Девушка и скрипка

Это было такое же промозглое утро, как и все предыдущие до этого. Словно раз за разом, повторялось одно и тоже, в этом городе никогда не было иначе. С высоты седьмого этажа, я наблюдал рассвет, если это можно было назвать рассветом. Густой, непроглядный туман окутал весь город. А с неба все так же лил скучный, надоедливый дождь. Наверное, там внизу, рассвета совсем не видно. Но я мог наблюдать, как первый лучи солнца выглядывают из-за соседних зданий, пробираются сквозь густые, серые облака и растворяются в них. Вот это и можно было назвать рассветом. Непроглядная, дождливая мгла, давно зависла над этим местом.
Люди привыкали, кутались в плащи, и прятались под зонтами. И только она, каждое утро шла, словно была чудесная погода. В своих нарядных платьях, а в ее длинных черных волосах, словно жемчуг с серебром светился дождь. Ее воздушная походка, была как у девочки, но это только придавало в ее образе ощущение загадки. Загадка?
Сейчас я был скучающим поэтом. Скучающим, потому как муза меня покинула, порядком вместе с тем как над городом повис туман, и начался этот непрекращающийся дождь. Делать ничего не оставалось, потому я просто наблюдал, так и приобрел привычку вставать на рассвете.
И вот, уже очень давно, каждое утро, ровно в семь часов. Она выйдет из-за угла соседнего дома, промчится по мощеной мостовой,  в сквер неподалеку, и так же растворится в тумане. В то же время я отойду от окна, спущусь по старой лестнице дома, и пойду следом в парк.
Она добежит до пруда, где гуще туман, достанет свою скрипку, и будет играть. Я не знал ни одной мелодии, что она играла, но они всегда были теплыми и родными. И сколько бы я ни слушал, еще ни разу, она не повторилась, каждый новый день, была совсем другая. Люди кажется, ее совсем не замечали, словно и не было вовсе, только изредка дворовые ребятишки, и я, что приходил на сей концерт. Я никогда не подходил к ней, всегда наблюдал украдкой. Ведь она казалась, такой призрачной, что стоит ее коснуться, как она тут же раствориться в тумане. И, тем не менее, чем дольше она играла, тем сильнее румянец заливал ее щеки. Я представлял, как учащается ее сердцебиение и дыхание. Но на ее лице отражалось только безмятежное спокойствие, она была поглощена музыкой и ее душа была далеко отсюда.
Сначала у меня было много вопросов. Кто? Почему? Зачем? Но после некоторого времени я смирился, что задавать я их не стану. Я был лишь случайным наблюдателем в самый первый раз, когда увидел ее образ, я остаюсь таковым, и по сей день. Я был практически уверен в том, что она даже не знает о моем существовании. Я ведь не подходил к ней, не говорил, ничего не спрашивал, а она не смотрела даже в мою сторону. Иногда я размышлял, а не моя ли собственная фантазия создала этот чудный образ в этом сером городе? Но с каждым днем я все больше сомневался в значимости этого вопроса.
После своего концерта «для никого» она убегала с такой же легкой грацией в невиданные мне чащи дождливого города.  Словно бабочка с одного цветка она улетала на какой-то другой.
***
Вернувшись, домой, я обнаружил, что дверь моей квартиры открыта. Каждый раз, когда я заставал подобную картину, то в первую секунду я всегда был поражен, но обычно тут же вспоминал, что уже достаточно давно я дал второй ключ от двери своему давнему другу девства. Который, кстати, так же как и я был писателем, и которого, так же как и меня покинула муза.
- Так и знал! – Первое, что я услышал, стоило мне только переступить порог. У меня была очень маленькая квартира, поскольку я жил один, то мне не требовалось многого. Одна единственная комната служила мне гостиной, спальней и рабочим кабинетом одновременно. Потому ничего удивительного, что мой друг заметил меня,  как только я подошел к собственной двери. – Ты снова ходил за ней?
- Ты что же не поприветствуешь меня для начала? – Спросил я, закрывая дверь. Он же пристально следил за мной взглядом, с совершенно серьезным видом и явно ждал ответа на свой вопрос. Все выглядело так, словно он пришел меня отчитывать, но я знал, что это не совсем так. Я повернулся к нему. – Зачем ты задаешь вопросы, на которые знаешь ответы? – Но он лишь усмехнулся в ответ. Мои ответы были ему ни к чему, и мы оба это знали.
Он растянулся на маленьком диване в моей теперь просторной комнатке. Когда-то тут было невозможно передвигаться: на полу громоздились горами книги, обильно усеянные ворохами бумаг. Мое творчество словно рождалось из непомерного хаоса окружавшего меня. Но сей хаос покинул меня вместе с музой.
- Равиль, какой попутный ветер принес тебя ко мне? – Наконец спросил я. А он в ответ лишь развел руками и снова усмехнулся, в глазах его мелькали не знакомые мне прежде огоньки.
- Ты думаешь у меня новости? – Выпалил он, подаваясь вперед. – А нет у меня никаких новостей. Голяк. Ничего. Пустота. – Он резко выпрямился. И продолжил, уже расхаживая по комнате из стороны, - Умирает. Этот город умирает. Мы умираем. Мы словно серые тени себя былых, мы живем, но не можем жить. Мы забыли. Ты помнишь, что такое собственная фантазия? Написал ты хоть что-нибудь? Строчку? Слово? Дай угадаю! Да ты и буквы не написал! – Он горько рассмеялся и тут же продолжил. – Ни один человек ничего не может создать в этом городе. Мы словно стадо машин, и действуем по алгоритму. Только наше тело что-то помнит, может лишь только оно одно спасает нас от смерти? – Его словно передернуло от этой мысли. Но я решил не перебивать и дослушать до конца.. Сейчас, казалось, что Равилю необходимо выговориться как никогда. В таком состоянии я его еще не видел. – Ни один писатель, ни один художник не написал ничего с того момента как пошел этот проклятый дождь… Понимаешь? Никто! Этот город покинула жизнь, сама жизнь, Понимаешь? Я боюсь предположить, но никому даже в голову не пришло убраться отсюда ко всем чертям. – Он громко рассмеялся и от этого смеха, я готов был поспорить у меня мурашки по телу пробежали. – Покойники не бегут со смертного одра. – Последнюю фразу он кинул, обернувшись ко мне у входной двери. Равиль уходил. Я стоял, словно парализованный и не мог пошевелиться. Я не мог поверить в действительность происходящего. Не привиделось ли мне все это?
Кажется, я был в оцепенении слишком долго. Минуту-две? Я выбежал следом, словно за мной и правда гналась смерть. Сердце истошно стучало в груди, когда я вылетел на улицу. Но Равиля не было. Ни следа, ни намека на то, что минуту назад он был здесь. Миллион мыслей вихрем кружились в голове, от чего она раскалывалась, на такой же миллион крошечных осколков и каждый из них весил непомерно много. С серого асфальта, мимо посеревших от дождя домов я поднял глаза к небу. Холодный дождь обжигал лицо.
***
На следующий день я проснулся мокрым от липкого пота, словно меня всю ночь мучили самые мои страшные кошмары. Но ни одного из них я не мог вспомнить. Я давно утерял способность запоминать собственные сны. Я помнил те, что снились мне ранее, но последнее время, я не просто засыпал, а словно проваливался в бездну. На этот раз из своей бездны я вышел в поту и меня бил озноб.
Немного придя в чувства, я взглянул на часы. Время давно за полдень. Меня снова бросило в пот. Так давно я просыпался целую вечность назад, когда засиживался до середины ночи.
После того визита Равиля, я долго не мог прийти в себя, пытаясь переварить все то, что он сказал, прежде чем исчезнуть. Да, он исчез в тот миг как покинул мою квартиру, ведь именно с тех пор его больше никто не видел. Я тешил себя лишь той мыслью, что он решил убраться из города, как он сам упоминал, что никто не догадался об этом прежде. Так же с тех пор в моей голове засела странная идея. Я боялся ее осуществить. Каждый раз, задумываясь об этом, я чувствовал себя ребенком, укрывшись от кошмаров под одеялом, в надежде на то, что пока ты не видишь, монстр из шкафа благополучно исчезнет. Я боялся, что Равиль прав.
Накинув плащ, я брел по улицам города, мимо мелькали прохожие так странно похожие друг на друга, но я старался не обращать на них внимания. Как и они, я старался вообще ни на что не обращать внимания. Я только двигался к своей цели, не более того. И в итоге сам не заметил, как стоял уже на пороге художественной галереи. У меня подкашивались колени. Я не был тут так давно, и мне явно туда не хотелось. Сердце сжималось в груди, словно предупреждая не ходить туда. Я смотрел на нее как завороженный, но трудно было не заметить, что стоял я тут один и за все время ни один человек не вышел и не вошел. Мне стало еще более дурно. Но преодолевая эту дурноту, ступень за ступенью я двинулся вверх.
Дверь неприятно скрипнула. Но открывшийся мне вид просто поражал. В холле так же не было ни души. Меня в очередной раз передернуло, и я поежился словно от холода. Здание не было заброшенным, в нем просто не было посетителей. Сколько я себя помнил, даже в будние дни тут было много народа. Я оторвал себя от пола и двинулся дальше. Все работники явно были тут. Гардеробщица с хмурым видом приняла мой плащ, словно я был не единственный, а тысяча первый надоедливый посетитель. Сдается мне, гости тут бывают теперь крайне редко. А бывают ли?
Купив билет, я двинулся дальше. Экскурсовод предложил свои услуги, я согласился, хотя и сам мог бы провести, когда-то я бывал тут часто и знал практически все. Но сегодня, будучи единственным посетителем, я решил себе не отказывать. Мы прошли в первую галерею. Тут же на пороге я онемел от ужаса – все полотна были девственно чисты, словно их никогда не касалась рука человека. Но мой экскурсовод спокойно прошел дальше, остановился у одной из картин, я не видел ее и не слышал того, что он говорил. Мир уходил из-под моих ног.
***
Я очнулся, нет, я не проснулся, а именно очнулся. Мои внутренние часы сообщили мне, что до рассвета оставалось еще около часа. Но я не верил себе, собственным мыслям. Неужели Равиль был прав? Но эти мысли от себя я гнал в первую очередь. Мы все обречены на смерть рано или поздно. Мы можем умереть в своей постели старыми и беззубыми, можно выйти на улицу и тебя собьет автомобиль. Но если Равиль прав, то мы уже умерли. Но рай это или ад? Я склонялся ко второму.
Медленно поднявшись с постели, я подошел к окну. За окном лил дождь и, кажется сильнее прежнего. После посещения галереи я не помнил себя, а силы меня покинули. Мы не только не могли больше творить, но и видеть сотворенного больше не могли. Я ухватился за последнюю надежду. Я знал, куда следует идти. Закрыв окно, я поспешно оделся и вышел на улицу. Я брел знакомой мне дорогой в парк. Я знал, что там я найду ее, которая не замечает дождя. Что создает незнакомую, а может и забытою мною музыку. Сегодня я не останусь простым наблюдателем. У меня было слишком много вопросов, и совсем не было ответов, но мне казалось, что девушка со скрипкой должна их знать. Я на это надеялся. Но меня не переполняла решимость, мое тело было деревянным. Человек боится порой знать правду, но она ему необходимо - именно так я и уговаривал себя. Но это не сильно помогало. Я сам себе напоминал умирающего от жажды в пустыне человека, которому мерещится далекий мираж. Почему я не мог просто уехать? Спрашивал я себя в эти дни, но почему-то не мог и все тут.
Мне казалось, что я сходил с ума. Можно перебороть депрессию, заглушить неврозы, но из настоящего безумия за гранью реальности есть только один выход…
Из моих рассуждений меня внезапно выбросило странным звуком, что-то тяжелое с гулким хлопком упало где-то позади меня. Но люди вокруг меня шли, словно ничего не случилось. Я обернулся, в нескольких метрах от меня лежало тело, изогнутое под неправдоподобными углами в растекающейся луже крови. Я впал в оцепенение и не сразу в изуродованном безумной улыбке лице узнал его – моего друга, Равиля. Как подкошенный я рухнул на четвереньки, тошнота подступила к горлу, и меня вывернуло несколько раз. Из глаз текли соленые слезы, желудок сжимался, сердце подступило к горлу, а последние капли рассудка тонули в пустоте, в вечной непроглядной тьме. Сознание покидало меня, но я успел заметить, что прохожие напротив ничего не замечают, они переступают через тело, пачкая обувь в темно красной крови, оставляя следы на тротуаре, так же они не замечали меня. Где-то далеко играла, казалось знакомая мне мелодия скрипки, но я не мог ее узнать. Меня вывернуло еще раз. Дождь уже лил как из ведра.
***
Чувства возвращались ко мне постепенно. Первым вернулся слух. Я слышал ту самую мелодию. Вивальди, это Вивальди – подумал я. Звук доносился из радиоприемника, с трудом понял я. Следом вернулось осязание. Я чувствовал, что лежу на мягкой постели, но мои руки и ноги скованные, словно душевнобольного в отделении для буйных психиатрической больницы. Кожаные ремни болезненно давили на ослабевшие запястья. Следом в нос ударил приторно сладких запах больницы с далекой примесью цветов. Но это были не цветы, а духи, женские духи. И очень мне знакомые. Мое тело откуда-то знало, что открыть глаза будет весьма болезненно, но мои веки дернулись против моей воли. Ослепительный солнечный свет от открытого окна заставил мир плыть перед моими глазами. Я отчаянно пытался ухватиться хоть за что-нибудь, что помогло бы мне сфокусировать зрение и восстановить рассудок, но мои попытки были тщетными. Пока я не увидел ее, но ее образ был не менее расплывчатым. Хотя и позволил мне узнать ее даже сейчас. Вот только она не была в синем платье, котором я видел в последний раз, а в белом, который слепил меня не меньше света. Она улыбалась, а на ее волосах не было и намека на следы оставленные дождем.
- Вы очнулись! Наконец-то! – Пролепетал мелодичный, сладкий женский голос. Это был ее голос, я понял сразу. Но видел я ее уже хуже, чем секунду назад, перед глазами все отчаянно плыло. Я закрыл глаза пытаясь утешить боль.
- Вы играете на скрипке? – Услышал я, собственный голос. Я бы усомнился в этом, не знай, что эти слова проронил именно я. Мой голос показался мне ужасно далеким, глухим, как голос умирающего старика. Словно я не говорил целую вечность.
Она рассмеялась. Глупый вопрос – подумал я, надо было спросить: «Где я?» или на худой конец «Кто я?» Но было уже слишком поздно. Сознание покидало меня, перенося в густую темную тишину. Не было музыки радиоприемника, не было смеха. Я был уже слишком далеко. До меня доносился только мерный перестук дождя об окно моей маленькой квартиры седьмого этажа.