Последний старец Сталинградский снег... Лучше
***
Паулюс почувствовал сильный укол в грудь. Непреодолимая усталость обрушилась на него. Перед глазами пошли красные круги.
-Адам! - тихо позвал он, однако его голос показался обвалом горных камней.
Именно так он познакомился с Коко: на горной тропинке в Альпах, среди каменных россыпей и зубчатых скал.
- Да, Эчеленце!
-Посветите... Здесь же невыносимо темно. Словно глаза выколи... так, кажется, говорят русские.
Не дождавшись, генерал-полковник сам щёлкнул зажигалкой. Зеленовато-бледное пламя карбидной лампы прорезало тьму. Из неё, словно декорации, выступили голые цементные стены подвала; кипы висящих шинелей с медвежьими воротниками и лисьими отворотами; фуражки с выгнутой тульёй и золотистой алюминиевой вышивкой, кепи с утеплёнными отворотами, румынские бараньи папахи. И самое главное - карта "Шталинградской крепости", утыканная по внешнему и внутреннему обводу синими и чёрными флажками. На металлическом складном столике был установлен полевой "зуммер" в чехле. Возле железной складной койки стояли сапоги командующего. В углах громоздились, уложенные один на один, стальные ящики со штабными документами; висел пистолет-пулемёт МР40 и сумка с обоймами. Рядом свешивался гоффированный цилиндр с уложенным в него противогазом.
Тишину, которая установилась в подвалах Центрального универмага на площади Борцов, которую в 6-й армии прозвали Красной площадью, почти ничего не сотрясало. Ни рёв штумовой и бомбардировочной авиации с красными звёздами, ни тяжёлые методичные удары гаубичной артиллерии, которой русские гвоздили всё подозрительное. Частое тарараканье пулемётов, трескотня автоматов и щелчки винтовок вовсе не проникали под бетонные перекрытия. Здесь командующий своей армии Фридрих Паулюс пребывал в относительной безопасности и относительном покое. С поправкой лишь в одном обстоятельстве - это уже ничего не меняло. Он чувствовал всё сильнее, что от его воли уже мало что зависело, как впрочем и от воли всех его подчинённых. И тех, что были с ними в относительной тиши и относительном довольствии; и тех, кто гибли от пуль и осколков, которых погребали каменные обломки, которые замерзали в ледяных норах блиндажей, подвалов разрушенных домов. Отдавали Богу или чёрту свои души в полевых лазаретах, где уже давно не было медикаментов.
Основной трудностью Фридриха Паулюса и его штабных работников было одно - вымуштрованный на прусский лад разум отказался всё это воспринимать и принимать на веру. Но неизвестное стучалось в эти плотно закрытые, но уже дававшие трещины двери. И чем сильнее становился стук и дрожь, тем очевиднее становились обстоятельства. Их хотелось принимать на веру помимо чужой ВОЛИ, что пока ещё определяла существо 6-й армии и её командующего...
В коридоре хлопнула дверь - донёсся писк и отрывистая морзянка, будто ворвалась стая крыс.
-Где Эрни? - вяло поинтересовался Паулюс, намекая на своего радиста обер-фельдфебеля Эрнста.
-Эчеленце, он принимает важную радиограмму из ставки фюрера. Его сейчас не стоит тревожить...
Адам наконец возник подле него как тень в своей поношенной, но аккуратно вычищенной и приглаженной шинели с медвежьим воротником, с портупейным ремнём и "ракообразной" кобурой на левом бедре. Фуражку с тусклым орлом и алюминиевой чешуёй он держал на согнутом локте. Щирокое румяное лицо и лысеющая голова, освобождённая от шерстяной "балаклавы", смотрелись по-домашнему уютно и внушали успокоение. Кожа была, правда, покрыта тонким слоем грязи и копоти. Но так было у всех жителей подвала.
-Адам, прекратите называть меня на итальянский манер. Здесь не Флоренция и даже не "корпус Африка" Роммеля. Да, там сейчас страшная жара. Хотя на экваторе ночью тоже ужасно холодно. Приходится одевать на себя и свитера, и шинели, и одеяла.Даже огромные очки-консервы! Но к утру мороз проходит, и солнце... Огромное африканское солнце встаёт в зените и выжигает всё на многие мили своим раскалённым шаром с раскалёнными внутренностями. О, простите, Адам, я кажется расчувствовался. Это не подобает мне...
-О да, генерал-полковник. Но я не вижу ничего зазорного в обращении "эчеленце". Вы служили на итальянском фронте во время великой войны.
-Если быть точным - на границе с Италией. Я служил на Балканах, Адам.
-Прошу простить меня.
-Это ничего не меняет. Сейчас не Великая война, Адам. И мы не на итальянском фронте.
-Да, генерал-полковник, я понимаю.
-Вы не понимаете, Адам. Как не понимал я, не понимали все. Я послушно исполнил волю фюрера, подписав этот план... план "Барбаросса". И теперь за мои грехи расплачивается 6-я армия и вся германия.
-Вы напрасно себя судите, генерал-полковник. Вы исполнили свой долг.
-Перед кем, Адам? Перед фюрером, перед рейхом? Во имя каких идеалов триста тысяч германских солдат и офицеров медленно гниют в "Шталинградском" котле? - Паулюс слегка привстал, опустив ноги в толстых шерстяных носках.
Сердце перестало колоть, зато опустилась темнота. Она встала вокруг плотной пеленой. Словно глухие шторы сомкнулись вокруг. Паулюс почувствовал себя брошенным и покинутым.
-Что с вами? - Адам двинулся к нему и выронил фуражку; она покатилась по серому цементному полу. - Вы тоже это чувствуете, Эчеленце?
-Что это, Адам? Ах да, простите... - Паулюс мял мышцу с левой стороны груди, которая то ли занемела, то ли перестала болеть. Затем он взялся массировать лоб: - Темнота перед глазами... ничего не видно... Как будто заперли в чёрной комнате. Или просто выключили свет...
Свидетельство о публикации №213120602227