет старейшин решил разыскать принцессу Кризанзэ –  «Золотой цветок» –  с тем, чтобы возвести её на трон этого маленького княжества. В Киштвари она вернулась к тому времени вдовой леди Лали Мак’Лессон. Мама была далеко не той юной женщиной, которую мы видим на портрете, но я её помню только такой. В Киштвари мы приехали вместе. Принцессу леди Лали Мак’Лессон сопровождал я, в то время – первый лейтенант Алан Фитцджеральд Мак’Лессон, офицер  разведывательного отдела Главного штаба Индийской армии, служивший под началом подполковника Уилфреда Маллесона.
 Совет старейшин вернул принцессе Лали древнее эллинское имя, полученное ею при рождении, Кризанзэ – «Золотой цветок», которое в полном имени звучало как Кризанзэ Александрос Кризантос Мак’Лессон. Сам я тоже получил эллинское имя, под которым и был коронован знаменитым кидаром на княжество под именем басилевса Панкратайоса Кризантоса…

Мак’Лессон жестом пригласил меня покинуть помещение, которое, как я понял, было покоями его матери. Мы вернулись в деловой кабинет князя.

Мак’Лессон продолжил:
– Вот с того самого времени я, приняв на свою голову золотой кидар великого предка, только и стараюсь, чтобы его вес не свернул мне раньше времени шею. Полагаю, вы, Александр, уже прочувствовали тяжесть ответственности главы государства, даже такого крошечного, как Киштвари, перед своим народом. Да, я шотландец рода Мак’Лессон не только для генерала Уилфреда Маллесона и лорда Хардинга. Я могу быть Гюль Падишахом в Персии и в Афганистане, турком в Османской Империи и магрибинцем в Марокко. Но я киштвари по рождению, я – биологическая частичка своей матери, которую и в младенчестве называл не только «мамми», но и её нежным именем – Лали! И этот народ, это крохотное затерянное в Гималаях княжество – моя Родина!

Я молчал. Слушал.

Мак’Лессон сделал долгую паузу. Встал ко мне спиной. Смотрел куда-то в темноту.   
Повернулся ко мне. Спросил:
– Хочешь уехать, Александр?

Я ответил коротко:
– Да, Алан.

– Вернёшься?

– Не знаю, Алан.

– Давай не будем решать этот вопрос в один час. На тебе уже лежит определённый объём работы. Мне нужно время, чтобы перераспределить обязанности среди моих людей.

– Я тоже не из торопливых, Алан. Я хотел бы иметь доступ к информации о положении дел по всей территории маршрута возвращения. А главное – о положении в самом Закаспии, в Асхабаде. Я беспокоюсь за свою семью, Алан. Я понимаю, что своим появлением, могу и на неё навести беду!

Мак’Лессон присел на кресло рядом со мной. Сказал:
– Завтра получишь полный доступ к информации на интересующую тебя тему. Но могу сказать сразу: война, начавшаяся в 1914-м году, оборвала мои торговые, деловые и дипломатические связи. Сегодня Киштвари в процентном отношении, конечно, гораздо в лучшем экономическом положении, чем все государства Европы вместе взятые. Именно это меня беспокоит более всего. Я предпочёл бы вообще свернуть всю внешнеэкономическую деятельность до полной стабилизации обстановки в Средней и Центральной Азии! Мне не хочется отпускать тебя, Александр. Пропадёшь. Вся граница с Россией в огне от Ала-Тау до Каспия. Каждый новый человек в приграничной зоне по обе стороны границы непременно будет выявлен, арестован и проверен. Есть, конечно, способы внедрить тебя, скажем, военным советником в армию басмачей Мадамин-бека. Но будет ли у тебя возможность, потом оторваться из его штаба и съездить в Асхабад? И помни, в туземных отрядах есть только одно действенное средство проверки нового человека на лояльность – кровь! Сможешь расстрелять из «Максима» русское поселение? Сжечь на костре священника? Если «да», будем работать по этому варианту…

Мак’Лессон наклонился ко мне ближе, посмотрел мне в глаза. Видно, взгляд мой был настолько страшен, что он отшатнулся. Крепко взял меня за плечи, встрянул. Сказал совсем другим тоном:
– Не буду извиняться. Это дикое предположение – просто форма моральной встряски, которая была должна вернуть тебя с заоблачных высот на грешную землю. Нельзя тебе сейчас ехать в Россию. Шанс выжить – один из миллиона! Понимаешь?!

Я поднялся с кресла, сказал:
– Спасибо, Алан. Я не так глуп и опрометчив, как могу казаться со стороны. Просто я тоскую по Родине, по своей семье. А ты своей «формой предостережения» заставил меня мысленно примерить описанную тобой ситуацию на мою семью. Для меня нестерпима мысль о той разнице в положении жены и ребёнка с положением, в котором нахожусь сам. Мне стыдно. Кусок в горло не лезет!
– Давай, выпьем? – предложил Мак’Лессон.
 
В другое время я улыбнулся бы. Сегодня было не до смеха. Ответил:
– Чисто русский приём разрядки. Давай, выпьем!

Сели ужинать. Продолжили разговор.
Мак’Лессон словно задался идеей в один вечер провентилировать мне мозги. Спросил:
– Окажись ты сейчас в России, Александр, под какие бы встал знамёна? Примкнул бы к монархистам?

– Не исключаю. Но не имею понятия, кто конкретно из дома Романовых возглавляет этот фронт.

– И не узнаете, Александр. Нет лидера из Дома Романовых. Есть лидер, провозгласивший себя Верховным правителем России, главнокомандующим Русской армией и вождём так называемого «Белого движения» – адмирал Александр Колчак. Его ставка в Сибирском городе Омске. На Юге России в Новочеркасске сформировал Добровольческую армию бывший генерал-лейтенант Генерального штаба, в Великой войне командующий Западным и Юго-Западным фронтами, Антон Деникин. Он в русской армии, ведущей основные бои с армией большевиков на линии Новочеркасск, Таганрог, Харьков, Екатеринослав, Царицын. В его тылу Юг Украины, Крым и Кавказ. Силы поддержки – экспедиционные подразделения тыла Франции и Великобритании. Нет надёжной опоры в народе. Стихийно сформированные националистические отряды воюют равно и против красных, и против белых.
Так что, монархическая идея в России ещё существует, но монарха нет. Как сказано в Писании: «Не наливают молодое вино в старые мехи»!
____________________________________________
*  Евангелие от Матфея.
Мф. 9:17 И не наливают молодое вино в старые мехи; а иначе рвутся мехи, и вино выливается, и мехи пропадают; напротив, молодое вино наливают в новые мехи, и сохраняется и то и другое.
_____________________________________________

Я молчал.
Мак’Лессон продолжил:
– В Асхабад введены англо-индийские войска. Генерал-губернатором новой провинции Британской Индии кабинетом министров Короны утверждён известный нам обоим Уилфред Маллесон. Как я понимаю, вам Александр, с ним лучше не встречаться. Мой совет: воздержитесь от путешествия в Россию. Пока. Я сам помогу вам вернуться на Родину, как только станет возможно. У меня есть собственный интерес к России. Но мои связи с исчезновением Джунковского потеряны. Давайте лучше выпьем за нас с вами, Александр. Вот мой спич: в понятии патриотизм мне ближе всего его основная составляющая: любовь к своей родине, но никак не чувство превосходства над другими странами и культурами! Это чувство превосходства – опасное психическое общенациональное заболевание, оно в обязательном порядке порождает чувство ненависти, за ним – злобу, агрессию, непременно перерастающие в необходимость уничтожения тех, кто иной культуры и крови…

Так в беседе прошла ночь.
Я и не понял, уговорил меня Мак’Лессон или нет. Но наши беседы никогда не заканчивались взаимным непониманием, тем более – конфликтами. Я не ставил вопрос о моём возвращении Россию ни в 19-м году, ни в 20-м. Летом двадцать второго года побывал в Кафири. Сопровождал в Агнираполис караван. Мак’Лессон создавал в Агнираполисе свою резервную базу. Отправлял в его подземные кладовые не только продовольствие, медикаменты и товары первой необходимости, но и часть своего золотого запаса. Особо ценным грузом в экспедиции считались книги. Не скупился басилевс Панкратайос Кризантос! 
По нашей с ним предварительной договорённости я имел полномочия по окончанию миссии произвести рекогносцировку маршрута по Ваханскому клину до Ишкашима на предмет возможности незримой тенью пересечь границу с Россией. Теперь уже – с Советской Россией.
Под прикрытием старых торговых связей с местными пуштунами и таджиками отрядом агнираширов в десять всадников ночными переходами мы смогли добраться только до кишлака Ишмург, где нас попытался задержать английский горный патруль. Ушли, отстреливаясь от сипаев. Нас особо не преследовали. Таких вооружённых бродяг в Афганистане хватает. Хорошо, никого не потеряли.
Месяц добросовестной разведки дал вполне объективный результат. Никому ни под каким видом, ни в каком обличье, ни с какой легендой не удастся столь долгое путешествие. Война. Каждое новое лицо на территории любой военно-политической юрисдикции будет непременно задержано, допрошено, проверено и перепроверено. По результатам проверки это лицо будет либо расстреляно, как шпион, либо мобилизовано в боевую службу, либо продано в рабство. Иного не дано.

Вернулся в Киштвари удручённым. Мак’Лессон не скрывал своего хорошего настроения. Даже попытался женить меня, подобрав в качестве невесты белокурую эллинку-киштвари доброго здоровья и с хорошей родословной. Так сказал Алан. Пришлось ответить, что я не конь, пригнанный на чужое пастбище для улучшения местной породы. Мак’Лессона мой ответ только позабавил. Но, в конце концов, он выполнил пункт нашего соглашения о сотрудничестве с обязательством обеспечить мне возможнось встречи с моей семьёй. Не исключалось, что при благоприятных обстоятельствах я вернусь в Киштвари с женой и сыном.
В двадцать четвёртом году мне был обеспечен безопасный маршрут через весь Афганистан и Персидский Хорасан до перевала Гаудан через Копет-Даг. На контрольно-пропускном пункте «Гаудан» советско-иранской границы я предъявил подлинный паспорт подданного Российской Империи, репатрианта, учителя реальных училищ географии и английского языка Ивана Андреевича Безрыбина из Верного. Алан Мак’Лессон, провожая меня, уверял, что паспорт подлинный, легенда безупречна. Увы, хоть до улицы Андижанской в родном Закаспийском Асхабаде-Полторацке, оставалось всего вёрст одиннадцать-двенадцать, мне в этот день это расстояние преодолеть не удалось. Я был задержан и препровождён в Асхабадскую тюрьму. Два месяца следствия завершились обвинением в шпионаже и приговором к высшей мере социальной защиты – расстрелу.

Впрочем, я об этом уже писал, повторяться нет смысла.

*****

31 августа 1936-го года.
СССР. Москва.

Конец моей карьеры в ОГПУ-ГУГБ НКВД был неизбежен, предрешён во всех его подробностях ещё самым не тривиальным началом 21 июня 1924 года – расстрелом. Расстрелом, не состоявшимся не по моей воле. Карьера завершилась в русле событий достаточно закономерных, даже прогнозируемых и ожидаемых, новым расстрельным приговором. По той же 58-й статье. Правда, не только по 58-й п.6 – шпионаж, но и по 58-й п.8 – террористические акты.
Без вины виноват по всему периметру!

 Тридцать первого августа я прибыл в Москву в качестве секретного сотрудника Специального отдела Главного Управления Государственной Безопасности НКВД СССР – хозяйства Глеба Ивановича Бокия. Это была моя плановая командировка. Таких в году насчитывалось пять-шесть. В Москве я мог быть задержан на месяц или более, но мог получить билет до станции «Ашхабад» уже на следующий день.

На перроне у вагона меня встретил сотрудник в форме, отдал честь, проводил до машины. На Лубянку не поехали. Вышли во дворе одного из немногих особняков близ Чистого пруда. Ажурные кованые ворота в стиле «модерн», забор, КПП, часовой. Здесь я ещё не был.
На ступенях парадного входа сам Глеб Иванович Бокий. Поздоровались. Прошли в кабинет.
Я заметил: Бокий был чем-то взволнован. Смотрел в окно, потирал руки. Не в моих правилах было первому начинать разговор с начальством.
Наконец, Бокий обратился ко мне:
– Как себя чувствуете, Александр Георгиевич? Что-то, бледны сегодня.

– Мигрень, Глеб Иванович. Много работы. В Туркестане басмачество ещё даёт о себе знать. Переводчиков не хватает. Я для ночных допросов уже совсем не гожусь, больше занимаюсь переводом документов. Читаю лекции для комсостава, обучаю и воспитываю молодых переводчиков. Есть талантливейшие ребята…

– Сегодня работать сможете?

– Постараюсь, но…

– Что за «но»?

– Я к вам с рапортом об увольнении. Мне в этом году пятьдесят пять исполняется. Пора на покой. Мои контузии головными болями напоминать о себе начали.

– Оставьте рапорт. Я не буду возражать. Насколько помню, ваш юбилей двадцать второго октября? Ещё есть время. Проводим на пенсию торжественно, в долгу за вашу безупречную службу не останемся! Но сегодня, очень прошу, потрудитесь. Наш отдел на отчёте перед ЦК РКП(б). У руководства партии есть сомнения в целесообразности существования спецотдела. Постарайтесь быть на высоте.
– Постараюсь.

Прошли в зал. Я головой, как гимназист, не кручу, но интерьер рассматриваю с интересом. Мы либо в частном дворянском дворце, либо в старом привилегированном пансионе благородных девиц. Мраморные лестницы с перилами из дерева, с ковродержателями – медными  кольцами и медными штангами. Правда, уже без ковровых дорожек. Стены с лепниной художественной работы ещё хранят в своих проёмах светлые контуры когда-то висевших на них картин или зеркал.

В зале нас уже ждут.
На переднем плане человек шесть в штатском, в том числе и в военных френчах без петлиц и нашивок, и трое военных с ромбами и звёздами. Ого! За десять лет службы впервые придется выступать перед такой представительной публикой. Стараюсь на них не смотреть. Лучше перед сеансом не встречаться глазами с лицами, изначально настроенными на негативное восприятие опытов.

Бокий занимает за столом крайнее левое место. О чем-то в пол голоса разговаривает с товарищами. Потом обращается ко мне:
– Александр Георгиевич! Будьте любезны, поднимитесь на сцену. Покажите нам что-нибудь из последних опытов.

Поднялся на сцену. Встал спиной к залу, лицом к большому столу, покрытому белой больничной простынёй. Чувствовал себя препогано. Уже знал точно: добром этот сеанс не закончится.

Ассистент принес в эмалированной миске живую жабу. Вывалил её на стол. Жаба упала на спину, перевернулась. Ассистент легонько коснулся её спинки металлическим шпателем. Жаба прыгнула раз, другой.
Я поднял над жабой руку.
Этот приём я видел ещё в Лхасе на мистерии Цам.

Я не читал над жабой мантру «Гюн-чак сум-па» – «Восхваление Будде Шакьямуни», как это делал молодой лама в Лхасе. Не завершал сеанса гипноза традиционным «ом мани падме хум!». Это нечто внешнее, то, что помогает настроиться на волну объекта. Я уже умел настраиваться мгновенно. Но мне это умение всегда стоило сил. После каждого сеанса я буквально валился с ног от усталости.

Жаба замерла с открытыми глазами.

Ассистент осторожно двумя руками в перчатках положил оцепеневшую жабу в миску и понёс показывать высоким товарищам из ЦК и НКВД. Потом вернулся на сцену. Я поднял над жабой руку. Через двенадцать секунд она вышла из анабиоза и запрыгала по столу.
Аплодисментов в наш адрес не было.
Ассистент поймал подопытное животное и унёс его.

Я услышал голос Бокия:
– Александр Георгиевич! Второй номер, пожалуйста.

Практически те же самые манипуляции с какой-то несчастной уличной дворняжкой. Ладно, грех небольшой. От моих флюидов вреда ей не будет, но хоть покормят бедняжку сегодня досыта.

Снова команда Бокия:
– Что-нибудь, посерьёзнее!

На сцену вышел молодой мужчина в гимнастёрке с «кубиком» в петлицах. Явно – чекист. Смотрит на меня, не скрывая ехидной улыбки. Держись, Кудашев. Возможно, это твоё последнее представление. Пора заканчивать этот цирк. Известно же, для чего все эти игры. Ищут способ воздействовать на массы, мановением волшебной палочки, без прессы, кинотеатров, и песнопений. Без хлеба и зрелищ!

Я повернулся к «экзаменаторам». Во мне взыграл кураж. Кудашев снова в бою. А Кудашевы в бою, как рыбы в воде!
Обратился к своей высокопоставленной публике:
– Уважаемые товарищи! Хочу официально предупредить вас: предлагаемые вашему вниманию опыты гипнотического характера ни в коем случае не направлены на бесконтактное манипулирование объектом гипноза. Я не ставлю задачей заставить лягушку петь соловьём, а собаку – танцевать вальс. Это мне не под силу. Подобное возможно только в волшебных сказках. Я лишь демонстрирую возможность входить с испытуемым в бессознательное общение, в результате которого он будет в состоянии продемонстрировать нам свою истинную подсознательную сущность. Прошу внимания!

Обратился к испытуемому:
– Назовите своё полное имя, пожалуйста.

Военный несколько помялся, но ответил:
– Иванов, Иван Тимофеевич.

Я продолжил:
– Прошу слушать меня внимательно, Иван Тимофеевич. Сейчас я начну считать. Прошу повторять в уме числа, которые я буду называть. Когда я скажу «одиннадцать», вы уснёте и станете таким, какой вы есть, таким, каким вы всегда хотели быть. Ничего не бойтесь. Когда я вторично скажу «одиннадцать», вы проснётесь и забудете о том, что с вами произошло. Согласны?

Военный замялся. Посмотрел в зал. Видно, получил из зала знак своего командира. Ответил мне:
– Согласен!

Я поднял вверх руку:
– Внимание!
И начал считать четко выговаривая слова, делая секундные паузы между называемыми числами:
– Один. Два. Три. Четыре… Одиннадцать!

Спросил испытуемого:
– Вы меня слышите?

– Йя! – ответил военный.

– Назовите ваше полное имя!

– Ludwig Freimaurer. Людвиг Фреймаурер.

Я перешёл на немецкий язык. Слава Богу, хоть что-то нужное из немецкого плена вынес:
– Вы немец? Sie deutsch?

– Ja, ein Deutscher aus K;nigsberg. Да, немец из Кенигсберга.

– Ваш военный чин? Ihre milit;rischen Rang?

– Feldwebel Abwehr! Фельдфебель Абвера!

– Ваше любимое занятие – танцы? Deine Lieblingsbesch;ftigung - tanzen?

– Nein. Нет.

– Что вы любите делать более всего? Was gef;llt Ihnen am meisten zu tun?

– Стрелять из пулемёта! Maschinengewehr!

– Стреляйте! Fire!

Фельдфебель Абвера Людвиг Фреймаурер упал на паркет сцены. Его телодвижения и жесты рук были понятны находящимся в зале людям. Эффект от увиденного был настолько неожиданным, что все, включая Бокия, словно оцепенели. Фельдфебель уверенными движениями профессионального военного развернул воображаемый «Максим» стволом в зал, заправил воображаемую же «пулемётную ленту» и без звука задёргался от выдаваемых воображаемых очередей.

Опрокидывая стулья, высокопоставленные товарищи вскочили со своих мест. Рванули в разные стороны.

Бокий крикнул:
– Прекратить! Немедленно прекратить!
Я исполнил приказание:
– Одиннадцать!

Мой испытуемый человек в гимнастёрке с «кубарем» в петлицах, назвавшийся Иваном Тимофеевичем Ивановым, как ни в чём не бывало, поднялся с паркета сцены. Он ничего не помнил.

Признаться, и я сам не ожидал подобного последствия испытанного временем гипнотического сеанса.

К сцене подошёл высокий человек лет пятидесяти с небольшой щёточкой усов под носом и с большими звёздами в петлицах. Я узнал его по портретам в наших кабинетах. Видел и в киношных новостных короткометражках. Народный комиссар внутренних дел СССР Генрих Григорьевич Ягода!
Ягода внимательно посмотрел мне в глаза. Потом брезгливо сплюнул в сторону стоявшего по стойке смирно испытуемого чекиста. Обернулся в зал и коротко приказал:
– Арестовать! Обоих арестовать!

*****     *****     *****
*****     *****     *****

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***