Поляна

          Ты знаешь, странный мир зовет меня. Мне часто снится порог, через который не перешагнуть. Дверь, закрытая для смертных. Опущенные кулисы.
          Мне снится иной мир, существующий здесь и сейчас, не менее реальный, чем тот, о котором говорят наши органы чувств.
          Может быть, туда уходят закончившие земной путь. Возможно, там дожидаются своей участи неродившиеся дети, и несбывшееся оставляет надежду.
          Этот мир зовет меня, то настойчиво, то пугающе. Я слышу его голос, но не понимаю слов, и дверь остается закрытой, и нет мне покоя в прохладных ладонях осени.

          Та осень моего детства отгорела много лет назад, а была она влажной и прохладной, и пахла грибами и дождем. Мы вышли из дома еще затемно. Деревня просыпалась, загорались в окнах теплые огни, печной дым поднимался над крышами. Мои двоюродные братья хрустели сушками, в полголоса обсуждая кого-то из учителей, я плелся за ними молча, еще не совсем проснувшись. Большая корзинка для грибов с завернутой в газету собойкой в такт шагам пинала меня в голень.

         Поле за деревней терялось в дымке, темнели конусы льняных снопов. Асфальт закончился, влажная гравийка захрустела под ногами. Лес встал пред нами темной стеной.

         С самого раннего детства лес вызывал во мне чувство, схожее с религиозным благоговением. Кафедральная высь соснового бора, темное молчание ельника, березовое сияние волновали меня не меньше великой музыки. Но лесные боги оставались мне чужими. Их взгляд, обращенный на меня свысока, не был ни враждебным, ни отеческим. Поклоняться им с простодушием моих далеких предков казалось мне кощунством, и оттого мои визиты в живые храмы объяснялись более практичными предлогами: собрать грибов или ягод, испечь картошку на углях, пройти к реке короткой дорогой. И пусть моя корзинка оставалась наполовину пустой, а короткая дорога занимала вдвое дольше длинной, зато я мог потеряться среди колонн солнечных лучей, пронизывающих  кроны, поглядеть на эльфов, танцующих над зарослями черники, послушать вздохи ручья.

            Чего мне не хотелось совсем, так это пустой болтовни двоюродных братьев и вечного соревнования, кто больше наберет боровиков. Это было проще всего на свете, пропустить своих спутников вперед, отстать от них, свернуть в тень молодого сосняка...

            Утро еще не наступило, но небо уже засветилось серебром. Остро пахла  хвоя, и в ее юном духе не было ни капли осеннего тлена. Я хорошо знал это место, где прятались в траве тесные маслята, а по краю попадались боровички, с бордовыми припудренными шляпками. Но мне не хотелось смотреть под ноги, необходимая для грибного дела отрешенная сосредоточенность еще не проснулась во мне. Я решил поискать маслят на обратной дороге, а пока пройти дальше в лес, к старому песчаному карьеру, где вдоль заброшенных дорог росли нахально красивые подосиновики.

          Мир просыпался, светлел, принимая розовый оттенок. Засвистела лесная птица, прошуршала по гравийке грузовая машина. Влажная хвоя чуть пружинила под ногами, и черные колонны сосновых стволов подпирали серое небо. Я шел, касаясь ладонью шершавой коры, стряхивая капли с листьев папоротника, тронутых ржавчиной. Земля полого скатывалась вниз, сосновый лес сменился лиственным, осинами, с золотыми монетами вместо листьев, рябинами в темных, почти черных ягодах. Где-то недалеко зашептал невидимый ручей. Влага захлюпала под ногами. Заброшенный песчаный карьер все не показывался, и я решил вернуться, может быть, пройти вдоль дороги чуть дальше, дождаться рассвета, а уж потом направиться за подосиновиками. Сделал решительный поворот кругом и сразу же, прямо перед собой, увидел просвет. Еще несколько шагов, белесые стволы расступились, и я оказался на краю большой поляны.


            Густой туман лежал на земле, соединяя небо и землю, скрывая дальний край поляны. А прямо в ее центре исполином из белого облака, поднималось гигантское дерево, самое огромное из всех, когда-либо увиденных мной. Его крона раскинулась громадным куполом, верхушка терялась в облаке тумана. Я сделал шаг на влажную траву. Дерево манило меня.

          Шаг, другой, третий... Трава доставала мне до колен. Дерево казалось нарисованным на рисовой бумаге, плоским и невероятным, и прекрасным.
Шаг, и в прохладное дыхание леса вплелся свежий запах делекого моря... Шаг, и смолкли птицы, и эхо небывалой, нечеловеческой музыки слетело с невидимого неба... Шаг, и туман поплыл волнами цветов, которым нет названия... Шаг вперед и вверх, прочь от земли, из реальности в сон, в забытую магию, за пределы возможного...

         Показалось, будто шел я очень долго, все утро и целый день, и ночь напролет до следующего утра, пока холодок ночного кошмара не заставил меня остановиться. Я вдруг понял, что дерево не приблизилось ко мне ни на метр. Точно так же стояло оно в центре круглой поляны, раскинув огромные ветви, точно так же туман скрывал его верхушку. Неизвестный мир, с неправильной перспективой и другими понятиями расстояния и времени, окружал меня, и был он нем. Ни одного звука не доносилось сквозь туман, ни шума машин на дороге, ни шороха листвы, ни шепота ручья. Я не испугался. Я впросто понял, что мне нельзя, невозможно даже, оставаться на этой поляне, как нельзя подойти к дереву. Повернулся к нему спиной, осторожно, как к чужой собаке. И увидел легкие листья осины, дрожавшие перед глазами. Очень хотелось оглянуться, чтобы еще раз увидеть дерево и поляну, но я заставил себя ступить прочь, как ни в чем не бывало, и даже замычал себе под нос "Дом восходящего солнца"...

          Я вернулся к дороге на рассвете, нашел карьер и собрал грибов. На обратном пути встретил братьев и поговорил с ними о драке с заброденскими, которые потеряли нюх.

          Вечером я уехал с семьей в город, в понедельник пошел в школу, во вторник на тренировку. Лишь спустя два месяца, вернувшись в деревню на ноябрьские праздники, я решился заговорить о дереве на поляне.

          Я говорил с бабушкой и с дядей, заядлым рыболовом, знавшим в наших краях любой ручей. С тетками и их свекровями, древними, как валуны у дороги. Никто не знал о таком дереве, никто не видел той поляны. Зато все охотно рассказывали мне, как туман гасит звуки и меняет перспективу. Как легко потеряться в лесу и ходить кругами, и через час пути вернуться к исходной точке. Лишь бабушка, заметив мое слишком жаркое желание докопаться до истины, отрезала с неожиданной строгостью: "Не лезь, куда не просят. Не твое это дело."


          Мне снится иной мир, существующий здесь и сейчас, прочно закрытый от наших любопытных взглядов. Всего один раз я заглянул за его непорочно задвинутую портьеру, но не смог перешагнуть порога.

          Мне снится дерево, к которому невозможно подойти, и поляна, размером в жизнь. Просыпаюсь я с чувством поражения. В короткий промежуток между явью и сном я чувствую досаду, потому что я должен что-то сделать, но не знаю, что, и оттого не делаю ничего. Не иду туда, где меня ждут, и не понимаю посланных мне знаков, и играю чужую роль.

          Может быть, только вместе с тобой я сумею пройти назначенный путь и найти покой у корней волшебного дерева, в мире, где сбываются мечты.

          Пойдем?