Тарелка

   О «той жизни» бабушка вспоминать не любила. Потому, наверное, что за неё было уплачено  высокой ценой, слишком высокой, завышенной. И даже странно, как после всех раскулачиваний, выселений на болота, выживания в нечеловеческих условиях, где и выжить по сути нельзя, уцелела тарелка. Столько людей погибло, а стеклянная тарелка…
    Она была необычной, не просто каёмка по краю, цветочки и листики. Эта тарелка была, как картина, пейзаж со старинным замком. Видимо, мастер, чьё клеймо стояло на тыльной стороне, был романтиком. Но я понимаю это сейчас. А тогда, в далёком детстве, я смотрела на всё иначе. Мне хотелось размазывать манную кашу по старинному замку или понемножечку ложкой брать картофельное пюре, открывая взору зелень нарисованных деревьев. И я канючила: «Бабуля, ну, пожалуйста, можно я сегодня поем из неё ?»  Баба Варя вздыхала: «Вот помру, и всё наследство тебе от меня – эта тарелка. Будешь есть, вспоминать».
    Бабушкино «вот помру» должно было случиться через сто тысяч лет, когда я тоже стану старенькой. Мы помрём вместе, и никому не будет обидно. А поесть из тарелки мечталось сейчас, когда все ещё живы.
    Баба Варя умерла зимой. Мне было 9 лет, и всё, что я помню – замёрзшую землю. Она стучала о крышку гроба. И казалось, что бабушке холодно  будет лежать там в её ситцевом платье.
    Горе вытеснило все мечты, желания. Стало пусто и тихо без бабушки. Мы, словно осиротели. Только тётка, папина сестра, не теряла времени даром: не прошло и 40 дней, как она нашла покупателей на бабушкину избу. И однажды, проходя мимо родного палисадника  с запорошенной снегом акацией, я вдруг осознала, что уже никогда не войду в этот дом. Никогда не залезу на печку, где развешаны пучки трав и холщёвые мешочки с сушёной  земляникой, шиповником, бояркой. Я так любила с закрытыми глазами, вдыхая аромат, угадывать название трав и ягод, которыми бабушка лечила нас от всех невзгод.  И никогда больше я не открою верхний ящик комода, где хранятся старинные открытки с голубками, ангелами и прекрасными дамами. Тетушка продала дом с буфетом, комодом и круглым столиком на резных ножках. С фикусом в кадке, бьющими в полночь часами, с зеркалом, искажающим отражение, с печкой, моими детскими сказками и «той жизнью», о которой бабушка не любила вспоминать.
    Было больно и горько лишиться всего вот так сразу. Если бы медленно, понемножку, чтобы было время привыкнуть к потерям. Я всей своей детской душой возненавидела тётку. Будто это она виновата и в моих лишениях, в моём сиротстве, в отнятой у меня тихой сказке на ночь.
    Прошло, должно быть, года два-три, прежде чем улеглись обиды, и я вновь пришла в гости к тётушке. Наверное, я даже смогла бы её полюбить, (тётка была доброй, по-крестьянски простой, жадноватой, правда, слегка) если бы не тарелка. Бабушкой завещанная мне тарелка стояла в серванте среди хрустальных рюмок и салатниц, как украшение. И пейзаж со старинным замком с новой силой всколыхнул уже  затихшие обиды. Никто не понял, почему я убежала тогда вся в слезах. И много лет не навещала тётку после: окончив школу, поступив в институт. 
    Жизнь тёти не сложилась. Муж умер, и она одна воспитывала троих детей. Работа с утра до вечера, корова, хозяйство, огород… Тётка состарилась рано и стала вдруг очень похожа на бабушку.  Мы встретились на кладбище. И она робко, неуверенно пригласила меня на обратном пути зайти  помянуть. Зашли, пригубили вино, поговорили, поплакали. Я подумала вдруг о том, что тётка и знать не могла о завещанной мне тарелке. И, возможно, скажи я об этом, просто отдала бы её - такая мелочь. Я поискала тарелку глазами. На прежнем месте в серванте стояла совсем другая посуда. Должно быть, дети давно разбили.
    Так и не рассказав тёте о главном, я возвращалась домой с лёгкой душой. Сколько лет прошло, я помню и люблю свою бабушку, и для этого мне не нужна тарелка. Бог с ней, в конце концов, она была из «той жизни», о которой бабушка не любила вспоминать.