Плотник

    Татьяна Петровна Ветрова с удовольствием стояла под теплыми струями душа. Весь день в жарком, хотя и продуваемом помещении, изрядно истомилась и потное тело вот сейчас станет любимым, мускулистым, без обвисшего живота родившей женщины, среднего объема плотной груди и загорелых, мускулистых полных рук с короткими, узловатыми пальцами.

   Как же не быть в такой отличной форме, если она не жалеет времени поухаживать за своим сокровищем. С весны до осени, каждый день, если позволит погода, бежит к реке, скинет халатик и - бултых в воду. Наплавается до устатку, и быстренько в дом. А зима! Это же расчудесное раздолье ходить и бежать на лыжах по снежной равнине или, затаив дыхание, лететь с горы. Придет домой и, разложив на кухне клеенку, давай обмываться, терпеть не могла, если тело не в форме. Ну и конечно, огород. Сколько надо перекопать земли. Он на ее плечах. Мама уже старенькая, только бы управиться со своими цветами - их надо вырастить да и продать, а ей надо обеспечить семью овощами на всю зиму. Был бы папа, другое дело, но умер. Андрея тоже нет, где-то в горячей точке капитан погиб.
Она спешит. Там, в кресле, ждет ее интересный мужчина - Геннадий Львович Орлов. Два проведенных с ним вечера вспоминаются с теплой надеждой на такой, а может быть, и лучший, сегодняшний. Знакомы мало, а, кажется, давно они вместе и все знают друг о друге. Она рассказала о смерти мужа, да и он был в разводе.

Совсем не странным было их знакомство. На второй день, в обеденный перерыв заседания учительского съезда, где она была делегатом от Костромской области, шла по коридору и увидела стоявшего у окна высокого, крупно сложенного с зачесанными кверху волосами, большими глазами на широком добродушном лице, мужчину. Глаза встретились, она почувствовала пристальный ответный взгляд и стушевалась. Услыхав за собой его шаги, поняла - он ждал ее. Когда уселся рядом, щечки стали пунцовыми и, сердечко забилось пойманной птицей. Геннадий заметил ее волнение, пошутил: «Богине кукурузных полей пионерский привет». Улыбнулась и ответила: «ничего себе, пионер».
После заседания, она шла на улицу с тайным желанием встретиться с новым знакомым, и, вдалеке он явно ожидал ее, и она быстро шла к нему.
- Есть билеты в Мюзик-Холл, пойдемте.
- С удовольствием, спасибо, - с радостью согласилась, - Только на десять минут заеду в гостиницу. Перед парадной сказала: - Я быстренько.
Вечер удался на славу. Не только увлекла постановка необычного спектакля, но и постоянное внимание Геннадия. И ужин, и кафе, и прогулка через Троицкий мост, откуда видна Петропавловская крепость, как сжатый в броне гигантский кулак, оберегающий покой города с дворцами, заводами, фабриками, миллионами живущих в нем народа. А что за прелесть утопающее в сирени Марсово Поле. Была благодарна Геннадию за яркое впечатление от увиденного и пережитого. Но, перед расставанием, около подъезда, когда попытался подняться с ней на лестницу, она опередила, подав руку, сказала: «До свидания».
Второй вечер был не менее, а может, более ярким. Успели побывать в Эрмитаже, где впитывали вечно живущую силу искусства. Поужинав в ресторане - откуда у него деньги - расставаясь у подъезда, услыхала: «я хочу продолжения», с улыбкой ответила: «после свадьбы». И вот сегодня пришла переодеться в выходное платье и, они снова вместе, в театр и прогулка по городу. Рядом опять он, такой внимательный, даже нежный, что, если встреча продолжится, они оба свободны. Даже дух захватывает от этой мысли. Скорее причесаться и в путь. Он смотрит на нее, кажется, поднялся. Слышит: «я хочу тебя». Его руки обхватили ее тело, губы целуют щеки, шею. Хлопнулась на полу расческа, повалил на кровать, жадные руки терзают тело. «Что вы делаете? Вы - безумец! Пустите!»... Но силы уходят. Боже... Боже... Горькая обида, сменившая злость, огнем охватила душу и полились слезы... В страдании исказилось мокнувшее от слез лицо, судорожно колыхалось тело. Хлопнула дверь, пришла тишина, и только лились слезы, утопая в смятых наволочках.
Почувствовав безвольное, судорожное тело и услыхав рыдания, он соскочил, сунул в белые босоножки горячие ступни и опрометью выскочил из комнаты. Пробудившаяся совесть - нагайка, сплетенная из сыромятной кожи, гнала его по шлифованным ступенькам лестницы, вытолкала в гущу машин, едва едущих на зеленый свет светофора, огибая площадь Восстания. Соленой бранью хлестали шофера затесавшегося в их ряды сумасшедшего. Едва не попав под колеса троллейбуса, вышел на Невский. Шлепали босоножки, топорщилась бежевая безрукавка, отталкивая мешающих ему бежать, под красный свет пересек Литейный и, только на мосту через Фонтанку, около вздыбленного вороного коня, защелкнул пряжки на туфлях. Вот и Дворцовая площадь прошла, и гранитные берега Невы преградили путь.
Облокотился на холодную каменную плиту. Мелкие волны, ласкаясь, облизывали шершавые плиты, шептали: «успокойся, успокойся». Спадает бешеный ритм сердца и тихий ветерок охлаждает взмокшее тело. Всплыло и искаженное, мокрое лицо и судорожное безвольное тело Татьяны. Невероятной силы стыд обуял его душу. Обпачканный, искал оправдания своему поступку, но его не было.
Совсем недавно, он, Геннадий Львович Орлов, был доволен собой. Его доклад на съезде «Влияние русской культуры на культуру населяющих Россия народностей» хвалили и даже рекомендовали для издания. Но, ведь он одинокий мужчина и возникло желание провести вечер с интересной женщиной, коих здесь немало. Еще утром он заприметил круглолицую с ясными глазками, будто синие птички трепыхались среди гречневой крупки. Они притягивали своей чистотой и внутренней радостью. Слыхал, будто она успела что-то с кукурузой сотворить. И фигурка у нее спортивная, отлично сложенная и загорелое лицо так и пышет здоровьем. Она приезжая, задача - познакомиться с театрами, музеями, может, удастся съездить в Петергоф, полюбоваться фонтанами. Главное, рядом будет интересная, молодая женщина. И пошли мысли совсем «наперекосяк», с поцелуями, объятиями и так далее. Два вечера, проведенные вместе, были для него полным откровением. За простотой в обхождении и постоянными улыбками скрывалась незаурядная настойчивость и упрямство и женская осторожность.
Как-то похлопал по плечу и тут же с улыбкой: «прошу рукам воли не давать», пришлось извиниться. Попытки продолжить в комнате вечер получили полный отказ. Да, это хорошо и плохо. Хорошо - значит, изучает; плохо - скоро уедет, а ему так не хочется отпускать ее. Даже удивился. Всего-то два дня вместе, а заворожила, сегодня не один раз вспоминал то загорелое лицо с мягкой улыбкой, то пожатие руки твердыми пальцами, то веселые глазки и белые мелкие зубки с яркими полными губками.
Ему надо было не сидеть в кресле и ждать выхода Татьяны из ванной, а уйти в коридор или на улицу. Нет, сумасбродная мысль начала запевку, хочется видеть ее посвежевшей, приятно пахнувшей. Она разгоряченная вышла в светлом, с зелеными широкими полосками платье, чуть ниже колен и глубоким вырезом над загорелой грудью. Нет тревожных звонков о пожаре, вспыхнувшем в разгоряченной голове, умолкли позывные, рожденные в глубине веков развития человечества о сбережении женщины - матери рода людского. Дремлющая в глубине животная страсть, намертво охватила его волю. Обнял, стал целовать, мять ее тело.
Он стоит у Ростральной колонны, безучастно смотрит на темную гладь реки и думает: «что же дальше». Не может он уйти не испросив прощения и надо вернуться, склонив голову, сказать: «прости»... Но ведь так просто к ней не подойти... Послать букет цветов. Были открыты цветочные магазины и, накупив красных и белых роз, подошел к дежурной по этажу.
- Пожалуйста, передайте букет, - указал номер комнаты.
Дежурная быстро ушла и, не успел он глубоко вздохнуть, увидел тот же букет.
- Отказала, - протянула его стоявшему мужчине.
- Пожалуйста, возьмите себе.
Разбитый, едва передвигая ноги, плелся к станции Метро. В течение двух последующих дней Геннадий чувствовал, что рана, нанесенная Татьяне, не заживет. Как ни старался хоть словом обмолвиться, не удавалось. Она презирала его. При встречах, устремив взгляд в сторону, проходила мимо, не удостоив мимолетного внимания. Если видела сидящим невдалеке, с другими смеялась, шутила, явно подзадоривала к печали. Да, он раскаивается, иначе не принес бы букет роз. Но, такой оскорбительный поступок не прощается. Страдает... Ей-то что, пусть помучается, впредь умнее будет. Скоро распрощается с городом, сослуживцами и, к счастью, с этим докучливым нахалом. Уедет и забудет злую рожу, что силой домогался утолить с ней свою страсть. Все могло быть по-другому, он же нравился ей.
Вот и вагон Ленинград-Кострома. Татьяна подала проводнице билет, после проверки подняла сумку и вдруг увидела в толпе провожающих знакомое лицо. «Пришел... что ему надо... Зачем докучает... Господи...» С тревожным сердцем
шла по ковровой дорожке к своему месту. Уложила под нижнюю полку вещи -купленную разную снедь, туфельки дочурке и цветастый платочек матери, обрадуется, старенький совсем выцвел. Присела на полку, положила руки на столик, покрытый белой салфеточкой, задумалась: «Наверное, он совсем испорченный человек. Как Господь уберег ее от позора. Ему впору захорониться, втихую пережить такое ослепление, а он лезет показать свою рожу». Кажется, тронулся поезд. Вот и хорошо. Тут же услыхала: «Прошу» - увидела протянутый большой букет красных роз, отвернулась.
- Счастливой дороги, - громко сказал Геннадий, положил цветы на столик и вышел. «Какие цветы шикарные», «внимательный», «чем-то не угодил, видать», -зашептались сидевшие в купе женщины.
Сильнее застучали скаты вагонов. Из окна кровавыми ошметками полетели красные розы, на пыльный асфальт перрона. С уходом последнего вагона белыми босоножками они были скинуты на стальные рельсы.
Геннадий знал, с каким поездом, в каком вагоне уезжает Татьяна и, заранее остановился вдали от тамбура, не хотел торчать перед ней. Чего доброго, еще оскорбит. Неизвестно, примет ли на прощание цветы, но все же купил их. Ночные-то вернула, отвергла. Не мог он расстаться, не увидев ее глаз. Надеялся, что перед отъездом смягчится замурованное в склеп сердце. Да, он виновен, но что за женщина, не простившая мужчину за грубую ошибку. Должна понять, он попал в тиски безрассудной страсти, и она сотворила с ним злую шутку. Но ошибся. Удрученный, безвольный, медленно уходил с вокзала.
Ночь после отъезда Татьяны не принесла ему облегчения. Метался, вставал, ходил по комнате, пил настой пустырника, не помогло. Утром принял решение: надо быть там, где живет она. Все необходимое сложил в маленький, желтый чемоданчик, перед выходом посидел минутку, поразмышлял - не забыл ли чего, и быстро на вокзал.
Хорошо сидеть на полке в купе вагона, смотреть на зеленый и плывущий рядом лес, мелькнувшие маленькие домики на крохотных земельных участках и уноситься в прошлое. До семнадцати лет он с отцом частенько разъезжал по городам и селам, где строили дома с узорчатыми наличниками. На отдых спешили домой. Запомнились вагоны, переполненные усталым раздраженным народом с голыми, без матрасов и белья полками. Положив голову на столик, прикорнешь немного. Поступил в институт и, поездки прекратились. Родители умерли, два брата погибли на войне, а сестра, продав дом, с мужем работают где-то на Дальнем востоке. Прошлое ушло, оставив сладостный с горчинкой след. Что ждет его впереди, туманом закрытое будущее, и когда он рассеется, никому не известно. Одно твердил: «я должен рассказать, что случайно впал в безумство, что совсем не упырь, и, поняв меня, должна простить». Нашествие страсти выбило его из устоявшейся жизни, ушла воля к сопротивлению. Никогда таким не был, даже противен стал себе. Не может допустить, чтобы презирала его. Он хочет увидеть улыбающееся лицо, веселые глазки, чувствовать ее руки в своих и, о Боже, целовать ее губы. Мечта увлекла, снимала с души тяжесть.
В городе снял номер в гостинице, в институте узнал адрес. «Улица маленькая, недалеко от завода, вся в акации и сирени. Там у нее свой домик, где живет с мамой и дочкой. От причала направо, бережком и быстренько дойдете». С таким напутствием кадровичка его отпустила. Геннадий быстро нашел небольшую, покатую к реке, всю в зелени улицу и дом, где жила Татьяна. Зайти бы, увидеть да поговорить. Но решиться на такое вторжение - не для него. Вдруг, вместо приветствия услышит оскорбительные слова, а там и мама и, наверное, дочка, они все узнают, и полетит в лицо новая грязь. Лучше будет сидеть на стоявшей вверху, в маленьком скверике, зеленой скамейке и ждать ее выхода. Не будет она целый день сидеть в доме. Так и сделал. Прошел еще раз сверху до самой кромки воды, посмотрел на уткнувшийся в берег большой из толстых бревен плот, на блестевшие вдали, на другой стороне, золотые купола соборов, на белые старинной постройки торговые ряды, и всплески играющей в воде рыбы, поднялся и уселся, положив рядом чемоданчик.
Из дома вышла женщина небольшого роста с пучком седых волос на голове и цветами в ведре. Она мелкими шашками поднималась вверх, чтобы выйти на большую дорогу, к пристани. Подошла совсем близко, Геннадий встал.
- Извините, Вы не мама Татьяны Петровны?
- Угадали. Таню ожидаете?
- Да.
- Она дома, шли бы к ней.
- Нет, подожду здесь.
- Что ж, подождите, она скоро пойдет в магазин, - быстренько зашагала по утоптанной дороге, держа в ведерке тюльпаны, белые с желтыми и красными прожилками и темно-бордовые с еще не полностью распустившимися лепестками.
С нетерпением он ждал появления Татьяны, но ее все не было. Прочел до корочки местную газету, просмотрел все центральные, прошелся по улице, заглядывая в окно - не увидит ли хозяйку - снова уселся в скверике.
Цветы проданы быстро, Тамара Васильевна, довольная, накупила разной снеди, с полной сумкой тихонько пылила по дороге. Издали увидела сидевшего на скамейке все того же мужчину, удивилась: «Надо же, сидит. Что-то важное у них, если не идет в дом». Он увидел ее, поднялся.
- Разрешите, - улыбнулся, поднял сумку на скамейку. - Садитесь, отдохните.
- Спасибо, - утирала вспотевшее лицо, рассматривала вежливого мужчину.
- Что, так и не видели Таню?
- Нет.
- Да шли бы в дом. Видно, чем-то занялась и не пошла в магазин.
Тамаре Васильевне сумку помог нести до самого дома Геннадий. Идя по дорожке, она несколько раз звала его зайти в дом и жалела, что отказался. «И что это у них за история, боится зайти, будто съедим его». Выкладывая покупки на кухне и, когда появилась Татьяна, спросила:
- Танюша, что же ты не видишь, там, на скамейке с утра сидит мужчина и, ждет когда ты выйдешь. Звала в дом, не пошел. Очень уважительный. Догадалась кто сидит, вспыхнула:
- Ну и пусть сидит, мне-то что.
- Да как же так. Небось, и голодный.
- Я его не звала и мне плевать на его самочувствие.
- Нехорошо, очень даже не похвально, - быстро раскладывала по ящичкам принесенное, тихо спросила: «Что за история у вас случилась?»
Так не хотелось Тане посвящать маму в свою личную жизнь, но уйти от рассказа она уже не могла.
- Я от него натерпелась вволю, забыть не могу.
- Что, оказался охальником? - задала вопрос и смотрела на сердитую дочь, ожидая ответа.
- Да еще каким!
- Надо же. Глядя на него, никогда не подумаешь, что может грубость сотворить. Ты с ним долгонько знакома?
- Два вечера. В театре и в музее были, гуляли по городу. Такая красота.
- Он что, тебя совсем измызгал?
- Нет. Заплакала, убежал.
- То-то! Значит, пробудилась совесть. Да... как не одень мужика, все равно мужиком останется. Правильно, что ты его утюжила. Так и надо, показать какой он бывает сволочной. Только, думаю, не спроста он вяжется к тебе. Ну, посуди, мужчина он видный, уважистый, среди молодок любую сосватает, а ластится к тебе. Сюда приехал. Тут кумекать надо, а не грызть ногти. Сколько одиноких, как и мы, бедным достается.
Ушла полежать, устала не только от выхода к пристани, но и свалившаяся беда у Татьяны. Щемило сердце.
Татьяне было не все равно. Она мучилась. Зачем приехал, все кончилось на вокзале. Выбрасывая цветы, ясно показала, что никакого с ним дела иметь не желает. Ясно дала понять какое у нее к нему отношение. Глупый и тот мог уразуметь, а этот умный, а дурак дураком. Придется еще раз по мозгам ударить.
Решительно, обычным своим твердым, широким шагом подошла к стоявшему Геннадию и без приветствия:
- Зачем приехали? Убирайтесь! Чтобы мои глаза не видели подобную рожу!
- Я прошу выслушать, - тихим, заплетающимся языком проговорил Геннадий.
- Ни слушать, ни смотреть не намерена. Приехали позорить. Уезжайте! - исполнив долг, повернулась и таким же шагом ушла.
Конечно, Геннадий знал, что возможна брань, но чтобы такая злость царила в ней, предположить не мог. «Сухарь, изгаженный мухами, а не женщина», - подумал, подходя к пристани.
Неоднократно отвергнутый, но не сломленный Геннадий решил познакомиться с городом. Побывал и в Ипатьевском монастыре, где спасаясь от поляков, нашла пристанище огромная царская свита, осмотрел торговые ряды, сложенные из красного кирпича несколько сот лет тому назад и по-прежнему они в отличном состоянии. Восхищался: «Какие жили на Руси умельцы!» Поплавал в теплой волжской водичке и, раскинув руки, лежал на песке. Завтра он опять пойдет, и будет ждать новой встречи. Решающей встречи - предложит стать его женой. Не может она отказать ему в этом. Свою силу он знает. Сколько знакомых и незнакомых женщин останавливали на нем свой томный взгляд. Одно его слово и с радостью любая из них шагнет в спутницы. Но ему нужна только она, со своей взбалмошной к нему неприязнью.
Наутро, сразу после завтрака, поспешил на ту же скамейку. Чудесное утро раннего лета, все дышит здоровой, трудовой жизнью. Река лежит в истоме и несет свои густые воды вдаль, к берегу Каспия, люди в легкой одежде спешат на работу, радуясь теплому дню. Лучи солнца прямо бьют в лицо и, приходится ему лицо закрывать газетой, только что купленной на пристани. Уезжая, забыл очки, надо купить.
Появилась Татьяна. Направилась на нижнюю тропку, да посмотрела сюда, пошла к нему. Екнуло сердце - что несет, чем одарит его. Встал, ждет.
Татьяна, уверенная, что Геннадий уехал, вчера же его не было, вышла из дома и уже направилась к берегу, но все-таки посмотрела на скамейку и ахнула. «Пришел... Господи, вот навязался...». В растерянности остановилась. «Надо основательно убедить, чтобы отстал», - и опять с ходу:
- Геннадий Львович, я вижу, не понимаете в какое дурацкое положение вы меня ставите. Сегодня в четыре часа буду у большой пристани, около кафе. Ждите меня там.
Он сидит под куполом большого тента с бутылкой минеральной воды, смотрит на стоявший у причала пароход, на гладь реки и внезапно пришла мысль: «что, если предложить ей сегодня сесть на этот или другой теплоход и поплыть до Астрахани, оттуда поездом до Ленинграда, где и справить шикарную свадьбу. Какое бы счастье царило в наших душах». Но, она идет, устремив взгляд вниз, на тропинку между камней. Поодаль села и быстро:
- Этот разговор последний. Ценю вашу настырность, желание завоевать мою благосклонность, доверие - не будет этого, не надейтесь!
Что-то хотела еще сказать, но Геннадий перебил:
- Мне нужно не доверие, а жена. Вот сейчас на пароход и вдаль, на всю жизнь. Все оформим в Ленинграде и такую свадьбу закатим! Соглашайтесь. Ведь я люблю вас, неужели этого не видите? Что-то не нравится, давайте оформим брак здесь, завтра.
Она насупилась, не ожидала такого признания. Но разве может отступить от принятого решения.
- Еще чего... Никогда не буду ни вашей любовницей, ни женой. Уезжайте и найдите себе по душе подругу. Я не для вас. И еще... Если не поймете, продолжите шляться за мной, сообщу прокурору, пусть привлекут за моральное хулиганство. Все. Прощайте!
- Сколько же у вас зла ко мне. Хочу сказать - если вы без продыха будете держать ненависть в душе, ржа съест вас.
- Не беспокойтесь, никакая ржа не слопает меня.
Прижимая к груди сумочку, она уносила его покой и всякую надежду на совместную, радостную жизнь.
Официантка, с короткими руками и полным подбородком все ждала, когда молодой человек перестанет забавляться минералкой, от нее никакого навара нет, а закажет настоящий обед. Дождалась. Коньяк, свиная отбивная и мороженое украсили его стол. Смутно помнил, как добрался до постели, где замертво упал и проспал до самого утра. Пришла на память последняя встреча с Татьяной. Когда ушла, сидел с парализованной волей, безучастный к только что причаленному туристическому теплоходу, к шумным пассажирам, бегущим к кафе. Не мог понять, что же случилось с ним. Куда делось его мужество, упрямство в постижении огромной кладези человеческого бытия. Все стало неинтересным, отодвинутым в сторону.
Не хотел отец отпускать сына из бригады плотников строивших удобные дома. Сметливый, расторопный, глухой к попойкам он был одним из удачливых закоперщиков на красивой отделке построенного дома. В Ленинграде легко поступил в институт. Ходил по дворцовым комнатам, наслаждаясь красотой картин, всматривался в искусство паркетчиков, без единой трещинки уложившие паркетные полы. Рыскал по библиотекам в поисках книг по истории, художественной литературе, изданной в прошлых столетиях. Залпом, с упоением прочитывал повести, романы Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Лескова, Ромен Роллана, Золя, Теккерея и многих других. Музеи, театры... Все с радостью впивалось в его ум. В этом году на очереди получение ученой степени.
И вот он, будто помешанный, злой на свое бессилие, опустошенный, ко всему безучастный, сидит на скамейке, на берегу Волги, отвергнутый женщиной. Она приказала: «Уйдите с глаз долой!», «Найдите себе другую». Все это так. Но только она унесла его покой, волю, разум. Страсть перешла в обожание. Он готов не только носить ее на руках, но как верный пес побежит исполнять все приказания... Только одно не в силах сделать - скрыться с глаз.
Застучал разум в дверь. Что-то надо делать, а не сидеть пентюхом, да пережевывать прошлое. Может быть, взять билет и уехать домой... Этот вариант не для него, успеется, там не горит. Ученая степень... жил и проживет без нее. Вот, уехать на Камчатку...
На Главпочтамте сел на телефон и вскоре: «Москва на проводе». Все решается довольно быстро. «Там нужны специалисты. Можем предложить вам должность от заместителя Облоно до директора школы. Северные льготы, удвоенная зарплата и надбавки за полгода, десять процентов. Надо Север осваивать». И замаячила во всей своей силе тайга, вулканы, безбрежная даль океана и охота на медведей, гусей, куликов, уток. Отличное решение. Поезд на Ленинград вечером. Два-три дня на решение бытовых вопросов, снова на поезд до Москвы. Взволнованный, с радостью в душе он проводил весь день. Что же делается с человеком, если он не владеет собой. Как же он уедет от нее, оставив не решенным главное в жизни - быть рядом с ней, любимой женщиной. Мысль упорно искала выход из этого, дьявольски запутанного лабиринта. И подсказала. Может, тебе взять топор, вспомнить свое прошлое... Он выручит, как не один раз выручал всю семью из совсем трудного положения. Именно так и надо поступить! Здесь, где-то недалеко построит кому-то дом, какую либо немудрящую хату, а сейчас в разгаре строительный бум, и руки его быстро найдут работу. Главное - она рядом, придет время, оттает ледяной панцирь на сердце. Удивился, опять она взяла верх, забыл о своей поездке на Камчатку.
Утром, выйдя с причала наверх берега, среди женщин, продающих разную зелень, увидел Тамару Васильевну, обрадовался. Он ведь к ней шел, получить подсказку, кому надо что-то построить.
- Тамара Васильевна, большой привет!
По лицу старушки пошли гулять морщинки. Она хорошо помнит «постояльца» и даже осматривала не однажды скамеечку, может и появится вновь такой славный мужчина. Была страшно недовольна поступком взбалмошной дочери, что отвергла его.
В тот вечер поздно пришла Татьяна домой и, мама сразу заметила необычно возбужденную дочь. Подождала, когда приведет себя в порядок и покушает, спросила.
- Плохо ты выглядишь, Танюша, уж не случилось ли что?
- Да, разволновалась. Представь, этот выжига, что околачивался здесь, сделал мне предложение быть его женой. Хватило совести, совсем глаза отморожены!
Тамара Васильевна помолчала, скинула со стола хлебную крошку, и присела.
- Говоришь, сделал предложение быть его женой и ты ему отказала? Да, наверное, еще нагрубила?
- Ну конечно. Досталось ему на орехи, запомнит.
- А я бы на твоем месте подошла, обняла крепко, крепко расцеловала, сказала: «спасибо». Чтобы отказать такому самостоятельному мужчине, видно по всему, любит тебя, надо быть совсем свихнувшейся. Будто мужчин у ворот толпа.
- Думала, одобришь, - ушла в свою комнату, легла в постель. Тамара Васильевна, под всхлипывание Татьяны, заворчала.
- Надо же... Отпихнула серьезного мужчину. Наверное, на запятках дурь хоронилась, если такое отчудила. Будто предложил поехать на пароходе его любовницей, а не женой. Или предложил на месяц или два совершить круиз по многим странам и тоже в качестве любовницы. Но хочет видеть тебя законной женой ни на день, а на всю жизнь. Помнишь жениха, шофера? Пришел и сходу: «Поехали до Ярославля. Дней на пять, машина зверь. В лесу остановимся, перекусим... Хочешь, заедем на усадьбу Некрасова, только там запустение». Высосал бутылку водки с вытянутым из кармана подлещиком и давай тянуть тебя в машину. Хорошо не поехала. Разбил машину о телеграфный столб и сам три месяца лежал в больнице. Другой - не чище этого: «Мы с тобой, Танечка, жизнь наладим твердую. Главнее всего, чтобы в доме порядок был. Ежели Юля заупрямится, либо не послушается, живо по спине ремень загуляет». Вытолкала, сказала «не приходи, нет, снова заявился. В дом не пустила, так расшипелся: «Подумаешь, королева. Пойду к Нюрке, там всегда привечают». А Пал Палыч... Пригласил в кино, купил билеты, после просмотра картины: «Таня, за билет надо заплатить, денежки счет любят». Заплатила и больше к ним никогда, никуда не пошла.
Три дня прошло после разговора с Геннадием и, Татьяна все больше корила себя за неверный шаг. Конечно, мама правду сказала: «напрасно отказала ему». Огонь печали, недовольство собой все больше разгорался в ее душе: «Его не было там два дня, сегодня утром тоже не было. Наверное, уехал... Исполнил мою волю. Не мог подождать, испугался прокурора. Может послать в институт телеграмму чтобы приехал? Подожду, может появится».
Весь день заполнен тяжелым трудом. Все раскидистые кусты картофеля засыпаны землей, чтобы вскоре выросли новые, мощные с хорошими корешками. Домой шла усталая, но довольная - все картофельные грядки обработаны. За работой не было времени вспоминать недавнюю, так измотавшую историю... Хорошо, что так все закончилось. Больше не увидит его густую шевелюру и жалкое лицо с устремленными на нее грустными глазами. «Значит, уехал и, слава Богу».
Размашистым шагом подошла к развилке: вниз, по кромке берега, через маленький, детский пляж. Где позавчера и вчера выкупалась, что можно проделать и сейчас, и тропинка вверх, к большой дороге, мимо скверика с крашеными скамейками, вдруг увидит «его». Остановилась. «Помоюсь дома», шагнула наверх. Ей просто интересно, выполнил ли он ее требование или нет. Мама вчера сказала: «наверное, уехал, не видать его здесь». Надо навестить Юленьку, давно не видела, соскучилась. Может, думает, что мама забыла ее, нет, помню, но такие тут у меня дела, что не вырваться. «Потерпи, дня через три буду посвободнее и, приеду». Вот скверик с пустыми скамейками. По тихой улице бегают разноцветные курицы. Уехал с глаз долой. Но почему глаза осматривают и дальнюю дорогу, и ближние улицы, все чего-то ищут. Совсем ноги не двигаются и, на сердце стало муторно.
Мама встретила дочку, как всегда, с улыбкой, быстренько накормить и рассказать все новости, что произошли здесь. Когда Таня аппетитно съела землянику, сказала:
- Танюша.., - и замолчала.
- Что, мама?
- Здесь такие дела...
- Что важное что-то?
- Да уж как сказать... Плот, что причален тут был с самого ледохода, уволокли. Будто милиция потребовала: «хватит из-под него утопленников таскать. Сегодня увесистого мужчину вытащили, говорят дня три как утоп, и сомы обсосали все уши. Да уж, этот плот... Никитка, Мартин паренек, свесил ноги, его сом-то и схватил. Хорошо, рядом купались взрослые, насилу отбыли. Понаехала милиция, скорая. Разные дознания проводили, чтобы что-нибудь узнать. Говорят, пришлый и молодой. Да ведь вода хоронит и молодых и старых. Кого Бог захочет прибрать, уж тот не жилец.
Мамино сообщение унесло покой Татьяны. Просмотрела заголовки статей в газете, посмотрелась в зеркало, попудрилась, на минутку задумалась. Неотвязная мысль терзала ее: «три дня был в воде, молодой, пришлый»...
Вместо отдыха ушла на берег. Кричат, плюхаются чайки за добычей, буксир тянет баржу груженую лесом, с того берега спешит маленький перевозчик. Слышны детские голоса и редкие гудки машин... Она беспрерывно повторяет: «он уехал. Не мог попасть в реку и утонуть. Может, пришел сюда, стал купаться и попал под бревна...»
Печальные глаза провожали, когда уходила после крутого разговора с ним. Он же понял, что оскорбленная женщина на разные посулы не пойдет... Но почему она страдает, услыхав об утопленнике...
Бессонная ночь не принесла бодрости. С усталой, тяжелой головой провела все утро. И только к полудню, на дальнем огороде просветлела голова, и она, прекратив прополку моркови, решила, казалось неразрешимую задачу - пойдет и узнает о мертвеце. В болезненной тревоге решительно вошла в отделение милиции.
- Хочу узнать, утопленника опознали?
- Нет, никто не знает.
- Каков он?
- Это, мил дамочка, одну минуточку, - сказал сидевший за перегородкой курносый, лет сорока, милиционер.
Взял со стола толстую тетрадь, в синем коленкоре. Полистал.
- Ага, вот, утопленник. Значит, ни паспорта, ни других документов не обнаружено, как был в черных одних трусах.
- А врачи, что они написали? - волнуясь, спросила она.
- Врачи, да, сказали алкоголя нет и разных повреждений тоже не обнаружено. Так ведь всякое могло быть. Человек встал, может по нужде, на бревно, а оно склизкое, в тине, ну а там кто-либо толкнул и плюхнулся в воду. Ну, а есть и такие, кто сами плюхаются. То ли спьяна, то ли башка набекрень. Бог знает. Слушок ползет, будто вечером три мужика там паслись, может и так. Только попробуй, найди их. А вот ушей нет, отсосали, бритую голову всю тиной заволокло. А так мужик был исправный. Как попал в воду, сам черт не разберет. Будете смотреть или как?
- Нет, этот человек мне не знаком, - сказала без волнения. - Побегу. Спасибо.
На улице светит ярко солнце и небо только где-то вдали в облаках и размеренная тихая жизнь кругом, все поднимает настроение.
«Хорошо бы увидеть его там, на скамейке» - от этой мысли она даже улыбнулась и поспешила к дому. Но скамейка была голая и она впервые пожалела, что так грубо прогнала его. «Он же любил меня».
Дома ждала совсем неожиданная, приятная новость: мама наняла плотника, шаромыжника, построить им русскую баню.
Тамара Васильевна так обрадовалась появлению «постояльца», что готова была его расцеловать, да вспомнила: она посторонняя и ему годится в матери.
- Я уж так рада вас видеть, глаза мои везде рыскали, так им хотелось увидеть вас. Так вы прикипели.
- Неужели прикипел? - засмеялся, оголяя белые, крупные зубы.
- Да, да... Доброта ваша - огонек в темноте.
Совсем она смутила его, и продолжила:
- Я все цветочками снабжаю то влюбленных, то на упокой возьмут, всем душевная красота нужна. Ну а вы то как? Слыхала, будто у вас с Таней совсем разлад.
Внимательно смотрит и ждет ответа. Так ей хочется услыхать особенное, что может сблизить их.
- Жизнь моя неудачливая. Татьяна приказала «с глаз долой», вот и хожу, как неприкаянный.
- Да... что поделаешь, такой уж характер, злопамятный...
- У меня думка есть...
Тамара Васильевна предложила пойти, они побрели по тропинке, на которой решилась судьба Геннадия и Татьяны.
- Я умею плотничать.
Поведал он собеседнице, какие он может хорошие домики строить, с резными, веселыми наличниками, да и другие, разные баньки, сараюшки, веранды подвластны его рукам.
- Знакомых у меня нет, вот и решил обратиться к вам, может быть знаете кто нуждается в таком специалисте.
- Многим надо, - стала перечислять кто хочет построить веранду, кому на огороде времянка нужна, а вот Петрович искал плотников построить дом.
- Все это так... Но, может нам баньку построите? Андрей, зять мой хотел построить, накупил разного материала, да Бог прибрал, не успел благодать нам подарить.
Задумался Геннадий. Разве ему можно быть на глазах у Татьяны?..
- Я не прочь. Только на глазах у Татьяны мне быть нельзя. Еще прокурора призовет. Скандал на всю округу засвистит.
Пойдемте-ка в дом, там покумекаем. Таня на огороде, не увидит.
- Согласен. Только об одном прошу - поставьте в комнату Тане пять самых красивых роз.
Геннадий решил, как можно меньше попадаться на глаза и тем более быть рядом с Татьяной. Надев личину шаромыжника-плотника он должен походить именно на этого, богом забытого человека. Но как тянуло посидеть вместе, почувствовать не злую, похожую на ведьму женщину, а добрую, ласковую, участливую к его судьбе. Идет дождь. На улице работать нельзя. Небо до самого горизонта закрыто густыми, серыми облаками, значит будет литься вода не один час, а возможно и не день. Пришло решение. Постучал в дверь большой комнаты, очевидно Юли, и на приглашение войти, шагнул в нее.
Она стояла около окна, смотрела на текущие ручейки с крыши, на мелкие, вздрагивающие под дождем листочки акации и сирени. Такая погода всегда приносила ей грусть, и вот теперь она снова пришла. Все будто в семье нормально. Мама здорова, все возится с цветами. «Цветы надо вовремя срезать, кто купит старье». Узнавала, Юля загорела, научилась плавать, довольна, что в лагере, где много подружек, и очень скучает по маме. Скоро мама поедет и навестит доченьку, ведь она тоже соскучилась. На съезде расхвалили ее за труды по выращиванию кукуруз. Но что из этого. В совхозе, что рядом с ее огородом, под этим злаком несколько десятков гектар засеяно, и все они пропадут, песчаная земля не удобрена, всходы хилые, жалкие, пройдет еще недели две и, растения засохнут. Думала, ее метод подхватят, а там посмеялись: «овчинка выделки не стоит». Завалить землю удобрениями, зерно будет стоить втридорого, сплошной убыток для хозяйства. Но не эти события навевают грусть. Она одна... Мама разбередила рану, не похвалила, а поругала за отказ быть его женой. Мама, как всегда, права. Уже ушел пыл враждебности к нему. Он же ей нравился, два вечера, проведенных с ним, память на всю жизнь. Он так страдал за свою грубость, что не знал как успокоиться. Другой бы и не убежал, и цветы не приносил, и сюда не приехал бы. Тем более не предложил бы быть его женой. Он же любит меня, дурочку. Не может понять, почему так поступила, почему отвергла. Был бы тут, со мной, сколько радостных дней провели бы вместе. Надо написать в институт, появится там, прочитает письмо и приедет. А может за это время разлюбит, встретит совсем молоденькую и влюбится. Он - мужчина, вряд ли долго будет жить без женщины. А что если уехать в Ленинград и заявиться к нему. А вдруг скажет: «Просил согласия - отказала, у меня изменились обстоятельства и вы не можете соединить свою жизнь с моей.»
Хорошо, что скоро банька будет. Кстати, нашелся неплохой плотник. Уж очень скромный. Приглашала заходить, да, видно, не смеет. Вообще интересный. Молодой, а все лицо обросло волосами. Наверное, не ласкала жизнь, если ушел бродяжничать и промышлять случайным заработком. Кто-то стучит.
- Войдите, - надо же, только вспомнила, а он тут и оказался. Впервые он, Кирилыч, запросто вошел и стоит. Неожиданный приход плотника смутил хозяйку.
- Заходите, заходите.
- Спасибо, хозяюшка, - стоит, смотрит на нее.
- Чего не сядете? - пододвинула ему стул, он осторожно присел, облокотился на край стола, посмотрел по сторонам.
- Вы меня извиняйте... Цветы красивые... Друг подарил или сами резали?
- Друга нет, понравились и срезала.
- Что же вы молодая, цветастая женщина и без друга?
- Хорошего нет, а плохой не нужен. Вы почему один?
- Тривиальная история, интересу нет сказывать. Опосля поведаю, ежели вам охота придет слушать. Дождик идет, робить нельзя, почитать охота, книжечку может дадите?
- Поищем. По специальности много книг, а почитать... Вот стопочка Юдина, - перебрала книги на этажерке. - Пушкин, повести Белкина, - может читали?
- Давненько приходилось, когда я переполз через шестой класс, уж накровянил коленки, малость свободное время оказалось, тут я уперся в книжку. Там у первых, у старика-смотрителя дочка - дрянь, с офицериком смоталась.
- Ну какая же она дрянь, если влюбилась?
- Моя гнилая башка не хочет уразуметь - отца старика бросить и с полюбовником в Петербург. Не по-людски с отцом обошлась. Сердце то было у девки, али там пустышка болталась? Еще один офицер стрелок, что надо, пожалел заклятого врага, жизнь ему оставил. Молодчина парень, ты хоть и вражья сила, а лишать жизни, быть убийцей - не-е. Вот в метель и затесался офицерик в церковь, где ненароком поженили его. Судьба посмеялась над ним, да все хорошо кончилось. И уж больно хороша девица, что крестьянкой нарядилась. Конечно, это все так, для ребятишек. Повеселить охота была.
- Кроме этих записок что-нибудь читали? - внимательно смотрела в глаза Кирилыча.
- Не-е... Вот, друг Серега был, такой головастый шельмец уродился, спасу нет. Чуть есть блатное время, глядь уперся в книгу. Потом кое-что и сболтнет из этого чтива.
- Что помните из этих рассказов?
- Сердце у Сереги доброе, любил про разных женок гуторить. Жалел Анюту что описал Лев Толстой, заели бедняжку, вот и бросилась под поезд. И мадам Бодари...
- Не Бодари, а Бовари, - перебила его Татьяна.
- Ладно, пускай так и будет. Она попала в бедность и отравилась. Не помогли ей бывшие любовники, посмеялись над ней. Антуанета, Ромен, Роллан отписал, попала в бедность, да выжила и парнишку довела до ума. Ну а купчиха - убийца, об этой Лесков написал, что на пароходе схватила полюбовницу бывшего с ней убийцы, да сгинули в холодной воде, ее страшно ругал. Гналась за жирным жеребцом и богатством, а не уразумела, в погоне задохнуться можно. Ну и разные истории говаривал. Еще жалел бабенок, расстрелянных бандитами из своры усатого, вождя народов, токмо за то, что были женками будто врагов народа. Ведь не за что шли на казнь. Как издевались над людьми, ужасть. Бог даст, такого больше никто не углядит.
- Сами-то читали?
- Не-е. Времячка нет. Топорик в руки и, айда махать им.
- Но все же свободное время бывало? - не унималась Татьяна. Ее забавляла речь Кирилыча и его отношение к созданным великими талантами немеркнущие образы женщин.
- Что-то незаметно дни улетали. Там, гуси... Коровушка уход требует, а молока мамаша по три ведра надаивала. Да и куры и поросенок хрюкает, есть просит. Опосля все прахом пошло. Родных нет. Вот закончу заказ и на Камчатку. Охота вулканы посмотреть, на медведя поохотиться, в Тихом океане поплавать. Дождик будто поменьше идет. К вечеру небо совсем заголубеет. Так я возьму книжечки?
- Да, да, пожалуйста.
Кирилыч встал, и за ним Татьяна поднялась, открыла окно, пахнул в лицо прохладный приятный воздух, посмотрела на крыльцо.
- Крыша течет. Мама забыла подставить тазик, - загромыхала емкостью.
Кирилыч взял у нее оцинкованную емкость, установил под бегущий ручеек. Подумал: завтра починю крышу.
Этот день для Татьяны был волнительным. Впервые у нее в комнате был плотник-шаромыжник и она не могла понять, раскусить его. Непонятен был в обращении, да и вид его — чучело огородное. И все же есть в нем какая-то непонятная ей, душевная тайна. «Шесть классов едва переполз», а свободно уложилось в памяти сказанное каким-то «Серегой» имена великих писателей и помнит созданные ими образы женщин. И глаза... Где-то она их видела. Вот-вот и вспомнит, но нет, не могут они придти на память. Много встречала людей, среди них есть мужчины с такими глазами, но - кто он?! То ли в поезде встретился, то ли на рынке или в магазине, то ли на перроне вокзала. Приходила злость на свою забывчивость. Эти глаза часто всплывали и, она мучила свою память с ответом, но его не было на памяти. Это несовершенный орган человека и не все увиденное остается там надолго. Придя к этому выводу, сказала себе: «Зачем я мучаюсь? Бывают казусы и мне не стоит тратить нервы на поиск совсем ненужного явления».
На другой день, когда проглянуло солнце, ловкие руки Кирилыча содрали ржавое железо и уложили новое. Кроме того, заменил несколько гнилых столбов палисадника.
После работы на огороде, не успела Татьяна войти в дом, как мама сообщила:
- Смотри как хлопотун исправил крышу и палисадник, ты просила его об этом?
- Нет, это его добрая воля.
- Надо же, хозяин на славу. Заплати за работу.
Конечно заплатит, но почему он даже не спросил надо ли тут что-то менять, а самовольно выполнил такое нужное дело. «Какой-то чудной этот плотник». Нашла его на укладке балок. Смотрела как ловко справляется с тяжелым грузом, даже любовалась его мускулистым телом. «И зачем он отрастил волосы». Спросила сколько надо заплатить за работу, что провел по дому.
- Нисколечко. Это я рукам разминку давал.
Они купались. Татьяна выросла на берегу Волги, с детства привыкла вечером поплавать в теплой и прохладной воде, обтереться докрасна и лечь в постель, закрыв волосы специальной панамой с резинкой на ободке. Вскоре подошел и Кирилыч. Бултыхнулся в воду и поплыл саженками на середину реки. Она смотрела на него и ждала: вот-вот он подплывет и они вместе, рядом поплавают. Не дождалась, он был все время вдали, молчком вышел, переоделся и присел на бугорке. Следом и она обсушилась, накинула халатик и невдалеке уселась. Что-то есть домашнее, простое в этом сильном, хорошо сложенном мужчине. Снять бы с него всю мишуру, какое его лицо?.. Зачем он отрастил волосы? Такой молодой, а похож на старика...
Уже вечереет, засветились огоньки на другой стороне Волги, пароходик с огоньками движется к берегу, сейчас они покачаются и будут стоять недвижно. Шлепают весла от идущей лодки. Кто-то спешит к дому, может, плывет рыбак. Часто утром: лещи, судачки, щучки, слышится у окошка голос. Сготовить бы фаршированную щуку. Узнал бы Кирилыч как она умеет ее сделать. А пироги какие: с рыбой, зеленым луком, морковью. «Надо его угостить, такой молчун, видно, с характером». Смешная мысль появилась.
- Кирилыч, расскажите о себе. Давно ходите одиноким? Были женаты или нет? Если были, где жена?
- Коли интерес есть узнать про жену, буду сказ держать. Друг, Серега, про женщин так гуторил. Их, женщин, три разряда. Первый, что ни на есть главный - это женщины-хлопотуньи, домоседки, весь мир держат в своих руках. Они, как гусыни с гусенятами. Мужа обиходит и ублажит, деток накормит, мальцов умоет, больных утешит и полечит. И уж завсегда хоть тяжесть в руках и ногах, а радость с избытком в глазах и душе. От мужиков вечная им слава. Вторая - это кто за деньги или там за подарки телом торгует. Только разные они все. Кто хлеба не заработал в поле, может, на фабрике, где либо в другом месте, а там - детки ревут, просят кушать, идет она, бедняжка, отдавать себя на утеху мужику. Не бить кнутом, а жалеть таких надо, помогать. А есть, кому охота всласть побыть в шикарной жизни, тут другой коленкор. Этим охота и по ресторациям пошляться и на курортиках повилять хвостом, и чтобы побрякушки и на теле и на руках блестели. Вот этих, кому охота всласть такую жизнь иметь - на машину в поле, убирай картошку, либо морковку, ну и другую работенку припасти можно. И вот третья... Это - самые хитрющие паскуды, любовницы-профессионалки. Выйдет замуж, колечко на пальчике, хвастается: я замужняя. Только, брат, это ширма из цветастой материи. Муж у нее - хозяин на все руки. Огород вскопает, козу накормит и подоит, грибков насобирает и насушит, либо намаринует, ягоды принесет и варенье сварит. Может, винца изготовит. Ну и конечно, жена, подсобляй. И неохота ей на кухне возиться, да и с ребятней надоело. Высмотрит мужичка приятного, тары-бары и на крючке любезный, а квартирка дверь в дверь. Его дверь поцарапает - и он тут как тут. Побежали в укромную квартирку, там и выпивон и закусон, тешатся весь вечер. Приползет домой уставшая донельзя, лепечет мужу: «я уставшая и ты, дорогой, не тревожь меня». Пройдет времечко, поднадоест сосед, надо другого подыскать. Подвернулся мужичок на трамвайной остановке, рядом стояли, да и шли тоже рядом, само-собой, разговорились, бабенка ладная, позвал вечерять, согласилась и пошло-поехало. Дружба шла полгодика, может, чуток больше, надоел. Уж другой приглянулся, и опять пошло-поехало. Скольких перепробует, только жена быстро на зубок мне попала. Дал от ворот поворот. Другие, может, ради пацанов, тянут лямку рогатого мужа, а я неохочий таскать рога, вот и расстались.
- Давно это было? - спросила, не очень поверив в его рассказ.
- Да почитай года полтора... Может, о себе? Сказ услыхать охота.
- Уже поздно, пора на отдых. Завтра поговорим, хорошо?
Кирилыч подал руку, легко, словно пушинку, поднял ее и зашагал к дому. То ли не слыхал, то ли не захотел откликнуться, не остановился на громко сказанное: «Мужлан, Невежа!.. Плотник и есть плотник!», - с раздражением подумала, пока шла к дому.
Хотя и не лестные слова неслись в адрес плотника, но сказанное им о женщинах, ее взволновали. «Приплел какого-то Серегу, а ведь это его мысли. Что же он за человек, странный, непонятный». Отлично знала, как плавать в одиночку, сразу прицепится кто либо из мужской породы и начнет рукам давать волю. А этот все вдали, плавает в стороне, сядет - не дотянуться, вперед ушел, не сказав «спокойной ночи». Узнал про измену жены, сразу побежал разводиться. Любимую так просто не отдают, а за нее борются. Такой статный мужчина и не видна подружка... Может, есть где-то дорогая женщина и не хочет марать свои чувства.
Пришел новый вечер и Татьяна в ожидании: придет он на берег или нет. С удивлением спросила себя: почему с нетерпением ждет продолжения разговора и хочет другого внимания, хотя толком и не знает какого.
- Мама, надо позвать Кирилыча пообедать, что он все один, да один. Так очерстветь можно, - сказала Татьяна, собирая обед в большой комнате.
- И то правда, мне и невдомек, - тут же Тамара Васильевна засеменила на переговоры. Была рада, что дочь может немножко и узнает чем дышит, «плотник».
- Кирилыч, Танюша зовет обедать. Пойдемте.
- Говорите, обедать. Благодарствую, - отказываться не стал, быстро прибрал себя и очутился за столом, где его уже ждала хозяйка.
Впервые Татьяна видит рядом этого грузного бородача. Молчун, слова не вытянешь, но опрятный, отметила - не чавкает, а тихонько стал жевать свежую редиску. Длинная, густая борода залепила все лицо, серые, большие глаза под пушистыми бровями уж очень часто рассматривают ее. Бывает, мужчина молодой (зачем-то оброс волосищами), да и она не старуха. На маму и не глядит. Вино у нее редко бывало на столе, но по такому случаю стояла бутылка марочного. Когда стала разливать вино в рюмки, услыхала: «Выпить - нет, нет, увольте, хозяюшка. Самим позволяйте сколь можете, а я ни в какую, очуметь могу. Зарок дал. Под Вологдой рубили дом, холостятская братва соблазнила на выпивон и я надрызгался до чертиков. Скорая откачала. Чуток бы и хана». А в мыслях было: «Не дай Бог сболтну спьяна лишнее и разоблачит сразу».
- Кирилыч, вы сказали что холостой. Какую жену иметь охота?
- Даже трудная загадка. Что гуторить. Чтобы разные по понятиям не были. Ежели разные - нет семьи. Мне что... Жена главнее всего добро должна иметь. Чтобы мужа не утюжить по каждому случаю, а подсоблять. К примеру, упал с лесов, синяков полно. Заместо разных примочек давай костить: «куда глазищи смотрели, докуда твои длиннющие руки будут правильно робить». Деток чтобы два али три было, в доме шумно будет. Идем на речку али на озеро - пацан на плечах.
Подрастут - бери в руки топорище учись робить, сначала простенькое, а потом дома и дворцы в руках. А в доме покой, чисто, уют есть и завсегда ласки много. А чтобы там ресторации и другая разная заведень, так мы не купцы и не блатная хмарь. И детки будут расти к добру, а не к злобе.
- А вдруг влюбитесь и не поймете что к чему?
- Ой, до смерти боюсь попасть к ней в лапы. Одеревенеет меня, уж точно. Будешь вокруг своей крали выплясывать, иссохнешь, станешь себе противный, а ей хоть бы хны. Еще с хахалем посмеется над рогатым глупцом. Надоть, чтобы боль моя прожигала ее, а ее боль терзала до крови меня. Токмо трудно найти такую.
- А вы попробуйте.
- Мыслю об этом. Трудов больших надо истратить. Чтобы найти такую, все мельтешат с короткими умишками в коротеньких юбчонках.
Супчик из свежей рыбины большую тарелку он с удовольствием похлебал. А поданная на второе была совсем несъедобная.
- Рыбка вкусная, но уж больно костистая, - громко сказал Кирилыч, отодвигая тарелку с недоеденным подлещиком.
- Конечно, не судачок, что поделаешь, - вздохнула Тамара Васильевна, подавая на стол большую тарелку спелой земляники.
- Ого, сколько золота припасено мозолистыми руками, - посматривая на смутившуюся Татьяну, он с удовольствием уминал ягоду.
А в мыслях было: зарплата у Татьяны Петровны нищенская. Значит, едва концы с концами сводит, а пенсия матери - чтобы не умереть с голоду, поэтому и тюльпаны и пионы в зной и дождь старушка на своих больных ногах несет на рынок. Да и рыба на столе - явно костистая мелочь.
Сказав «благодарю», вытер полотенцем руки, и тихонечко: «Татьяна Петровна, я рыскал шамотного кирпича, да не углядел. Скоро буду печь класть, он очень нужон. Около горы строится котельная, энтого кирпича там навалом, сходите, попросите штук двенадцать.
Терпеть не могла что-либо просить. Считала унижением, недостойным поступком человека. Обходись тем, что есть, но не вздумай протягивать руки. И почему-то думала «ничего не дадут». Пообещала завтра сходить.
Кирилыч обрадовался, что хозяйка согласилась выполнить его просьбу. Сомневался, что там запросто дадут кирпич, не то время, не те люди. Ну а вдруг привезет, ведь она знатная женщина, почему бы и не услужить ей, подарив такую мелочь.
Наутро, спозаранку Кирилыч подкараулил идущую с рыбалки лодку, понравилась большая рыбина и заплатив, что спросил рыбак, положил ее на стол. Тамара Васильевна даже всплеснула руками, увидав длинную, чуть не в метр, длины судака. Он улыбается. Совсем не ожидал, что так обрадуется она этой покупке. Он же понимал, не от хорошей жизни подается на стол только костистая мелочь.
- Танюша, смотри-ка, Кирилыч какого судака принес. В честь чего он так раскошеливается? Зачем таскает такую дорогую рыбину, не могу понять?
Он возился с балками для стен, когда подошла Татьяна.
- Кирилыч, сколько стоит судак?
- Какой судак? - с усмешкой смотрит в глаза.
- Тот, что лежит на столе.
- А тот... Нисколечко.
- Я подарки не принимаю, чтобы вы знали.
Нельзя упустить возможность поближе постоять с немножечко рассерженной женщиной, ради которой он готов купить целую лодку рыбы, а не  одного судака.
- Какой подарок? Вышел это я к Волге, была охота посмотреть на красу реки, слышу: кто-то с лодки кличет, гляжу: стоит с рыбиной в руке такой чернявенький, в одной тельняшке парень и гуторит: «Это подарок Татьяне Петровне». Оттолкнул лодку и с концом.
- Да вы сочинитель! - на эту выдумку ей хочется рассмеяться, но нельзя терять строгости в обращении с наемным рабочим.
- Не-е... Правду-матушку сигналил вам.
- Чтобы больше таких подарков не было. Отдам обратно.
- Да это не я. Парень, видать, здорово хотел ублажить вас.
Татьяна уходила за кирпичом с вопросом: «Почему, зачем такое подношение? Он какой-то особый, непонятный, работает по найму, да и за работу мизер запросил, а тут еще и такие покупки.
Пришла с «пустыми руками»: «Отказались дать кирпичей». Кирилыч поохал и пошел добывать сам.
На строительстве котельной Кирилыч у первого рабочего спросил показать ему бригадира каменщиков и как его звать. «Вон, невысокого роста, Яков» Он был в брезентовой робе, коренастый, скуластый с широким носом.
- Яков, по батюшке не знаю, извиняюсь, к вам по делу. Зовут меня Кирилыч. Смотрю, махину какую выложили. А кладка... Нигде такую не видел. Недаром слава идет о каменщиках, где бригадир Яков.
- Слушаю. Что за дело ко мне у вас?, - недвижно стоит, внимательно смотрит на обросшего мужчину.
Кирилыч предложил пойти в какой-нибудь закуток, для личного разговора. Яков медленно шел, переваливаясь на низких ногах. Конторка прораба с письменным столом и телефоном на нем и разными чертежами и папками на тумбочке. Яков накинул крючок на дверь «чтобы не мешали». Уселся на табуретку, предложив собеседнику сесть напротив.
- Для знакомства, - появилась на столе бутылка водки и шматок шпика.
Яков одобрительно ухмыльнулся, достал из стола два стакана, вскоре один был наполнен до краев, а в другом - только на донышке, чуть-чуть. Выпили, закусили.
- Такое у меня, Яков, дело. Тут я, понимаешь, халтурку маленькую приголубил, строю одной дамочке баньку. Все бы ладно, да закавыка вышла, вот за советом и пришел, к знающему, можно сказать отличному, специалисту. Впервые кладу такую печку, все больше приходилось в домах, то русскую, то голландку, здесь моя мысля здорово докучает. Не уразумею, чи класть в топку красный кирпич, чи ни в коем разе. Боязно, на печке котел с водой должен кипеть, каменья до красна накалить, кирпич то вдруг в труху рассыплется. Тогда горя хватишь, затаскает меня по разным комиссиям, а то еще и в суд подаст, с нее-то взятки-гладки, а ты когда клал, видел, что дрянь нельзя дожить.
- Правильно пришел. Да в этом кирпиче одна краска, а никакой твердости. За Волгой видел какие дома стоят - по тыще лет, а кирпич чтобы разбить - кувалдой бей. Нет, красный не клади, шамот нужен, вот он на славу сделан.
- Значит, правильно пришел. Только видишь, где я возьму его, на базе нет, большая закавыка висит.
- А сколько тебе надо?
- Совсем малость, штук пятнадцать.
- Ну, эту мелочь кинем в машину.
- Вот Яков, спасибо, выручил!
- Хорошему человеку всегда помочь надо. Без этого нельзя жить, верно. Может, чего еще надо, говори прямо.
Кирилыч написал, Яков прочитал и сказал: «Сей момент отгружу». Вторую бутылку он спрятал в стол. «После звонка с братвой умнем».
- Яков, подсоби еще в одном деле.
- Давай, давай.
- Электропровод надо провести, неудобно в темноте спину хлестать.
- Да уж, конечно. Подожди, Павлик дело обделает, - он вышел и вскоре вместе с ним появился молодой парень в короткой синей блузе и новеньких джинсах с причесанными волосами.
- Павлик, знакомься - Кирилыч, свой мужик. Скажу тебе прямо - помоги ему расхлебать эту самую штуковину, он взялся бабенке баньку слепить, а материала – кукиш с маслом. Хозяйку-то я знаю, славненькая вдовушка, видно, приглянулась  бородачу, ну да это дело мужицкое, может и обтяпаешь, верно говорю? И ты, Павлуша, поскреби в чуланчике, там у тебя всегда загашник есть, уважь бородача.
Павлуша закурил сигарету, смачно сплюнул, взял у Кирилыча листок с перечнем необходимого материала, повертел листочек.
- Пойдем, договоримся.
Заломил он большие деньги за работу и материалы, но выхода не было у Кирилыча. Бригадир электриков знал себе цену, не впервые он вечерами подхалтуривает в поселке.
- Вечером приедем втроем, живо все будет сделано.
Действительно, все выполнялось в быстром темпе, без перекура и анекдотов. После работы Кирилыч предложил им «посидеть, покурить и раздавить бутылочку», но они отказались. «У нас есть правило - выпьем в пятницу вечером, перед выходными, больше нельзя, мы с огнем играем».
- Танюша, смотри-ка, Кирилыч целую машину добра привез, как расплачиваться будем, сам Бог не знает.
Не ожидал плотник, что привезенный материал так взволнует хозяйку, что она, увидав это добро, пустилась в рев и ушла в свою комнату. Машину быстро разгрузили, монтеры уже утащили черный в битуме столб, а Татьяны все не было. Осмелел Кирилыч и взвалился в комнату, где всхлипывая она сидела.
- Татьяна Петровна, дождичек идет то маленький, то припустится как из ведра. Ну, чего вы так убиваетесь? - он сел около нее, взял ее ладошку, слегка пожал. Она не отняла руку, но слез стало меньше.
- Чем я вас в обиду толкнул, ежели плачете?
- Да... Все покупаете и покупаете, то рыбу, то петуха принесли, теперь вон целую машину добра. Да еще и монтеров наняли. Чем я буду расплачиваться, не подумали.
- Ах, вон оно что... Да вы и расплачиваться не будете.
- Как так... Ради чего такие хлопоты?
Конечно, он мог бы сказать: «Ради вашего спокойствия, уюта, по внутреннему вызову любимой женщине все, что есть, он отдаст. Но сказал:
- Татьяна Петровна, хочу чтобы на вашем лице покой был, а не слезы. Мне радость доставляет делать вам добро. Охота есть хорошую память оставить, а не хулу на шаромыжника. А деньги... Ни копеечки не отниму у вас за сделанные мои хлопоты. Деньги должны добро нести, а не страдания и кровь. Успокойтесь.
Он ушел, оставив ее в смятении. Сидела с открытыми глазами, перебирала в памяти только что сказанное и не могла остановиться на мысли, что определенно «влюблен в нее». Воспользоваться этим и еще больше притянуть к себе, этого она не может себе позволить. Она не может жить на подачках какого-то шаромыжника. Он явно в жизни чем-то обижен, вот и прикипел к ней и боится об этом сказать. Он молчун. В первый раз взял ее ладошку и, она вспоминает об этом с удовольствием. Приятно было ощущать силу и нежность грубой, мозолистой руки. Так бы и сидела с ним, но - ушел. Все-таки она знает, чем расплатиться. Вспомнила, у нее есть золотое обручальное кольцо и, она его продаст.
С этой, внезапно пришедшей мыслью, поспешила из дома.
- Значит, обручальное кольцо на продажу... Гм... Хватило у вас, Татьяна Петровна, ума на это...
Память, она либо радость несет, либо печаль. К примеру, вы, ученая, наняли специалиста построить баньку. Утром, глянь, специалист качается на кривых ногах, красный, опухший, еле бормочет. «Хозяюшка, мы малость того, спотыкача хлебнули, так усе это быстро прошагает и, мы будем ни в одном глазу. Правду говорю, как пить дать, оклемаюсь и, будем робить», и «все в ажуре и чин-чинарем»...
Там где день работы, сидит неделю, пьет. Через неделю благостным голоском: «хозяюшка, не обессудь, авансик прошу, страсть жратва нужна». Вы откажете, а он будет сидеть на крыльце и не давать вам прохода, канючить «подай авансик». С горем пополам построит баню. Щелястые стены, ветер гуляет, надо конопатить, а ему невтерпеж в новом месте халтуру сробить, а эту ссунуть. А что дырки в стенах, так это даже ладно - духота уползет, а свежак приплывет, голова здорова будет. А, топка... Пять раз истопили и все кирпичи в песок превратились. В бане полки чуть поструганы и вы в первый же день из ляжки занозу вытащили. Уходил, канючил: «хозяюшка, прибавь на посошок». И зареклись вы нанимать шантрапу приволжскую. «Я хочу добрую память оставить. С подружками, али с новым мужем поделитесь: был тут плотник шаромыжник, душа человек, обходительный и уважистый. Уж ни грамма водки в рот не взял, а все робил и робил. Все то он видал, будто хозяин в доме, все помощь оказывал мне, бедной вдовушке. Такой аккуратный, диву даешься, отколь появился такой трудяга. А в бане все чисто, полки выскоблены, хоть пузом катайся на них. А вы кольцо продавать, и не подумали какой урон моей душе принесли, да и капитан даже осудит вас. Ежели продадите, угляжу - вас дома нет, попрощаюсь с Тамарой Васильевной и тягача, будто ветром сдуло. Сказывал - копейки с вашей руки не возьму».
- Хорошо, пусть будет по-вашему. Только не сердитесь, прошу вас. Чтобы не расплакаться, быстро ушла в дом.
Слава об одиноком плотнике-бородаче плыла по улицам, заглядывала и в души одиноких женщин. Вот и Люся, давно разведенная, услыхала о красавце-плотнике, решила испытать судьбу - пожалуй, надо к сараю сделать пристройку. Он, конечно, будет жить здесь, а не у Татьяны. Мама совсем старенькая, больше лежит на печке, в его распоряжении проходная комната в мою спальню. Она, ни в коем разе навязываться не будет, но, проходя, не откажется прилечь к нему на кровать. Только в том случае, если позовет. Почему бы не позвать, видать давненько живет в сухомятку, а фигура у нее не очень красивая, но это совсем ничего не значит, мужчины всегда оставались довольными ее услужливостью. Может его приголубила эта учительница, только навряд ли... Слывет страшной недотрогой. Ну и пускай. Навела на лицо марафет, кофточку надела ту, что оголяла все руки и груди почти на вылете, такие завлекательные. Высмотрев уход Татьяны на огород, поспешила явиться перед очи Кирилыча. Правильно говорили: бородач совсем молодой, видать сильный, как он ловко рубит топором, прилаживая балку. Работает с восходом солнца и допоздна. И еще слух идет, будто вместе купаются и даже бродят вдоль берега. Видать, здорово она его обихаживает, если он ни на шаг не отпускает от себя. Ну, и мы не лыком шиты.
Кирилыч увидел невысокого роста, полную, почти квадратную фигуру молодой женщины, подумал: наверное, заказчица с арканом в сумочке. Падают у нее на лоб светлые, сожженные химией волосы, она их беспрерывно откидывает назад. Чего красуется... Нужна ты мне...
- Здравствуйте, молодой красавец, - улыбается, полные щеки совсем глаза скрыли.
- Привет! Слушаю, - гладил бороду, смотрел на пухлые щеки Люси.
- Я пришла с просьбой. Хочу сделать пристроечку к сараю. Может, найдете время выполнить. Уж я буду вам так благодарна, дальше некуда.
Задумался Кирилыч. Он же дал себе слово, построить баньку и если Татьяна отвергнет его, уедет на Камчатку. Но тут молодая «принцесса» во всеоружие просит что-то построить, но ведь совершенно ясно, пристройка - предлог, ей надо совсем другое - ему интересна ее игра, и он пойдет и посмотрит, что там надо делать. И не только это. Как посмотрит на происходящее Татьяна, безразлично, или совсем по-другому - заиграет ревность, обидится, будет что-то придумывать.
На предложение Люси пойти посмотреть на месте, что надо и где строить, он дал согласие. Она ему показала не только где и какова пристройка, но и дом, где он будет жить и посадила за стол, угостила пирогом с рыбой, действительно очень вкусным. Предлагала стаканчик настойки, но он категорически отказался, о чем она пожалела. Ведь угощала она в другой комнате и мама ничего бы и не увидела.
«Вот закончу у Татьяны Петровны и приду». Была рада, что она первая у него в очереди. Только, какой-то он тюфяк, совсем не обратил внимания когда, будто случайно приложилась своей грудью к его плечу, провожала заслонила выход и что же, ждала - обнимет, а там и недалеко кровать. Нет, отстранил и ушел. Ну, об этом лучше не думать. Все поправимо. Будет в доме ночевать, никуда не денется. Если насовсем привязать. С тобой рядом такой красавец, все бы ахнули. Только, пожалуй, не осилить, но попытаться можно. Глубоко вздохнула и пошла в кинотеатр за билетом. Промашку дала, что не предложила пойти с ней и смотреть новый фильм, посидели, посмотрели и после зашли бы в дом. На удивление, ходит в какой-то задрипанной одежке: брюки чуть ниже колен, красуется в старье. Идет она, подняв голову, старается чтобы меньше лезли на лоб волосы, надоедает их постоянно кидать кверху.
Тамара Васильевна не могла не сообщить дочери о появлении здесь хорошо всем знакомой Люси: «И уж она вся извертелась перед ним, а потом увела. Он в два раза выше толстушки».
Татьяна выслушала отчет и, казалось, это событие ей совершенно безразлично. Только, если раньше она поделится с мамой о своих дневных делах, сейчас молча пообедала и ушла. Тамара Васильевна не унималась. Видела, что Татьяна расстроилась, забоялась, чего доброго еще завяжется узелок там, попадет на крючок Кирилыч, ведь всю бабью хитрость пустила та в оборот. Этот чубук еще и клюнет на ее выверты. Мужик видно давно ходит в холостых, а тут сама отдушину предлагает, вот и захочет сбить оскомину. Таня со своим характером и проморгает чудака – «плотника», как проморгала того, постояльца. Но ей кажется, налаживается здесь дружба и, она может помолиться за них.
- Кирилыч, кажется, у вас тут заказчица была, - без приветствия обратилась Татьяна к строгающему доски под маленьким навесом.
- Приходила.
- А что ей надо?
- Просит построить курятник.
- Согласились?
- Раздумываю.
Она зашла во внутрь помещения, походила по недавно настланному полу с дырками для стока воды, полюбовалась через оконный проем на красочный ковер цветов на грядках.
Кирилыч у входной двери стоял и ждал ее выхода. «Ишь ты... Такой интерес проявляет к пустяковому делу. Обязательно последуют новые вопросы. Только пришла-то не за этим».
- Мама сказала, отказались от обеда.
- Там покормили. Пирогов наелся. Начинка - зеленый лук с яйцом.
- Она вам понравилась?
- Это, хозяюшка, не след вам знать. Тут дело нутряное. Не зыбкое, а больно твердое.
- Говорят, у нее часто работают плотники, маляры и подолгу там живут.
- Мне это ни к чему, следователем не был.
Спросила, как потечет вода, он показал, хотела уже уходить, но молча рассматривала уже осмотренную баньку. Почему ответил грубостью на ее вопрос? Только расстроил, собственно, зачем она затеяла весь этот разговор. Кто он, за оплату строит вот это здание. После пирогов не остался, а пришел работать, значит, та не сумела его соблазнить, чему она даже и обрадовалась. Вспомнила.
- Меня же позвали сегодня посмотреть новый очень интересный фильм, но идет он в городском кинотеатре, сеанс заканчивается поздно, в полночь с опаской придется идти.
- Кто пригласил, ежели с умом, проводит
- Кирилыч, а у вас есть другой костюм?
- Для чего он мне?
- Пошли бы вместе.
- Не-е, спасибо, утопаешь за день, охота поскорее припасть и подышать сеном, дюже сладко спится до самого восхода солнышка, костюм есть, он у тетки, работа у меня чистая и таскать его туда-сюда, только трепать, закончу и когда в дорогу, насуну на плечи.
Уже вечер, а засевшая, как заноза мысль «кто там пригласил ее кино смотреть», неотступно его преследовала. Наверное, есть поклонник, и он тут совсем лишний. Что, если взять и уехать, никакого договора, да и других обязательств у меня нет, что сделано и хорошо. Найдутся другие рабочие, кто закончит стройку, утречком, переодеться и в дорогу, но, пожалуй, это нечестно будет, и совсем он не хочет видеть и знать что она плачет, может, пойти встретить и посмотреть на ухажера. Уселся наверху берега, смотрел, как выходили пассажиры, ее не было ни на первом, ни на втором перевозчике, разбегались, спешили с третьего и, наконец, он увидел знакомую голову, осматривал, кто рядом, кто поодаль от нее. Вот, она вышла на тропинку, остановилась, кому-то помахала рукой и пошла. Кто там? Да это ее брат с женой и сыном. Догнал он ее быстро, когда шагнул рядом, она даже испугалась, пошла в сторону, но разглядев высокую фигуру, засмеялась и сунула правую руку ему под левую. Была рада вниманию шаромыжника, ведь она где-то в тайнике ждала - может, встретит Кирилыч, дала ясно понять, поздно ей очень не хочется идти одной.
Геннадий долго ворочался на постели из сена, мучило сознание неправильного поведения его с Татьяной. Зачем напустил отчужденность, строил гостье безразличье?.. Она перестанет бывать с ним на реке, останется только «хозяюшкой», что будет для него непоправимой утратой. Он же так хотел обнять, почувствовать ее тело и только боязнь «распуститься» сдерживала, настраивала на суровый лад. Решил: будет другим.
Татьяна посмотрела на стоявшего под лучами солнца бронзового Кирилыча, быстро окунулась в воду, взмахнула руками и поплыла. Вскоре увидела рядом волосатое лицо, обрадовалась, недалеко от берега очутилась на мужских руках. Всего ждала, но такого бережного внимания не могла представить, млела, смеялась когда подбрасывал ее над водой и, держась за руки, создавали радугу в водяных завесах.
Было уютно лежать на теплом песочке рядом с сильным мужчиной. Не помнит, чтобы подобное когда-то было. Сели рядом на бугорке. Что-то есть домашнее, простое в этом сильном, хорошо сложенном плотнике.
Уже вечереет, засветились огоньки на другой стороне Волги, перевозчик движется. Вот, огоньки подошли к берегу, сейчас они покачаются и замрут, шлепают весла от идущей лодки. Кто-то спешит, наверное, рыбаки, часто вечером или утром под окно: лещи, судачки, щучки. Сготовить бы к обеду фаршированную щуку, узнал бы как она умеет готовить это кушанье, да и пироги всегда нахваливают. Слышит:
- Татьяна Петровна, жду сказ о вашей жизни. У вас дочка есть?
- Юленька, восьмой годик, в лагере она.
- А муж?
- Полтора года как схоронила, погиб в горячей точке.
- Боле не выходили? Это я так, для интересу, можно и не сказывать, ежели неохота.
- Отчего же, скажу, я трижды замужняя, а сколько других, что по ресторанам возили, не помню. Может пять, может шесть.
- Да-а... Многовато. Видно не повезло, смолоду на всю жизнь зарядились.
- Что поделаешь. Был Натан, пить стал, расстались, терпеть не могу пьянь, потом Кузьма - драчун, ревнивец... Ну, а временные... Я демократичная женщина, да таких полно, целый короб. Вы давно плотничаете?
- Сызмала торба на хребте, топор в руке. Гляжу я на вас, хозяюшка, глазки-то ясненькие, кусочек неба светит ласковым огоньком.
- Бывает, огонек поджигает, пожар несет.
- Не без этого. Так, ежели, с умом страдалец, быстренько залечит обжег, а зло на ветер пустит. Зачем красу обижать, мужик ее беречь должен, будет женкой - настрадается.
- Кирилыч, после развода вторично не женились?
- Жениться... Не-е... Я давай куролесить... Сразу бабенку заарканил, с большими грудями, ножки тонюсенькие, будто палочки в туфлях. Уж очень влюбчивая, встретит обцелует, нальет кофей с молочком, дюже вкусное, самую малость знатного коньячку накапает рюмашечку. Ну и дернешь для сгона устатку. Расстались по зряшному. Прибрел я к ней невчеред, а там шпингалет с усиками водочкой забавляется. «Брательника обихаживаю». Ну нет, барышня, вижу какой брательник, неохота с ним делиться. Подмазал лыжи и тягача. Встречала на улице, аж ревмя ревела, да мне до лампочки. Какой мне резон с ней валандаться. Следом другая краля рядом красуется. Такая видная, увесистая, чистюля, божешь мой, и мастерица на все руки. Азартная донельзя, все пытала, когда сыграем свадьбу. А на кой мне леший эта самая свадьба, ежели кровянил шею в энтом хомуте.
- Давно это было? - спросила Татьяна, не особенно поверив в этот рассказ.
- Да почитай год с небольшим. Вот так, хозяюшка.
Вдруг у Татьяны зародилась шаловливая мысль. Держать ее не хочет:
- Кирилыч, а меня замуж взяли бы? - чуть усмехается над своей проказой. Посмотрит, какое впечатление произвел вопрос. Он молчит, думает, хмыкнул, бросил камешек в воду.
- Благодарствую за эту мыслю, токмо все это пустое, ну какой я вам муж, чурбан, недотепа, шантрапа уличная, не-е... Не таковский с вами будет щи хлебать. К примеру. Вы потопали с подружками повечерить, либо пикничок устроить. Взяли меня, как же, муж. Напрямки навряд ли скажут, откуда такое чучело приводнилось, так меж собой все мои и ваши косточки измызгают. Не хочу на свою душу брать эту пагубу. Уж вы, такая ученая, да, видать, сердечная, заарканьте степенного, пущай и невзрачный, так с брюшком, али уздечку накиньте на речистого, пыжистого от дареной ему власти. Тогда подружки захвалят, от зависти сквозь дырявые зубы зашипят: смотри-ка. Танюша, облизывается, пушистого зверька на мушку взяла. Вот и сказ мой. Помолчал, встал, прошелся, снова сел.
- Можно и по другой колее пустить тарантас. Ежели женкой стали. Уж радость мне несказанная на всю жизнь. Вы - ученая, а я - недоучка, пентюх, вы - умница раз мальцов обучаете, красоты богатой, и, главнее всего, душа благодетельная, к добру привязанная. Все, что твоя милость пожелает, разобьюсь в лепешку, из-под земли клад достану. И ни одной слезинки не увидят мои глаза на твоих щечках. Тело взыграет, вот на этих руках буду носить и зацелую всю, всю до самых ноготков. Вот и конец сказу, хозяюшка.
- Какой вы...
- С измальства большой и смешной.
- Нет, нет! Вы - особенный.
- Пойдемте на отдых. Все в темноте и все хочется покоя, - помог Татьяне подняться и шагнул вперед. Она ждала, вот сейчас он возьмет ее под руку, но этого не произошло. До самого дома шли молча, и только перед расставанием услышала: «спокойной ночи».
С растрепанными длинными волосами, впалыми щеками на удлиненном лице, в заплатанных штанах и длинной в крапинку рубахе, с красным петухом под мышкой Пантелей вразвалку подошел к Кирилычу.
- Здорово, батя.
- Здравствуй, - ответил плотник и подумал «Что за гусь, петуха принес».
- Не знаешь, куда Татьяна делась?
- Татьяна Петровна наверное на дальний огород пошла. Зачем она тебе?
- Понимаешь. Свербит душа. Ну, хоть в петлю лезь.
- Зачем в петлю? Сколь хлопот, доставай крепкую веревку, заколачивай в стену, али в потолок здоровый крюк, а его за даром не найдешь. Так что, запросто, сиганул в реку с крутого берега и с концами.
- Оно, конечно, вода больно холодна. Можно, присесть?
- Садись, покалякаем.
- Пантелей сдул с доски опилки, присел.
- Куда кочета тащишь?
- Тут, батя, такое дело. Заковыка сидит в башке торчком, продуха нет, толкает – иди, да и только, спасу нет. Истопали мои ноженьки, а она и слухать не хочет, такая барыня. Несу ей подарок, так думка есть, уважит меня, послухает, как жизни нет у меня без нее. Как, твоя голова, насчет этого самого мыслит?
А мыслит у плотника голова в одном направлении, надо посмеяться над неудачливым поклонником, отучить ходить сюда, должен понять – здесь ему никогда «не обломится».
- Мыслю, так. Маловат подарочек. Вот бы хрюшу, али теленочка приволок, на худой конец козленка со спины снял, тогда бы другое дело…
- Да…а, говоришь, маловат подарочек.
- Конечно… что, петух – два крыла, две ноги и почитай одни кости, мясца совсем чуток, не то что поросенок небось знаешь, спокон веку знатная женщина без подарка не то, что говорить с тобой будет, совсем и не глянет в твою сторону.
Задумался Пантелей, потом вскочил, сунул плотнику петуха, закинул волосы. «Сбереги петушиное отродье, а я побегу».
Размахивая руками спешно удрал.
Через час, невдалеке послышался визг поросенка. Кирилыч вышел на улицу, а там пылит Пантелей, а впереди на поводке бежит двухмесячный поросенок. Он визжит, толкается то в одну, то в другую сторону, а Пантелей его хворостиной нет-нет да и хлестнет. А, вслед уже появилась бегущая женщина и на всю улицу слышен ее крик.
- Изверг. Управы на тебя нет. Петуха стащил, теперь животину уволок. Совсем сдурел. Что бы Татьяна Петровна позарилась на твое подношение. Творю, прокаженный.
Догнала, вырвала из его рук бечевку и хворостину, огрела по спине видимо сынка и погнала хрюшу обратно.
Вечером, Кирилыч ухмыляясь Татьяне:
- Тут, в бане подарочек вам бегает.
- Что, за подарочек?
- Так, дохленький петушок.
- И кто вздумал насмехаться? Что, за мужицкое сословие повелось?
Лезут и лезут с разными подношениями. Кто, был?
- Высокий, худой. Я ему подсказал, мол подарочек-то маловат, так он хрюшу волок сюда, да видимо мать отбила.
- Знаю, чудака. Господи, ну нет от него покоя. Да и вы хороши, зачем надоумили тащить мне свинку? Он же чокнутый.
Рассерженная прекратила разговор, что даже Кирилыч пожалел о своей подсказке.
Совсем поздно пришел ухажер. Охнул, сел на бревнышко.
- Не знаешь, пришла Татьяна?
- Вот, что друг, - жестко, злыми глазами смотрел на оторопевшего пришельца Кирылыч, - скажу, как на духу. Сматывайся отсюда и что бы твоей ноги тут более не было. Все заметано и ежели еще появишься – наглотаешься волжской водицы. Усек?
Пантелей испуганно смотрел на плотника, пролепетал.
- Вон, ты какой, ухватистый.
- Давай, давай отсюда.
Шагнул в его сторону, сидевший вскочил и бегом со двора.
Кирилыч отрубил голову петуху, ощипал, тушку вместе с потрохами передал Тамаре Васильевне. «Подарок Пантелея. Сварите лапшу, а ножки поджарьте себе и дочери».
Только пришла Татьяна с дальнего огорода – и к плотнику. Посмотрела полюбовалась его статной фигурой, мускулистыми руками, что швыркали рубанков, обстругивая доски для пола, походила среди грядок с цветами и небрежно:
- Меня сегодня снова пригласили в кино.
- Братец?
- Нет, хороший знакомый.
- Что же, дело молодое, знать интерес имеет ваш знакомый, ежели за полночь тягает вас за Волгу.
- Может быть, - смутилась она, и снова, - жалко нет у вас костюма, вместе пошли бы.
- Ишь, вы… какой пригляд имели. Токмо я уж без кины вечер на отдых пущу, тут и водичка больно хороша утекает, и так душевно уставшим рукам дать отдых.
«Без кины вечор… Какой же он мужлан, из какой глуши вылез», - с раздражением подумала Татьяна, идучи по тропинки к дому.
Что она снова идет с провожатым в кино, за Волгу, унесло покой Кирилыча. Что-то даже злобное хлынуло в голову, не забыть, не унять.
Ушел к реке, без отдыха, полежал на спине с раскинутыми руками, переплыл реку, сел на берегу, закидал камешки, смотрел, как с бульканьем они скрывались, оставляя круги на воде.
«Знакомый… Знаем, какие эти, самые водятся знакомые». И она хороша. Ночью ползет на перевозчик, что бы прильнуться к провожатому. Скинуть обоих с берега, пусть захлебываются. Представил, как сбрасывает сначала мужичка, потом ее и барахтающиеся в воде их тела, - с резкостью оттолкнул это видение. Надо, просто отвадить молодца хаживать по этой тропинке.
Вырезал с палец толщины прут акации, обстругал, оставив мелкие сусечки, уселся за кустом в ожидании «хорошего знакомого», идущим под ручку с Татьяной. Вдруг пригласит его в дом. Тамара Васильевна спит, на цыпочках проскользнет в ее комнату будет целовать и упиваться ее телом. За тревожными с подозрением мыслями с напряжением слушал – не раздастся ли стук ботинок о затвердевшую землю. Так и есть, вот они прошли, скрылись за поворотом на улицу и вскоре появился провожатый. Кирилыч весь в напряжении – сейчас тот пройдет и настанет минута прыгнуть вслед ему. И он прыгнул и хлестал убегающего.
Татьяна улеглась. В тишине промелькнул в памяти хороший день и вечер с интересным механиком совхоза. А может и снова придет, сходим в театр, да и на пароходе можно сделать прогулку. Даже заулыбалась. Скрипнула калитка в воротах. «Почему-то так поздно пришел Кирилыч». Странный, совсем непонятный ей мужчина. Мысли о механике ушли. Занялась разбором достоинств непонятного, но такого властного, заползавшего в душу плотника. «почему поздно пришел, может есть у него подружка» - эта мысль кольнула, долго не давала успокоиться. решила – надо узнать.
Утром, совсем небрежно «Почему-то вчера припоздали, у старой знакомой вечер проводили?» - смотрит с усмешкой.
- что вы, хозяюшка, да я с самого вечера дрых без задних ног, сильно уставши был.
Механик через два дня увидел Татьяну и выпалил: «У тебя на тропинке кто-то сидел, и когда я прошел, всю спину исхлестал прутом».
- Что же вы не изловили его?
- Такая дылда бежала, мог запросто спихнуть в воду.
Это же он, Кирилыч. Боже мой, - ревнует? Она радостно засмеялась.
У Михаила Ивановича, инспектора Облоно, очередная пассия перевелась в другой город, поближе к живущим там родителям, да и порядком поднадоела, а Татьяна Петровна одинокая, свободная, интересная женщина, почему бы ему и не хлебнуть с ней медовухи.
Она имеет перед ним должок, ведь он подписал документ на командировку в Питер, где проводилось совещание отличившихся в новаторских делах учителей, а у нее на участке была выращена отличная кукуруза.
И настырился он к домику, что на берегу Волги.
Вальяжный, весь в светлом, с приглаженными светлыми волосами, брюки из тонкой материи красиво лежат на талии и чуть спускаются на белые босоножки, сорочка «апаш» ладно лежит на груди и спине, да и светлые глаза с большими синими подглазниками на бритом лице, выдавали бурную, без отдыха жизнь.
Его «Волга» тоже была белая с помятым на углу крылом и висящими бампером.
Вышедшую Татьяну встретил с улыбкой и по дружески поцеловал в обе щеки, от чего она вспыхнула, но не отстранилась. Кирилыч на звук подъезжающей машины оторвался от дела, стряхнул стружки с брюк, взял полотенце – надо окунуться в воду и посмотреть что за птица прилетела. Он медленно открывал калитку, задержался в открытом проеме двери, осматривал крючок, что-то «неладно» он стукнул и одним глазом косился углядеть необычную встречу. Теплая, с поцелуями, она уколом змеи врезалась в душу. «Ясно, зачем прилетела ворона-белобока», - со злостью подумал он.
Когда Татьяна с приезжим ушла в дом, Кирилыч бегом спустился к реке, окунулся и снова поспешил к себе, на стройку. А там же, около домика, Татьяна, что-то рассказывала прилизанному. Увидав подошедшего плотника сказала:
- Вот и мастер появился, - и, обращаясь к Кирилычу, - Михаил Иванович хочет у себя такую же соорудить баньку, очень она ему понравилась.
- Да, да. Славно сделано. Можете мне быстренько, такую же соорудить?
«Ишь, ты. Быстренько! А шиша не хочешь? Только есть охота посмеяться».
- Не знаю, как молвить. Другим робить слово дал, так что вам далече движется срок.
- Другие – подождут. Первым я в очереди.
- Можа и так, токмо вперед – прибыток нужон.
- С прибытком – лады. Скажи, сколько.
Почевал за ухом, потер ладошки, посмотрел на небо, глубоко вдохнул, - пожалуй, полтора куска, не менее.
- Да-а, многовато!
- Совсем не многовато. Тут надоть ай-ай сколько хребет ломать, да и надсадно рукам доски строгать, шкуркой драить половицы на парилке, да и двери и оконцы задарма не сделаешь.
Татьяне так и хочется сказать: «Что же ты запросил цену в три раза больше, чем я буду платить». – Но, удержалась: «Нельзя встревать, можно налететь на грубость».
- Согласен. Кончай здесь и ко мне с топором и рубанком.
Он, положил на плечо Татьяны руку, и довольный.
- Сейчас окунемся и на пасеку, в дубовую рощу. Там пасется моих денег семьдесят процентов, а ульи дадут богатый урожай – в этом году не менее семи тонн меда пчелы принесут.
Они ушли, а Кирилыч со сжатыми зубами, сдвинутыми бровями нашел длинный гвоздь и пробил дырку в шине колеса. «Уедешь, за медком! В дубовую рощу, под песни птичек… А не хочешь поваляться тут, поломать хребет, забудешь и дорожку сюда?».
И никакого меда Татьяна не попробовала и не затащил ее ощутить прелесть дубовой подстилки. Машина ушла затемно, хозяин порядком матерился, проклиная неизвестного, испортившего ему всю сладость общения на земле у крытой дубовыми листьями, с интересной бабенкой.
Прокол шины сильно расстроил Татьяну. Михаил Иванович ясно скал: «Без всякого изъяна, на новых колесах ставилась «Волга», и кто-то из здешних испоганил ее». Здесь был только Кирилыч. Неужели он? Что же он за человек? Разыграл Пантелея и тот тащил мне поросенка. Определенно, только он прутом хлестал провожатого, ведь она ясно слыхала скрип калитки. И, теперь своей выходкой не дал съездить на пасеку за медом, да и хотела просто прогуляться на машине. Пожалуй, хорошо что не поехала. Этого инспектора знает совсем немного, что-то в его лице есть хищное, неприятное и чем могла окончиться поездка только Богу известно.
Совсем непонятно, зачем простой рабочий тратит на нее столько денег, в три раза больше, чем она, будет тот платить за постройки бани.
Она стала перебирать, что приносил в дом и сколько заплатил за электричество проведенное в баню. «Неужели?..» Побоялась досказать слово, что вертелось, готовое выскользнуть наружу.
У нее росло теплое чувство к этому, сильному, скромному, непонятному плотнику. Вот, только совсем замшелая у него речь. Ей было даже стыдно слушать, как он разговаривал с Михаилом Ивановичем.
Кирилыч пожалел Татьяну, что не попробовала свежего, на разнотравье собранного душистого меда и потому раненько бегом на рынок.
Татьяна Васильевна даже ахнула, развела руками, когда увидела вынутую из сумки с жидким медом литровую банку и на тарелке пластину сотового. Он свысока, улыбаясь, смотрит на взволнованное лицо милой пожилой женщины.
- Пришла охотка ублажить вас и хозяйку нежнейшей сладостью.
- Спасибо. Какой вы славный мужчина, добро то так и тянется из вас. Баночку поставила в шкафчик, Юленька попьет с чайком.
Разыскала дочь и выпалила.
- Иди, посмотри, что на столе пояаилось.
Помолчала Татьяна, не знает то ли радоваться, то ли смеяться или обижаться. Пожалуй, она сейчас даст настоящую выволочку неугомонному в разных подношениях этому шаромыжнику.
Кирилыч увидал размашисто идущую к нему Татьяну – сейчас коршуном налетит на цыпленка – задрал на спине рубаху, когда подошла, быстро склонился, исподлобья оскалив зубы, смотрел на ее сердитое лицо.
- Хозяюшка, спина в ожидании хлесткого прута.
Эта смешная фигура, со смеющимися в глубине орбит глазами, напрочь отторгли неприязнь к улыбчивому, внимательному, доброму мужчине.
- Непутевый. Все делает по-своему. Такой непослушный.
- Да, да, требует обязательной выволочки. Вчера не удалось вам попробовать сладость в дубовой роще, какой то хмырь ухайдакал белую волгу, теперича есть чем полакомиться.
- Спасибо.
И опять «теперича» «ухайдакал». Нет, нет, надо учить его.
Эта мысль, весь день не давала ей покоя. И она решилась усадить его за стол, вручить карандаш и тетрадку.
В следующее утро, как обычно, пришла посмотреть, что делается на стройке, да и почему-то просто ее тянет поговорить с таким к ней внимательным, но грубоватым, загадочным шаромыжником.
- Кирилыч, хочу сказать… Только чур, на меня не сердись. Хорошо?
- Ну что вы, да это никогда не может быть. С большим усердием послухаю ваш голосок.
- Так вот. У вас в речи очень много старых, замшелых слов, они портят, режут слух. Давайте позанимаемся, научимся как писать и говорить настоящим русским современным языком. Потом будете читать гоголя, Пушкина, Лескова.
Почесал за ухом, покрутил головой, глубоко вздохнул.
- Пожалуй, спротив не пойду. Правду-матку бает ваш голосок.
- Приходите, позанимаемся.
Руки вымыты под синим рукомойником, прибитым на столбике, снял рабочую рубаху, надел чистую майку и побрел в дом.
Напротив ученика в легонькой кофточке сидела Татьяна, что-то выискивала в повести «Белкина», а перед ним лежала тетрадь с раскрытой страницей и вверху написано крупными буквами «баял» надо «говорил», «теперича» надо «теперь».
- Вам надо целую страницу написать «говорил». Слово «баял», оно как будто лай собаки, а «говорил» - это голосок голубя. Поэтому народ отторгнул лающее слово.
Сломался карандаш и Татьяна за ножиком проходила мимо Кирилыча, обдала его легким запахом свежего, здорового женского тела, унесла настрой, на изучение новых слов. Что-то таинственное, властное появилось в теле здорового мужика. Уже не очиненный карандаш занимал его ум, а совсем другое. Написал, кое-как, и остановился. Татьяне надо посмотреть, как написано, подошла, чуть наклонилась.
- Продолжайте, написано правильно.
Но как можно продолжать, если рядом любимая женщина, а кровь бурлит, в доме тишина и хлынула в голову животная страсть – сейчас он поднимет ее и в другую комнату, на кровать. Но, откуда-то резкий, как бич сигнал – «нельзя!». Со скрежетом отодвинул стул, бегом к реке, скинул майку и с разбега в воду.
И чего ушел, какой-то чудной, - посетовала она и пожалела, что не захотел изучать новые слова. Однако, где-то в глубине копошилась мысль: «не она ли – женщина, была причиной его бегства», была же довольна, что обладает такой силой.
Интересно, как он объяснит уход от занятий.
- Почему перестали новые слова изучать, - спросила она.
- Охотка прошла, уж как-нибудь и со старыми словами буду кочевать.
Есть у меня такой каверзный вопрос, только, пожалуйста, не обижайтесь, - окликнул Кирилыч, проходившую мимо Тамару Васильевну.
- Нет, нет. Говорите.
- Татьяна Петровна сказала, что была трижды замужем, как же это случилось?
- Ну и насмешница! Только Андрей и был. Чего наплела на себя...
- И еще сказала, что очень любила по ресторанам ходить.
- Какие рестораны, какие поклонники! Зачем налопотала на себя, не поймет моя седая голова. Да она не знает где эти самые рестораны стоят, такую небылицу напустила. Она домовита. Все-то на работе, а потом с Юлей, ну еще двоюродный брат с женой приходят или она к ним бегает. С весны до вьюги в саду. На знакомства ух разборчива. Ее не проведешь. Скольких отвадила, все не по сердцу ухажеры. По ресторанам... Надо же... я, говорит, еще не обалделая, чтобы кидаться первому встречному. Вот и с вами так обошлась... Бог даст, может, к вам душа оттает.
Ну что, дружище, попало? Хочет понять - почему наплела на себя, несла всякую околесицу. Пойми ее. Если раньше удивлялся неуклюжим успехам Татьяны, теперь, узнав от матери правду, обрадовался - именно с такой женой и хочет жить. Все-таки, зачем наговорила на себя небылицу, думала, поверю, а раз так, плюхнусь обнимать, целовать и тащить на сеновал. Или, раз такая свободная женщина, запросто согласится выйти за него замуж.
Она появилась, как обычно, к вечеру, сказала: «Здравствуйте, Кирилыч. Успешно день прошел?» Ответил: «Привет, хозяюшка. День в день, весь в трудах. Татьяна Петровна, сказ имею».
- Что за сказ и такое обращение? Слушаю.
- Вы гутарили, будто портянки стирали трем мужьям, а это неправда, токмо капитан с вами в загс ходил. Окромя законных мужиков, других привечали, по ресторанам каблучки стучали. Моя башка в раздумье, зачем туману нагнали, не к лицу вашей милости. Мне все это до лампочки. Ежели, к примеру, такая забулдыга женкой станет, баю, неправда, пускай с ней уберется на упокой, а мне завсегда правду давай.
Не ожидала она, что Кирилыч будет дознаваться у матери о ее жизни. Просто сама не знает, зачем взбрело позабавить его этой выдумкой.
- Кирилыч, не сердитесь. Сама не знаю зачем наплела. Забудем это происшествие. Хорошо?
Разве может он обижаться на Татьяну.
- Кудесница вы. Я не в обиде, коли сами признали - пустой звон был.
Ее тяготило сознание: так опростоволоситься, если быстро он уличил ее способной выдавать за правду истинную ложь. Позабавиться хотела, а вышел казус. Успокаивала себя тем, что никакой корысти там не было, совсем случайно попала впросак.
Два дня они вместе не ходили на реку. На третий день, уже поздно, Татьяна решила выкупаться и сделать еще кое-что.
- Кирилыч, что-то вы совсем забыли меня, пойдемте купаться.
Он с превеликим удовольствием побудет на реке, поплавает, поплещет водичкой на тело своей царицы.
В воде она была возбуждена, обнимала и отталкивала, уплывала и звала, когда подплывал вылезала из воды на берег. Наигравшись вволю посидела и предложила: «Прогуляемся?»
Ей очень интересно, как будет вести себя «мохнач», если она в прогулке пригласит подняться на опушку рощи, там усядутся смотреть на погруженный в темноту отдыхающий от дневных забот город. Другой берег весь в белом свете электрических ламп; красный круг висит над причалом пароходов, лучом прожектора освещена дорожка к ресторану. Яркие лучи света пронизывают гладь реки, поигрывают, поблестят в волнах идущего катера. В истоме природа поднимает настроение, увлекает молодых, сильных на объятия. С танцевальной площадки далеко разносится музыка.
Уже конец домикам на высоком берегу, дальше проталина и надвигается густая, березовая роща, раздолье птицам. Впереди тропинка вверх в чащобу.
- Кирилыч, посидим наверху, посмотрим город, - волнуясь, говорит Татьяна.
Вместо подъема сильная рука повернула ее назад.
- Татьяна Петровна, думка есть не следует нам туда идти, вертамся.
Он так зашагал, что она едва успевала за ним. У него появилось раздражение, неприязнь к Татьяне – зачем тянула его в темь рощи. Того, кто преданно изливал душу, случай в гостинице не счет предложил стать его женой – грубо отвергла, пугала прокурором, а недотепу, шаромыжника привечает. – Может влюбилась в него? Перед домом на прощание грубо сказал: «До свидания» и скрылся за калиткой.
Тамара Васильевна не может понять, почему Татьяна с утра все молчком, втихую позавтракала и засобиралась на дальний огород. Там же все грядки удозорены, сама об этом говорила, надо бы ей навестить Юлю, определенно девочка соскучилась.
- Что с тобой? – спросила она дочь.
- Ничего, мама, хандра напала.
- Поехала бы к Юле, поразвлеклась.
- Да, да, обязательно поеду. Кончается стройка, привезу ее и вымою в нашей, новенькой баньке. Довольна будет поплескаться тепленькой водичкой на полочке.
Не сказала матери, что тяжелые мысли о необычном поведении плотника с самого вечера терзали ее душу. Была уверена, что все его поступки говорили о влюбленности в нее и он с большим желанием и благодарностью примет приглашение посидеть с ней на опушке рощи. Но, не тут-то было!
Простой рабочий, шантрапа, недотепа, безграмотный мужик случайно встретившийся маме, отказал ей, знатной женщине, наедине провести остаток вечера на опушке рощи. Дал понять – не она, а он решает, как вести себя. Такое, она не может терпеть. Еще два дня и пусть уезжает. Скатертью дорога! Не нужен мне и домик на огороде и ин к чему ублажать Люсю и строить баню последнему ухажеру. Хватит глядеть на обросшего неотесанного мужика, да еще и вместе купаться в реке.
Так говорил разум, а где-то далеко поднималось, росло совсем другое. Он, мужчина, своим видом, чем-то непонятным впился в ее тело и оно жаждет быть с ним рядом. Это противоборство утомляло, и она старалась отвлечься, бежала на огород, где на длинных и коротких грядках сильными руками будет глубоко врезать в землю металл мотыги и в унисон со взмахами рук шептать: «не нежен», «пентюх», а следом совсем другое тянется: «сильный», «ласковы», «умный», «добрый», «любит меня». И так без конца, одно и тоже.
Тамара Васильевна совсем озабочена – опять дочь, ни свет ни заря, молчком ушла из дома, сказав: на огород. Так то оно так, да все же какая-то торчит тайна, не продохнуть. Все будто шло, как надо, с Кирилычем уже завелась дружба, запросто с ним обращалась, любезничает, даже посадила новые слова писать. Эх, матушки, кабы знала кто есть этот «мохнач», уж вволю бы посмеялась, над этим писанием.
Не один раз вместе на реке, а позавчера позненько пришла расстроенная и ягодок не поела и простокваши не попила, сразу улеглась в постель. Еще, чего доброго, рассердилась на что то, тогда вся затея пройдет прахом. Характером она не в отца. Тот бывало, чуть что, вспыхнет спичкой, только недолго тянется пламя, погаснет и он даже сердился на себя за свою несдержанность, а Таня за какой-нибудь пустяк может подолгу держать обиду. Своевольная она донельзя, все бы шли только по указанной ею дорожке, не смей уйти в сторону. Все же надо разузнать причину раздора и самое верное поспрошает она «мохнача».
Увидела его невешивающего в моечную дверь и показался он каким-то вспухнутым, без всякой ласки в глазах. «Ну, это ничего, бывает – утешила себя».
Тяжелая дверь уже раскачивается, и он довольный, что плотно закрывается проем, значит, холодный воздух не будет проникать в помещение и охлаждать распаренные тела.
- Посмотрю я на вас, все-то бегом, поскорее все сделать.
- Спешу сегодня все закончить, завтра генеральное испытание. Затопим печь, выгоним весь гнилой запашок, а послезавтра ему на смену придет лесной, такой приятный, попаритесь, посдираете с тела старую кожу, скажите мне «спасибо», и я довольный, за доставленную вам радость – отчалю.
- Все же, может построите домик-то?
- Тамара Васильевна, ну какой резон оставаться, колготиться с новой постройкой. Дело там не мудрящее, халупку сварганит любой здоровый мужик. Мне свобода придет – кум королю! Могу уехать на Камчатку половить кету, вволю поесть красной икры, поохотиться на медведя, зайцев, куропаток, красных лисиц, либо удрать в Молдавию на виноград и марочное вино, либо с мальцом судачков и щурят потаскать из реки; или в походах побольше осмотреть красоту земли русской, поспешать надо, больно коротка то наша жизнь. Да еще душа зовет сесть за стол, изучить прошлую жизнь других народов. Упрешься в прошлое – забудешь все к чему раньше была охотка. Да еще, по секрету скажу, надо повидать невесту.
- Есть на примете.
- Да, кончает техникум, милая девица, ждет меня.
Екнуло сердечко у «цветочницы». «Дочь определенно упустит его и останется на «бобах».
- Опять Татьяна спозаранку убрела на огород, видно что-то случилось, если не кажет глас сюда.
- Пожалуй рассердилась, что не играл в ее дудку. Не в моем характере жить по указке. Уеду и все забудется. На память останется вам вот эта банька.
Татьяна, придя с огорода, увидела насупленное лицо матери подумала: «что-то случилось». Пока обедала не слыхала ни одного слова, но они пришли.
- Не мог понять какая муха тебя укусила, если того, кто предлагал быть женой – отторгла, теперь самостоятельного мужчину торкаешь. Обряди в хороший костюм – залюбуешься его статью.
- Может и так, только он же недотепа, стыдно появиться с ним на людях. Я краснела, когда он разговаривал с Михаилом Ивановичем. Безграмотный, погряз в старье и мне его в мужья?! Этого еще не хватало.
- А ты умная, возьми да поучи. Кошек и собак выучивают, а такого человека, запросто можно на путь истины наставить.
- Пыталась, да убежал.
- Как так, убежал?
- Очень просто, посадила за стол и дала тетрадку писать новые слова. Он начал толстыми пальцами выводить буквы, я подошла посмотреть, так деру дал.
- Эх ты, милая, может он испугался тебя?
- А чего меня пугаться, не ведьма, не съем.
- Пораскинь мозгами – поймешь, ведь он мужик, а ты баба, стоишь рядом, в доме тишина… Еще сказал: «Невеста ждет, милая девица».
- Ну и пускай уезжает! – вспылила и вышла на улицу.
Теплый ветерок обдувает загорелое лицо, уставшее тело требовало отдыха, покоя, но услышанное взвинтило ее.
…Уплывает от сюда! Скатертью дорога! С глаз долой, из сердца вон! Его ждет невеста, очень хорошо, наверное под стать себе чумичку нашел, вот бы посмотреть на эту парочку!
Она сейчас оценит все его подношения и все, что делал без ее согласия, полностью оплатит. Если не хватит, золотое кольцо отдаст. Сидя за столом перед разложенной тетрадью, выписывая что подлежит оплате, у нее несколько раз ломался карандаш. Скрупулезно, боясь что-либо пропустить, заносила на белый лист бумаги: «судаки, куры, кирпичи, мед, провода и оплату монтерам».
И что за невеста, вот бы посмотреть. Будет женой, введет ее в срубленный им большой, а может малюсенький дом, купит телку, пяток барашков, десятка полтора кур, хрюшу, двух гусынь с гусаком и вот тебе, жена, подворье – дни и ночи и только с этим хозяйством проводи время. Ну, а сам за плотника и столяра взводи обогащенцам коттеджи.
одет в солдатское старье, видимо заработок совсем никудышный, а мне тащит всякую всячину.
Общая стоимость превысила наличные у нее деньги и в сумочку положена коробочка с золотым кольцом.
Стройка шла к концу. Геннадий спешил, уже стала надоедать эта колымага. Большая физическая нагрузка, ежедневные купания в реке, приличное питание делали свое дело, не только укрепляли тело, но и волю. Да и флирт с «Кирилычем» стал охлаждать пыл любви… Если раньше думал построив эту баньку, займется чем-то новым, хотя бы постройкой курятника у Люси, на худой конец подзаработать у «пчельника», то сейчас такие мысли приходят все меньше и меньше. не затем он изучал истории разных культур, месяцами просиживал в библиотеках города, что бы поддаться чувству любви, все забыть и с утра до вечера махать топором. Уже вспоминается город на Неве, квартира обставленная мебелью, полки с разной литературой и чемодан напичканный спортивной одеждой. Как ему выпутаться из этого положения? Что, если открыться? Вдруг польется брань на всю округу. Может, бросить крючок и посмотреть, что будет с Татьяной. В разговоре скажу: «ржа ест вашу душу». Догадается, кто дважды сказал эту фразу или пропустит мимо ушей. Вместо неприязни вдруг родилось другое, родное чувство. Так он ждет этой неизбывной радости. Она играет, увлекает волосатого мужика, и совсем неизвестно, как встретит Геннадия. Он мог обманом овладеть ее телом, но нужно она ему не с обильными слезами, а счастливая к нему с большой любовью.
Размашистым шагом она идет совершать необычную сделку. Вон и Кирилыч сидит откинувшись на спинку сколоченного им диванчика и так внимательно с лаской и улыбкой смотрят на нее большие глаза. Совсем замедленным шагом подошла и скорбная улыбка промелькнула на ее лице.
Совершилось необычное. Неведомая сила затмила все, что планировалось, с глубины поднялось одно желание – близость с этим, сидящим напротив мужественным, добрым, сильным человеком.
- Кирилыч, вы собираетесь уехать? – заплетающимся языком тихо спросила.
- Да, на Камчатку. Узнавал, в Москве вербуют на три года, подъемные дают, дают заработок увесистый. Приеду, коли попутчика не найдете себе уж мы порастрясем кошель с деньгами.
- Все равно, куда. Важно, вы уезжаете. Но, разве здесь плохо вам?
- нет, нет хозяюшка, дюже улыбчато. Но, могутно стало, да еще малец теребит меня, приезжай, да приезжай. Обет дал ему – поедем порыбачить, судачков половить, ягодок прособирать, да просто с мальчиком время на природе провести. Так что, не обессудьте.
- Поживите, только еще один домик нам постройте и тогда на поезд.
- Нет, нет. Никак нельзя!
- Я прошу… Я очень прошу. Если уедете, буду сильно переживать разлуку и сердиться на вас.
- Этого делать никак нельзя. Зло без продуха нельзя держать, ржа ест вашу душу, - пристально смотрит на Татьяну.
Остолбенела она. Такую фразу она совсем недавно слыхала от Геннадия. И глаза! Неужели? Молнией промелькнула догадка:
Кирилыч-Геннадий. И одежда Андрея. Прошептала: «жалко» и, спешно, почти бегом к дому. Там лежит одежда капитана. В каком-то исступлении отбросила зеленоватую, с крепкими замками крышку сундука, пред глазами - желтый, так знакомый чемоданчик Геннадия. Вынула его, положила на стол, подняла крышку, встряхнула бежевую сорочку, затем в полоску брюки, на пол упали белые босоножки. «Кирилыч - Геннадий»! «Боже мой!» Буря чувств - танец с саблями, охватил душу Татьяны. Плакала, радовалась, смеялась, обижалась, страдала... живой... надел личину плотника-шаромыжника, чтобы быть рядом и на земле и на воде... По стране тысячи людей читают его труды, а он вот здесь, спит на сеновале и строит для меня баню. Господи! Как же я не разглядела льющуюся через край его любовь ко мне. Была в страшной обиде за твою грубость, вылила на тебя ушаты грязи, требовала «с глаз долой». Конечно, ты виноват, и это осознал, все лихвой искупил. Все это - в далеком прошлом, мой расчудесный плотник. Пошел на такое испытание, уехал из родного города, бросил работу над диссертацией для получения ученой степени. Выдумал Серегу и через него передал свои мысли. Какой же ты выдумщик!
Где-то мама. Это она, работая в театре, научилась сотворять бояр, купцов, царей, вельмож, монахов и рыцарей. Сотворила Кирилыча. Что же дальше. Вымыла лицо, все прибрала в сундук, как было раньше, присела к столу - ей надо очухаться от избытка чувств. Может, побежать к нему, отодрать все, что приклеено. «Нет, пусть не догадывается, что я знаю, кто Кирилыч... Завтра устроим обед, проводим плотника и встретим Геннадия. Прокричим УРА!»
Она принялась за приготовление обеда.
Наступила ночь. Уснуть бы Татьяне, да разве можно уйти от мыслей, что чередой волнуют ее. Он где-то бродил, а она узнав об утопленнике, не находила места, боялась - вдруг это его вытащили из-под бревен, а как он попал туда -только Бог знает. Все обошлось. Жалела, что бездумно оттолкнула, даже хотела писать в институт, чтобы приехал... Не верится, что пришло большое счастье. И будут дети. Юлю полюбит... Андрей, ты не обижайся на меня. Тебя тоже любила, был мой первый и единственный мужчина. Но тебя нет, а все мое существо требует полнокровной жизни. Пришла новая любовь и проглотила меня.
Что, если сейчас да к нему на сеновал... Вскочила, накинула халат, не открывая света, тихо отворила дверь в прихожую и шагнула через порог. Сейчас пробежит двор, поднимется на сеновал и плюхнется рядом с Геннадием на пахнущее травами сено. Будет отрывать бороду, противные колючие усы, пушистые брови. Пусть только попробует сопротивляться! И обнимет. В поцелуе замрет на его груди. Вся ночь и день, и вся жизнь в блаженстве.
Осветилась комната Тамары Васильевны, послышался голос: «Танюша, это ты?»... Вопрос охладил Татьяну. Снова голос: «не заболела?» Приходится отвечать: «Нет, мама, просто не спится». Гроза идет, дождь накрапывает. Вскоре тяжелые капли застучали по металлу крыши. Постояла на крыльце, поглядела на темную с молниями тучу, вернулась в комнату. Начал хлестать в окна дождь, зажурчала по трубам с крыши вода. С блаженной улыбкой, поджав ноги, уснула.
С раннего утра Татьяна вся в движении. Побежала к реке, купила большую щуку, чтобы приготовить ее с фаршем, замесила тесто для пирога, поспешила к открытию магазина, купила: вина, твердокопченой колбасы, сыр, забежала на рынок и в сумку положила приглянувшуюся часть копченого окорока.
Татьяна, ошарашенная правдой о Геннадии, боялась не сходившей с лица улыбкой выдать себя и потому к месту строительства бани постаралась не подходить.
Пускай думает, что я правду Кирилыча не знаю, случайно оброненная фраза к сердцу не пристала. А у нее и времени нет попусту транжирить его. Все надо сделать так, чтобы приглашенные не охаивали, а с улыбками хвалили хозяйку. Пригласила она самых близких: двоюродный брат с женой и сыном, из института самых близких сослуживцев, да из поселка давнюю, одинокую мамину подругу. Всех звала на особый праздник, а какой - «узнаете, когда придете». Но все-таки не может целый день укрываться от внимательных изучающих взглядов Геннадия. Да и надо узнать когда можно мыться. Как требовательная хозяйка появилась перед плотником.
- Я прошу вас убрать все как следует. Вы уедете, а мне прибирай тут.
- Слухаю, хозяюшка.
- Кирилыч, мы решили устроить вам проводы, обед будет.
- За это благодарствую. Спасибо дорогой хозяюшке. У русских завсегда положено за всякий труд благодарствовать, - он говорит, а сам думает: сегодня
первый наш, без обмана, обед. Смотрит на нее и радуется, скоро скинется с него мишура и он будет тем, кем был прежде. Татьяна снова с вопросом:
- Уже купили билет?
- Не-е. Думка есть перед отходом поезда куплю.
- Если не секрет, куда едете?
- Ну, какой тут секрет. Пока до Москвы, а там видать будет. Гуторил вам, на Камчатке охота побывать.
- Поезд уходит вечером, целый день где будете околачиваться? Советую автобусом до Москвы, а там в любую сторону есть транспорт.
- Мне это невдомек. Правду гуторят ваши уста. Вот, хозяюшка. И конец, забирайте маму и в баньку, дюже хороша она, - и пошел Геннадий расхваливать и печку, что быстро нагревает воду, и что она держит тепло, и все там вычищено до блеска. Только не может понять, узнала правду или нет. Порой проглянет улыбка, ей весело сознавать, что тот, кого прогнала «с глаз долой» очутился здесь, около нее и ждет, когда она обнимет его. Щечки у нее совсем полезли вверх, закрыли глаза, оставив самые маленькие огоньки.
Татьяна с матерью долго плескали воду из новеньких тазиков, купленных Кирилычем. Татьяна даже немного похлестала себя веничком. Распаренные довольные, благодарили чудесного плотника за подаренный праздник. Он стоял, улыбался в свои усы, и только глаза неотрывно смотрели на светлое лицо Татьяны.
Как только Кирилыч ушел в баню, Татьяна позвала маму в дом, и едва переступив порог в комнату, обняла ее, стала целовать и, сквозь слезы:
- Мамочка, какая ты у меня кудесница, сберегла Геннадия. Спасибо...
- Теперь сама береги свой клад.
- Будут у нас проводы Кирилыча, а встретим Геннадия...
- Надо погладить белье и снести, чтобы все было чисто, аккуратно.
Пошли у Тамары Васильевны хлопоты с глаженьем всей одежды будущего мужа дочери, радовалась, что все обошлось так, как было задумано. Ее Танюша обретет счастье, появятся детки и придется ей понянчить внуков. Она бережно несла начищенную, выутюженную одежду Геннадия, аккуратно положила на маленькую скамеечку в предбаннике и взяв старую одежду, ушла в дом, надо готовить обед, и время пироги печь.
Татьяна, утерев слезы радости и грусти, принялась приводить себя в нужный порядок. Пошли в дело разные, купленные в Ленинграде кремы, краска для губ и пудра для лица. Она не могла спокойно все делать, то набегут грустные мысли в обиде на себя, что заставила страдать его, то радостные - обрела, нашла любовь на всю жизнь.
Сияющая, с нетерпением она ждала выхода Геннадия. Наконец раскрылась дверь и смеющийся, без одного уса появился он, шагнул к Татьяне. Она сердито наклонила голову, сдирала с лица всю приклеенную мишуру.
- С Кирилычем распрощаемся, а с Геннадием... Здравствуй, дорогой мой шаромыжник.
Быстренько подошла Тамара Васильевна к целующимся.
- Построил хорошую баньку, теперь и домик на огороде будет.
Был праздничный обед, где мои герои немножко выпили хорошего вина, иногда шутили над разными проказами, что были у Кирилыча и Татьяны.
Втихую они вышли из комнаты и уползли на сеновал. Гости еще долго сидели за обильно заставленным столом, обсуждая житейские дела.
 
Эпилог

Недалеко от Петербурга на своей даче пришла необходимость пристроить к дому веранду, и я искал плотников. Найти свободных, хороших специалистов дело, на первый взгляд, совсем простое, но оказалось архисложным. Пришел строительный бум. Всюду, кругом города, на свободных площадях и на площадях, где снесли добротные дома, возводились даже каменные дворцы каменной оградой, бассейном, разными охранными системами и сворой собак. j
Подсказали, на одном объекте есть перерыв в работе, у хозяина возникли проблемы и его тягают в прокуратуру, откуда выходит бледный и мокрый.
Познакомился с бригадиром-плотником - Геннадием Кирилловичем Орловым. Вскоре он приступил к работе. В первый же день меня удивила его семья. В конце рабочего дня на новенькой машине «Жигули» приехала за ним жена и лет около восьми мальчик и девочка, Все было просто в их отношениях, душевная близость проявлялась с первой минуты. Все мягко, ладно. Хозяйка только вышла из машины, как он подошел, обнял жену, поцеловал, что-то спросил, она засмеялась, а ребята уже щебетали, как бы поскорее да на озеро, поплавать. Ответил: «сейчас и поедем».
Как-то во время дождя сидели мы в комнате и они, перебивая друг друга, рассказывали о том, как он, будущий кандидат наук, загримированный под плотника добивался любви своей будущей жены. И добился. Вот этот рассказ я изложил на бумагу. Добавляю.
Юля учится в Университете, увлекается английским языком, уже летом работает гидом в турагенстве. Домашние смеются - уже туристы из Англии и Канады шлют ей письма, предлагают руку и сердце, только она говорит: Когда будет десять поклонников, из них и выберу подходящего, чтобы любил так, как папа маму. Иногда подтрунивают над отцом и мамой. «Вот вышла бы за Кирилыча, а во время богослужения у него вдруг отвалился ус или слезла борода, что бы ты, мамуля, делала?» и, зальются смехом, а больше всех Татьяна.