Этот загадочный Ершов

"Заблуждение не перестаёт быть заблуждением от того,что его разделяет большинство"
Л.Н.Толстой.

Миф первый.
Любовь к Пушкину.

   Данте любил Беатриче; Петрарка – Лауру; Шекспир – Смуглую Леди и графа Саутгемптона; Пушкин – Арину Родионовну и Музу; Ершов любил Пушкина. Известно, что всё прекрасное родится от любви, а что сказка «Конёк-Горбунок» прекрасна – никто, думаю, спорить не будет.  Ещё она очень напоминает сказки Пушкина, и, значит, без любви к нему – или хотя бы к его сказкам  - здесь  никак не обошлось. «Ершов учился в Петербургском университете, когда он впервые прочитал замечательные сказки Пушкина. Они тогда только что появились», - пишет В. Гакина в статье об Ершове для «Википедии». Скажем сразу, что это неправда – то, что сказки Пушкина тогда появились – по крайней мере, нельзя говорить о сказкАХ – во множественном числе.  И вот что по этому поводу в предисловии к сборнику П.П. Ершова в серии «Библиотека Поэта» пишет Ирина Петровна Лупанова:
 «Пытаясь уяснить причину редкостного успеха «Конька-горбунка», М.К. Азадовский видел её в том, что поэт, использовав в качестве образца сказки Пушкина, оказался «из всех подражателей Пушкина в этом роде творчества… несомненно ближе всех к нему». Думается, однако, - пишет далее Лупанова, - что вряд ли подражание … могло вызвать такой резонанс… Наконец, Ершов вряд ли мог даже неосознанно подражать Пушкину, поскольку до «Конька-горбунка» в печати из всех сказок великого поэта появилась лишь одна – «О царе Салтане…» Вот как. Значит, не подражал – даже неосознанно – и, следовательно, и не при чём здесь любовь Ершова к Пушкину… Уф-ф… Отпустило… Поскольку никакой такой любви и не было.
По крайней мере, факты говорят о полнейшем равнодушии поэта Ершова к поэту Пушкину, если не неприязни.
«Я бывал у него, если вытащат к нему. Я был страшно обидчив. Мне всё казалось, что он надо мной смеётся, например: раз я сказал, что предпочитаю свою родину (для жительства). Он и говорит: «Да вам нельзя не любить Сибири - во-первых, это ваша родина, во-вторых, - это страна умных людей». Мне показалось, что он смеётся. Потом уже я понял, что он о декабристах напоминает».  Вот такие «отношения». Но это – то, что цитируют постоянно и что есть в Интернете. И что уже давно никого не смущает своей странностью. (Потому что Пушкин, на мой взгляд, просто сказал, что Ершов – дурак, а Ершов «перевёл стрелки» на декабристов.) Ну, это – ладно. Я хочу вам поведать о том, чего в Интернете нет и что приводится не так часто. Например, письма, написанные Ершовым в марте 1837-го года, через полтора месяца после гибели Пушкина. Я нашла их в книге «П.П. Ершов «Конёк-горбунок». Избранные произведения и письма»,  вышедшей в издательстве «Парад» в 2005-ом году – видимо, к юбилею (190-летию) Ершова.  Из этой книги мы узнаём, что 05 марта 1837 года Ершов написал три письма – В.А. Треборну, Е.П. Гребенке и Пожарскому. Последнее письмо не приводится, а в письме Треборну нет ни звука о Пушкине. В письме же к Евгению Гребенке мы читаем следующее: «…Что вам театр? Так… плёвое дело!.. история монголов!.. присказки Гребенки! А наш театр – настоящий Конек-Горбунок!
    Теперь к делу. Извещаете вы о смерти Пушкина, о чём мы здесь и по газетам знаем, а не пишете, отчего и как, и когда и где, и при какой помощи. Пожарский же вас умнее. Он рассказал всю подноготную, да только, прах его возьми, прибавил к концу, что это может и не так. Напиши же, моя гребеночка, всё, что знаешь». Вот так. Комментируйте каждый для себя сей пассаж. Я же чувствую в этом жгучее «бабье» любопытство и гаденькое удовлетворение, что он умер – а мы живы… По крайней мере, скорби тут совсем не прослеживается. А ещё на известие о гибели Пушкина Ершов откликнулся таким громоздким стихотворением под названием "Кто он?"

Он силен — как буря Алтая,
Он мягок — как влага речная,
Он тверд — как гранит вековой,
Он вьется ручьем серебристым,
Он брызжет фонтаном огнистым,
Он льется кипучей рекой.

Он гибок — как трость молодая,
Он крепок — как сталь вороная,
Он звучен — как яростный гром,
Он рыщет медведем косматым,
Он скачет оленем рогатым,
Он реет под тучи орлом.

Он сладок — как девы лобзанья,
Он томен — как вздох ожиданья,
Он нежен — как голос любви,
Он блещет сияньем лазури,
Он дышит дыханием бури,
Он свищет посвистом Ильи.

Он легок — как ветер пустынный,
Он тяжек — как меч славянина,
Он быстр — как налет казака.
В нем гений полночной державы…
О, где вы, наперсники славы?
Гремите!.. Вам внемлют века!

Вот так "прогремел" Пётр Павлович, постарался... Видимо, ощущал себя "наперсником славы". Согласитесь, что никакого личного чувства в эти стихи не вложено.
     Так что – если «Конька» написал Ершов, то родился он совсем не из любви к великому нашему поэту… Я сказала - если написал – потому, что принадлежу к тому меньшинству читателей, которые упорно не верят в авторство Ершова, несмотря на то, что этому авторству вскоре исполнится 180 лет.  Да, я в его авторство не верю! Но – если Ершов не любил Пушкина, может, он всё же любил поэзию? Для меня это мысль – дикая, но – чего на свете не бывает?

Вот что он пишет по поводу неудачи с изданием (третьим) «Конька» своему университетскому другу А.К. Ярославцеву:
«Но, ради Бога, скажи мне: за что такая немилость к Коньку? Что в нём такого, что могло оскорбить кого бы то ни было? ..»  Это, похоже, значит, что автор сам не знает, что написал. Потому что это его восклицание похоже на ответ Деточкина –Смоктуновского – милиционеру- Жжёнову: «А кто его знает, что там есть…» Оскорбиться же сказкой мог прежде всего – царь, - ну, и какой-нибудь спальник (правда, спальников уже не было…), ну, тогда – «дворяна», - слишком усердные в жертвовании затылком – «последователи» дядюшки Максима Петровича из «Горя от ума»…  А по Ершову, эта сказка не могла задеть никого – странно! И, похоже, он действительно не очень знал собственную сказку. В письме к Треборну и Ярославцеву от 14 июля 1842 года он пишет следующее: "время катит чередом, час за часом, день за днём, а Ершов сидит всё пнём" - по поводу своей лени. Может быть, кому-то это покажется добродушной попыткой сострить... Мне же выдаёт "авторскую" беспомощность и неумение совладать с "собственным" текстом.Потому что его прилепленная - третья - рифма - тут совершенно некстати. Даже и как "шутка". Тогда уж лучше было бы ему "присобачить" её сразу к третьей строке: "день за днём" Но - что нам до правил стихосложения!
    Когда же «Конёк» был удачно издан ( в третий раз), Ершов написал Ярославцнву такое послание (26.12.1856 г.):
Ну, спасибо, брат Андрюша!
Взвеселил мою ты душу.
И на радости такой
Вот тебе поклон большой.
Похоже, Ершов не только совершенно утратил свой богатый поэтический дар, но и действительно забыл, что у него там в его сказке было…
А было – так:
Вот люблю дружка Ванюшу!
Взвеселил мою ты душу,
И на радости такой
Будь же царский стремянной!
То есть, Ершов крайне неудачно повторил собственные строчки из своей сказки.  Он даже не помнил, «друг» у него там стоял или «брат». По отношению к Ярославцеву больше вроде бы подошёл «друг», - и размер бы не пострадал… Конечно, прошло 22 года, мог и запамятовать, что он там понаписал…  Впрочем, у него вообще были большие проблемы с памятью.
Например, вот что он пишет тюменскому окружному начальнику В.Я.Стефановскому в январе 1865 года:
«Благодарю Вас за привет и за ласковое слово. С своей стороны поздравляю Вас с новым годом с желанием сторицею всего того, что Вы мне пожелали. На Коньке-Горбунке воочью сбывается русская пословица: не родись ни умён, ни пригож, а родись счастлив. Вся моя заслуга тут, что мне удалось попасть в народную жилку. – Зазвенела родная – и русское сердце отозвалось «от хладных финских скал до стен недвижного Китая». Обычно эту странную цитату из пушкинского «Клеветникам России» в этом ершовском признании опускают. А здесь неосторожно оставили. У Пушкина, как помним:
От финских хладных скал
До пламенной Колхиды,
От потрясенного Кремля
До стен недвижного Китая…

Я не отношусь к тем интеллигентам, что судят о любви человека к поэзии по количеству стихов, которые тот держит в памяти. Я сама помню немного. Но если цитирую строки поэта в письме, то хотя бы заглядываю перед этим в книгу. Здесь же – похоже – типичная ершовская небрежность – как  по отношению к "своему" «Коньку», так и  - к пушкинским «Клеветникам…»  Может быть – небрежность вообще – к поэзии? Но  - о какой же любви к ней тогда можно говорить? А без любви – разве стихи рождаются? Да ещё и столь обильно – на целую сказку в трёх частях, написанную шестистопным хореем…
                07 декабря 2013 года.