Чёрта дразнить не рекомендуется... продолжение 2

    Когда Катя открыла глаза и в расплывчатых очертаниях увидела лица врачей, медсестер, она поняла, что попытка свести счеты с жизнью не удалась. И хотя радоваться было нечему, она почувствовала облегчение. Видимо, жажда жизни была сильна. Ее подташнивало и болела голова.
-Очнулась? Ну, слава богу! Что же это ты, дочка? Всех нас перепугала! Поверь, все обойдется. Я, конечно, понимаю, тебе очень трудно и больно, но жизнь возьмет свое! Поверь мне, Катюша! Мы еще на твоей свадьбе гулять будем! Не стоит все рубить одни махом! – склонившись над Катей, ворчал доктор.
-Не буду я больше рубить!  Простите, меня, я вам столько хлопот доставила!
- Ничего – ничего! Всё будет хорошо.  Маму-то позвать? Перепугала ты ее до смерти!
-Позовите.
    Медсестра выбежала в коридор и через несколько минут вернулась с Оксаной Владимировной. Та, не переставая, плакала, увидев Катю, бросилась к ней, запричитала:
-Девочка моя! Ну что же ты надумала? Катюша, зачем ты это сделала?
-Мама! Больше не буду, честное слово!
-Катя, если ты из-за Игоря, то зря, не стоит он того…
-Нет, нет, мама! Про Игоря я уже не думаю, он в прошлом, нам и без него будет хорошо!
Оксана Владимировна одной рукой перебирала ее спутанные волосы, другой гладила пальчики. По ее щекам катились слезы.
-Успокойся, мам, все хорошо.
-Кать, там Юра приехал и еще друг его – Олегом зовут, коляску привезли, чтобы ты сама могла передвигаться. И я тебя буду на прогулки вывозить. Можно они войдут?
-Мама, мне неловко. Я … да на меня смотреть страшно.
-Да ведь они не смотреть на тебя пришли, а помочь.
-А, пусть войдут, мне по большому счету все равно!
    Когда парни вошли в палату, в ней сразу стало тесно, особенно высоченный Олег загородил собой все пространство помещения.
-Кать, здравствуй! Познакомься, это мой друг – Олег. Мы тебе тут кое-что привезли, хотели прямо сейчас опробовать, ну да ладно, подождем! – Юра пожал ее тонкую руку.
-Катя, тебе конечно сейчас не до гостей, но мне очень хотелось с тобой познакомиться, еще тогда, до этой беды. Юрка все обещал, обещал, вот только и собрался наконец-то, - Олег сердито глянул на друга.
-Я ведь один раз ходил к вам на концерт в училище, ты там пела. Таких голосов один на миллион! А может и того меньше. Так что я твой поклонник номер один. И к тому же ты очень красивая! Я толк в девушках знаю. Ты даже больше чем красивая. Можно я буду приходить почаще?
-Так ведь надоест ходить-то.
-А когда надоест, я тебе скажу, договорились?
Катя слабо улыбнулась. От этого сильного и простого парня веяло спокойствием. Он почему-то вызывал у нее доверие.
-Ну, приходи если хочешь.
    В отличие от утонченного, интеллигентного, подтянутого Игоря, Олег - тяжеловес, одет небрежно, но аккуратно, взгляд  открыт и доступен. В руках он мял пластиковый пакет, потом вдруг спохватился, развернул его и извлек такого же помятого длинноухого зайца:
-Ой, Кать, чуть не забыл, это тебе!
    Мать, видя, как оттаивают Катины глаза, смотрела на Олега с надеждой и страхом. В палату вошел врач:
-Все, друзья мои, на сегодня хватит. Завтра мы переведем Катю в общую палату, так что потом можете навещать свободно. А на сегодня – все!
Когда они остались вдвоем с матерью, Катя вдруг сказала:
-Мам, я есть хочу.
От изумления Оксана Владимировна чуть не потеряла дар речи:
-Сейчас! Катюша, сейчас! У нас всего полно. Юра с Олегом понатащили всякой всячины.
Она помогла дочери приподняться, пододвинула тумбочку и стала вытаскивать из пакетов все, что было в них.
-Мам, куда ты столько?!.. Вообще-то давай вместе пировать! Ты ведь тоже забыла, когда последний раз нормально ела.
    Оксана Владимировна боялась поверить в то, что дочка стала приходить в себя, но надежда уже зародилась.

 ***

    Услышав смех и возню в прихожей, Настя вышла в коридор. С прогулки вернулись Иван, дядя Паша, Димка и ее дочка. Щечки у Маринки разрумянились, одежда у всех была в снегу, словно они устраивали кучу малу, даже бледное Димкино лицо порозовело.
-Мама, мама! Мы иглали! И Ваня иглал, и Дима тоза, а дядя Паша упал два лаза! Мы исо подем вчела иглать и тебя мазьмем. Холосо? Только ты больсе не спи. А то мы одни будем иглать! – Маринке шел четвёртый год, она путала такие понятия как "вчера" и "завтра", но ребенком была смышленым.
-Хорошо, солнышко, завтра спать не буду!
      Иван усадил малышку на ящик из-под картошки и стал стягивать с нее сапожки, а Настя развязывать шарф. Маринка заулыбалась и изрекла:
-Вы как настоясие! Мама и папа! Как у Вовки Спилидонова. – Настя опешила, не зная, что сказать, а дочка продолжала – Мозьно, я Ваню буду папой звать?
-Марина, это не твой папа!
      Иван перестал улыбаться, поставил сапожки к батарее и пошел в свою комнату.
-Видис, видис, ты обидела Ваню, ты не холосая, он тоза хочет быть моим папой! У всех есть папы!.. Ваня, подозди, я буду звать тебя папой! – Маринка выскользнула из Настиных рук и побежала за Иваном, но запнулась за половичок и упала. Тут же раздался громкий рев. Иван и Настя вместе подбежали к девочке, чтобы поднять ее, склонились, чуть не столкнулись лбами и встретились взглядами. Несколько секунд… и оба смутились. Маринка перестала реветь и с интересом глядела то на одного, то на другого.
-Настя!…Настя, нам надо… поговорить, - чуть слышно произнес Иван. – Я понимаю, что намного старше тебя, что не нравлюсь тебе…
-Ну, во-первых, старше меня ты всего на 11 лет. Это не очень много, во-вторых, с чего ты взял, что мне не нравишься?
Иван сжал Настины пальцы и заглянул ей в глаза.
-Ладно, лазговаливайте, я к Димке посла иглать, вы только не делитесь! – важно заявила Маринка и пошла в свою комнату.
-Настя, ты, наверное, догадываешься, что я…, что уже давно тебя люблю? – выпалил Иван.
-Вообще-то не догадывалась, видимо ты это очень тщательно скрывал! – съехидничала Настя.
-А может быть, ты просто не хотела ничего видеть? Конечно, где же мне сравниться с Вадимом?
-С кем ты сказал?
-С Вадькой Стороженко! Это ведь он отец Маринки?
-О-откуда ты знаешь?
-А чего не знать-то, они же как две капли воды, ведь это он тогда приезжал! В общем, я все понимаю, не надо было мне этот разговор заводить. Любишь ты его!
-Ошибаешься, Ваня! Сначала любила до потери сознания, ждала, надеялась, потом ненавидела, а теперь он для меня пустое место! Никто, понимаешь, никто!
-А я…, я… тоже никто?
-Вань, ты, ты просто – дурачок!
-Почему?
-Да потому, что стоишь, как охламон  и даже не поцелуешь меня!
-Ка-а-ак?
-А вот так! – и Настя сама обвила Ванькину шею руками и нашла его губы.
Иван притянул ее к себе с такой силой, что казалось, задушит. Он целовал ее неистово, словно боялся, что она может исчезнуть.
-Ну вот, узе цалуютца! Я зе говолила, сто Ваня – мой папа! – Маринка дергала мать за край халата.
Дядя Паша подхватил ее на руки и унес в свою комнату.

                *  *  *

    Ночью на широкой Ивановой тахте Настя, облитая лунным светом, похожая на русалку, плакала от счастья, а он целовал ее слезинки, прижимал к себе и нес такую охинею, что Настя начинала смеяться.
-Завтра, слышь, Настюш! Завтра мы идем в загс. Я больше не могу ждать! Я не хочу больше ждать. И потом, я боюсь, что ты передумаешь
-Завтра же воскресенье, загс не работает! – смеялась Настя. – Придется подождать, Ванюша.
-Ну, тогда я тебя съем! – и он с рычаньем принимался зацеловывать Настю, слегка прикусывая зубами ее шею, плечи, грудь.
-Настька, сколько раз я мечтал об этом! – и они снова сливались в долгом поцелуе и любили друг друга до изнеможения…
Легкий стук в дверь разбудил их:
-Ребята, может, позавтракать встанете, а то уже обедать пора!
-Сейчас, дядь Паш! Ванька, проспали все царство небесное, Маринка голодная.
-Не волнуйся, Настюша, Маринку я покормил.
-Спасибо, дядя Паша!..Вань, пусти!.. Вставать надо. Ну, Ванька…Ой, щекотно, пусти, говорю! – но Иван уже притянул ее к себе и впился губами в ее смеющийся рот.
    Когда они умытые и одетые вышли в кухню, дядя Паша довольно покряхтывал.
-Ну вот, это дело! Давно пора было! Теперь свадьбу сыграем! С заявлением-то не тяните.
-Не отвертится, - Иван легонько щелкнул Настю по носу.
    Но с заявлением пришлось повременить. У Насти вдруг разболелся правый бок, ее затошнило. Иван, осмотрев ее, заподозрил острый приступ аппендицита. Вызвали скорую помощь. Настю увезли в хирургическое отделение. Диагноз подтвердился, и ее немедленно  прооперировали. В послеоперационной палате она пролежала всего сутки  и ее перевели в общую, где уже лежали четыре женщины. Трое были незнакомые, а вот четвертой соседкой по кровати оказалась тетя Шура, мать Вадима Стороженко. Ей тоже делали операцию, удаляли камни желчного пузыря и уже готовили к выписке.
-Настюша, я так давно не видела тебя, здравствуй! Как живешь-то?
-Здравствуйте, тетя Шура, нормально живу.
-Учишься?
-Да нет, с учебой пока не получается. Работаю санитаркой в больнице.
-Замуж-то не вышла еще?
-Пока нет, но собираюсь.
-Я слышала, Настя, дочка у тебя растет?
-Растет, тетя Шура, три годика.
-Так люди говорят правду, аль нет, что это внучка моя, Вадькина дочка-то?!
Настя остолбенела, заморгала глазами, не зная, что сказать.
-Что же ты, Настя, ничего ни мне, ни Вадиму не сказала? Он ведь отец и имеет право знать!
Настя, наконец, обрела дар речи, строго посмотрела на соседку по кровати:
-Он сам, тетя Шура ничего знать не хотел.  Я  ждала его, но он женился, ни одного письма не написал! А теперь у Маринки другой отец, который ее любит!
-Так если бы Вадим узнал, что у него есть ребенок, он бы тоже любил. Так ведь ты же скрыла. Благо, мне люди добрые глаза открыли. Я давно хотела с тобой поговорить, да все никак не встречались.
    Тут дверь в палату отворилась, и на пороге возник Иван с Маринкой на руках и огромным пакетом, из которого выглядывали бананы, ананас, другие фрукты.
-А вот и наша мамочка! – Иван поздоровался со всеми в палате и подошел к Настиной кровати, обнял и чмокнул ее в щеку. Маринка насупилась.
-Мам, а он не хотел меня с собой блать! – и вдруг увидела, что на нее во все глаза смотрит пожилая женщина. – А вам тозе апилацию делали?
-Боже! Вадька вылитый! – из глаз тети Шуры градом полились слезы. Настя и Иван расстерянно молчали.
-Мама, а бабуська платет! Ей, навелно, больно? Бабуська, возьми ябоко, у мамы много! Не плась! – Маринка протягивала ей яблоко и гладила по щеке. А тетя Шура ревела уже навзрыд.
-Дочка, Вадькина дочка! Внученька моя! – она протянула к Маринке руки, но та, положив яблоко на постель, уже отступила к материной кровати и прижалась к Ивану, настороженно глядя на странную женщину.
-Вань, помоги мне встать, я потихоньку пройду в коридор, - попросила Настя. Иван подхватил ее, легко поставил на ноги, взял за ручонку Маринку и, поддерживая другой рукой Настю, вывел обоих в коридор.
-Вот видишь, все знают, что Маринка…
-Маринка только моя! Понятно тебе? – в сердцах буркнула Настя, но глянув на Ивана, смягчилась, - ну знаю, знаю, что ты сейчас скажешь. – и прижалась к Ивану.
-Соскучилась я страшно! Домой хочу!
-А ты, мамоська, не болей и домой пойдесь!
-Хорошо, солнышко, я постараюсь больше не болеть.
    Проводив Ивана с Маринкой, Настя вернулась в палату. Женщины с изумлением смотрели на нее, видимо тетя Шура уже просветила их в вопросе маринкиного появления на свет.
-Ты на меня, Настя, не смотри так, но Вадька обязан знать, что у него есть родная дочь.
-Незачем ему это знать!
-Нет, есть зачем! У Вадима ведь детей больше не будет, не может он теперь иметь детей! А Маринка – его! Кровь родная! – категорично заявила тетя Шура.
-Ах, вот в чем дело. Значит, что-то случилось с этим подлецом, и он теперь не может иметь детей? А моя Маринка, значит, теперь ему понадобилась!.. Ничего не выйдет! У Маринки другой отец!
-Ты не кричи, суд разберется. Вадим ведь не знал ничего, ты ему не сообщила. Может, ты специально скрыла, что у него есть дочь? Он ведь от нее не отказывался! Деньги у него есть, он ей все может дать! Учиться она будет за границей! Это его дочь и он должен ее воспитывать!
    Такого оборота Настя от судьбы никак не ожидала. На следующий день тетю Шуру выписали, и Настя почти успокоилась, тем более, что Иван приходил часто, сидел подолгу. Сообщил, что приезжает Татьяна Андреевна, что, в общем-то, все у них нормально. Несколько раз приходили дядя Паша и Димка. Настя поправлялась быстро и уже просила, чтобы ее выписали домой. Иван приехал за ней на своем стареньком "Москвиче", дребезжащем и ходившем ходуном на каждой колдобине. А в квартире ее ждала Татьяна Андреевна. Они обнялись и стали наперебой расспрашивать друг друга обо всем сразу. Дядя Паша приоделся, побрился, приглаживая непослушные волосы, как-то странно поглядывал на Настину мать. Видно было невооруженным взглядом, что она ему нравится. Мать навезла целую кучу подарков, которые Ольга с Юрой буквально напихали в огромную сумку. Пока Димка с Маринкой разбирали игрушки и вещи, взрослые за столом отмечали Настино выздоровление и приезд Татьяны Андреевны. Дядя Паша, как всегда, разливал, себе плеснул на самое дно каплю.
-Что же себя, Павел Михалыч, обижаете? – спросила Татьяна Андреевна.
-Не пью я,  уже лет тридцать как не пью. А вы на меня внимания-то не обращайте, выпивайте, закусывайте.
-Чудно как-то, мужик и не пьет.
-А я свое отпил, много выпил, на три жизни хватит. Да и ты, Татьяна,.. ничего, что я по имени-то?
-Да зови, чего ж развеличивать-то!
-Вот и я говорю, что ты тоже выпивоха-то - так себе!
-Муж у меня, покойничек, крепко выпивал, а я не люблю это дело.
    Так и просидели они весь вечер у почти нетронутой бутылки вина, однако что не мешало им смеяться, душевно беседовать и даже тихонько петь. Иван принес гитару, и Настя слушала его с открытым ртом. Сколько времени прожили бок о бок, а такого таланта она в нем еще не знала. Наконец, мать спохватилась:
-Боже! Поздно уже! Нам с Димкой домой пора.
-Мама, ну что ты говоришь! На ночь глядя! У меня ночуйте, а мы… у Ивана, - Настя зарделась, а мать понимающе махнула рукой:
-Да Бог с вами, вижу, что любовь у вас! О таком зяте можно только мечтать!..
    Уже за полночь разошлись по комнатам. Маринка посапывала в разложенном кресле, одеяльце сбилось, пухленькие ручки раскинулись. Иван тихонько чмокнул ее в щечку и прикрыл одеялом. Затем подошел к Насте и зарылся в ее волосы.
-Настюша, милая, если бы ты только знала, как я тебя люблю!
    Наутро мать с Димкой уехали домой, дядя Паша вызвался их проводить, а Иван ушел на работу. Теперь он был заведующим детским отделением городской больницы. Настя прибирала квартиру, мыла оставшуюся с вечера посуду, когда в дверь позвонили:
-Иду, иду! Подождите, я сейчас, - крикнула она, вытирая руки полотенцем, зашаркала мягкими шлепками. Живот еще побаливал. Настя открыла дверь:
_Господи! – только и сумела произнести она. На пороге стоял Вадим.
-Может быть, разрешишь войти?
-Зачем ты…? А ладно, проходи. Что тебе надо?
-Дочку хочу увидеть!
-Вадим, где ты был раньше? Маринке уже…
-Да знаю я сколько! Ты мне ничего не сообщила, я не знал!
-Зато ты прекрасно знал, что я ждала тебя! Теперь все кончено, уходи! Нам не о чем больше говорить!
-Мама, кто это? – на пороге комнаты с плюшевым мишкой в руках стояла Маринка.
-Никто! Этот дядя уже уходит!
-Ты не имеешь права, я отец!
-Ты никто! Уходи!
-Нет, я не уйду! Она моя дочь и я буду за нее бороться!
-Это моя дочь! Моя и Ивана!
-Ах, это того инфантильного, мы вместе учились в школе, правда, он был чуть постарше, как же наслышан. Он, кажется, пригрел тебя, и ты собралась за него замуж?
-Не твое дело! Уходи!
-Ошибаешься! Я подам на тебя в суд! Я докажу, что ребенок этот – мой! Я об этом просто не знал, и не знал по твоей вине!
-А где бы я тебя искала? По Америке, задрав подол, за тобой бы бегала?
-Не кричи. Ты была тогда у моей матери, но промолчала. Это она уже потом, позднее догадалась.
-Я ничего не хочу слышать! Убирайся отсюда!
-Да пойми ты, дурочка, я же могу сделать из дочки настоящую принцессу! У меня же процветающий бизнес, деньги! Она сможет закончить любой университет мира! Гарвардский или Итонский, или Кембридж! Ну что ты со своим Иваном можешь ей дать?
-Любовь, Вадим! Любовь! Ты хоть представляешь себе, что это такое? Иль долларами душу забил? Я больше не хочу тебя слушать! Нам не о чем разговаривать.
-Настя, не дури! Я не собираюсь забирать дочку совсем! Я хочу, чтобы она знала, что я ее отец! Я хочу заботиться о ней, воспитывать! Марина! Доченька! Пойди сюда!
-Марина играет в комнате! – но та уже услышав, что ее позвали, пришлепала на кухню, волоча медведя за ногу по полу.
-Марина, ты знаешь, кто я? Я же твой папа!
-А у меня уже есть папа Ваня! А двух папов не бывает!
-Дядя Ваня это не папа, это я твой родной отец!
-А потиму тебя не было? У меня был только Ваня.
-Ну, понимаешь, я не знал про тебя. Твоя мама ничего про тебя не сказала.
-Замолчи сейчас же! Марина, иди в комнату!
-Настя, ну зачем ты так? Ну, прости меня! Я виноват! Просто увидел тогда тебя и обалдел! Это я ведь не тебе, а Ирине изменил. У нас ведь уже помолвка состоялась, и свадьба была назначена. Гости приглашены. Я приехал маму пригласить на свадьбу. А тут этот вечер, ты! Я ведь любил тебя и до сих пор люблю! Если хочешь, я разведусь с Ириной? Ну, прости! Поехали со мной и дочку возьмем! Ну, прости, прости меня!
-Уходи, Вадим! Прошу тебя по-хорошему, уходи! У тебя своя жизнь, у меня своя! Что было, то прошло, назад не вернешь. Я Ивана люблю, и Маринка его любит, а он в нас души не чает!
-Ну что ты ей богу, заладила! Люблю, люблю! Ты подумай, от чего отказываешься!
-Так тебе же легче! Если бы я требовала, а то отказываюсь. Радуйся! Вадим, все! – и она пошла открывать дверь, давая ему понять, что разговор окончен.
-Настя, подумай! Последний раз прошу!.. Ну, ладно, смотри! Я просто так не отступлюсь! – и он сбежал по лестнице, громко хлопнув дверью подъезда.
    Настя села на табурет совсем обессиленная. "Боже! – думала она, - ну за что мне это?" Как она мечтала об этом, представляла себе эту встречу, а теперь, когда она состоялась, ничего кроме сожаления у нее не вызвала. Сожаления и смутной тревоги.

 ***

-Кать! Можно к тебе? – из-за огромного букета махровых астр выглядывало улыбающееся лицо Олега Одинцова.
-Чего же спрашиваешь, если уже вошел!
-А вдруг прогонишь. Оксана Владимировна, веничек бы куда?
-Сейчас банку с водой принесу, поставим. Ой, какие! Садись, Олежа, - она подвинула ему стул.
-Ну, красавица, лежать то еще не надоело? Может быть, прогуляемся? Теплынь на улице, весна почти.
-Ага! Сейчас туфли нацеплю на свои культи!
-Ну, зачем туфли, туфли еще рано, не сезон! А вот пледом укрыть можно! Вставай, давай, я уже с врачом договорился.
    В палату с банкой вошла Оксана Владимировна.
-Красота - то какая, Катюша, взгляни! – она расправила астры в банке с водой.
-Оксана Владимировна, мы с Катюшей решили прогуляться, вы не могли бы помочь ей одеться?
 -…А-а-а-?!
-Константин Викторович не против, а очень даже за!
-Ну, хорошо!.. Кать, ты хочешь? На улице и правда красота, капель!
-Вот и ладушки, я выйду ненадолго, а вы одевайтесь…
-…Ну что, готовы?
    Катя сидела на кровати, спустив ноги, опираясь на подушки с таким растерянным видом, что Олег рассмеялся. Он подхватил ее на руки и легко перенес в кресло-каталку, на котором уже лежал теплый плед. Катя надела пушистую шапочку, теплую куртку, Олег завернул ее ноги пледом и выкатил в фойе. Там быстро оделся сам и, насвистывая себе под нос, повез обескураженную Катю к выходу. От потока свежего воздуха у нее закружилась голова. Олег катил коляску по дорожкам больничного сада и отчаянно фальшиво пел. Это почему-то очень развеселило Катю. Оксана Владимировна наблюдала за ними из окна и увидела, что дочка смеется, прикрывая рот белой варежкой. Она не знала, молиться ей на Олега или…, а что если Катя влюбится в этого сильного парня?! Она не знала, что движет Олегом. Простое человеческое участие или жалость к молоденькой девушке. А он уже вытанцовывал вместе с коляской, крутил Катю и она заливисто смеялась. Мать стояла у окна, и из ее глаз лились слезы, она плакала навзрыд, а отчаяние и надежда боролись в ее душе, терзая и мучая бедную женщину: "Я поговорю с ним, он не должен больше приходить! Она потянется к нему, я должна это предотвратить! Господи! Не допусти еще большей беды! Помоги ей! Помоги моей девочке!".
    Олег подкатил коляску к лавочке, уселся и развернул Катю лицом к себе. Он ей что-то долго рассказывал, жестикулируя, а она, видимо, внимательно слушала. Потом говорила сама Катя, у Олега было напряженное лицо. Они долго еще разговаривали, а мать все не отходила от окна. Когда Олег прикатил коляску в палату, личико дочки порозовело, глаза сияли. Олег помог ей раздеться, затем снова взял на руки и перенес на кровать, а собравшись уходить, взял Катину руку, слегка сжал ее пальцы и поцеловал их. Он вышел из палаты, а Оксана Владимировна сказала:
-Пойду, провожу Олега, - и вышла следом за ним.
-Олег!.. Извините, я должна с вами поговорить.
-Я слушаю вас, Оксана Владимировна.
-Олег, я боюсь! Я за дочку боюсь, понимаете,… я думаю, что вам не нужно к ней часто ходить. Я знаю, вы очень добрый, хороший человек, но…, Катя может неправильно истолковать ваше участие. Для нее это будет непосильный удар!
-Я понимаю, что вы имеете в виду. Вы думаете, что Катя может влюбиться в меня?
-Да! Я видела, вы ее заинтересовали. Это не должно затянуться до большего!
-Значит, вы считаете меня недостойным вашей дочери?
-Ну что вы, Олег! Я считаю, что это она…
-Оксана Владимировна, если ваша дочка снизойдет до меня, это я должен буду считать себя счастливейшим человеком на земле! Вы не поверите, что когда я впервые увидел ее и услышал, как она поет, я забыл обо всем на свете.  Таких девушек больше нет! Правда, у нее тогда был жених, напомаженный, начищенный…
-Игорь!
-Ага, Игорь. Вы не волнуйтесь, я никогда не причиню Кате зла! Разрешите мне приходить к ней?
-Ой, Олег, я даже не знаю… Ну хорошо! Только смотри, не обижай дочку!
-Не обижу!
    Олег приходил ежедневно, приносил фрукты, книги и установил в палате большой телевизор, чтобы Кате не было слишком тоскливо. Весна уже вступала в свои права, Катю готовили к выписке. Отец Кати тоже поправился и навещал жену с дочкой каждый день. Однажды в палату вошел грузный мужчина, представился следователем прокуратуры, Борисовым Даниилом Максимовичем, и стал задавать Кате вопросы по поводу нападения. Ничего нового она ему сказать не могла. Договорились, что после выписки Катя попробует опознать нападавших.
-Хорошо, я попробую, но не уверена, узнаю их или нет.
-Так или иначе, скоро состоится суд. Мне пора. Поправляйтесь. Хм…да! Ну, ладно, извините за беспокойство. До свидания.
Затем приехали Юра и Ольга. На Ольге была новая норковая шубка, которую она небрежно сбросила Юрке на руки.
-Кать! Ну, как ты? Сейчас уже хорошо выглядишь!
-Ничего. А как ты? Узнали, кто тебя похищал? Разве не те самые, что меня по голове долбанули?
-Нет! Этих я не знаю! По крайней мере, голосов я их не узнала, да и не могли это быть они. Ведь этих уже в тюрьме держали. А те в масках ко мне подходили.
-Мы снимали на видео, кто входил и выходил из зала камер хранения. Полный отстой! Какие-то тетки с детьми, старухи, пожилые дядьки, молодых мужчин мало, почти всех отследили – пусто! Но кто-то же деньги взял!
-Юра, ну что теперь об этом, хватит! Можно подумать, что ты эти деньги пожалел!
-Да не деньги я пожалел, мне хочется знать, кто тебя похитил и наказать! Понимаешь?
-Понимаю, но где же ты их найдешь?
-Найду. Обязательно!
-Ладно, ищи! Только зачем? Денег они тебе уже не вернут, а я вот – жива - здорова! – и с жалостью глянула на Катю.
-По-моему, тебя скоро выписывают?
-Да, на этой неделе.
-Вот и хорошо, теперь чаще будем видеться. Кстати, как у тебя дела с экзаменами? Скоро ведь госы?
-Не знаю, Оля, я еще не думала! Да и к чему мне теперь все это. Пенсия у меня будет, наверное… можно не учиться! – Катю почему-то Ольга сильно раздражала, ей хотелось сказать, чтобы она ушла. И дело было вовсе не в том, что с Ольгой судьба обошлась более благосклонно, оставив ей красоту, здоровье в нетронутом виде, к тому же еще подарив умного, доброго, честного парня, искренне его полюбившего. Дело было в самой Ольге. Если раньше Катя довольно снисходительно относилась к ее высокомерию и заносчивости, то теперь они вызывали в ее душе яростный протест. К тому же она не могла не заметить, как Ольга морщила хорошенький носик и старалась ни к чему не прикасаться. Но просить о том, чтобы она ушла, Кате не пришлось. Ольге самой этот визит показался крайне затянутым:
-Ну, ладно, Катюша, будь здорова! Нам уже пора! –и повернувшись на тонких каблучках, вышла из палаты. Юра подошел к Кате, сердечно, по-дружески обнял ее, чмокнул в щеку, подмигнул Олегу, пожав ему руку:
-Пока ребята, увидимся! – и быстрым шагом пошел догонять Ольгу.
-Любит он ее! А она… не знаю, пустая она какая-то! А из Юрки веревки вьет, - пробормотал Олег, глядя им вслед.
-Просто она … красивая!
-Не красивее тебя!
-Меня?! Да ты что, Олег, издеваешься? Тоже мне, нашел красавицу!
-Нашел! Кать, ты самая красивая девушка в мире! Ольге возле тебя делать нечего! Правда, кое-чего недостает…
-Ног нормальных?
-Упаси боже! Ножки, слава Богу, на месте! … Веснушек! Твоих милых, славных веснушек! Но мы сейчас чаще будем на солнышке, и они снова появятся. Даю слово!
-Зато пальцы новые уже не вырастут!
-Кать, я не хочу больше об этом говорить, я понимаю, это для тебя – проблема, для меня же такой проблемы нет!   – Олег присел на корточки перед Катей, взял ее маленькие ладошки в свои большие руки и, коснувшись губами ее пальчиков, сказал:
-Я буду рядом с тобой до тех пор, пока ты меня не прогонишь!
-Олег! Ну, зачем тебе все это? – скривилась Катя.
-Не знаю. Просто ты мне нужна! Очень нужна! А теперь – на прогулку! Давай помогу свитер надеть!
-Да я сама могу его надеть! Одевайся!
-Ну, так не сиди истуканом! Одевайся!

                ***
    Настя не знала говорить или нет Ивану о визите Вадима и его претензиях на Маринку. Долго раздумывать ей не пришлось, Маринка сама, едва Иван успел зайти и раздеться, выпалила ему с важным видом:
-Папа Ваня, знаесь, у меня исо один папа есь! Он к нам сегодня плиходил и лугался с мамой. Мама его игоняла, а он говолил, сто он мой папа. А много папов не бывает!
    Иван с широко раскрытыми глазами слушал детский лепет, затем перевел взгляд на Настю:
-Здесь был… Вадим?
-Да…, ты не волнуйся! Я попросила его уйти и больше здесь не появляться! Проснулся, называется!
-Я думаю, Настя, что он так просто от Маринки не откажется! Он угрожал тебе судом?
-Да, но какой суд? О чем ты вообще говоришь? Это моя дочь! Понимаешь, моя! Господи! Да что же это?!
-Не кричи, успокойся! Мы должны как можно быстрее зарегистрировать наши отношения, и я удочерю Марину!
-Ванечка, давай завтра! А?!
-Давай, а теперь к столу, я голоден, как волк. Ты кормить меня собираешься?
-Мой руки, я пока приготовлю, и Маринке руки помой.
    Ночью, лежа в объятиях Ивана, Настя была уверена, что теперь уже ничто не омрачит ее трудного счастья.
    Подать заявление в ЗАГС о заключении брака им снова не удалось, так как Ивана отправили на какой-то медицинский симпозиум. Уезжая, он утешал Настю, что это не надолго, что он скоро вернется, чтобы они с Маринкой не скучали и ждали его с подарками. Ведь на носу было 8 Марта, а они, то есть Настя и Маринка, его самые любимые женщины. Правда, когда-то была еще тетя Даша, родная сестра Ивановой мамы, которая вырастила его.  Родители Ивана погибли в автомобильной катастрофе, когда тому было три года. Иван их совсем не помнит, видел только на фотографиях. Тетя Даша заменила ему и мать и отца, так и не выйдя замуж. Очень радовалась, когда Ванька поступил в медицинскую академию, гордилась им, но до диплома не дожила. Как-то поскользнулась, упала, сильно ушибла ногу, впоследствии – остеосаркома. Она скрывала от Ивана, что больна, зная, что он бросит учебу и примчится, чтобы ухаживать за ней. Иван о болезни узнал слишком поздно. Были у него и девушки, но так как Настя, ни одна не прикипела. Вот и получается, что он был прав, уверяя их в своей любви.
    На следующий день Настя получила повестку, в которой было сказано, что она является ответчиком в деле по установлению отцовства ее дочери, что ей необходимо явиться по такому-то адресу, в такое-то время для дачи показаний.
-Вот сволочь! Неймется ему! Ну, до каких пор он будет ломать мою жизнь? Гад! Господи, и Ивана нет!.. Он бы что-нибудь придумал.
    В кабинете, куда она робко вошла, сидели трое: высокая, худощавая женщина средних лет, со стальным блеском строгих глаз, затянутая в темно-синий брючный костюм, пожилая, полная тетка, явно не выспавшегося вида, которая даже украдкой зевала, прикрывая рот кружевным смятым платочком, и Вадим. Этот, как всегда, был безупречен. Ни одной пылинки или складочки на дорогом бежевом пиджаке  и светло-коричневых брюках. Волосы подстрижены и уложены так, словно он только что вышел из парикмахерской. Запах дорогого одеколона витал легким облачком в небольшом кабинете. Полная женщина поднялась навстречу Насте:
-Здравствуйте!
-Здравствуйте! – Настя кивнула всем присутствующим
-Проходите, Анастасия Дмитриевна. Садитесь. Разрешите представить Вам всех присутствующих: меня зовут Ольга Михайловна Голубева, я веду гражданское дело по заявлению истца Стороженко Вадима Анатольевича по установлению его отцовства и признания его в отцовских правах по отношению Вашей дочери – Лихановой Марины Дмитриевны, родившейся 24 марта 2000 года. Интересы истца представляет адвокат Лизунова Маргарита Станиславовна. Мы пригласили Вас для беседы и считаем, что это не сложное дело, до суда можно не доводить.
    Настя ненавидящим взглядом впилась в Вадима.
-Анастасия Дмитриевна, скажите, является ли отцом Вашей дочери присутствующий здесь Вадим Анатольевич?
-Нет! Он не ее отец и никогда им не был! – резко ответила Настя.
-Анастасия Дмитриевна, - невозмутимо продолжала адвокат, - скажите нам, кто конкретно является биологическим отцом вашего ребенка?
Настя молчала.
-Я настаиваю на ответе. Вы же прекрасно знаете, что медицинская экспертиза установит отцовство с точностью до ста процентов. Только зачем подвергать ребенка неприятной процедуре, если мы можем обойтись и без этого. Я еще раз спрашиваю, является ли отцом Вашей дочери Стороженко Вадим Анатольевич?
-Является! Сволочь!
-Анастасия Дмитриевна, не стоит оскорблять моего клиента, это не в Ваших интересах. Успокойтесь и скажите, почему Вы скрыли факт рождения ребенка от отца?
-А что и кому я должна была сказать? Он бросил меня сразу же, как только…, и укатил в свою Америку, даже ни разу…, - запальчиво заговорила Настя.
-Но ведь неподалеку от Вас проживает его мать Александра Филипповна, Вы могли ей, родной бабушке, сказать о том, что ждете ребенка. Почему Вы это не сделали?
-Я..я.. ну, не знаю. Я не думала, он ведь жениться там собрался. Я не нужна ему была.
-Анастасия Дмитриевна, Вы не можете это утверждать, так как не знаете наверняка действия моего клиента, о том, как бы он поступил, зная, что Вы беременны.
-Знаю! Сволочь он и подлец! – в глазах Насти дрожали слезы.
-Анастасия Дмитриевна, я вынуждена сделать Вам второе замечание по поводу оскорблений Вадима Анатольевича!.. Итак, значит, Вы признаете, что отцом Вашей дочери Марины является мой клиент, и что он долгое время не знал о ее существовании по той причине, что Вы тщательно скрывали этот факт?
-Да ничего я не скрывала, Господи! Вадим! Ну, зачем ты опять свалился на мою голову?
-Настя, пойми, я не хочу сделать тебе больно. Я просто хочу дать нашей дочери то, что ты ей дать не сможешь. Да пойми, если ты лишишь ее того, что ей по праву принадлежит, она ведь тебе не простит этого!
Настя ревела уже навзрыд.
-Да дайте же ей воды! Глупая, другая бы на твоем месте радовалась, а ты плачешь.
-Настенька! – в разговор вступила полная женщина. – Подумайте хорошенько, ведь суд так или иначе примет сторону истца, и решение будет принято в его пользу, даже, согласитесь, в целях интересов Вашей дочери. Я думаю, что нам просто необходимо решить все мирным путем. Вы согласны со мной?
-Нет, не согласна! У нее уже есть отец. Это Иван помогал мне ухаживать за дочкой, он лечил ее, когда она болела, я…я ведь ничего не умела. Это Ивана она видела с первых дней своего рождения, его руки она знает, как мои. Вадим, оставь нас в покое.
-Анастасия Дмитриевна, не торопитесь, взвесьте все как следует. Сейчас вами руководит обида, злость, желание отомстить.
-Да поймите же Вы! Ничего я не желаю. Пусть убирается в свою Америку и оставит нас в покое! – уже кричала плачущая Настя.
-Ну, хорошо, сейчас все свободны, мы вызовем вас, как только в этом возникнет необходимость. А вы все обдумайте на досуге и поймите, что отец имеет также все права, как и мать и лишать его их, без каких-либо оснований, мы не имеем права.
    Настя шла по улице, а слезы катились из ее глаз, мешая смотреть на дорогу. Она спотыкалась на каждом шагу, всхлипывала, а прохожие с удивлением смотрели ей вслед. Дома ее зареванную в прихожей встретила Маринка:
-Мама, мама, бабуська писла и Оля пиехала, подем! – тянула она Настю за руку. – Подем!
    В комнате, заваленной разными подарками, сидели Татьяна Андреевна и Ольга.  Настя с изумлением смотрела на младшую сестру. Ольга была настолько эффектно и модно одета, что у Насти захватило дух:
-Ого! Вот это да! Ну и дама! Ты что, банк ограбила?
-Зачем грабить, надо просто очень умно пользоваться всем, что тебе предлагают, вот и все! А ты, говорят, замуж собираешься? Что, никого получше не нашла? Бедновато у вас!
-Нам хватает!
-Настюша, ты никак плакала? – заметила мать.
-Вадька, сволочь, на Маринку решил свои права отсудить. Отцом решил стать, говорит, что я не смогу воспитать дочь как следует. Деньги предлагает.
-О! Круто! А ты чего ревешь-то?! Ну, подумаешь, обида ее взяла, прости! Зато в Америке… это же Америка, ты хоть это понимаешь? – Ольга яростно жестикулировала перед Настиным лицом. – Ты что, решила отказаться?
-Нужен он мне со своей Америкой!
-Дура, ты и есть дура! Ты что решила всю свою жизнь горшки убирать в больнице? Жить в этой дыре? Ну, ладно, сама-то ты всегда была такой, но по какому праву ты всего лишаешь Маринку?
-Замолчи сейчас же! Для тебя всегда были важны только тряпки и деньги!
-Конечно, которых у меня всегда не было!!!
-Девочки, хватит, перестаньте! Ну, хватит же!
    Ольга стала судорожно рыться в своей модной сумочке, вытряхнула ее содержимое на стол, схватила какую-то бутылочку с таблетками и выбежала на кухню.
-Мама, она что, больна? – встревожилась Настя.
-С нервами что-то. Она ведь такое пережила!
-Да, да, прости меня, мам, я сорвалась.
    Ольга уже вернулась с кухни, плюхнулась на диван и закрыла глаза.
-Не дури, Настя! О таком любая мечтает, а тебе самой в руки плывет!
-Ага. Плывет, только дурно пахнет.
-В общем, как хочешь, а я не позволю тебе сломать Маринке жизнь, запомни это!
-Девочки, не ссорьтесь, вон Павел Михалыч к столу зовет, пойдемте, за столом все обсудим. Оля, Настя! Ну!
    За столом этой темы больше не касались, говорили о Димке, которому Юра достал путевку на какой-то целебный курорт, дядя Паша рассказал анекдот, ссора утихла и сестры опять улыбались друг другу. К вечеру мать с Ольгой засобирались домой, но Настя уговорила их остаться ночевать. Ольга с Настей шептались в Ивановой комнате. А Татьяна Андреевна долго беседовала с дядей Пашей на кухне.
-Слышь, Настя, кажется, твой сосед матери в женихи набивается. Смешно!
-Почему смешно? Оба одинокие, дядя Паша хороший, не пьет и мастер на все руки!
-Ну, ты скажешь! Они же старые.
-Чего мелешь-то, какие старые! Маме всего сорок, просто жизнь у нее нелегкая была, вот и…!
-Еще бы! Я, например, так жить не буду! Зубами вырву то, что мне положено!
-Ой, Ольга! Ну, нельзя так, пойми, нельзя!
-Можно, Настя, можно! Все, давай спать, спать хочу…

                ***
    К весенним праздникам Катя была уже дома. Ей казалось, что прошло уже очень много времени с того дня, когда она здесь была последний раз. В доме ничего не изменилось, та же старая мебель, шторы на окнах, те же цветы и кот Ерошка, за которым присматривала тетя Надя, папина сестра. Она же поливала цветы и навещала отца в больнице. Тихая, немногословная тетя Надя. Катя проехала по квартире, вдыхая запах родного дома, подъехала к старенькому, обшарпанному пианино, открыла его и легко тронула клавиши. Комната наполнилась мелодичным звуком. Пианино было куплено давно, по случаю, почти за бесценок, у соседки, которая закочевала в квартиру, где среди старой рухляди стояло это чудо. Соседка пианино чудом не считала, квартиру стала освобождать, наняв для этого двух дюжих молодцев. И когда Оксана Владимировна услышала бряканье клавиш на лестничной площадке, вышла, спросила соседку, что она собирается с ним делать. Та, сразу сообразив, что из этого можно извлечь выгоду, заявила:
-Продать. Авось покупатель найдется.
    Мать Кати торговалась недолго и обе довольные сделкой разошлись по квартирам, обещая заходить друг к другу в гости. Соседка завезла себе дорогую, обшитую кожей мебель, а пианино поселилось у Михайленко. Это был старинный, прекрасный инструмент. Внешний вид его, конечно, не тот, что прежде, лак облупился, но звуки, которые он издавал, были чистые и мелодичные. У Кати, как оказалось, был абсолютный музыкальный слух, так что играть она научилась быстро, еще не зная нотной грамоты, легко подбирала музыку по слуху. Петь она стала гораздо позже, лет с четырнадцати, и все кто слышал ее пение, уверяли, что Катю ждет большая сцена.   
-Ну что ж, не судьба значит! – это она уже произнесла вслух. Попробовала играть, но пальцы были еще не послушны. Она закрыла крышку и откатилась назад. Днем раньше Олег возил ее на опознание тех, кто был задержан по поводу нападения на нее и Ольгу, но Катя не узнала их по голосу и по комплекции. Тем более, парни, давая показания, называли совсем другое место. В общем, путаница была страшная и, как показалось Кате, факты этого нападения подгонялись, как незнакомые слова в кроссворде. У нее, почему-то, не было зла на этих парней, испуганных и растерянных, ей их было просто жаль. Следователь понял это и постарался свести очную ставку до минимума. Он-то ждал с ее стороны явного обвинения. Катя его надежд не оправдала, чем очень смутила и рассердила следователя. Тем не менее, дело уже передали в суд, а мама Кати молила парням всяческих бед, хотя Катины ножки от этого целыми не станут. Но мама есть мама, и Катя могла ее понять.
 
 ***

    После праздника, вернувшись с симпозиума, Иван повел расстроенную и упиравшуюся Настю в ЗАГС. Регистрацию им назначили на середину апреля. Он  буквально заставил ее вновь сесть за учебники, чтобы продолжить учебу, брошенную из-за рождения Маринки. А в конце марта состоялся  суд о признании отцовских прав гражданина  Стороженко Вадима Анатольевича, проживающего в США и имеющего двойное гражданство, в отношении Лихановой Марины Дмитриевны, Настиной дочки. Вся процедура напоминала Анастасии комедию-фарс, поставленную сумасшедшим режиссером. Ей казалось настолько нелепым все то, о чем здесь говорили, что у нее началась истерика, пришлось делать небольшой перерыв в заседании суда. В отличие от спокойного, уверенного в себе, элегантного Вадима, Настя выглядела нервозной, издерганной, неуравновешенной. Естественно, все шансы выиграть судебный процесс у Вадима были налицо, к тому же и судья и присяжные были особы женского пола, а от Вадима за версту несло обаянием и очарованием. Решение суда было однозначным: признать за Вадимом права отцовства. Теперь он мог беспрепятственно принимать участие в воспитании дочери. Это решение, а еще больше вероломство Ольги целиком и полностью ставшей на сторону Вадима, буквально сразили Настю наповал. Она не могла простить сестре предательства, та в свою очередь считала, что поступила правильно, и что пройдет время, когда Настя это поймет и оценит. Вадим же окончательно добил Анастасию, решительно настаивая на том, чтобы Марина носила его фамилию и отчество. Так в скором времени мать и дочка поменяли фамилии: Настя стала Русановой, Маринка – Стороженко. Состоявшаяся регистрация брака радости Насте не прибавила. Иван не мог вывести ее из состояния тоски и уныния, она никак не могла смириться с вопиющей несправедливостью.
-Сволочь! Он же всех их купил с потрохами. Как они посмели моего ребенка… ему! Я ненавижу его. И их всех тоже ненавижу!
Маринку же смена фамилии даже забавляла:
-Мамотька зенилась на папе Ване, а я зенилась на папе Ваде! – эту новость она рассказывала всем, кому не лень.
    Вадим сразу же после суда уехал, регулярно посылая Насте деньги в долларовом эквиваленте, но она не тратила из них ни цента, откладывала на Маринкин счет. В течение года Вадим приезжал два раза, забирал довольную Маринку к бабушке Шуре, водил ее на аттракционы в городской парк, в кафе, покупал ей дорогие подарки и вещи. Маринка с удовольствием принимала это и шумно радовалась каждому появлению Вадима, видимо его магическое влияние распространялось и на нее. Настино сердце разрывала ревность. Иван, видя, как Настя страдает, успокаивал ее:
-Ну, что ты, перестань! Он ведь отец и любит ее!
-А ты? Кто ты?
-Я… тоже отец и тоже ее очень люблю! Просто ей повезло иметь двух пап одновременно.
-Он просто покупает ее!
-Настя, ты не права, не злись, пойми его, он ведь не притворяется. Маринка бы это поняла. Дети очень тонко чувствуют фальшь.
-Ты просто его не знаешь! Он умеет притворяться, как никто другой. Он морочит ей голову.
-Не сердись, Настя, но в тебе просто говорит ревность…
    Однажды Вадим завел разговор о том, что хочет взять дочку с собой месяца на два-три. Настя даже задохнулась от злости:
-Ты что, с ума сошел? Убирайся отсюда вон!
-Я же не надолго ее возьму… покажу ей…
-Нечего ей показывать, она еще очень мала. Отец выискался. Убирайся и не смей появляться здесь больше. Убирайся или я тебе все глаза вышпарю кипятком! – уже не помня себя, кричала Настя.
-Хорошо, я уйду, только не забывай, что на дочку я имею такие же права, как и ты! И она любит меня! – бросил Вадим и вышел из квартиры.
    Настя сползла по стене, в глазах у нее потемнело, она потеряла сознание. Очнулась она в кровати, Иван был встревожен и напуган. В комнате остро пахло лекарствами.
-Настя! Нельзя так себя изводить! Ты же ни о чем больше не думаешь, как только о Вадиме.
-Ну что ты говоришь! – слабо возразила Настя.
-Знаешь, я даже думаю, что в глубине души ты до сих пор любишь его, просто злость и обида застилают тебе разум. А во мне ты нашла опору, палочку-выручалочку, но ты до сих пор его любишь!
-Иван!!! Что ты несешь? Я его ненавижу!!!
-Меня бы больше устроило, если бы ты была к нему равнодушна и безразлична.
-Ну, как я могу быть равнодушной, когда он мою Маринку…
-Что Маринку?! Любит?! Так она его дочь! Понимаешь, дочь! Единственная!!! – Иван тоже сорвался на крик, но, видя, как снова сереет лицо Насти, испугался. – Прости, я не хотел. Я, наверное, просто боюсь тебя потерять! Ревную, страшно ревную, понимаешь!
-Иван, ты глупый! Ну, как тебе приходит такое в голову?
-Я же вижу, что Вадим приезжает уже не только из-за Маринки, но и из-за тебя. Он жалеет, что потерял тебя!
-Вань, ты никогда не был таким дураком. Что за бред ты несешь?
-Ладно, Настя, отдыхай. Еще один такой срыв и можно в психушку загреметь. 
 ***

    Ольга окончила училище, но работать, по-видимому, не собиралась ни хореографом, ни кем другим вообще. Однажды Юра даже пожаловался Насте, что Ольга где-то пропадает на сутки, на двое, не затрудняя себя особыми объяснениями.
-Юра, у меня своя жизнь. Если тебя что-то во мне не устраивает, то я тебя не держу. У меня есть друзья, с которыми я встречалась до тебя и я не собираюсь в угоду твоим амбициям забывать их. Ты человек свободный, я не спрашиваю, где и с кем ты бываешь. Я тоже хочу быть свободной! Если ты думаешь, что я изменяю тебе с другими мужчинами, то ты ошибаешься! Я хочу быть с тобой, но ограничивать себя не позволю никому!
-Но ведь мы, кажется, собирались пожениться?
-Так зачем же дело стало? Только брак это не цепи, а добровольный союз свободных личностей. Если ты не против, то и я – за!
    Вот примерно такие разговоры возникали у них все чаще и чаще.
-Настя, я почему-то волнуюсь за нее, она бесшабашная, непредсказуемая. Черте что может натворить.
-Знаю, Юра. Ольга всегда была кошкой, которая ходит сама по себе. Или смирись, или ищи себе другую девушку, поспокойней.
-По-моему, Ольга – мой крест!
-Ну что же, тогда терпи!
*  *  *
    У Ольги, действительно, была своя другая жизнь. Чем она ее привлекала – сказать трудно. Если в этой жизни Ольга представляла из себя  элегантную, ухоженную, дорогую даму, львицу со светскими манерами, то в той другой жизни она была полной противоположностью этой дамы. Потертые джинсы, стоптанные кроссовки, старый вытянувшийся свитер, небрежно заколотые волосы. Здесь лексика, как правило, была ненормативная, сленговая, а публика – разношерстная. Основным занятием естественно, было пиво, сигареты, одуряющая музыка и… наркотики. Ольга не кололась, не курила, она почему-то считала, что это не эстетично. Но вот таблетки или так называемые "колеса", время от времени употребляла. Причем всякую дешевую дрянь не приобретала. А с недавнего времени  увлеклась вдыханием кокаина. Ольга несколько раз попробовала, "новинка" ей понравилась, но она старалась не злоупотреблять, зная, к чему приводит наркозависимость. Твердый характер и сильная воля держали ее в рамках, так как те, с кем она начинала таким образом расслабляться, давно уже сидели на игле. Некоторые уже заживо гнили, некоторые отправились в мир иной. Ей же нравилось ходить по лезвию бритвы, чувствуя себя особенной, избранной. Проблема была только в деньгах, ведь чем чище и "безопаснее" наркотик, тем дороже он стоит. Ольге удавалось доставать средства, так как фантазия у нее была неистощима.
    Нервы стали сдавать после несчастного случая с Катей. Вот теперь она стала ощущать непреодолимую тягу к очередной дозе. Ведь это она стала виновницей Катиной трагедии. Нет, она не собиралась делать подругу калекой. Задумка была другая. Нужно было инсценировать нападение и похищение, но дружки – полудурки перестарались. Конечно, Катька приоделась: модные сапожки, шапка из голубой норки, нарядная дубленочка привлекли внимание обкуренных идиотов, и кто-то из них через чур сильно ударил Катю по голове! Ольга, убегая, не подумала, к чему может привести ее "блестящий" план на счет своего выкупа. Узнала обо всем уже слишком поздно, когда назад дороги не было. Именно в этот вечер доза превысила обычную норму. В остальном, все прошло по плану. Она предусмотрела даже видеокамеру, на которую Юрка с друзьями могли снимать выемку денег из камеры хранения. Она сама забирала деньги, именно ее снимали на камеру, но не узнали. Трудно было узнать в сгорбленной бабульке,  с баулом и авоськами - красавицу  Ольгу. Она даже специально покрутилась перед камерой, уронив на пол жетончик и пытаясь его поднять. Ей помог молодой, небрежно одетый человек, за которым и устремилась Лешкина камера. А ведь она тогда хотела, чтобы ее узнали! Риск прибавлял ей адреналина в кровь! Юрка же был счастлив, что она жива и здорова, что ее не постигла участь Катерины, о деньгах забыл, хотя собирался найти и наказать Ольгиных "похитителей". Но разве мог он, влюбленный по уши, предположить, что далеко искать не надо, далеко искать просто некого! Угрызениями совести Ольга долго не мучилась, она это просто не умела. Для себя она решила, что это судьба такая у Катьки, несчастный случай. Тем более, что какие-то лохи взяли все на себя, хотя все показания были запутанными. Она даже искренне жалела Катерину, напрочь выбросив из головы, что это она указала где и когда их поджидать. Ольга вообще не держала неприятных воспоминаний, да и зачем портить себе жизнь, если уже ничего изменить нельзя! Единственное, что ее стало раздражать, так это через чур пристальное внимание Юрки. Ольгу, конечно, устраивала ее роль возлюбленной самостоятельного молодого человека, который оплачивал ее содержание, приобретал для нее дорогие, красивые вещи, а к ним она всегда питала болезненную слабость, но быть под Юркиным всевидящим оком она совсем не хотела. После очередного выяснения отношений он вдруг сказал, что, дескать, виноват и больше не будет ограничивать ее свободу. Ольга тихо праздновала свою очередную победу!..

-Димон! Мне нужна доза! У тебя есть, я знаю!
-Вот держи, но за тобой приличный должок!
-Ты же знаешь, что я отдам, продам кольцо с изумрудом и отдам!
-А не жалко? Вроде оно как дареное?
-У Юры денег много, еще купит, скажу, что потеряла. Слушай, что это за дрянь?! Ты что мне подсунул?
-Другого все - равно нет, не хочешь – верни!
-Димон, ты мне мозги не пудри, за свои бабки я могу…
-Ну, так бери, а у меня-то пока ты только в долг берешь. А ведь порошок подорожал!.. Может, уколоться хочешь?
-Да пошел ты, козел! Ты знаешь, что я не колюсь!
-Ну, как знаешь. А за базаром следи, дорогуша. Раз качество не устраивает, иди в завязку.
-Я в любой момент могу завязать, просто у меня проблемы. Ладно, давай свою гадость, на душе муторно.
    Димон достал зеркальце, тонкой длинной дорожкой насыпал на его поверхность грязно-серый порошок и подал Ольге трубочку. Она вдохнула в себя наркотик, откинулась на спинку обшарпанного дивана, закрыла глаза. Привычного расслабления не почувствовала, снова позвала сердитым голосом:
-Димон, сволочь, или ты дашь мне нормальную дозу, или считай себя потенциальным покойником!
-Не пугай и не груби, еще раз напоминаю. Я же говорю, что товара пока нет. Ну, ширнись разок, с одного-то раза не помрешь, да не боись, у меня шприцы одноразовые, в упаковке.
-…Ну.., ладно, давай! Но если ты в следующий раз подсунешь мне такое дерьмо… не обижайся!
    Парень ощерился в кривой ухмылке, показывая гнилые зубы.
-Да попробуй, это вовсе не больно!.. Давай, вот так, рукавчик-то придержи, … ага, кулак сожми…, все, пошла! Ну вот, приляг…
    Через несколько мгновений на хорошеньком личике Ольги заиграла глуповатая и счастливая улыбка…
    Сквозь пелену молочно-розового тумана, слыша откуда-то издалека крики и шум, Ольга не поняла, каким образом Юрка с Олегом и Лешкой оказались на этой хате, как бомбили вертеп и выносили ее, безвольную и безучастную, везли куда-то, время от времени шлепая по щекам, проверяя пульс. Очнулась она в Юркиной спальне и долго не могла понять, как и когда она здесь очутилась. Ее знобило, в ушах стоял шум. Сильно тошнило, а во рту был какой-то мерзкий металлический привкус. Она попыталась подняться, но слабость была такая, что Ольга снова уронила голову на подушку.
-Проснулась? – в дверях стоял Юрка с мокрым полотенцем в руках.
-…
-Ну, что молчишь? Так вот, оказывается, где ты пропадаешь? Это и есть твоя свобода?
-…Не твое дело!
-Нет, ошибаешься, мое! Я собираюсь на тебе жениться, ты будущая мать моих детей и ты будешь лечиться! Понятно?!
-Я не больная…, я просто попробовала один раз.
-Ты больна! Я уже давно наблюдаю за тобой. Вот что я нашел! – в руках он держал пластиковую бутылочку из-под омнопона.
-Я тебе уже сказала, что не больна, и вообще тебя это не касается.
-Замолчи! Ты будешь делать то, что я тебе скажу! И будешь лечиться! Завтра я отвезу тебя в клинику.
-Оставь меня в покое! Убирайся! – взвыла Ольга, но ее скрутил рвотный спазм, она склонилась над тазом у кровати. Ее выворачивало на изнанку. Наконец, она упала на подушку, из глаз катились слезы, а тело били конвульсии.
    Юрка достал мобильник, набрал номер и кому-то сказал: "Приезжай!".
    Дальше Ольга помнила только ад! Это была первая, настоящая ломка…
-Юра, миленький, мне нужна доза. Всего одна! Я буду лечиться, но дай последний раз, совсем немного, - умоляла она.
    Юркины глаза были полны боли, но он был непреклонен. Вытирал полотенцем липкий пот, пену у рта, укрывал одеялами, когда ее бил озноб, но не выходил ни на шаг, не обращал внимания на потоки площадной брани…
    Он сам унес ее на руках в ванную, опустил в душистую, пенную воду, выкупал ее, как ребенка и, завернув в махровую простынь,  снова уложил ее в чистую постель.
-Оля! Ты самый дорогой человек для меня. Я не позволю тебе утонуть в этом кошмаре. Сейчас я помогу тебе одеться, и мы поедем в клинику. Я заплачу любые деньги, чтобы ты больше никогда даже не вспоминала о наркотиках. У тебя будет отдельная палата со всеми удобствами, но ты должна пообещать мне, что будешь выполнять все, что от тебя будет требовать врач.
-Хорошо! Прости меня, Юра! Скажи, мама знает?
-Нет, но Настя и Иван знают, я им звонил. Они будут навещать тебя.
    Насте Юрка позвонил и попросил ее приехать, когда Ольге было особенно плохо. Та, увидев сестру в таком состоянии, была настолько потрясена, что ее саму пришлось отпаивать лекарствами.
-Юра! Как же мы проглядели? Как мы допустили это?
-Это я виноват. Просто все Олины выходки я списывал на ее характер. Следов от уколов у нее не было. Я слишком поздно все понял.
-Юра, ну может быть еще не поздно? Может быть, ее еще можно вылечить?
-Ну, конечно, мы…я… все сделаем, чтобы она выздоровела.

***

    Татьяна Андреевна жила в счастливом неведении. Димка, вернувшийся с курорта, как-то приокреп, даже меньше принимал лекарств, лучше спал. В деньгах, благодаря Юре, они тоже перестали нуждаться. И тут к Татьяне Андреевне зачастил Настин сосед – Павел Михайлович, да не просто так, а с цветами, с тортиками для чая. Приходит вроде бы как в гости, намеков никаких не дает, неполадки в квартире устранит, побеседует душевно и до следующего визита прощается. Все чинно и гладко. И стала она ловить себя на мысли, что ждет тех визитов. Опомнится, смутится, но тут же оправдание себе находит, мол, мужику одиноко, поговорить по душам не с кем, трудно непьющему-то друзей найти, да и помощь бескорыстная не лишняя. А сама нет-нет, да и припомнит, что ладный он – Пашка-то! Вот и сегодня принарядилась, на часы поглядывает, а в духовке уже пирог яблочный румянится. Вот и звонок в дверь, она замерла на минутку, не спешит к двери, у зеркала волосы поправила и только потом, вроде, как ни в чем не бывало, дверь открыла. А он, Паша-то, с букетом, с шампанским  и целым пакетом всякой всячины.
-Здравствуй, Танюша! Хватит нам, поди, развеличиваться. Пройти-то можно?
-Проходи…, Паша! Ты как раз к пирогу, чай пить будем, проходи! Дима, мой руки, иди к столу.
    Сели за стол, Павел Михайлович открыл шампанское.
-Паш, по какому поводу праздник?
-Я, Татьяна, это…, значит…, в общем, свататься пришел! Может, не прогонишь? Очень ты мне приглянулась, Танюша! Слышь, Димка, как ты смотришь на это, если мы с мамой сойдемся, и все вместе жить будем?
Димка довольный заулыбался. Дядя Паша ему нравился.
-Ну, что скажешь, Танюша?
-Ой, я прям не знаю! Старая я уже для невесты!
-Это кто тебе такую глупость сморозил? Да ты…ты…красивая и молодая. А дети-то уже выросли, сами по себе, да и не против они. Правильно, Дима?
Тот, все еще улыбаясь, кивнул в знак согласия.
-Ой, Паша, стыдно-то как.
-А чего нам стыдиться-то, чай ничего чужого не украли? А ну-ка дай я тебя поцелую! – и не успела она опомниться, как Павел обнял ее и крепко поцеловал в губы.
-Ох, и сладкая ты баба, Татьяна! Всю жизнь такую ждал, давай поженимся. Не мальчишка же я вокруг да около ходить. Говори прямо – согласна?
-Согласна! – выдохнула Татьяна.
-Тогда давай выпьем за это, - он плеснул в бокалы шампанское, и они чокнулись. Татьяна зарделась, глаза ее засияли, она помолодела и похорошела. Павел не отрывал взгляда от нее, смущая этим Татьяну еще больше. Димка удалился к себе в комнату, а они долго сидели, держались за руки, и она все рассказывала Павлу о себе, о муже своем непутевом, о том, что пережила, а он гладил ее руки и уверял, что все теперь у них будет хорошо и ей так хотелось ему верить… Впервые за много лет уснула она на крепком мужском плече, счастливая и любимая. И когда она вдруг вскочила и вскрикнула от страха, а Павел прижал ее успокаивая, уговаривая, что ей просто приснился кошмар, тревога не покинула ее, а прочно засела в сердце:
-Обрадовалась? Зря! Не будет счастья тебе! Не будет! – кричала ей Елизавета, сильно постаревшая, похожая на ведьму, - не прощу! Ни за что не прощу!!". Татьяна пятилась от нее, пыталась бежать, но ноги не слушались ее, становились ватными. А Лизка снилась так явно, что Татьяна опять проснулась в ужасе.
-Паша! Не могу я быть с тобой, я тебе только горе накликаю! Беги от меня! Беги! Не будет нам счастья!
-Танюш, ну что ты такое говоришь! Я только, только нашел, что искал! С чего ты взяла, подумаешь – сон приснился! Утром уже забудешь о нем, успокойся, милая моя! Теперь мы вместе и я никому тебя не дам в обиду! Поверь мне!
-Ничего ты, Паша про меня не знаешь! Если бы ты знал, убежал бы без оглядки!
-Мне и знать не надо. Вот оно – счастье мое рядышком и больше ничего знать не желаю.
-Ой, Паша, Паша, - Татьяна уткнулась в его грудь, вдыхая запах ставшего родным мужчины, - может ты и прав, а это просто дурной сон. Я постараюсь его забыть и выбросить из головы.
-Вот это правильно! Ну, иди сюда! Иди ко мне!..
    Утром, действительно, все страхи рассеялись. Татьяна проснулась в объятьях Павла, счастливо улыбнулась, потянулась и пробормотала:
-Боже! Хорошо-то как! Неужели я могу быть любимой?
-Не просто любимой, а любимой всем сердцем! Танюша, ты даже себе представить не можешь, что ты для меня значишь!.. У!.. Сладкая какая! – и звонко шлепнул ее по заднице. – Неделю бы из постели не вылезал.
-Пашка! Хватит тебе! Пусти! Димке завтрак надо готовить, да и тебя блинчиками побалую!.. Да, Пашка! Ха-ха-ха, ну щекотно, пусти, говорю…- Татьяна вырвалась из цепких объятий, набросила халатик и пошла на кухню, готовить завтрак. В дверь позвонили.
-Пашка, открой, это, наверное, Дина, моя соседка! Дин, заходи, я блинчики пеку!
-Нет, мам, это я, - на пороге кухни стояла Настя.
-Доченька? Настя, проходи, случилось что-то? – с лица Татьяны Андреевны сползла улыбка, она была явно смущена.
-Ты так рано… я это… мы с Пашей…, с Павлом Михайловичем…, мы… это…, ну это самое…
-Мам, ну что ты оправдываешься?! Давно пора! Столько лет одна, ты знаешь, что я всегда хотела, чтобы ты была счастлива, а дядя Паша…, он нам давно родной! Я только рада!
-Но ведь что-то случилось? Ты чем-то расстроена?
-Нет, нет! Я просто захотела попроведать вас с Димкой, давно уже не была.
-Ты раздевайся, я блинчиков напекла, чай будем пить. Паша, не стой, расставляй чашки.
    Настя, видя, как сияют у матери глаза, как она похорошела от счастья, решила ничего ей не говорить про свою поездку к Ольге, про ее беду, помочь ведь все равно ничем не сможет, а только начнет плакать и убиваться.
-Мам, Юра звонил, они с Ольгой поехали к его родственникам, может, загостятся. Предупредил, чтобы не теряли. Ольге проветриться не мешает, она нервная такая стала!..
-Насть, а как она-то на Пашу-то поглядит? У нее ведь характер – не приведи господь!
-Нормально посмотрит, у нее своя жизнь, а у тебя своя! Тебе тоже счастье положено, вот и пользуйся.
-Вот и я говорю, мол, нам теперь вместе надо до старости, я ведь как увидел ее, Танюшку-то, - дядя Паша взял за руку Настину мать, погладил ее, заглянул ей в глаза, - сразу понял, вот она любовь-то моя!
-Ой, Пашка, скажешь тоже! – засмеялась Татьяна Андреевна счастливым смехом.
-Ну ладно, мам, спасибо за блины, мне пора, у меня Маринка приболела. Иван написал какие лекарства купить, вот я и заглянула к тебе…, к вам.
-Привет Ивану, Маринку поцелуй за нас.
    Настя оделась и вышла на улицу. Она не могла разбить матери сердце, погасить радость и надежду в ее глазах…

***

    Когда Оксана Владимировна услышала звуки пианино и чистый голос дочери, не певшей уже целую вечность, она чуть не лишилась чувств. Катя пела совсем незнакомую ей песню, но сколько чувства было в этой песне! Мать на ватных ногах подошла к стулу, присела на краешек, закрыла глаза, и по щекам ее покатились слезы. А песня набирала силу, Катин голос поднимался на такую высоту,  какой не достигал никогда. Рядом стоял Олег, который приехал утром:
-Оксана Владимировна, - чуть слышно прошептал он, - Вы слышите? Это божественно! Она снова запела! И как она запела! Так она не пела никогда!
    Мать только кивнула в ответ, не в силах сдерживать рыдания, подступающие к горлу.
    Когда стихли последние звуки, Олег в каком-то порыве бросился к Кате, развернул коляску, опустился перед ней на колени, обнял и дрожащим от волнения голосом сказал:
-Катя! Милая! Я не могу больше быть твоим другом и нянькой. Я не хочу ими больше быть! Я хочу быть твоим мужем! Я так сильно тебя люблю! Скажи, ты согласна выйти за меня замуж?
-Олег, ну что ты такое говоришь? Ну, зачем я тебе? Ты ведь можешь найти себе нормальную девушку?
-Это какую же такую нормальную? А чем ненормальная ты? Нет, не отводи глаза, говори, я тебе надоел? Ты до сих пор любишь того пианиста?
-Олежка!… Мама! Да скажи ты ему! Ты что, всю жизнь собираешься носить меня на руках?
-А может быть, это счастье носит тебя на руках!
    Оксана Владимировна стояла, приклонившись к колоде и закусив сжатый кулак, не в силах сказать ни слова.
-Оксана Владимировна, я прошу руки Вашей дочери Кати, обещаю, что все сделаю для того, чтобы она была счастлива! Кать, я не тороплю тебя с ответом, подумай, я буду ждать столько, сколько ты захочешь.
-Ребята, отец пришел, давайте пить чай.
-Олег! Здорово! – в комнату вошел Григорий Степанович, Катин отец, он крепко пожал Олегу руку. – Мать, чего это опять глаза на мокром месте? Случилось чего?
-Да нет, ничего, мой руки, пойдем чай пить.
-Дело в том, Григорий Степанович, что я сделал предложение Вашей дочери, я хочу, чтобы она стала моей женой! – пояснил Олег.
-О! Вот это событие! Тут, мать, чаем не обойдешься. Где-то там у нас припрятано, ну-ка, достань!
-Гриша, тебе же нельзя!
-Маленько можно, даже нужно! За любовь надо выпить. Кать, ты хоть любишь его? Ну ладно, не смущайся, мы ведь с матерью тоже молодыми были. Только она не пела, да и я не пел, и в кого Катька у нас уродилась такая голосистая?! Я, Олежка, не против, только не смей дочку обижать, не гляди, что больной и силы не те, если обидишь…
-Папа, я еще согласие не дала, а ты уже стращаешь, убежит жених-то!
-Не убежит, у него характер на лицо! Я таких уважаю!
-О! Выпил грамульку и уже зауважал! Все, Гриша, хватит тебе!
    Олег помог Кате одеться и долго катал ее по вечерним улица, а потом они до полуночи сидели в парке и целовались до одурения.
-Так ты согласна выйти за меня замуж? – настойчиво спрашивал Олег.
-Пока еще не знаю, - честно призналась Катя, - ты же скоро едешь в Москву, вот вернешься, поговорим!
    Олег немного сердился на нерешительность Кати, но не настаивал.
-Хорошо, подумай, но только я приезжаю, ты даешь мне положительный ответ.

*  *  *

    У Олега в Москве были свои дела, но он мог бы и подмениться, только ему очень хотелось  навестить одного своего знакомого, даже "должника", который занимал ответственный пост в Министерстве культуры. В то время, когда Олег оказывал ему услугу, тот был простым чиновником и Олегу не могло прийти в голову, что когда-нибудь придется к нему обратиться за ответной помощью.
    … Бедолагу тогда доставили в отделение милиции в непотребном виде, совершенно голого, завернутого в гостиничную портьеру Дело было до банальности глупым и нелепым. Московский чиновник приехал в их городок в командировку по делам культуры. Гостя, естественно, хорошо приняли, угостили и в довесок к культурной программе присовокупили сексапильную девицу, не отягощенную моралью. Каким образом, в стельку пьяный чиновник оказался в гостиничном коридоре, в чем мать родила, он не помнил, но когда стал ночью ломиться в каждую дверь, кто-то вызвал милицию. Скандалил гость не очень культурно, тем более осознав, что он в костюме Адама, сорвал в холле тяжелую портьеру и завернулся в нее, наподобие греческих философов. При этом он уронил огромный фикус, рассыпав землю и приведя растение в полную негодность. Олег тогда работал в милиции, и этого беднягу доставили как раз в его дежурство. Хмель его почти выветрился, он кутался в шторку и выглядел довольно жалко, чуть не плакал. Еще бы, ведь на карту было поставлено буквально все: карьера, семья, положение. Олег не только отпустил его, не заводя никаких бумаг, но и, уладив недоразумение в гостинице, увез его домой, накормил, дал ему выспаться и привести себя в порядок, вернул ему вещи. Благодарный Евгений Петрович оставил свою визитку и заверил в вечной дружбе. Вот его-то и собирался навестить Олег в Москве. Но вначале нужно было любым способом уговорить Катю спеть хотя бы одну из своих песен. И не просто спеть, а записать на кассету, которую Олег и хотел увезти в Москву для прослушивания в компетентных кругах. Попасть в эти круги, тем более из глубокой провинции, было делом практически невозможным. Вот в этом и должен был ему помочь Евгений Петрович, старый "должник".

 ***  Продолжение следует