Будь проклята ты, война. Продолжение2

                *
Часы, дни, недели, месяцы, годы бегут с невероятной быстротой. Вот и Санька давно уже школьник. Марфа для первого класса пошила ему штаны сама. Купить было негде, да и не за что. Голод, накрывший всю Украину, добрался и до их городка. Со старых Колькиных брюк смастерила, как умела, одежонку Саньке. Вместо пояса пришила одну шлею через плечо, которая на животе застёгивалась на большую пуговицу. Выглядело это немного смешно, но что поделать, нищета заставляет выходить из положения кто как может. Как говорится, голь на выдумку горазда. Рубашку выкроила со своей белой блузки, которая служила когда-то ей праздничной одеждой. Благословенные нэповские времена, когда на базаре лежали вороха одежды зимней, летней, горы обуви любых фасонов и расцветок. Теперь же всё это  можно приобрести только на барахолке и, в большинстве случаев, только в обмен на харчи. Деньги потеряли ценность. Как говорили – бумажками сыт не будешь. Конечно, семья не голодала. Как-никак, все работали на госпредприятиях. А это давало преимущество. Выдавались продуктовые карточки. Пайки хоть и скудные, но умереть с голоду не давали. Да, к тому же, у бабы Маланьи оставались кое-какие запасы. Их с Никандрой коллективизация особо не коснулась. Тот даже был рад, что его избавили от обязанностей хозяина, хотя и малоимущего, но, всё-таки, хозяина. У них обысков не делали и ничего не забирали насильно.
Но пришло время, когда и у Маланьи в подвале и в кладовке, как говорится, «мышь повесилась». Настали тяжелые времена. И только благодаря Богу, порядочным и чутким людям, которые даже в эти жестокие времена, не перевелись, семья не пошла «по миру».
Так что, готовя Саньку в школу, Марфа не очень задумывалась – старое, не старое. Чистенькое, опрятное – и то хорошо. На ноги пришлись Колькины старые ботинки. Она хранила всё детское, из которого повырастали её чада. Правда, они были немного великоваты, но это не беда. В носки ботинок напихали старых тряпок. От этого они выглядели, как лижи. Обувь была помыта, высушенная, а дед Никандра смазал их дёгтем, чтобы воду не пропускали. Вот в таком парадном наряде щеголял Санька, но на фоне таких же, бедно одетых детей, выглядел вполне прилично. И только несколько детишек в классе выделялись из общей массы. Это были дети родителей, которые, хоть в какой-то мере, имели отношение к распределению материальных благ. О! Это была особая каста детей. И борьба с ними велась не шуточная. Постоянные драки, разбитые носы, оторванные пуговицы, разорванные рубашки – это была каждодневная школьная жизнь. Люмпены против барчуков. Санька в этих разборках был не на последних ролях. Крепкий от природы, он был грозой для многих пацанов, даже старших по возрасту. Прозвище «кулак» не позволяло ему расслабляться. Почти каждый день ему приходилось доказывать, что он не «кулак», этими же самими кулаками. Марфу постоянно вызывали в школу на «разборки». И каждый раз ей приходилось давать обещание, что больше такого не повторится. Каждый раз ей приходилось упрашивать директора школы, грозившего исключить её «лоботряса» из школы. Но спасал Саньку природный дар – он очень хорошо учился. Без всякого напряжения запоминал всё, что давали в школе. Дома выполнял только письменные задания, а относительно устных предметов, даже книжки не открывал. Вот и жалел директор лучшего ученика школы. Да, он понимал, что рискует, защищая кулацкого отпрыска, но, будучи старой, ещё дореволюционной закалки, всё же больше ценил в детях знания и тягу к ним, чем их социальное положение. На своём веку он насмотрелся на всяких отпрысков, разных сословий. Смотришь на одного – и одет хорошо, и наглаженный, напомаженный, в школу на экипажах привозят, и няньки, и гувернантки вокруг него, а начнёшь ему вдалбливать науку – как в толстую стену стучишь. Только гонор и презрение к окружающим особям, и ничего больше.
Иное же дитя – бедно одетое, не всегда причёсанное, с плохо умытым лицом, а каждое слово учителя хватает на лету, и впитывает всё, как губка воду. Он, отчасти, и жалел таких, и удивлялся их стремлению, и тяге к знаниям. По возможности, старался помочь им. Так и с этим Зубченком обстояло дело. Давно присматривался к нему. И замечал одну особенность. Тот никогда не давал себя обидеть. Давал сдачи любому, не взирая на возраст. Понимал, что растёт лидер. Видел, как вокруг него группируются сверстники и не только. С горечью сознавал, как трудно будет этому талантливому мальчику выбиться в люди в нынешних, непростых условиях. Хорошо ещё, если не пойдёт по скользкой дорожке, не загремит в тюрьму. И каждый раз, после очередной проделки прощал его и старался защитить. И каждый раз, смотря на умоляющее лицо Марфы, ему становилось жалко и её. Он знал эту семью. Знал сильный характер этой женщины. Не понимал нынешних событий, но понимал, что муж её вряд ли вернётся. Где-то, в глубине души, он жалел, что на его жизненном пути не встретилась такая женщина, хозяйственная и сильная духом. Личная жизнь его  почему-то не сложилась. Выходец из крестьянской семьи, он смог выбиться в люди, но так и остался в душе крестьянином, хотя давно потерял связь со своим сословием. Однако и не смог прибиться к сословию, соответствовавшему его нынешнему статусу. Мещанские устои не прельщали его, а во дворянство его никто не звал. А потом революция, гражданская война. Большевистские лозунги: земля крестьянам, фабрики и заводы рабочим, все люди равны, нашли в его душе отклик. Сам из низов, надеялся, что теперь такие, как его покойные родители, наконец, смогут быть хозяевами на своей земле. Эта вера укрепилась, когда после военного коммунизма, продразвёрсток и прочих социальных извращений, которые царили во время гражданской войны, после голода 21-го года, настали времена НЭПа. Все, кто имел землю, любил её, зажили, сравнительно, спокойной, обеспеченной жизнью. Заплатил налоги государству и хозяйствуй далее. Остальное всё твоё. Замечал он и другую сторону медали – все, кто не умел работать на землице, или не хотел, те все постоянно были чем-то недовольны, кричали на всех углах, что их грабят проклятые мироеды, не дают им выбиться в люди. И вот для таких, с позволения сказать, работничков настали золотые времена. Грянула коллективизация. Сначала, как будто, добровольной, потом гайки затягивались всё сильней и сильней. И закончилось тем, что зажиточное крестьянство объявили, как враждебный класс. А к таким политика была жесткой, а если точнее – жестокой. Вот под этот каток попала и семья Марфы. Он не понимал, зачем самый трудолюбивый, самый производительный класс рубить под корень? Ведь это не постижимо – лучших и на Соловки. Вот с такими мыслями всегда смотрел Ефрем Иванович на очередные «заскоки» кулацкого сынка Саньки. Нельзя сказать, что он прощал ему все его «художества», но, в итоге, наказания для него не соответствовали его проступкам.
Где-то, в глубине души, он сожалел, что это не его сын, не его наследник. Так и не сложившаяся семейная жизнь лишила его такой радости. А сейчас, на склоне лет, он потерял всякую надежду, да и попыток не предпринимал никаких. Просто вкладывал всю душу, всю свою нерастраченную любовь в воспитание подрастающего поколения, проповедуя им нынешнюю идеологию, хотя становившуюся, иногда, совсем непонятной ему.
                *                *                *
Толпа пацанов на «пятачке» шумела разноголосым гулом. В центре «пятачка», поднимая пиль, сражался с «жошкой» Санька. О! Это была замечательная игра. К маленькому, вырезанному из старого кожуха, кусочку прикреплялась пластинка металла. Это были или свинец, или олово. Из маленького кусочка металла делалась пластинка по размеру, соответствовавшему размеру вырезанного кожушка. В пластинке пробивались две дырочки и нитками пришивались к кожушку. Вот и готова «жошка». А теперь самое главное – научиться тыльной стороной ноги подкидывать её, как можно, много раз. Вот в этом и состояло всё искусство. Кто больше всех подкинет эту игрушку и не уронит её на землю, тот и победитель. Санька в совершенстве преуспел в этом искусстве. Вот этим сейчас он и занимался. Рядом стоявший «счетчик» монотонно отсчитывал: « Сто пятьдесят два, сто пятьдесят три, сто пятьдесят четыре»… Монотонный счет продолжался. Некоторые зрители. А возможно и соперники, стали расходиться, понимая, что такого результата им не достичь. А в игре, как в спорте, если нет достойного соперника – становится неинтересно. И вот, когда счет дошел до двухсот девяносто, почувствовал, что в пахе «клинит» ногу, он закончил свой «стайерский» забег. С гордостью обвёл толпу зрителей.
-Ну, кто больше? Кто смелый? Можно на интерес. Ставлю свою «жошку» на кон. Так кто чем ответит?
Повисла гробовая тишина. Никто не осмелился принять вызов. Санька ещё раз победно-торжествующе оглядел толпу и уже хотел высказаться насчет трусости, как услышал голос:
-Давай я! Принимаю твой вызов, но на кон я ставлю одно условие.
-Это что ещё за условие? – набычился Санька. Он почувствовал лёгкое беспокойство. – Условие? Какое ещё условие? Что ты можешь поставить против моей «жошки»? Лучшей «жошки» ты по всей Ясногорке не найдёшь.
И правда, «жошка» Санькина была особенная. У всех она была из кожушка. Санькина же была совсем другой конструкции. У него была матерчатая. Брались два одинаковых куска материи. Между ними по центру закладывалась металлическая пластинка. Потом эта пластинка по периметру прошивалась нитками. Итак, грузик был зашит точно посерёдке. Но это было пол дела. Дальше начиналась кропотливая работа по изготовлению воланчика. С каждой стороны из материи выдёргивались поперечные нити. И так с каждой стороны почти до самого грузика. В итоге оставалась бахрома. Получался прекрасный волан. И вот, когда такую «жошку» подбрасывали ногой, она плавно опускалась благодаря волану. И неважно было, какой стороной падает она опять на ногу – плоскость была с обеих сторон. Санька гордился своим изобретением, вернее дедовым. Ведь это дед Ликандра  подсказал и научил его этой премудрости.
Бугай, а это был он, вразвалочку, морской походкой, подошел к Саньке. Петька Бугаёв смотрел на Саньку с усмешкой. Он был с ним одного роста, но намного шире в плечах, и с шеей, подтверждающей его фамилию – Бугаёв. Сам он был нахаловский. «Нахаловка» -  это район на окраине, застроенный землянками и мазанками. Одно преимущество – весь заросший садами. О! Это были постоянные объекты набегов поселковой пацанвы.
С тех пор, как закончилась полная коллективизация, сады эти остались бесхозными, до этого принадлежавшие частникам. А власть толи забыла, толи ей было не до садов – так и остались они бесхозными. Но, по мере незаконной застройки, «лапу» на эти сады наложила местная, нахаловская пацанва.
Поселковые никак не смогли смириться с такой монополией. Это же надо – какая-то голота пришлая захватила их угодья. Не секрет, что на все, мало-мальски, значимые стройки съезжался народ со всех усюд. Наряду с тружениками, специалистами своего дела, сбредалась и, так называемая, «пена». Это люд – «перекати поле». Нигде долго на одном месте не задерживающийся. Промышлявший случайными заработками, а больше тем, что плохо лежит – попросту, воровством. Для таких людей жильё было не самой основной целью. Вот почему они не переобтяживали себя добротным жильём и хозяйством. Вот и возникали такие «Нахаловки», «Шанхаи», «Собачевки», и тому подобные, временные застройки. Но, по мере ужесточения законодательства о бродяжничестве, и ужесточения паспортного режима, такие районы становились постоянным местом жительства сотням и тысячам пришлого народа.
К такой категории относилась и эта «Нахаловка». Но Санькины сверстники и пацаны, кто постарше, прекрасно помнили, чьи это были земли, чья это была территория. Да и старшие не давали забыть, подпитывая разговорами о той, счастливой жизни, когда все жили индивидуально. И вот тебе на. Всё стало ничьим, бесхозным, а в итоге досталось голоте пришлой. В отличие от взрослых, которые только вздыхали о прежних вольностях, ребятня ни на какие компромиссы не шла. И войны с нахаловскими возникали постоянно с переменным успехом для обеих сторон. Вот Петька Бугаёв и был типичным представителем нахаловской братвы.
Санька в ожидании смотрел на Бугая и ждал, что тот положит на кон против его замечательной «жошки».
-Слушай, Зуб, ставлю условие. Если выиграю я – оставлю тебе твою паршивую «жошку», но ты со своей «кодлой» больше никогда не появишься на нашей территории. Забудете туда дорогу. Если проиграю я – мы беспрепятственно разрешаем вам доступ в наши сады.
-Ха! Ваши сады? Голота, когда это они стали вашими? Вы их сажали? Сползлись сюда, как тараканы, и теперь это всё ваше? Как бы не так. Не бывать этому.
Голоса поселковой пацанвы звучали гневом и угрозами. Послышались словечки за которые родители, если бы услышали, не одному отпрыску сняли бы штаны, да отмеряли «берёзовой каши».
Санька, чувствуя такую мощную поддержку, расправил плечи, подошел к Петьке поближе и смело посмотрел ему в глаза. Проиграть он не боялся. Ещё никто его не побеждал со своих, надеялся, что из «голоты» тоже навряд ли найдётся равный ему.
-Ладно, согласен. Но ещё один договор. Чтобы ни одна морда из ваших не показывалась на нашей территории, если проиграешь.
Это было смелое заявление, и крайне невыгодное нахаловским. Дело в том, что в посёлке находился базар и магазин, да и на станцию идти – мимо не пройдёшь. В случае проигрыша, нахаловские не смеют показываться в пределах посёлка, иначе будут биты. Петька озадаченно смотрел на соперника, обдумывая его условие. Но, по-видимому, он был абсолютно уверен в своей победе. Санькино мастерство он видел, а тот его возможностей не знал.
-Годится! Ловлю тебя на слове. Ну, держись, Зуб. Кто первый начинает? Померяемся?
Он вытащил из кармана пятак и подкинул его на ладони.
-Мой «орёл», твоя «решка». Чья сторона выпадет, тот и начинает.
Положив пятак на большой палец, сжатой в кулак ладони, подкинул монету. Сверкнув на солнце, пятак упал на землю. Сверху светился «орёл».
-Я начинаю, гордо заявил Петька. Ну, держись, «чемпион».
Санька же остался доволен жеребьёвкой. Ведь когда он начнёт свой кон, он будет знать результат противника, а это уже немало. Он сможет распределять свои силы.
-Только, чур, каждый играет своей «жошкой», - заявил Санька.
-Принято, - снисходительно ответил Бугай. Он старательно расправил мех на своём «снаряде». Проверил, крепко ли держится грузик из свинца. И бой начался.
Уверенные движения Петьки говорили, что он не новичок в этом виде «спорта». Легко работал ногой. Снаряд подымался и не высоко, но и не очень низко. Ровно на столько, чтобы нога, сделав очередной удар, опустилась на землю, мгновение отдохнула и новый взмах. «Жошка», тщательно обрезанная, отцентрированная, каждый раз ровно опускалась на Петькину ногу.
Пацаны, в начале игры шумевшие и обсуждавшие исход поединка, после счёта «сто» притихли и уже стали внимательно присматриваться к играющему. Было видно, что он мастер не хуже Саньки. Нога продолжала так же равномерно делать очередной удар, а «снаряд» так же ровно опускался для очередного взлёта.
Счёт уже приближался к двумстам. В толпе послышался тревожный шепот: «А вдруг проиграет?». После двухсот ударов Петькино лицо было по-прежнему невозмутимым. Вот только на лбу появился пот, а спина при каждом очередном ударе стала слегка сгибаться. Это уже был первый признак, что он начал уставать. Толпа вокруг затаила дыхание. По правилам никто не имел права приближаться к играющему ближе, чем на два метра. Слышался только голос считавшего: - Двести пятьдесят, двести пятьдесят один, двести пятьдесят два…
«Счетчик»  монотонно отсчитывал удары. У всех поселковых потихоньку стал закрадываться страх за своего бойца. Даже Санька редко доходил до этого счета, а попросту бросал игру, зная, что больше никто не набьёт. Но здесь уже был поставлен на кон престиж не только игрока, но и всего посёлка.
Теперь, несомненно, было видно, что Петька устал. Пару раз он делал неточный удар и «жошка» отлетала чуть в сторону. Он догонял её, возвращал ритмичность ударов, но это стоило лишних усилий, лишний расход энергии, которой оставалось всё меньше и меньше.
И вот «счетчик» озвучил – триста. Снаряд взлетел выше обычного. Нога стала подыматься для очередного удара, но подвела левая, опорная нога. В какой-то момент, она предательски подогнулась и Бугай упал на пыльную землю.
-У-у-у! Ого-о-о! – загудела толпа. А Петька лежал на земле, тяжело дыша, как загнанный конь. Рукой гладил левую ногу. Видать, судорога свела. Он уставился взглядом на Саньку.
-Ну, что? Давай, чемпион, догоняй. Покажи, что ты можешь. – Лицо его выдавало уверенность, что его рекорд не будет побит.
Санька усмехнулся кривой усмешкой, но бодро встал в круг. Он уже решил про себя, что ляжет костьми, но обыграет этого нахаловского чемпиона. И ответный ход начался.
До двухсот всё было, как обычно. Считавший монотонно отсчитывал цифры, «жошка» равномерно взлетала в гору и, взмахнув воланчиком, как бабочка крыльями, опускалась для очередного взлёта. Иногда она переворачивалась и падала другой стороной, но это не мешало ей равномерно опускаться на ногу, благодаря своей конструкции. Было видно, что и Санька начал уставать. Но оно и не удивительно. Он же перед этим показывал своим пацанам мастер-класс, утверждаясь в лидерстве. И опять такая нагрузка. Но у него в голове стучала одна мысль: «Победить. Иначе позор на всю округу. А это потеря авторитета, так тяжело доставшегося». И он ритмично взмахивал ногой, чувствуя, как всё тяжелее и тяжелее она становится. С каждым взмахом ноги казалось, что к ботинку каждый раз цепляют новый, свинцовый грузик. Он уже еле воспринимает голос считающего: «Двести девяносто, двести девяносто один»… «Ещё немного, ещё чуть-чуть», стучит в голове. Внимание сосредоточенно только на «воланчике». «Не промахнуться, не упустить». И вот он слышит заветное – триста. Ещё взмах ногой, ещё раз. Слышен счёт – триста пять. В голове щёлкает: «Хватит». Нога, непроизвольно дёрнувшись, застывает на земле.
-Ура! – слышится вокруг. – Наша взяла! Молоток, Санька!
А тот, уставший и счастливый, опускается на землю. Ноги уже ему не подчиняются. Бугай, вскочив с земли, с нескрываемой злобой смотрит на своего противника.
-Ну, ты и фрукт, - только и смог прошептать. Повернувшись, быстро зашагал к  «Нахаловке». Немногочисленная его «рать» торопливо пошла следом.
-Ну, ты, Санёк, даёшь! А мы уже думали, что всё – пиши пропало. Качать Зуба! Качать, - подхватила орава.
Тот, обессиленный и счастливый, даже не сопротивлялся. Взлетел несколько раз над толпой. В голове только мелькнула мысль: «Не упустили бы».
Ажиотаж, по случаю победы, поутих. Обсудили свои дальнейшие планы. Пришли к единому мнению, что Бугай так просто не сдастся, но это уже волновало меньше. Главное победа. Внимательно всматриваясь в своих друзьяк, Санька понял, что авторитет его ещё больше укрепился. Подумав немного, он предложил проверить, как Бугай будет выполнять своё обещание. «Обшмонать» сад – что может быть приятней для пацанячей души. Но до вечера ещё было очень долго, а убить время чем-то нужно было.
-Ну, что, стукнем в «стеночку»? – раздался голос Толика Шамрая. – Айда к магазину. Там удобно.
Большинство из толпы уже разбрелись по своим делам. Остались только близкие Санькины дружки. Юрка Дробот, Толик Лиман, Шамрай Толик, Серёга Деревянко и ещё пару человек с Ясногорской горы. Команда скучающих бездельников направилась к рынку. Там стояло здание магазина бывшего непмана. Магазин отобрали, превратив его в какой-то склад, а бывшего хозяина забрали, и больше о нём никто ничего не слышал. Много народу за эти годы исчезло, и пример тому – Санькин папашка. Он хорошо помнил, как куча народа пришла в их двор, всё вынесли и увезли, а папашку вывели со двора и больше Санька о нём ничего не слышал.
Вот и здание бывшей непмановской лавки. Добротный кирпич только потемнел за годы, а так ни одного повреждённого. Слышал Санька, что немцы-колонисты его изготавливали. Взрослые всегда с уважением отзывались о мастерстве немцев, об их трудолюбии.
Гладенькая стенка из красного кирпича отлично была приспособлена для нехитрой, но такой интересной, для пацанвы, игры. Ничего сложного в этой игре не было. Игра на деньги была всегда привлекательна, во все времена. Не было исключением и Санькино поколение. Ничего сложного, но только точный глазомер да твёрдость руки обеспечивали успех. Устанавливалась очередь, кто первым будет «стукать». Брались монеты любого достоинства. Лучше, конечно, пять и три копейки. Это уже, как договоришся – сколько ставка. Итак, монетой бьют о стенку. Та отлетает на некоторое расстояние и падает на землю. Следующий игрок бьёт так же, стараясь, чтобы его монета упала, как можно ближе к монете предыдущего «стрелка». И потом пальцами руки постараться дотянуться от одной монеты к другой. Если это удаётся – монета противника твоя, если не достал – бьёт следующий по очереди игрок. Играть могут и два человека, и несколько. Игра нехитрая, но требующая глазомера и твёрдой руки. Санька в этой игре также был спец. Проигрывал, но редко. Его карманы всегда были полны мелочью. Обычно своих дружков если и обыгрывал, то не на много. Его жертвами становились богатенькие сынки. Этих он не жалел. Чистил до последней копейки.
Это ещё была одна головная боль для Марфы. Обыгранные маменькины сыночки жаловались мамам, папам. А те, соответственно, шли к директору школы. Но в этом случае директор выходил из положения проще. Собирал всех: и проигравшихся, и выигравшего. Вопрос ко всем был всего один и предельно ясен:
-К игре на деньги кто-то силой принуждал? – общее молчание. – Я спрашиваю, вас кто-то принуждал? Ясно – нет. А знаете ли вы, что азартные игры на интерес запрещены? Знаете ли вы, что за это предусмотрено наказание в виде штрафа? А так как вы ещё малолетние – отвечать за вас придется вашим родителям.
Родителям объяснял, что это уже их головная боль следить за тем, чем занимаются их отпрыски вне школы. Недовольные папы и мамы отговаривались своей занятостью и нехваткой времени, но директор только пожимал плечами. Дескать, в пределах школы он этого безобразия не допустит, а вне школы смотрите за своими чадами сами.
Марфа, соответственно, опять вставала пред ясные директорские очи. Всё повторялось снова. Предупреждения, просьбы не давать этим делам ход. И опять старый учитель жалел её, проникался её положением. Саньке делалось последнее предупреждение. И всё возвращалось на круги своя.
В душе он даже гордился этим оболтусом, и не переставал удивляться его изворотливому уму. Это же надо – оставить без карманных денег человек пять-десять. А это значило, что они оставались и без завтраков.
Поиграв немного в «стеночку», стали думать, чем заняться дальше. Проигрывать свои скудные денежные запасы Саньке, мало кого прельщало. Да и тому было совсем не интересно. Своих друзей было, как-то, жалко, а «пончиков», как на грех, не было. А без них пропадал всякий интерес и азарт. Решили собраться к концу дня возле разрушенной водокачки, на берегу Торца и обсудить конкретно вопрос о набеге на нахаловские сады. Надо же проверить, как Бугай будет придерживаться взятых обязательств после проигрыша. Что-то Саньке казалось, что тот слукавил и затаил злобу. Вот и проверим. На том и разошлись до вечера.
В предвечерних сумерках слышались крики и свист совхозных пастухов, лай собак, мычание коров. Стадо возвращалось с пастбища. На бывшей Санькиной водокачке собралась ватага человек на десять.
-Маловато нас, - проговорил Сашка, оглядывая «воинство». – Подождём ещё – может быть, кто подойдёт. Время терпит. Вот! Ещё кто-то шуршит.
В проёме развалины появилось ещё пять фигур. Прерывистое дыхание и потные физиономии говорили о том, что пацаны спешили. Санька улыбнулся и с удовольствием констатировал про себя, что Бугай больше отряд навряд ли соберёт. Но у него преимущество. Они будут сидеть в засаде и тихонько поджидать, а Санькиной орде, как ни старайся, придётся шуметь.
Вот уже и последний лучик солнца погас, но закатное зарево ещё некоторое время освещало горизонт. В небе появилась первая звёздочка.
-Пора, пацаны. Пока доберёмся, как раз и стемнеет.
Группа, растянувшись цепочкой, направилась вдоль берега к Нахаловке. Довольно быстро стемнело. В ночной тишине слышался только собачий лай. Пройдя около километра, повернули по высохшему руслу ручья к заветным садам.
Крутые и высокие берега ручья нависали с двух сторон. Весной, когда таял снег, это сухое русло становилось бурным потоком, и было  непреодолимой преградой для Нахаловских. Потоки грязной, талой воды отрезали этот участок от посёлка. В летние же месяцы изредка росли осока и камыш. И это только в тех местах, где подземные воды близко подходили к поверхности почвы. И потому в этих местах были вырыты колодцы и криницы. Однако, в засушливые годы даже в них исчезала вода и высыхал и камыш, и осока. Так было и в этом году. Конец лета. Всё выжжено августовским жаром. А вот сады, наперекор всему, ряснели отменным урожаем. Деревья своими корнями доставали влагу из глубин. Последние годы сады стояли неухоженные, заброшенные. Одним словом – ничьё.
Ватага ночных «разбойников» отдыхала перед предстоящим делом. С наступлением темноты воздух как будто застыл. Стояла полнейшая тишина. Ни один лист не шевелился на деревьях, только цикады неустанно трещали, да иногда то там, то сям, обзывались псы. Наверное, это собачье перебрёхивание означало – я не сплю, я стерегу, знай, хозяин. Так это или не так – кто поймёт собачью психику.
Санька осмотрел своё «воинство», которое отдыхало под берегом ручья, изредка, шепотом, перекидываясь отдельными словами. Послушав тишину, он вылез по крутому склону и стал всматриваться в темноту. Метров пятнадцать-двадцать целины, а дальше темнела стена сада. В темноте ночи сад на фоне другой местности, всё-таки, выделялся тёмной полосой.
Ещё раз, застыв на верху крутого берега в позе охотничьей собаки (вылитый спаниель), он навострил слух до предела. Постояв в такой позе минуты две, он, всё-таки, услышал какой-то, посторонний звук. Как будто упало на землю яблоко или сучек. «Но, при такой тихой погоде не могло этого быть. Наверное, всё-таки, подгнившее яблоко», пронеслось в голове. И сколько потом не напрягал слух, никакого подтверждения своим опасениям не услышал. Нагнувшись в темноту ручья, позвал шепотом: - Пора. Вся его рать тихонько зашевелилась и стала выбираться на крутой берег. Кое у кого посыпалась из-под ног сухая земля.
-Тихо вы, быки, прошипел Санька.
И вот уже все выбрались наверх. Переждав ещё какое-то время, Санька передал по цепочке:
 -Вперёд.
 Поднявшись, вся команда на полусогнутых ногах медленно двинулась к саду.
Всё Санька учёл. И время, и место удобное, и далеко от построек. Но одного не мог предвидеть. Сад для них был сплошной, тёмной стеной. И смотри, не смотри – ничего не видно. Как говорят – хоть глаз выколи. Их же было видно на фоне звёздного неба. Луна ещё не взошла, но света звёзд было достаточно, чтобы различить силуэты.
Шеренга воришек медленно приближалась к саду. Тёмная стена всё ближе и ближе.
Вот уже можно было различить очертания крайних деревьев. И когда оставалось метров пять, осталось перепрыгнуть только небольшой ров, как всё началось. Громкий, призывной свист - и в этот момент Санька ощутил жуткую боль в левой брови. Яркий сноп искр засветился в глазу. Он машинально схватился обеими руками за лицо и, потеряв ориентировку, обо что-то зацепившись ногой, грохнулся на землю. Тут же подхватившись, огляделся. На узкой полоске, между садом и рвом, кипела настоящая битва. Вернее, не битва, а бойня. Застигнутые врасплох Санькины «гвардейцы»  в первое мгновение махали кулаками в пустоту. Град ударов сыпался со всех сторон. Сначала они были обстреляны яблоками. Эти ядра хоть и были не камни, но урон наносили ощутимый. Так длилось какое-то время. Потом в ход пошли палки. В этот момент Санькин ближайший друг, Серёга Деревянко, завопил радостным голосом:
-А, гад, попался?! – послышались глухие удары, как будто колотили кулаками в тугую подушку.
-А-а-а! – послышался перепуганный голос. – Бугай, спасай! Выручай, Бугай!
Чорная теть мелькнула в сторону вопящего. Тот ещё раз заорал благим голосом и, сбитый увесистым кулаком Серёги, мешком грохнулся на землю. В этот момент Серёга получил увесистый удар по туловищу палкой. Удар пришелся по плечу, но, к счастью, вскользь. Взвыв от боли, тот озверел и, схватив палку рукой, дёрнул её на себя. Нападавший, не ожидая такого поворота, потерял равновесие и, как поваленный столб, упал на Серёгу. Тот, от неожиданности, чуть было не упал. Удержаться помог высокий рост и массивные габариты тела. Пошатнувшись, он успел ухватить нападавшего за рубаху. А дальше было делом техники. Тяжелый кулак опустился Бугаю на голову. Тот замычал, как бык, которого долбанули кувалдой в лоб. Со всех Санькиных друзей Серёга был самый старший, выше всех ростом, и самый сильный. Однако это не мешало Саньке командовать им, как пацаном. Да Серёга и не стремился в лидеры. Ему хватало того, что его побаивались и старались с ним не сориться. Обычно он был добродушным и без дела никого, никогда не обижал. Но бывали моменты, когда он выходил из себя. О! Тогда ему лучше было не попадаться под руку. Вот в такой момент (не повезло пацану), и подвернулся Петька Бугаёв ему под горячую руку. Бедный Бугай. Он ящерицей извивался под тяжелыми ударами разъярённого Серёги. Вопли боли вылетали из его глотки. Поняв, в какую передрягу попал их атаман, нахаловские растерялись и приостановились на короткий миг. Этого краткого затишья было достаточно, чтобы торжествующий Санькин крик – бей нахаловских – вызвал новый прилив энергии у поселковых. Куда подевалась короткая их растерянность от первых минут поражения, когда противник внезапно, из тёмноты атаковал их. Для некоторых это была целая вечность. И вот нахаловские дрогнули. Короткий свист и крик:
-Атас, пацаны, смываемся!
Только шелест листьев, да треск веток говорил, что противник с позором ретировался. Только Серёга ещё дубасил своими кулаками Бугая. Наконец тот ухитрился вырваться, и только шум кустов говорил, где Петька прокладывает свой бесславный путь отступления.
-Ну, как, братва, а как же яблоки? – с иронией произнёс Санька. – Неужели мы вернёмся без трофеев? Колька, ты ведь знаешь, где лучшие яблоки? Да или нет? Ты же бывал здесь с батей?
-А-то! Только это не с этой стороны. Это ближе к землянкам. А там только появись – собак больше, чем деревьев в саду.
-Да ну! Гонишь. Так уж и много?
-Ну, много или не много, а свора там изрядная. И почти все отвязанные.
-Да-а-а! И что же делать? А? Пацаны?
-А ну их к чёрту, эти яблоки. Давайте грушами отоваримся. Это в другой стороне. Ближе к Широкой балке. Там такие груши: и «баргамоты», и Лесная красавица, и ещё какие-то – я и названия не знаю, но вкуснячие. Жуть.
-Ну, что, пацаны, погнали за грушами? Давно, что-то я, грушами не лакомился.
Пришедшая в себя после потасовки «гвардия» с готовностью и удовольствием загудела. Это и понятно. Всеобщее одобрям.
Взошла луна. Её мёртвый свет резко очертил окрестности. Сад, как будто, ожил. Сказочные тени шевелились от каждого прикосновения к веткам. Этот сказочный пейзаж разбавлялся тенями мелькавших летучих мышей. Где-то в глубине сада, подал голос сыч. Его крик – пу-гу, пу-гу, переходящий в истерический смех – как-будто смеялся сумасшедший.
Дальше события происходили без сучка и задоринки. Бугаёвых «опричников» как ветром сдуло. Беспрепятственно добрались до участка, где росли груши. Многолетние деревья в лунном свете казались великанами. Но какая высота могла помешать малолетним «опричникам»?
С полными пазухами груш Санькина команда возвращалась домой. Возвращались, как победители, с чувством собственного достоинства. И теперь на лай нахаловских собак, раздававшийся им вслед, они только громко ржали.
События прошедшей ночи не остались незамеченными. На следующий день собрались на старой водокачке. Санька со своим фингалом выглядел шикарно. Ко всему прочему, на правой щеке от уха до уголка рота красовался багровый след от удара гибким тросом или велосипедной цепью. Ну, вылитый тебе пират. Только пиратской шляпы не хватало. Серёга Деревянко всё время гладил своё плечо, опухшее после удара палкой. На синяки и царапины он даже внимания не обращал. Толик Шамрай волочил одну ногу. Да и остальная братия выглядела не лучшим образом. Кто держался за опухшую щеку, кто трогал шатающиеся зубы, а некоторые не досчитались и таковых. Короче, налицо полный комплект признаков вчерашнего побоища.
-Что будем делать? – начал разговор Санька. – Мне кажется, мы вчера не проиграли, но и не выиграли. Получилась ничья. Надо доказать этой босоте, кто в посёлке хозяин. Хотят они этого, или не хотят, но им придётся появляться здесь. Базар, магазин – им не миновать этого. Вот здесь мы и будем их ловить. Они нарушили договор и должны за это ответить.
-Санька, ведь скоро в школу. Как же там? – послышался чей-то голос. – Как тогда будем?
Тот почесал затылок и с важным видом изрёк:
-Вот до школы нужно всё закончить. Чтобы ни один нахаловский не посмел пикнуть. В школе не сильно разгуляешься. От Ефрема Ивановича ничего не скроешь. Да и я у него давно уже на крючке. Матушка моя в прошлом году столько раз бывала в школе, сколько некоторые из вас на уроках не появлялись. Да что там говорить. Нужно Петьку Бугая поймать и показать ему, кто в доме хозяин.
На том и порешили. Ходили группами, по три-четыре человека. Это на случай, если кто из нахаловских окажется не сам. В этот день попались двое. Два пацана из меньших. Но их не очень тузили. Просто за уши потягали и дали пинка под зад. Никто из вчерашних «бойцов» не объявлялся. Знали «коты, чью сметану слизали».
Санька со своими дружками шлялись по улицам, изнывая от безделья. В одном месте «пончики» играли в «буца». О! Это было уже хоть что-то. Можно развлечься и поживиться.
-Ну, что, пацаны, принимаете в игру?
-Привет, Санька. Да ну тебя к чёрту. С тобой играть, так лучше сразу деньги отдать.
-Не ной, Рак. А вдруг тебе повезёт? Целься лучше. А по сколько ставите? По пятаку? Подходит.
Санька пошарил рукой в кармане. Послышался звон монет. Вытащил целую горсть мелочи. Отобрал пять монет, а остальные отправил обратно в карман.
-Ну, что? Ставим? Кто смелый?
Пацаны засуетились. Кто хотел присоединиться, ставили на «кон» свою ставку. Вскоре горка насчитывала около десятка медяков. Быстро посчитались, кто за кем кидает биток. Саньке не повезло – он кидал седьмым. Это сводило его шансы почти к нулю. Впереди попали такие «зубры», как Васька Раков, Толик Лиман. Эти играли не на много хуже, чем Санька. Но была - не была. Чем чёрт не шутит. Биток плоский и круглый – авось, не подведёт. Правила были просты. Стопка монет ставилась на линию, прочерченную на земле. Договаривались, с какого расстояния будут кидать. Потом по очереди кидают биток, стараясь попасть в стопку монет. Что с расстояния метров 8-10 не так уж и просто. А дальше кидок каждого игрока отмечается линией, куда долетел биток. А потом очень просто – чья линия ближе к «банку», тот первым и бьёт битком по стопке монет. Весь фокус состоял в том, чтобы монета перевернулась другой стороной и упала «решкой». Счастливчикам, которым удавалось с дистанции попасть битком в «банк» - забирал его сразу весь. Это, как в картах Джек-пот.
И вот началась игра. Воистину, сегодня был не самый лучший Санькин день. Кидая седьмым, он умудрился оказаться шестым в очереди на право бить. Правда, была надежда – никто «шапку» с «банка» так и не сбил. Когда дошла к нему очередь бить, то на кону остался один пятак. Удар был удачный. Но он только отыграл свои пять копеек.
Дальнейшая игра успеха опять не принесла. Опять ему не повезло. Толи, заплывший от удара яблоком, глаз мешал точно прицелиться, толи общая усталость после вчерашнего стресса, не давала возможности сосредоточиться, но Санька опять «пролетел», да, к тому же ещё, с минусом. Хоть и с небольшим, но всё же обидно. Давно он так бесславно не проигрывал. Выиграл почти все деньги «Попик», худой и длинный пацан с Ясногорской горы. А «Попиком» он был потому, что дед его был священником. Говорят, расстреляли его. Кто знает? Сгинул человек, и только память в потомках и осталась в виде клички его внука. Остальной выигрыш достался Ваське Ракову. Все его дружки также оказались в «минусе».
Проиграв деньги, двинулись дальше искать новых приключений. Все были злые, как собаки. А куда эту злость выместить, не знали. На беду одного нахаловского, а это был Гаркуша, его заприметили, когда он прошмыгнул в магазин, постоянно озираясь по сторонам. Знал, что попадись он – несдобровать. Но, увы, надежды его скрытно пробраться в магазин, не оправдались. Толик Лиман засек его, когда тот, прячась за какой-то, толстой бабкой, уже проходил в двери. Ага! Есть клиент. В магазине трогать не стали.
-Прихватим его, когда выйдет на улицу. Проведём подальше, а там и оприходуем, - твёрдо сказал Санька. У него даже горечь от проигрыша прошла. В предвкушении «спектакля» стали дожидаться Гаркушу. В отличие от других пацанов, это была и его фамилия, и его кличка.
Вот показалась в дверях сначала остроносая физиономия, а потом и вся его «худорба». Оглянувшись по сторонам, он торопливо засеменил в сторону Нахаловки. В руках у него был какой-то свёрток, который он прижимал к груди. Вскоре худая его спина мелькала далеко впереди.
Не привлекая внимания, друзья огородами метнулись за ним. Вот и последний дом. Дальше неглубокий буерак и кусты шиповника, заросли тёрна и боярышника. Обогнав Гаркушу, «охотники», переводя дыхание, засели в «зелёнке». Они, кинувшись огородами, намного сократили расстояние, опередили Гаркушу. И вот, затаив дыхание, поджидали его. Из-за забора последнего дома мелькнула серая Гаркушина рубашка. Он расслабился. И уже не оглядывался, как загнанный заяц, а шел спокойно, напевая себе под нос какую-то песенку. Наивная простота. Всё ближе и ближе его фигура. Ожидавшие затаили дыхание. В какой-то момент, когда Гаркуша прошел пару шагов мимо, Серёга Деревянко метнулся вперёд, и схватил того сзади. Не успевший обернуться Гаркуша вскрикнул, но на его голове уже была намотана его же рубашка.
Били долго, били с остервенением, били больно. Это был один из тех, кто атаковал их в ночном саду. Вся собравшаяся злость Сашкина собралась в один узел: это и рассеченная бровь, и заплывший глаз, и проигрыш в «буца». Ну, всё собралось в одну посуду.
Гаркуша сначала кричал, потом только ойкал, а потом и вовсе затих. Пацаны перестали его дубасить, только один Сашка продолжал его бить. Он, как-будто, вошел в раж. Звериный оскал его зубов и взгляд человека довольного выполнением своей работы. Короче – взгляд фанатика. Дружки, глядя на него, сначала удивились, а потом на их лицах появился испуг.
-Санька, Санька, хватит, а то угрохаешь его.
Тот, словно очнувшись, резко остановился, переводя дыхание. Грудь его часто-часто подымалась. Дружки растеряно смотрели на него. Он обвёл диким взглядом присутствовавших и тяжело выдохнул воздух их груди, как-будто проснулся от тяжелого сна. Провёл рукою по лицу. «Что это со мною?» - мелькнула мысль.
-Всё, пошли. Быстрей, быстрей, пока никто не увидел.
-А с ним что делать? – послышался голос Толика Шамрая.
-Оклемается, сам домой доберётся, - махнул рукой Санька.
Серёга сдёрнул рубаху с головы Гаркуши. Не теряя времени, ретировались тем же путём, каким и сюда пришли – огородами.
На следующий день только и разговоров в посёлке было, что пацана побитого, без сознания, нашли за буераком. Девки местные шиповник шли собирать и наткнулись на него. Он хотя и нахаловский, но в школу ходили в одну. Узнали его. Кто? Когда? Никто не видел. Сам Гаркуша никого так же не видел. Он потерял сознание, когда его начали ногами футболить. Кто-то попал ботинком по затылку. Так что сам он ничего не мог рассказать. Только и помнил, что ему рубаху на голову натянули.
Собравшись на старой водокачке, Санька с дружками обсуждали, как быть. В конце концов, дали клятву, что будут молчать даже под пытками. Дальнейшие события круто изменили жизнь посёлка, да и жизнь людей вообще. Время бежало неумолимо быстро. Вот и первое сентября. Санька с нетерпеньем ждал этой даты. Как бы не складывались его отношения с директором школы и другим школьным миром, а учился он с удовольствием и без принуждения. Никогда мать, да и другие домашние не заставляли его учить уроки, и не проверяли его домашних заданий. Единственной его проблемой была дисциплина.
Вот и в это тёплое, солнечное, сентябрьское утро он в приподнятом настроении шагал в направлении школы. По пути к нему присоединились Толик Шамрай, Толик Лиман, Серёга Деревянко. Короче, вся Санькина рать. Возле школы уже резвились и остальные Санькины кореша. Несколько учителей стояли в сторонке группой и судачили о чём-то о своём, не вмешиваясь в детскую кутерьму, следя только за тем, чтобы не возникало драк. Неожиданно во двор школы въехала машина с черной будкой и одним маленьким, зарытым железной решеткой, окошком. Галдёж и кутерьма сразу же прекратились. Взрослые со страхом, а дети с интересом, смотрели на этот зловещий транспорт. И те и другие знали его предназначение, но воспринимали по-разному. Три человека в военной форме вышли из машины и направились во внутрь школы. Все стояли в каком-то оцепенелом ожидании. Прошло несколько томительных минут. Наконец открылась дверь. На пороге появился первый военный. За военным следовал директор школы, Ефрем Иванович. Руки он держал за спиной. Наклонив голову, с угрюмым видом обречённого, он шаркающей походкой следовал за конвоиром. Сзади следовал ещё один конвоир, а замыкал этот печальный кортеж старший. Грохнула дверка «чёрного ворона», (так в народе окрестили этот печальный транспорт) и машина, обдав выхлопной гарью окружающих, укатила со двора.
Тягостное молчание повисло над школьным двором. И только радостно-торжественный голос завуча школы, Натальи Ивановны, прозвучал так неуместно в этой тягостной тишине. Он напомнил всем, что сегодня первое сентября, что сегодня начинается новый учебный год.
-Товарищи преподаватели, уважаемые дети, становитесь по классно для торжественной линейки, по случаю начала нового учебного года.
Голос её звучал торжественно, даже можно сказать, торжественно и спокойно, без малейшей тени растерянности по случаю недавно разыгравшихся событий. Саньке показалось, что на её лице, время от времени, проскальзывала довольная улыбка. Смутно понимая природу этой полуулыбки, он, тем не менее, не стал долго заморачиваться своими смутными подозрениями, а окунулся в школьную суету первого учебного дня. Завуч произнесла речь по случаю начала учебного года, напомнила, какая прекрасная у них сейчас жизнь, и насколько прекрасней она ещё будет под руководством товарища Сталина и Коммунистической партии. В общем, всё как всегда, но только торжественности больше, да улыбка на лице завуча выглядела уверенней. Да её и понять можно было – теперь она исполняла обязанности директора школы, а там, глядишь, утвердят и на постоянное директорство.
Учебный процесс проходил как обычно. На переменках такая же суета, те же детские проблемы. И уже ничего не напоминало об утренней трагедии. И только было одно исключение – учителя были неразговорчивы, неохотно общались между собой в учительской. Черная тень репрессий нависла над каждым из них. Они все это прекрасно понимали.
На второй день стало известно, что арестован начальник милиции, его заместитель и почти половина оперативного состава. Основная масса населения  восприняла эти вести со злорадством, не понимая ещё, что началась самая большая трагедия, началось самое большое истребление собственного народа и многие попадут под этот «каток». Миллионы людей будут бесплатно рыть каналы, строить железные дороги, возводить заводы и фабрики, валить лес в тайге, расплачиваясь собственными жизнями. Но большинство на митингах и собраниях клеймило предателей партии и врагов народа, узаконивая своим «одобрям» беззаконие к самому себе. По каким-то непонятным причинам, семью Марфы не коснулась эта «эпидемия». Она день и ночь молилась и просила Бога защитить и сохранить их семью. А много людей исчезло из посёлка. Увезли и председателя поссовета. Пополнили список и некоторые активисты. Настали времена, когда люди стали бояться общаться друг с другом. Боялись обсуждать текущие события. Дальше «здравствуйте» друг другу, общение не распространялось.
Санька, после ареста директора школы, присмирел. Марфа, да и все старшие вдолбили ему, что защиты у него больше нет. Завуч, ставшая, всё таки, директором школы, тоже долго не продержалась. Через пол года арестовали и её. Многие тогда осторожно высказывались, что Бог, всё-таки, «шельму метит». Школу возглавил присланный директор. Человеку со стороны, не здешнему, было глубоко безразлично, кто есть кто. Как бывший военный, ввёл жесткую дисциплину, не шел на компромиссы. Это почувствовали и преподавательский состав, и дети. А поскольку Санька был не из глупого десятка, то он прекрасно понимал, что попадись он – пощады не будет. Притихли и его дружки. Со временем помирились и с нахаловскими. А мириться, и объединяться нужно было. С недавних пор зачастили городские. Налёты делали большими бандами, и обороняться от них одним поселковым было не под силу.
Как говорится, время лечит раны и обиды. Так случилось и Петькой Быковым. Теперь Бык был одним из лучших Санькиных дружков. Он подчинился ему не в силу своих физических данных (его короткая, бычья шея говорила сама за себя), а, чувствуя, что умом Санька превосходит его на целую ступень.
Так что, в школе настала блажь и тишина, не нарушаемая разборками. Возникали инциденты, но это, в основном, «мелюзга» чего-то не делила, а старшие стали одной командой, организовались в одну большу банду.