Татуировка

Junichiro  Tanizaki / The  Tattooer
Дзюньитиро  Танидзаки / Татуировка
.
В  те  времена, легкомыслие  считалось  непосредственным  добродушием, а  жизнь  была  гораздо  проще, чем  в  наши  дни - суровых  невзгод  и  перемен!

Да, был  такой  век - ярких  праздников, когда  острословие, беззаботных - услужливых  шутов, было  предназначено  для  настроения  богачей... так  же, как  для  очаровательных  улыбок  придворных  дам  и  гейш, а  популярнейшие  герои: Садакуро, Дзирайя  и  Наруками  на  страницах  иллюстрированных  романов (как  в  театральных  постановках) выступали  в  женоподобном  обличье...

Тогда, красота  подразумевала - силу, а  невзрачность - слабость, поэтому, люди  шли  на  всё, ради  красоты, не  останавливаясь  ни  перед  чем, нанося  на  кожу: несмываемый, ядовитый, раствор  и  покрывая  своё  тело  причудливо - яркими  рисунками!

Посетители  весёлых  кварталов: Эдо - для  своего  паланкина  выбирали  носильщиков  с  татуировками, ну  а  женщины  из  Есивары  и  Тацуми, тем  более, были  благосклонны  к  татуированным...

Среди  любителей  подобных  украшений  встречались  не  только  игроки, пожарники  и  прочая  шушера, а  также - уважаемые  горожане, иногда  даже  самураи!

В  связи  с  этим, в  Регоку  устраивались  смотры: где  участники, демонстрируя  свои  обнаженные - разукрашенные  тела, гордо  похлопывали  по  татуировкам, хвастались  новыми  приобретениями  и, со  всей  серьезностью, обсуждали  достоинства  рисунков...

В  то  время  жил  необычайно  искусный, молодой, татуировщик  по  имени: Сэйкити!
(Сравнить  его  можно  было, лишь, с  такими  мастерами, как  Тярибун  из  Асакусы  или  Яцухэй  из  Мацусима-мати)...

Кожа  десятков  людей, словно  шёлк, ложилась  под  его  кистью (затем - под  иглы) и  немало  работ  из  тех, которые  заслужили  всеобщее  восхищение, на  смотрах  татуировок, принадлежали  ему!

Дару-ма  Кин  славился: изяществом  ретуши!
Каракуса  Гонта: яркостью  киновари!
Сэйкити  же, был  знаменит: непревзойденной  яркостью  рисунка  и  великолепным  мастерством  исполнения!

Прежде, он  был  художником  Укие-э  школы, Тоекуни  и  Кунисады, но  после  того, как  высокое  искусство  живописи  променял  на  ремесло  татуировщика - прежние  навыки  давали  о  себе  знать: в  изысканности  манеры  и, особенно, в  чувстве  гармонии...

Люди, чья  кожа  или  телосложение  не  привлекали  художника, ни  за  какие  деньги  не  смогли  бы  уговорить, а  те, за  кого  брался, должны  были  полностью  доверится, следовательно, он  выбирал  рисунок, по  своему  усмотрению, и  устанавливал  цену, чтобы  затем: на  месяц (иногда - на  два) отдаться  мучительной  боли  от  его  игл!

Молодой  мастер  наслаждался  этим  и, в  глубине  души, имел  сокровенную  мечту...

Наслаждение  ему  доставляло  судороги  несчастного, в  которого  он  вонзал  свои  иглы, терзая  распухшую, кроваво - красную, плоть... И  чем  громче  стонала  жертва, тем  острее  становилось  блаженство  Сэйкити, а  наибольшее  удовольствие  доставляло - самые  болезненные  процедуры: нанесение  ретуши  и  пропитка  киноварью...

После  того, как  выдерживали: пять  или  шесть  сотен  уколов (за  обычный - дневной  сеанс), а  потом  ещё  парились  в  ванной, чтобы  лучше  проявились  краски, все  они, обессиленные, полумёртвые, падали  к  ногам  мастера!

Художник  равнодушно  смотрел  на  это  жалкое  зрелище:

- "Что  ж, я  полагаю, вам  и  впрямь  больно!" - замечал  он  с  самодовольной  улыбкой...

Когда  измученный  кричал  под  пыткой  или  судорожно  сжимал  губы, словно  в  предсмертной  агонии - Сэйкити  говорил:

- "Послушайте, вы  ведь  эдокко, к  тому  же, пока  ещё, едва  почувствовали  уколы!" - и  продолжал  работу  невозмутимо: довольным  видом  рассматривая, залитое  слезами, лицо  жертвы...

Иной, человек  самолюбивый, собрав  все  силы  в  кулак, мужественно  терпел  боль, не  позволяя  себе  даже  нахмуриться, но, в  таких  случаях, Сэйкити  только  посмеивался; сверкая  своими  белоснежными  зубами:

- "Ах, ты  упрямец, не  хочешь  сдаваться?!"
"Ну  ладно, посмотрим!"
"Скоро  скрутит  от  боли  и  я  знаю, такого  тебе  не  вытерпеть!"

Художник, долгие  годы, жил  одной  мечтой: хотел  создать, настоящее  произведение  искусства  на  коже  прекрасной  женщины  и  вложить  в  него  всю  свою  душу, но, прежде  всего, для  этого  был  важен  её  внутренний  мир!
(Только  красивого  лица  и  изящной  фигуры  было  мало)...

Он  изучил  всех  знаменитых  красавиц  веселых  кварталов  Эдо, но  ни  одна  не  отвечала  его  требованиям!

Прошло  несколько  лет  бесплодных  поисков, а  воображенный  образ  совершенной  женщины, всё  также, волновал  сердце  мастера  и  надежда  не  покидала  его...

Однажды, летним  вечером, уже  на  четвертый  год  поисков, Сэйкити  проходил  мимо  ресторанчика "Хирасэй" в  Фукагаве, неподалёку  от  своего  дома  и, неожиданно, он  увидел  нечто  прекрасное: белоснежная, обнажённая, женская  ножка  выглядывала  из-под  занавесок  паланкина, ожидавшего  у  ворот...

Острому  глазу  мастера  человеческая  нога  могла  поведать  не  меньше, чем  лицо  и  глаза, а  то, что  он  увидел  было, поистине, совершенством:

Изящно  очерченные  пальчики, ногти  подобные  перламутровым  раковинам  с  побережья  Эносимы, округлость  пятки  напоминающей  жемчужину, блестящая  кожа - словно  омытая  в  водах  горных  водопадов...

Да, эта  была  нога - достойная  ходить, ради  неё  пролитой, в  крови  мужчин  и  перешагнуть  через  безжизненные  тела  соперников - павших  в  бою!
(Он  понял, что  такая  нога  может  принадлежать  единственной  женщине: той, которую  искал  столько  лет)...

Сдерживая  биение  сердца, в  надежде  увидеть  лицо  незнакомки, Сэйкити  последовал  за  ней, однако, пройдя  несколько  кварталов, он, вдруг, потерял  паланкин  из  виду!

Заветная  мечта  мастера  переросла  в  жгучую  страсть  и, как-то  раз, через  год  после  той  встречи, поздней  весной, он  вышел, поутру, на  бамбуковую  веранду  своего  домика  в  Фукагаве, в  квартале  Сага, чтобы  полюбоваться  лилиями  омото  в  горшочке - внезапно, услышав  скрип  садовой  калитки:

Из-за  угла, внутренней  ограды, показалась  девушка: по  хаори, украшенному  драконами  и  змеями, он  понял, что  пришла  посыльная  от  знакомой  гейши!

- "Сестрица  попросила, чтобы  вы  расписали  это  кимоно  с  обратной  стороны!" - сказала  девушка...

Затем, развязав  сверток, цвета  шафрана, она  достала  женское, шёлковое, кимоно (завёрнутое  в  лист, плотной, бумаги  с  портретом  актёра  Тодзяку  Иваи) и  письмо...

В  письме  подтверждалась  просьба, далее  знакомая  сообщала, что  посыльная, вскоре, станет  гейшей  и, как "младшая  сестра", поступит  под  её  покровительство, к  тому  же, она  очень  надеется, что  Сэйкити, почитая  их  давнюю  дружбу, окажет  помощь  в  этом  деле!

- "Где  я  раньше  мог  видеть  тебя?"
"Не  заходила  ли  ты  ко  мне  в  последнее  время?" - спросил  мастер, внимательно  изучая  внешность  гостьи...

Девушка  выглядела  на  лет  пятнадцать-шестнадцать, но  её  лицо  было  украшено  необычайно - зрелой  красотой: словно  уже  многие  годы  провела  в  веселых  кварталах - успев  погубить  души  немало  грешников...

Она  казалась  волшебным  продолжением  целых  поколений: прекрасных  мужчин  и  очаровательных  женщин - живших, когда-то, в  этой  огромной  столице, где  скопились  все  богатства  и  все  пороки  нации!

Сэйкити  усадил  девушку  на  веранде  и  начал  разглядывать  её  изящные, босые, ножки (если  не  считать  легких, соломенных, сандалий: "бинго")...

- "Не  уезжала  ли  ты  в  паланкине, из  Хи-расэя, в  июле  прошлого  года?" - спросил  он!

- "Возможно!" - ответила  девушка, улыбнувшись  странному  вопросу...
"Тогда  ещё  был  жив  мой  отец  и  он  часто  брал  меня  с  собой  в  Хи-расэй"...

- "Вот  уже  пять  лет, как  жду  тебя!"
"Может  твоё  лицо  и  вижу  впервые, но  мне  запомнилась  твоя  нога!"
"Послушай, я  должен  кое-что  показать!"

И  взяв  за  руку  девушку, уже  привставшую, чтобы  попрощаться, увёл  её  в  свою  мастерскую, на  втором  этаже, откуда  открывался  вид  на  полноводную  реку...
 
Там  он  достал  два  свитка  с  картинами  и  развернул  один  из  них:

На  картине  была  изображена  китайская  принцесса (фаворитка  древнего  императора  Чу  из  династии  Шан), которая, как  будто, обессиленная  под  тяжестью  золотого  венца, обрамлённого  кораллами  и  ляпис - лазурью, облокачивалась  на  балюстраду, а  подол  её, богато  изукрашенного, платья  был  раскинут  по  ступеням...

Правой  рукой  она  подносила  к  губам  большой  кубок  с  вином - пристально  глядя  на  приготовление  к  казни, в  дворцовом  саду:

Руки  и  ноги  жертвы  были  цепями  прикованы  к  полому  медного  столба - внутри  которого  зажигали  огонь...
(Выражение  лица  мужчины, покорившегося  своей  участи, стоящего  на  коленях  перед  принцессой  со  склоненной  головой  и  закрытыми  глазами, было  передано  с  потрясающим  мастерством)...

Стоило  девушке  увидеть  эту  странную  картину: как  глаза  у  неё, невольно, заблестели, а  губы  задрожали... и  её  лицо  приобрело, поразительное, сходство  с  лицом  принцессы!
(В  картине  она  нашла  свою  скрытую  сущность)...

- "На  этом  полотне  отразилась  твоя  душа!" - с  довольной  улыбкой  произнёс  мастер, заглядывая  ей  в  глаза...

- "Зачем  показываете  мне  такие  ужасающие  вещи?!" - спросила  побледневшая  девушка...

- "Женщина  на  картине - это  ты!"
"Её  кровь  течёт  в  твоих  жилах!" - и, не  отрывая  глаз  от  неё, он  развернул  второй  свиток...

Картина  называлась "Тлен":

В  центре  была  изображена  женщина, которая  стояла  у  сакуры  и  созерцала  бесчисленные, безжизненные, тела  мужчин - валявшиеся  у  её  ног!
(Над  ними  кружилась  стайка  птиц - распевающий  победный  гимн, а  лицо  женщины  светилось  гордостью  и  радостью)...

В  глазах  девушки  он  увидел, как  ей  открылось  то, сокровенное, что  таилось  в  самом  укромном  уголке  её  души:

- "Что  здесь  изображено: поле  битвы  или  цветущий, весенний, сад?"

- "Здесь, на  картине, ты  видишь  своё  будущее!"
"Точно  так  же, мужчины, отныне, будут  жертвовать  жизнью  ради  тебя!" - сказал  Сэйкити, указывая  на  портрет  вероломной  женщины, которая  была  похожа  на  девушку, как  две  капли  воды!

- "Кажется, я  вижу  себя  в  ином  перерождении"...
"Прошу, уберите, скорее, эти  картины!" - умоляла  она, отвернувшись  от  свитков, как  будто  хотела  уйти  от  невиданной, притягательной, силы...

- "Да, признаюсь, вы  правы, в  душе  я  такая  же, как  эти  женщины, поэтому, прошу, уберите  картины, больше  не  могу!"

- "Не  бойся: лучше, повнимательнее, присмотрись!"
"Может  быть, сейчас  тебе  не  по  себе, но  это  скоро  пройдёт!" - и  на  лице  художника  появилась  привычная, луковая, улыбка...

Не  поднимала  глаза, припав  к  полу, уткнувшись  в  рукав  кимоно, девушка  твердила:

- "Пожалуйста, отпустите  меня!"
"Я  не  хочу  у  вас  оставаться, мне  страшно!"

- "Подожди  немного, я  сделаю  из  тебя  настоящую  красавицу!" - возбужденно  прошептал  мастер, осторожно  приближаясь  к  ней!
(У  него  в  кармане, под  кимоно, был  перепрятан  флакон  снотворного, полученный  от  голландского  доктора)...

Сияние  Солнца  отражалось  на  глади  реки  и  вся  мастерская  казалась  объятой  пламенем: лучи, скользя  по  воде, золотистыми  волнами  окатывали  бумажные  сёдзи  и  лицо  девушки, погруженный  в  глубокий  сон...

Сэйкити  закрыл  двери, подготовил   инструменты  и, на  какой-то  миг, замер  в  восхищении: впервые  он, по-настоящему, ощутил  всю  прелесть  женщины  и  подумал, что  мог  бы, вот  так, безмолвно, просидеть  лет  десять, лет  сто (даже  целую  вечность) - не  в  силах  наглядеться  на  это  прекрасное  лицо!

Подобно  тому, как  обитатели  древнего  Мемфиса  украсили  чудесную  землю  Египта - пирамидами  и  сфинксами, художник  собирался  расписать, своей  любовью, её  безупречную  кожу...

Он  взял  кисть  в  левую  руку (между  безымянным  пальцем, мизинцем  и  большим), коснулся  кончиком  кисти  спины  девушки, а  правой  начал  наносить  уколы:

Душа  молодого  мастера, словно, растворялась  в  густой  краске  и  переливалась  на  кожу  девушки... Каждая  капля, смешанная  со  спиртом  киновари  с  Рюкю, становилась  каплей  крови  художника  и  его  страсть  обретала  форму  татуировки!

Вскоре  миновал  полдень  и  тихий, весенний, день  незаметно  сменился  сумерками...

Рука  Сэйкити  не  останавливалась, ни  на  минуту, и  сон  девушки  ни  разу  не  прерывался!
(Слугу  гейши, пришедшего  узнать  почему  задержалась  посыльная, мастер  отправил  обратно: сказав, что  она  давно  уже  ушла)...

Когда  Луна  поднялась  над  крышей  ресторанчика "Тёсю", на  противоположном  берегу  реки, заливая  прибрежные  постройки  фантастическим  сиянием, татуировка  ещё  не  была  готова  и  наполовину!

Художник  не  переставая  продолжал  работать  при  свечах  и, каждый  раз, вонзая - вынимая  иглу, вздыхал  так, как  будто  укол  наносил  ему  раны  на  сердце!

Мало-помалу, следы  иглы  начали  обретать  очертания, огромного, паука: Дзёро... и, ко  времени, когда  ночное  небо  посветлело, это  странное, злобное, создание  раскинуло  все  свои  восемь  лап - по  спине  девушки!

Вскоре, весенняя  ночь  сменилась  рассветом: над  лодками, сновавшими  вверх - вниз  по  реке, со  скрипом  уключин, рассеялась  утренняя  дымка  над  белыми  парусами - заблестев  солнечным  светом  крыши  домов  в  Тюсю, Хакодзаки  и  на  островке  Рёган...

Отложив  кисть, Сэйкити  любовался  пауком  на  спине  девушки: его  заветная  мечта  осуществилась  и  теперь, закончив  работу, он  ощущал, какую-то, пустоту  в  душе...

Некоторое  время, обе  фигуры  оставались  неподвижными - пока  не  прозвучал  хриплый, низкий, голос  мастера:

- "Чтобы  сделать  тебя  прекрасной  я  вложил  в  татуировку  всю  свою  душу!"
"В  Японии  нет  женщины - достойной  сравниться  с  тобой!"
"Твой  трепет  уже  исчез  и, отныне, все  мужчины  превратятся  в  грязь  у  твоих  ног!"

В  ответ, на  его  слова, слабый  стон  слетел  с  губ  девушки: понемногу  она  приходила  в  себя  и  при  каждом  вдохе  или  выдохе  лапы  паука  шевелились, как  живые!

- "Тебе  должно  быть  тяжело, ибо  паук  держит  в  своих  объятиях!"

Девушка  открыла  глаза, растерянно  оглянулась (зрачки  постепенно  прояснялись, как  разгорается  вечером  неясная  Луна) и  её  сверкающий  взгляд  замер  на  лице  художника...

- "Скорее, покажите  мне  татуировку  и  раз  вы  вложили  в  ней  всю  свою душу, наверно, я  действительно стала  особенной!" - голос  девушки  звучал, как  в  полусне, но  в  её  интонации  была  слышна  некая  острота...

- "Сначала  нужно  принять  ванну, чтобы  лучше  проявились  краски: будет  больно, но  придётся  потерпеть  ещё  немного!" - прошептал  Сэйкити...

- "Если  это  сделает  меня  прекрасной  я  готова  вытерпеть, что  угодно!" - и  преодолев  боль, пронзающая  все  её  тело, девушка  улыбнулась...

* * * * *

- "Ах, как  горячая  вода  разъедает  мне  кожу!"
"Пожалуйста, оставьте  меня  одну, поднимитесь  к  себе  в  мастерскую  и  подождите  там!"
"Я  не  хочу, чтобы  мужчина  видел  меня  в  таком  состоянии!"

Выйдя  из  ванной, она  была  не  в  силах  даже  вытереться  и, оттолкнув  руку, которую  подал  ей  Сэйкити, извиваясь  от  боли, бросилась  на  пол  с  таким  стоном - словно  одержима  демонами!
(За  спиной  женщины  искрилось  зеркало  и  в  нём  отражались  две, белоснежные, пятки)...

Художник  был  поражён  переменой  происшедшей  в  поведении  девушки  со  вчерашнего  дня, но  подчинившись, отправился  ждать  в  мастерскую  и  всего, какие-нибудь, полчаса  спустя... она  поднялась  к  нему: аккуратно  одетая  с  уложенными  волосами, свободно  ниспадающими  на  изящные  плечи, а  глаза  были  так  ясны, что  в  них  не  было  видно  ни  следа  пережитого  мученья!
(Облокотившись  на  перила  веранды  она  смотрела  в  небо, чуть, подёрнутое  дымкой)...

Сэйкити  положил  перед  ней  два  свитка:

- "Картины  дарю  вместе  с  татуировкой, возьми  их  и  возвращайся  домой"

- "Я  совсем  избавилась  от  прежнего  трепета  и  вы, первый, стали  грязью  у  моих  ног!" - глаза  женщины  сверкнули, как  алмазные  лезвия...
(Ей, несомненно, слышались  аккорды  победного  гимна)...

- "Ещё  раз  покажи  мне  татуировку  перед  тем  как  уйти" - попросил  художник...

Она, с  особой  лёгкостью, скинула  с  плеч  кимоно  и  на  спине  девушки  алым  пламенем  вспыхнули  лучи  утреннего  солнца!