История становления Братского острога

    Основателем Братска  считается енисейский казачий атаман Максим Перфильев.  Он, - пишут историки, - первым побывал в бурятских землях на Ангаре, а в 1631 году руководил сооружением   Братского острожка у Падунского порога. Правда, что касается пребывания Перфильева в бурятских землях, то документы свидетельствуют о том, что первые сведения о бурятских землях он принес в 1627 году в Енисейск со слов  тунгусов, живших близ устья Илима. А в бурятских землях первым побывал Петр Бекетов. Вместе с тем мало кому  известно, какую роль сыграл Петр Бекетов в истории становления Братского острога.

    Этот человек был, без сомнения, одним из наиболее примечательных  личностей сибирской истории середины 17-го века, государственная значимость деятельности которого в полной мере раскрывается только лишь в наше время. Признано, что он положил начало  немалому  числу русских поселений в Сибири: Рыбинску на Ангаре, Тутуре, Якутску и Олекминску на Лене, селу Посольскому – на берегу Байкала, Чите и Нерчинску в Забайкалье. В некотором роде  Петр Бекетов является и «крестным отцом» Братска. Этому в значительной степени и посвящен настоящий очерк. Но прежде – несколько слов о предыстории описываемых событий.
               
    В 1626 году утонул в Оби енисейский сотник Поздей Фирсов. С челобитной о назначении на освободившееся место  одновременно обратились совсем еще молодой тобольский сын боярский Петр Бекетов (ему тогда было около 20 лет) и Максим Перфильев, служивший в Енисейском остроге  атаманом. Тобольские власти поддержали кандидатуру Бекетова. Одной из причин такого выбора  явилось то, что на Перфильева из Енисейска поступали в это время разного рода жалобы, в связи с чем он в 1627 году даже был в принудительном порядке доставлен  в Тобольск для разбирательства, в результате которого  был отстранен от атаманства  и отправлен служить «к дому», – в Сургут.Впрочем, через три года он вновь оказался в Енисейске с отрядом Якова Хрипунова, направлявшегося в бурятские земли в поисках серебра.

    В 1628 году, уже будучи сотником,  Петр Бекетов с отрядом в 16 человек поднялся по Ангаре к устью Оки, - в земли бурятского племени икинатов, где казаки  провели зиму. Устроившись на зимовку, служилые  предприняли несколько разведывательных походов в бурятские земли.

    Неосведомленному читателю может показаться странным свободный и мирный характер этого путешествия. Кто-то объяснит это для себя малонаселенностью тех мест, кто-то – слабостью проживавших там бурятских родов, панически боявшихся огнестрельного оружия – «огненных луков», которыми владели пришельцы. Однако ни одно из этих объяснений не соответствовало действительности.

    Вся Ангарская долина и междуречье ангарских притоков Оки и Уды были в то время заселены  родами многочисленного племени булагатов. Они жили по берегам рек Ангара, Ида, Ока, Унга, Оса. Сильные булагатские роды ашаагабатов и икинатов жили отдельно в бассейнах рек Бирюса, Уда (Чуна) и Ока. Они подчинили себе немало тунгусских родов, простирали своё влияние на карагасов, канских корчунцев, и даже воевали друг с другом. В частности известно, что икинатский князец Бахай воевал с ашаагабатами, неоднократно побивал их, пока сам не был ими разгромлен при поддержке красноярских служилых людей.

    Предания булагатов возводит их родословную к легендарному первопредку Буха-нойону, чьим сыном был Булагат, от которого и пошло название племени.  Многие исследователи считают Буха-нойона реальной исторической личностью времен Чингисхана,  некоторые даже говорят, что Буха-нойон возглавлял один из тумэнов (10-тысячных отрядов)  Чингисхана в походе на запад.  Сыном Булагата был Булган-хара (Черный Соболь). Сыном Булган-хара был Тугалак, семь сыновей которого и дали потомство булагатам.

    Пишу об этом, чтобы читатель в полной мере осознал, что буряты, с которыми встретился у Оки Петр Бекетов, не были представителями какого-то  слабого и захудалого рода. Нет, это были представители сильного племени, хорошо знавшие свою историю, гордившиеся боевой славой своих предков. При всем этом, как это ни удивительно, они встретили русский отряд вполне мирно и доброжелательно. Нет никаких сомнений в том, что если бы Бекетов в своем походе проявил хотя бы малейшую агрессивность, справиться с его малочисленным  отрядом для бурятских князцов не составило бы особого труда, несмотря на наличие у казаков огнестрельного оружия. Успеху бекетовской миссии способствовали не примитивный страх, а совсем иные обстоятельства.

    Буряты  были  наслышаны о силе русских  задолго до появления казаков в их улусах, знали о стремительном продвижении отрядов «белого царя» по всей Сибири, - от северных морей до монгольских пределов. Даннические отношения не были в те времена чем-то новым. Такие отношения  существовали на континенте в течение  многих столетий, - тот, кто не имел достаточно сил, чтобы отстоять свою независимость, вынужден был платить дань сильному соседу-завоевателю. Хлебнули этого лиха и сами русские, в течение почти трех столетий платившие дань золотой орде.

    Подобная система межэтнических отношений существовала  и в Прибайкалье. Правда она не была стабильной и постоянно изменялась. Эвенки теснили северные приенисейские племена кетов, буряты принуждали к данническим отношениям эвенков и даже пытались оказать влияние на якутов, сами же буряты нередко подвергались набегам монголов и их воинственных кыштымов – киргизов, и порою становились их данниками.

    Более слабые племена находились  в зависимости от более сильных. Основные обязанности кыштымов заключались в уплате дани и выставлении при нужде ополчения в помощь их повелителям. С другой стороны, племя или род, имевшее кыштымов, было обязано охранять их от посторонних вражеских вторжений в их земли.  Кыштымная зависимость возникала не только в результате завоевания, но и мирным путем, - по договоренности предводителей.
 
    В такой обстановке князцы бурятских родов  готовы были признать верховенство русского царя в пределах нормальных кыштымных отношений. Тем более, что притязания казаков при первых встречах обычно не шли дальше требований уплаты ясака, что было вполне в духе  отношений, которые сложились в Бурятии задолго до прихода русских.

    При встрече с бурятскими князцами Бекетов, без сомнения, рассказал им и о могуществе «белого царя», и о покоренных народах Сибири, продемонстрировал  убойную силу русских пищалей, но при всем этом руководствовался государевыми указами о приведении "под государеву руку" владетелей новых землиц «ласкою, а не жесточью, брать с них ясак по их мочи».  Он, видимо, и в самом деле, как пишут об этом историки, обладал недюжинными дипломатическими способностями, если ему удалось в ту зиму  убедить бурятских князцов, живших в междуречье Оки и Уды, в необходимости принять русское подданство.
 
    Взяв с них шерть «под государевой рукой быть неотступно» и получив добровольно, - без аманатов   ясак, Бекетов   весной 1629 года по Уде-реке двинулся к Енисейску. Он убедился в богатстве бурятской земли и пришел к заключению о необходимости сооружения там острога, лучшим местом для которого считал устье Оки.

                *

    Весной 1630 года хрипуновский полк со всем имуществом неудавшейся экспедиции и захваченными в плен детьми бурятских князцов под водительством Максима Перфильева сплавился в Енисейск. Перед енисейским воеводой встал вопрос о  строительстве  острога в среднем течении Ангары, что позволило бы закрепить за Россией  открытые земли. Выбор места для  нового  опорного пункта  был не простой  задачей,  и енисейский воевода князь С.И. Шаховский не раз обсуждал этот вопрос со своими ближайшими помощниками.
 
    В Енисейске разгорелась по этому поводу целая  дискуссия, в которой принял участие и Петр Бекетов. Он  предлагал поставить острог на левобережье Ангары возле устья ее притока - Оки.  Бекетов  бывал там и, отстаивая свои предложения, пояснял: «... брацкие люди живут  на правой стороне Тунгуски, и вверх по Оке реке на левой стороне брацких улусов поблиску нет, и буде брацкие люди не похотят давать острогу ставити и похотят з государевыми людьми битца,  будет им за реку домышлятца мешкотно, а государевым людям на заречной стороне будет усторожливо».
 
    Однако Перфильев,  ревниво  относившийся ко всем предложениям Бекетова, с ним не соглашался, скептически заявляя, что он говорит «не рассудя сдешней службы», то есть, довольно грубо намекая на недостаточный опыт молодого сотника. Надо думать, что несогласие Перфильева  с мнением Бекетова было вызвано совсем  иными причинами, о которых атаман предпочитал помалкивать, поскольку сам был участником происходивших там событий.

    Обстановка на Оке изменилась. Своеволие и бесчинства  красноярских казаков, а вслед за этим и отряда Якова Хрипунова, в котором не последнее место занимал и сам Перфильев, вызвали настолько враждебное отношение к русским местного населения, что построить там острог  без ожесточенного боя было просто невозможно. Скрывая истинное положение дел, атаман аргументировал свою позицию иными очевидными причинами.

    При постройке острога там, где  указывает сотник, - заявил Перфильев, - может случиться так,  что его защитникам  «придется помереть голодной смертью», не дождавшись подмоги. Из-за порогов, - убеждал он енисейского воеводу, - до устья Оки-реки из Енисейска «на кочах не подняться не токмо одним летом, но и в полтора лет». Перфильев настаивал на строительстве острога ниже по течению Ангары, не доходя 40 верст до устья  Оки, - перед Шаманским порогом. Окончательного решения  перед отправкой отряда, воевода  так и не  принял,  доверившись  опыту Перфильева.

    3 августа 1630 г. атаман с  тридцатью служилыми людьми отбыл в Братскую землю. Отряд был обеспечен  годовым денежным и хлебным жалованием,  всем необходимым для строительства острога.  В отписке томскому воеводе Шаховский писал: «... велено  Максиму Перфильеву, пришед под брацкие улусы блиско, посмотреть угожее крепкое место, поставить острог, и укрепить гораздо». Удрученный неудачей посольства Вихоря Савина, который был вероломно убит бурятами, воевода возлагал большие надежды по восстановлению  добрых с ними отношений на Перфильева, как опытного атамана.

    Однако, воевода, видимо, не понял всей сложности сложившейся ситуации. Он  послал с Перфильевым лишь  троих  «робят», - плененных детей бурятских князцов. Выполняя указание воеводы, атаман должен был, построив острог, направить к братским князцам ясачных тунгусов, живущих рядом с ними, и пригласить бурятских предводителей к себе в острожек  на «государево жалованное слово». Приехавшие  могли забрать своих детей, но при выполнении определенных условий. Во-первых, вернуться под государеву руку навеки и платить ясак,  «во всем добра хотеть, и  государевых служилых людей не побивать». Во-вторых, вместо возвращенных пленных, в остроге должны остаться для гарантии сами князцы или другие лучшие люди улусов. В-третьих, необходимо было отыскать тех, кто убил Вихоря Савина и привести  их  в острог.
 
    11 сентября  отряд Максима Перфильева пришел к устью Илима. Оставив там 15 служилых людей с десятником Семейкой Родюковым, а также пушечные и продовольственные запасы и государеву казну, Максим с половиной отряда в легких стругах двинулся дальше  в Братскую землю. Доплыв до устья Геи,  отправил ясачного тунгуса Халинку к братским людям и велел пригласить их к себе. Князцы Кодогунь с братом Кодогуром и Братай приехали со своими людьми к Максиму,  услышали от него «государево жалованное слово».
 
    Пусть читатель сам рассудит, какое впечатление могло произвести на князцов это второй раз провозглашенное государево жалованное слово. Пленников (а их было взято  в улусах больше 60-ти человек) Перфильев так и не вернул. Идти к Енисейску в надежде, что их вернут – рисковать собственной свободой. И все же князцы и в этот раз внешне не проявили агрессивности.

    «И те братские князцы Кодогунь да брат его Кодогур, - сообщал воеводе Максим Перфильев, - со своими людьми под государеву высокую руку учинилися», сказав при этом Максиму, «де они его, государевы, вековые холопы и ему, государю, служити, и прямити, и ясак с себя платити рады». Они де и прежде царю верно служили, ясак исправно платили, «дурна и задору никому не чинили». Потому были крайне удивлены погромом и разорением, учиненными людьми Хрипунова и красноярскими казаками.

    Передав в качестве ясака пятнадцать соболей, князцы объяснили, что большего дать не  могут, так как промыслом не занимались, -  «были в бегах, блюдяся от служилых людей после такого разорения». Но зимой обещали промышлять и весной заплатить ясак сполна. Били челом государю, чтобы он велел  отдать им пленных.

    Максим потребовал привести к нему государевых преступников - Баяракана и его людей, убивших Вихоря Савина, на что Кодогунь ответил, что тот, боясь служилых людей, снялся со своих мест и откочевал в степь,  объяснил, что Вихоря убил, будучи пьяным, брат Баяракана в отместку за то, что красноярские казаки ранили его брата.

    После переговоров  атаман отдал князцам лишь одного пленного,  дочь же Кодогуня и сына Кодогора оставил у себя. Это, считал Перфильев, позволяло ему без страха зимовать в устье Илима и не сомневаться в том, что братские люди будут платить ясак. Спустившись к  зимовьям, Перфильев отправил в Енисейск отписку, в которой писал воеводе: «как Бог даст на весну лед вскроетца и он де и Семейко с товарищами поедут в брацкую землю за льдом по первой полой воде для государева ясашного сбору и острог ставить в брацкой земле тотчас не мешкая».

                *

    Занятый подготовкой к отъезду в Москву, Бекетов не утратил интереса к ангарским делам, продолжал убеждать воеводу в выгодах своего предложения о месте строительства Братского острога. Признавая сложности преодоления порогов, он, тем не менее, был уверен, что для  острога более удобного и надежного места, чем в устье Оки, не найти во всём среднем течении Ангары.
 
    Сотник  старался не напрасно. Ранней весной следующего года Дмитрий Шорин доставил Перфильеву наказную память  воеводы, в которой он дал уже точное и недвусмысленное   указание: «… всяким радением в Брацкой земле в самых тех брацких улусах на устье Оки реки в угожем и крепком месте острог поставити на правой или на левой стороне реки Тунгуски, идучи вверх, в угожем месте и, по скаске сотника стрелецкого Петра Бекетова …». Сам Бекетов в это время уже находился в Москве.

    Максим Перфильев, задетый за живое непоследовательностью князя Шаховского, его недоверием опыту атамана, воспротивился. В  отписке от 6 мая 1631 года  он пишет воеводе: «... сотник стрелецкий Петр Бекетов сказывал, не рассудя сдешней службы, и хотя он  в брацких местах был, а то себе забыл, как сам он ходил в брацкую землю». Атаман напомнил воеводе, что ходил Бекетов через порог Падун в двух легких стругах, а не в кочах, и не с полным годовым запасом, а  было у него всего по два пуда на человека. В пороге один струг разбило в щепы, запасы служилые люди потопили, да и сами чуть не потонули.

    Словно боясь, что князю  будет недостаточно этого напоминаниия, Перфильев подробно описывает пороги: «... первый брацкий порог, слывет Шаманской, добре велик и долог, больше четырех верст, а по обе стороны порогу - камень, утес добре высок, и камне бойца много, ворота в нем дале пору реки, а не о берегу. А другой Долгий порог в брацкой земле, за Вихоревою рекою больше десяти верст, а по обе стороны порогу - камень же утес добре высок и бечевника в нем нет, а идти все завозам. А мало и подниматца на него, что в гору. А от Падуна порога до устья реки Оки в брацких улусах еще два порога, в кочах порогов не поднятца, а запасы будет служилым людям в порогах  с кочей или стругов выгружать и носити на себе по верх камени утесу, и в том служилым людям учинитца  мешкота и работа великая».

    Опасаясь, что и это не убедит воеводу, атаман просит  при сомнении в правдивости его слов, расспросить об этом служилых людей, которые  ходили с Яковом Хрипуновым искать в Братской земле  серебряную руду. Сам в трагических красках описывает этот поход: «… с великою нуждою только десять дней перепровадили в первом брацком шаманском пороге три кочи порожних, а под завозами в пороге у кочей шесть стругов в щепы изломало и многие служилые люди, которые были в стружках, мало не перетонули, едва их на воде переимали, и запасы обнесли по камени только четыре пуда на человека, а Долгий порог и Падун поднимались тоже с великой нуждою…».
 
    В заключение Перфильев предложил воеводе свои два варианта  строительства  острога. Первый -  против устья реки Вихорева (Геи) на правой стороне Ангары, - «И тот, государь, острог будет в самой брацкой земле только от Вихоревы реки до устья Оки, до больших брацких улусов сухим путем день ходу, а водяным путем в легких стругах два дня ходу». Второй - построить острог у Падунского порога, «... вверх идучи по Тунгуске реке, на левой стороне, и тот острог будет под самыми брацкими улусами, только ходу от Падуна порога до устья Оки реки в легких стругах полднищи».

    С энтузиазмом убеждал воеводу: «... а когда государь в брацкой земле острог поставити по рассуждению, смотря по сдешней мере, а не по чьей-то скаске, в таком месте, чтоб был острог крепок и вовеки стояти ему, а служилым людям брацкие люди, чтоб в нем шкоты никакие не учинялися».

    Енисейский воевода  писал в Томск: «и только милостью Божиею и государевым счастьем они (Максим с отрядом) брацкие улусы приведут под государеву высокую руку и острог в брацкой земле поставят,  мне послать к ним на перемену из енисейского острога некого, потому что в енисейском остроге служилых людей по списку всего 100 человек стрельцов». На тот момент в крепости действительно оставалось только 6 казаков, все остальные - разосланы: «на Москву с государевой казной, на Лену 30 человек с атаманом Галкиным, с отписками, многие находились на годовой службе». В столице пошли навстречу нуждам енисейского воеводы. По царской грамоте от 3 ноября 139 (1631) года, из Красноярска в Енисейск были переведены 200 казаков.
 
    Доводы Максима Перфильева о месте сооружения острога вновь посеяли в душе князя Шаховского сомнения в правоте Бекетова, и он сдался.  Предложение атамана о строительстве острога под Падунским порогом было одобрено  и согласие на это передано  Перфильеву.
 
    Мир, казалось, был восстановлен. Перфильев писал, что  братских князцов Кодогуня, Кодогора, Братая, Уныдыгея и Баяракана он вновь привел под царскую высокую руку, взял с них ясак, - четыре сорока   двадцать три соболя, пластину соболью и лисицу красную. В Кодогоновых улусах под  Падунским порогом был построен новый острог.
 
    Енисейский воевода князь Шаховский был удовлетворен. После соответствующего отчета в Енисейске за хорошо выполненную работу   Перфильев и часть его отряда были награждены поездкой в Москву с ясачной казной.

    Однако время показало явную преждевременность такой оценки. Судя по всему, серьезности обстановки не понял ни Максим Перфильев, ни енисейский воевода князь Шаховский. Не поняли этого и в Москве, успокоенные заверениями Перфильева и енисейского воеводы. Вихорь Савин был лишь первой жертвой тех дел, которые натворили в братских землях красноярские казаки и полк Хрипунова. Невольным заложником их самоуправства стал  Петр Бекетов, которого ангарские буряты-булагаты стали считать человеком, обманувшим их. Они в это время обсуждали, каким образом можно дать отпор завоевателям, и активно к этому готовились.
               
                *

     Сидевшие в Братском остроге  енисейские служилые люди вскоре столкнулись с непреодолимыми трудностями. Уже в 1633 году бурятские князцы Барокай, Кодогонь, Тагоурда и Уныгидей вновь отказались платить ясак. В следующем году пятидесятник Васька Черменин, возглавлявший острожных сидельцев,  послал для  ясачного сбора  в  улусы к  князцам  Котоге, Кутогору, Братаю и  Неготею трех казаков. Но  князцы « … ясак с себя и  своих улусных людей  не дали и служивых людей держали у себя две недели, насильство им всякое чинили и хотели их побить». Наказать их «за измену» у Васьки не было достаточных сил.

    Новый енисейский воевода Андрей Племянников, получив эту тревожную весть, информировал об этом Томского воеводу, а тот – Москву. В 1634 г. из Москвы пришел указ, в котором против непокорных бурят приказано было отправить «многих служивых людей с огненным и со всяким боем»;  говорилось: «…велим их разорять, самих побить, а жон их и детей их в полон поимать, так же учинить, как и Яков Хрипунов … учинил, и та им будет кровь самим от себя за свое непослушание и измену». По сути дела санкционировались карательные действия.
 
    В  Братский острог «на перемену Ваське Черменину с товарыщи» был направлен отряд из ста пяти человек во главе с пятидесятником Дунайкой Васильевым. Воевода поставил перед ним задачу: «с тех брацких князцей и с их улусных людей под аманаты взять  ясак».
Оставив в остроге 30 человек, Васильев с отрядом двинулся к бурятским улусам. 

    Но случилось непредвиденное, - буряты  хорошо подготовились  к встрече. На время затухла вражда между икинатами и ашабагатами, на помощь  икинатам  прибыл «от Байкала моря князец Когуй, а с ним улусных людей сто человек», было собрано ополчение кыштымов-тунгусов.
 
    На подходе к устью Оки, - примерно в 40 верстах выше Братского острожка, отряд Дунайки  был неожиданно окружен и атакован  объединенным войском булагатов, и истреблен весь до последнего человека. После чего буряты двинулись к Братскому острогу, взяли его штурмом и сожгли дотла. Неизвестно, удалось ли Кондогуню и Кодогору выручить  своих детей, сидевших там в аманатах. Возможно, они сгорели заживо вместе с осажденными казаками, или были убиты  в последний момент.

    Так известно, что в 1679 году, когда объединённые войска енисейских кыргызов и джунгар под командованием князя Иренека сожгли  русские поселения вокруг Красноярска и осадили острог,  служилые люди вывели аманатов  и на глазах осаждавших повесили. Война – есть война. Здесь жестокость лишь рождает ответную жестокость.

    Страшную весть о гибели отряда Дунайки и сожжении Братского острога  принес в Енисейск  чудом спасшийся казак, - Гаврилов Лапа. Еще два казака, посланные Васильевым с отписками в Енисейск еще из острога, погибли в пути, ограбленные тунгусами.

    Бурятские предания говорят о том, что после вооруженного столкновения 1636 года бурятские воины собрали тела убитых казаков и вместе с их оружием возложили на погребальный костер. Когда костер вспыхнул, заряженные казачьи ружья разорвались, ранив стоявших поблизости людей. Это, будто бы, навело на бурятов большой страх. Когда шаманы стали по этому случаю камлать, они сказали: "Тайгу топором не вырубить, земных (русских) людей из лука не перестрелять".

    Не знаю, как расценивает это предание современный бурятский читатель, но мне оно кажется  сказкой, - басней, придуманной русскими же людьми или бурятами, певшими под русскую дудку. Не в той, конечно, части, что русских из лука не перестреляешь, - оно, как видим, так и случилось, а в том, что бурятские воины побросали в погребальный костер казачьи пищали. Можно ли в это поверить?

    Завладеть русской пищалью считали за честь не только тунгусские князцы низовьев Ангары, киргизский князь Ишей и его кыштымы, но и более поздние  соперники русских в овладении Амуром – маньчжуры,  обладавшие и собственным огнестрельным оружием. Добавьте к этому культ железа, о котором немало написано в бурятской истории.

    Так что вряд ли буряты побросали в погребальный костер даже изувеченные,испорченные   пищали. Они, надо полагать, нашли им более рациональное применение. Шутка ли – завладеть сотней пищалей. При всех проблемах с порохом и свинцом, они могли послужить основой нового вооружения воинов племени булагатов. В крайнем случае – проданы состоятельным князцам других родов. Такие покупатели, без сомнения, нашлись бы.
 
    О судьбе князца Баяракана и его брата, убившего русского посланника Вихоря Савина,  ничего больше неизвестно, как ничего неизвестно и о судьбе бурятских пленников, находившихся в Енисейском остроге. Вполне может быть, что Баяракан с братом получили по заслугам от своих же соотечественников. Ведь известно, что весьма почитаемый бурятами Чингисхан (действительно один из величайших завоевателей мировой истории и мудрый правитель) за убийство посланника-парламентера сжигал и уничтожал целые города, считая это самым мерзким преступлением.

    В этом отношении весьма показателен пример киргизского князца Ишея, нашедший отражение в исторических источниках. В январе 1629 года в Красноярский острог обратились посланники от кыргызских князей, которые преподнесли красноярскому воеводе 100 соболей и предложили русским построить острог на реке Кемчик, - на границе между владениями кыргызов и владениями Алтын-хана. По сути дела это было предложение военного союза против Алтын-хана, и соболи здесь выступали в роли подарка, который должен был склонить русских к благоприятному решению.
 
    Но русские это восприняли как выражение покорности и принятие русского подданства. И потому красноярский воевода послал ответное посольство с такими требованиями: заменить в присланном ясаке худых соболей, выплатить ясак за 1628 год и ехать в Красноярск для дачи шерти, то есть клятвы о вступлении в подданство. Насчет же острога на Кемчике было рекомендовано «бить челом государю в Москве».

    Как же поступил князь Ишей в ответ на эти высокомерные приказания? Русским подданным  он себя не признал, платить ясак и ехать в Красноярск для дачи шерти отказался. Но при этом никому из посольских никакого худа не сделал; более того, Ишей повелел заменить «худых» соболей из подарка, привезенных посланниками,  «добрыми» соболями. Возможно, еще и всыпал соответствующим лицам за посылку некачественного подарка.

    Что  касается судьбы бурятских пленников, прежде всего – аманатов, находившихся в Енисейском остроге, то после  разгрома отряда Дунайки Васильева, она, надо думать,  была безрадостной.  На то они и заложники. Вероятно, часть из них были казнены. Во всяком случае именно так поступил с аманатами в 1630 году красноярский воевода Архип Акинфов при значительно меньших для того основаниях, - за  попытку побега.

                *

    В Енисейске в спешном порядке был сформирован  карательный отряд под водительством сына боярского Николая Радуковского, в том же году направленный к месту трагедии. Архивные документы называют численность его отряда в сто человек, но есть основания считать, что он был еще и пополнен  казаками отряда Петра Бекетова, возвращавшимися с Лены.
 
    Не сумев преодолеть ангарских порогов, Радуковский вынужден был зимовать в устье Илима, ограничившись  осмотром сожженного до основания Братского острога. Весной следующего 1635 года, оставив в устье Илима тяжелые дощаники с двадцатью казаками, он с остальными на легких стругах преодолел пороги  и двинулся к бурятским улусам.

    Там, выше Падунского порога они обнаружили караульный бурятский отряд в пять юрт. Посланцы Радуковского разгромили  стойбище, убили пятерых «брацких мужиков», захватили в ясыри «четверых баб и шестерых робят». Остальным  удалось бежать «к большим юртам» и предупредить князцов  Котогоня, Братая и Котогора о подходе  русского отряда.

    В течение четырех дней казаки  ходили по степи и речным притокам, пытаясь разыскать улусы мятежных князцов. Радуковскому с помощью проводников тунгусов удалось взять в аманаты  князя Котогура и сына князя Баяракана Мухора, и тем самым подчинить часть икинатов. Часть же икинатов покинула свои земли и откочевала к Байкалу. Преследуя беглецов, отряд  Радуковского совершил поход вверх по Ангаре, где впервые обложил данью князей Мурая, Обачея и Олзая, проживавших на реке Осе. Оттуда на плотах казаки вернулись обратно и «присмотрели угожее место на усть Оки реки, где поставить острожек блиско брацких юрт и летних жировищ и  сенных их покосов».

    В это время возвращавшийся с Лены  Петр Бекетов  вышел по Илиму к Ангаре. Там он узнал от казаков Радуковского  о случившейся трагедии и  двинулся со своими казаками ему на помощь.  Соединился близ устья  Оки,  где общими усилиями осенью 1636 года был поставлен новый Братский острог. К северу от него простиралась дремучая тайга, стояли седые горы, к востоку - черные пашни, к югу тянулась ангарская Сытая долина, где буряты пасли свой скот.

    В донесении о произведенных работах говорилось: «Острог мерою поставлен, круг его сто двадцать сажен». Он имел  форму квадрата с четырьмя угловыми башнями, соединенными частоколом. Нижние этажи башен не были связаны с верхними, - у тех и у других был отдельный вход. Первый этаж предназначался для проживания казаков, эти помещения утеплялись мхом, в них были поставлены печи. Второй этаж выполнял военно-оборонительную и дозорную функцию, и потому не отапливался. Таким образом, башни острога были одновременно и оборонительными сооружениями, и домами казаков.

    Петр Бекетов принимал непосредственное участие в возведении острога. Об этом он прямо говорил при его расспросе в Сибирском приказе в 1650 году. В своей челобитной писал: «… я, холоп твой, по многим рекам и  по многим землицам розным по Тунгуске реке и на  Рыбной и на усть Оки реки и на Илимском волоку и верх Лены реки и  на низу реки Лены в Якутах острошки и зимовья поставил многие, и ис тех острошков и зимовей многих розных землиц князцей и  их улусных людей под твою царскую высокую руку привел…».

    Возможно, он даже руководил постройкой острога. В справке Сибирского приказа (февраль 1651 года) написано: «В прошлых годех из  Енисейского острогу сын боярской Петр  Бекетов …  на  Ангаре  реке на  усть Оки реки поставил Брацкой острожек». Да и могло ли быть иначе? Ведь за минувшие восемь лет Бекетов уже поставил четыре  больших и малых острога, каждый раз совершенствуясь в своем умении. Последним и самым совершенным из них был Олекминский. К тому же он изначально был сторонником строительства Братского острога именно здесь, - возле устья Оки, об этом знали все енисейские служилые люди.
 
    Правда, острог был поставлен не в том месте, где когда-то рекомендовал Петр Бекетов, а «в бору», - на правой стороне Ангары, - то есть месте, где в обилии был строительный материал. Что было тому причиной, - неизвестно. Вполне может быть, что на этом настоял Радуковский, которому было поручено выбрать место для нового острога. Впрочем, возможно Бекетов прибыл к месту, когда строительство острога уже велось. В 1637 г. буряты  предприняли попытку взять новый Братский острог штурмом, однако – безуспешно.

    В 1649 году   енисейский воевода Ф.И. Полибин направил   приказным человеком в Братский острог Петра Бекетова, который начал организацию там пашенного дела. Времена менялись, кроме сбора ясака с «новых землиц» пришла пора думать о прочном хозяйственном освоении края.
 
    Первым русским поселенцем-пахарем на братской земле стал сын енисейского посадского человека  Распутка Стефанов Потапов. В Братский острог он прибыл в 1648 году с отрядом  Максима Перфильева, к тому времени уже сотника. При себе имел ссуду в 20 рублей. На эти деньги при содействии  Бекетова он выше Братского острога завел пашню. Но в августе 1649 года пашенных крестьян Братского острога застигло стихийное бедствие, - большое наводнение на Ангаре и Оке вымыло с полей большую часть урожая. Оставшийся ячмень и коноплю Распутка доставил в Енисейск. «И тот де ячмень и конопля перед енисейским ячменем зерном лучче», - утверждал он.
 
    В Братском остроге Бекетов пробыл всего лишь год, взяв за это время  18 сороков (720)  соболей в качестве ясака. Енисейскому воеводе  Полибину  пашенная инициатива Бекетова пришлась по душе, он дал возможность Петру Ивановичу поехать  в Москву с  предложениями по хозяйственному освоению края, а попутно и для решения своих личных проблем.

    По сведениям А. Оленя, бывшего в то время приказным человеком Братского острога, в 1651 году  «изменили царю» практически все ангаро-окинские буряты. Они вновь осадили  острог с намерением его полного уничтожения. К местным  бурятам-икинатам присоединились ангарские буряты Букиева улуса (букоты) вместе со своими кыштымами, мстившими Оленю за погром их улусов в 1647 году. Сжечь Братский острог не удалось, однако все пашни близ острога были вытоптаны.
               
    Бекетов вернулся из Москвы в Енисейск, кода там  уже воеводствовал  Афанасий  Пашков. А летом 1652 года он был отправлен в  Даурский поход, продолжавшийся  целое десятилетие               
    В 1653 году бурятские конники вновь напали на пашенные земли Распутки Степанова, убили промышленного человека Андреяшку Попова, «многих ясачных тунгусов Брацкого острога пограбили».  Пашков поручил   сыну боярскому Дмитрию Фирсову перенести Братский острог на левый берег Ангары к устью Оки. «Да ему ж Дмитрею, - писал он в Москву, - велел  я государев старой Братцкой острог из за Ангары реки перенесть и поставить на усть Оки реки в самом угожем в крепком месте, потому что прежней Братцкой острог не у места был поставлен  в бору, и пашенные угожие земли от того Братцково острога и твои государевы крестьяне селятца и ясачные люди кочуют за Окою рекою, и в приход, государь, воинских людей из тово Братцково острога … служилым людем твоих государевых пашенных крестьян и ясачных людей оборонить было никакими мерами не мочно».

    Уже в мае 1654 года  Фирсов докладывал: «…весною старый Брацкий острог, он Дмитрей, за худобою покинул и поставил новый за Окою рекою на устье, в самых угожих и крепких местах… поставили весной четыре башни высокие, под тремя башнями три избы, четвертая порожняя, да ворота проезжие, на воротах поставлена часовня, да амбар новой срублен. А ставили острог служилые 23 человека, кои отпущенные в Енисейский острог и кои оставленные в Брацком остроге, да пашенные крестьяне, да промышленные … 12 человек. Острог мерою … 120 сажен печатных (около 256 м.), а … острогу чертеж отправлен с Иваном Колмогором». Так Братский острог оказался на том месте, которое когда-то рекомендовал для его постройки Петр Бекетов.

    Трудности  не сломили настойчивости Распутки Потапова. Шесть лет он был одинственным землевладельцем при Братском остроге. Положение изменилось в 1654 году, когда  острог был перенесен на левую сторону реки Оки в ее устье. С возведением нового острога стало возможным без опаски селиться на братской земле и другим землепашцам. В том же году здесь поселилось  70 пашенных крестьян из ссыльных, присланных сюда администрацией для обработки «государевой пашни».
 
    Расположенный в  равнинной местности, острог занимал  теперь весьма     удобное положение - недалеко от впадения реки Оки в Ангару. Реки, плодородные пашни и богатые окрестные леса способствовали превращению небольшого укрепления в развитое поселение, просуществовавшее более трех веков. Благоприятные условия для налаживания хозяйственной деятельности вокруг острога не раз отмечали его основатели и приказчики, и тот факт, что около острога было «земель пашенных добре много», не остался без внимания - Братский острог стал вскоре опорным пунктом  дальнейшего освоения Прибайкалья.