Сотрите, пожалуйста, кровь. Глава 18

Потом засобиралась в отпуск я. Я хотела поехать к брату в Ленинград. Но Гурам мне сказал, что лучше ехать на море к его маме, место есть, его комната пустая, отец у него умер, есть старшая сестра Лариса, живёт тоже в доме, не замужем, но у неё тоже своя комната. Буквально через пару дней пришёл Гурам и сказал, что он созвонился с матерью и вся семья очень рада меня с братом принять, на время отпуска, пожить у них. Ещё Гурам меня попросил, чтоб я не рассказывала про него ничего плохого.
- Гурам, а что можно о тебе плохого сказать, только что насочинять?
- Вот именно, я для неё воздух.

Я поехала к Игорю в Ленинград. Когда вышла на вокзале, сразу подскочил таксист, он меня катал довольно долго, куда – то вёз и вёз. Потом я увидела тот вокзал, где я вышла на площадь. Таксист, буквально, обогнул вокзал и остановился возле общежития Игоря. Мне не хотелось ругаться с таксистом, не хотелось портить настроение, я ему отдала ту двадцатку, что нащелкала на счётчике, со словами:
- Чтоб ты ею подавился...
Игорь был студентом, но с деньгами у него всё в порядке, он был фарцовщик. Он ездил каждую субботу вечером в Талин и оттуда в воскресенье утром возвращался с красовками. Их он без труда продавал среди студентов быстро и бес проблемно. Уже были каникулы, и он тут же согласился ехать на Кавказ со мной в Сухуми. Тем более, что было там, где жить. Койка одна была в их комнате свободная, на ещё одной ночевал Игоря друг, тоже студент кореец, который его и научил такому выгодному делу.

Дом и ограда, где вырос Гурам были огромными. Это были два дома. В первом доме жила бабушка, которая носила вот уже годами траур, у неё умер муж и сын – отец Гурама. В этом доме жили ещё снохи, дочери бабушки и их дети. Мужчины все были летом в России, они строили в Казахстане и России кошары, коровники, дома. Это был огромный дом - дворец, с навесами и лестницами внутри, снаружи, террасы и балконы. На западе такие дома называют виллы. В ограде был навес, где стояла странная печь и они на всех, в одном чугунном котле или огромной метр на метр сковороде, готовили еду. В доме был мужчина всего одни, он был русский зять, который плохо, но владел грузинским, он и его жена с дочерью были всего лишь здесь в гостях. Обязанности у всех были распределены: одна стирала тут же в котле на всех, одна готовила, одна следила за детьми всеми сразу, одна убирала везде, одна подметала и ограде и в доме, русский зять или лежал на балконе в шортах, или прогуливался и мучился бездельем. Мужчины здесь, дома живут только зимой на те деньги, что они заработают за лето.

Тут же был ещё одни дом, одноэтажный и по российским меркам большой, но не для Грузии. Там жила сноха бабушки – мама Гурама и дети бабушкиного умершего сына: Гурам и Лариса. Может, её звали как–то по-грузински иначе, но нам она представилась Ларисой. Сестра была похлеще брата, это был парень в юбке с девичьим лицом. Гурам по сравнению с ней, был золотце и мамина гордость. Мать Гурама тоже носила всё черное - траур, хотя муж умер уже много лет как. Первое, что она устроила, она собрала всю компанию, живущую там, и попросила меня всё опять рассказать всей семье. Они все собрались в ограде, я рассказывала, какой Гурам отличный солдат, как он хорошо разбирается в кинотехнике, как его эта деятельность помогает в тяжёлой службе солдатам. Как его любят и солдаты и особенно офицеры, ну, просто души не чают, а есть один прапорщик Буянов, так тот так души в Гураме не чает, как сына родного любит! Мама стояла такая гордая, счастливая, она так в это верила, и ей казалось, что именно она воспитала и могла воспитать такого мальчика, как её Гурам!!!

Неделю мы покупались на море, полежали на пляже. Вечерами мы ужинали с мамой и Ларисой за одним столом. Они и обедать с ними предлагали, но мы обедали в городе. Она каждый вечер просила снова и снова рассказывать про Гурама, мать могла бесконечно слушать о его таком хорошем сыне. Через неделю она не выдержала:
- Таня, вы бы не могли со мной поехать в деревню, где я родилась и выросла, я бы хотела, чтоб вы рассказали там про Гурама?
Мы выехали на автобусе очень рано. Приехали в какое – то грузинское село в горах. Место неописуемо красиво. Мать Гурама водила меня из дома в дом, я так понимала, что её то люди с трудом вспоминали и не помнили толком, а выслушивали про какого – то Гурама, да ещё с её переводом. Там по-русски почти никто не знал, и были в основном старые люди.

На следующий день мы поехали по ёе родственникам под Сухуми, потом по деревням. Однажды попали на похороны, какого – то дальнего родственника, который умер от инфаркта в тюрьме в России. Это были дальние родственники и её почти не знали, всем было не до Гурама, и мы оттуда скромно удалились. Хотя, чуть – чуть я уловила церемонию грузинских похорон. Всё было в коврах, это тоже был дворец с широкой лестницей как у бабушки Гурама. На полу стоял гроб, где лежал в чёрном костюме молодой мужчина. Женщины сидели на приличном расстоянии от гроба вокруг и только кто новый заходил в ограду, или поднимался по лестнице, они начинали голосить и как!!! Потом быстро успокаивались и ждали спокойно следующего гостя. Игорь с нами не ездил, он ходил на пляж и купался в море, ходил в кино, а я исколесила, чуть ли не всю Грузию с гордой мамой Гурама.

Когда мама успокоилась, и её устраивало только вечерние рассказы про сына ей самой, я почувствовала, что я не хочу видеть ни море, ни пляж, ни пальмы, ничего!!! Я лежала на кровати лицом к стене и ни хотела, ни есть, ни пить, ни говорить, никого видеть, ни жить. Брат объяснил это тоской по родине. У меня было такое депрессионное состояние, что я ни помню вообще, как мы уехали, это всё стёрлось в голове. Возможно, что Игорь какое – то время проехал со мной, а потом где – то на Украине пересел на другой поезд. Возможно, что он меня сразу посадил на азиатский поезд. Я точно знаю, что я ехала через Среднюю Азию и купе сразу сели три парня, они только что недавно все отслужили в армии.

Парни попытались со мной заигрывать, шутить, но мне было до такой степени ни до них: всё равнодушно, безразлично, тошно. Я им сразу сказала: что я – солдатка, прод и вешь службы из воинской части, которая учит солдат – сирот водить БТРы пол года и потом их отправляют в Афган. В глазах их было столько понимания, они стали ко мне относиться очень осторожно и с большим уважением. Они всё прочитали в моих глазах. Я ничего не ела, ни пила, ни разговаривала, лежала лицом к стене с открытыми глазами. А ехать трое или четверо суток. Парни купили манты где – то на станции и уговорили меня съесть один. У меня открылся понос, и теперь они относились ко мне не только, как к лучшему другу, они заботились обо мне как к лучшему и больному другу:

- Таня, знаешь, это не понос, это тоска по части. Я знаю это, я так стремился на дембель, а приехал домой и сразу понос. Я только через пару дней понял, что тоскую по части, по ребятам, по всему. Мы ведь манты вместе ели, нам – то ничего? Это тоска. Вот ты вернёшься, придёшь туда, и всё пройдёт, без всяких лекарств всё пройдёт. У меня было это, я знаю, они –  ребята там, а ты здесь. Как приедешь, даже если отпуск не закончился, всё равно беги туда и ты увидишь, что я прав.
Я заплакала. Ребята меня понимали, они прочитали всё, в моих глазах увидели те безымянные могилы, Лёню с гитарой, Витальку, Ненахова, Цинкалова, они были там, ну примерно там, но были.

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/12/06/1219