Израильские хроники. Иван

    День клонился к вечеру. Я задержалась на работе, поэтому зашла на базар, пока он не закрылся. Между рядами прилавков с фруктами и овощами ходили редкие покупатели. Уставшие торговцы выкрикивали: "Золь! Золь!",- дешево, значит. Торопились продать свой уставший на жаре товар. Ведь завтра с утра привезут все свежее, а эти помидоры с бананами можно будет выбросить совсем бесплатно на помойку. Быстро купив все необходимое, я села в тень единственного дерева попить воды. Спасительную бутылку я, как и все израильтяне, всегда носила с собой. На второй день моей израильской жизни  я на улице упала в обморок. Почувствовала только, как кто-то льет мне воду на голову, а потом и в рот. Прохожие меня быстро привели в чувство и объяснили, что здесь такой климат, что человек высыхает хоть летом, хоть зимой. И надо много пить воды.

    Так сидела я, пила маленькими глотками свою воду. Рядом со мной на лавку присел старик-уборщик. Положив на землю метлу и совок, тоже достал бутылку. Сколько лет я хожу на базар - столько вижу этого худощавого, подтянутого, с ежиком седых волос дядьку. Всегда неутомимо заметающего огрызки и подтаскивающего торговцам ящики с фруктами. Видя, что я не спешу, он завел разговор.

    "Да... Когда мы двадцать лет назад сюда приехали, то тащили фрукты сумками. А теперь не могу уже видеть эти мандарины с апельсинами. А тогда все покупали и покупали внуку нашему. А он раньше  их никогда не видел, хотел поначалу есть с кожурой. Сын наш выучился на инженера и уехал  по направлению далеко в Сибирь. Там женился. После свадьбы мы его не видели. На нашу пенсию не наездишься. Потом узнали из его письма, что внук родился у нас, Иваном назвали. Потом написал, что развелся, не сошлись характерами. Потом получили телеграмму от соседки: "Приезжайте похороны сына". Погиб случайно на охоте. Бывшая жена его на кладбище не пришла. Мы разыскали ее адрес: очень хотелось хоть посмотреть на внука.

    Приехали, долго стучали в обшарпанные двери. Открыли нам. А с порога в нос шибанула какая-то вонь. На кухне сидела наша бывшая невестка с двумя странными мужиками. Ее мы сначала не признали в той худой и грязной оборванке. А когда она посмотрела на нас пустыми глазами, мы все поняли. По всей кухне валялись шприцы. В комнате забился в угол ребенок. Мы его схватили и уехали к себе домой. Какие мытарства нам пришлось пройти, пока официально оформили внука на нас, лучше не вспоминать. Только Ванька стал приходить в себя, начались звонки от матери его. Дескать, гоните денежки, а то отберу сына. Потом, на перекладных что ли, скоро приехала и сама. Не думали мы раньше ехать в Израиль. А тут вспомнили, что у меня отец был еврей; быстро внука в охапку, рванули подальше от этой наркоманки.

    Стали получать здесь пособие по старости, а на внука - детские. Ванька наш отогрелся на солнышке, отъелся фруктами и повеселел. Хорошо. А потом жена моя, а ведь никогда не жаловалась на здоровье, утром не проснулась. Сердце не выдержало. Позже пришла к нам женщина-соцработник. Сказала, что тяжело одному старику будет растить шестилетнего ребенка. Предложила отдать его в приемную семью. Там достаток, а самое главное - мама и папа. Сказала еще, что я смогу навещать внука, когда захочу. Думал-думал я, сколько ночей не спал. Потом согласился. Столько Ванька в своей жизни настрадался. Пускай теперь, как положено, живет в нормальной семье.

    Приемные родители Шимон и Сара вырастили уже  своих старших троих детей. Жили с самой младшей трехлетней Мири в своем небольшом доме с садом. Сказали мне, что у дочки будет теперь брат Иван. И еще: чтоб я навещал внука и говорил с ним по-русски, чтобы Иван не забыл родной язык. Я приходил к ним часто, как мог. Видел, как Ванька сначала  никак не называл Шимона и Сару. А потом через какое-то время прижился. Рассказывал мне, что мама читает на ночь сказки, а папа дает порулить на машине. И что Мири он катает на велике, а она радуется. Я тоже, глядя на Ваньку, радовался.

    Быстро летит время. Не успел оглянуться, как Ванька закончил школу. Следующей весной призвали его в армию. Внук мне сказал, чтобы я не переживал за него, ведь он всегда дружил с компьютером. Успокоил, что будет сидеть на базе и писать всякие программы. Приезжал на выходные потом такой красивый в солдатской форме.

    Потом Хизбалла, будь она проклята, начала стрелять по нам. Началась эта война. Ванька звонил иногда по мобильнику, говорил, что все нормально у него, что сидит на базе. Потом вдруг перестал и трубка его нам говорила что-то вроде "вне зоны слышимости". Потом командир и два солдата привезли его. Неживого. Ванька не хотел нас расстраивать, что записался в боевые войска.

    Здесь, на военном кладбище его похоронили. С салютом и всякими воинскими почестями. Если будете там случайно, то увидите - Иван Захаров. Там на могилке много камушков. Вы же знаете, что у евреев не принято на кладбище приносить цветы. Только камушек. Каждый кладет на плиту от себя, а потом видно, сколько людей приходило и помнит."

    Старик замолчал надолго, а я не решалась попрощаться и уйти. Потом вдруг на вздохе сухие глаза его блеснули, и он продолжил свой монолог.

    "Вчера я был в синагоге. Шимон позвонил мне, пригласил на обрезание внука. Мири родила первенца. Видно, помнит, как Ванька катал ее на велосипеде и в школе защищал от пацанов. Потому что сына назвала Иланом. На иврите это значит Иван."

    Он встал, попрощался и пошел. Я смотрела ему вслед. Закатное солнце своим уже нежарким теплом грело его седую голову. И скатывалось, как будто обнимая, на его прямые плечи.