Она всегда любила рисовать

***
Сила сердца может соперничать с энергией атомной.

Она всегда любила рисовать. Она рисовала на бумаге, бутылках, на окнах, на тарелочках, кухонных дощечках и даже все цветочные горшки в доме были разрисованы. Летом, она рисовала на асфальте малышам разноцветными мелками. Она всегда с детьми находила общий язык легко и просто. Вот и теперь, в только что побеленной комнате она спросила:
- Дорогой, ты не будешь возражать, если я что-нибудь здесь нарисую?
- Нет, конечно.
 Он предположил, что она ограничится какими-нибудь яркими бабочками и цветочками, тропическими джунглями, как в коридоре.
Но ее фантазия  ушла далеко. По всем стенам плескался прибой, загадочные белые города уходили ступенями в море и прекрасные птицы улетали вдаль.
- Это Средиземноморье?
- Наверно. Ну да, немного… На Италию похоже.
Вскоре, она перестала смотреть телевизор, и все сидела вечерами в своей «белой» комнате, как она ее называла. Что–то писала на листах бумаги. Иногда смеялась, а иногда с грустью смотрела на прибой.
А еще через месяц она не проснулась. Вернее, она дышала, и даже слегка улыбалась. Но разбудить ее он не смог. Он нервно ходил, курил, и вновь, и вновь пытался ее разбудить. Он слушал ее пульс – замедленный и слабый он все-таки был.
Скорая приехала быстро.
- Мы заберем ее, - констатировал врач.
Но когда он представил, что ее увозят, и он ее уже не увидит никогда, ему стало плохо.
- Нет, нет, – голос охрип и срывался.
Она проснется, проснется! –  он выставил врачей за дверь, почти не соображая, что делает. Курил и тщетно пытался успокоиться. Слушал, как бьется ее сердце, и ходил, ходил по комнате, и снова слушал. Считал пульс.
Замедленный, но он все-таки был.
- Она всегда говорила, что надо лечить в первую очередь душу, а тело само подтянется, - успокаивал он сам себя.
Ведь она дышит – значит жива!
Вдруг, он вспомнил, что где–то в городе живет ее знакомая ведьма.
Он даже вспомнил дорогу, и как они ходили к ней в гости. Когда-то она «оживила» ее, передав с ним огромный букет алых роз. Тогда она лежала без движения, закрыв глаза и только стонала.
Старушка внимательно посмотрела на Елену, и, смотря ему в самые зрачки сказала:
- Да она же ушла от тебя!
- В смысле?
- В прямом.
Ведьма окинула взглядом комнату:
- Это она разрисовала?
- Конечно, она.
Закроется в своей комнате и играет какую-то свою музыку.
Да ничего серьезного. Какие-то смешные детские вальсы и песенки.
Раньше она хоть свечу зажигала. А в последнее время – все смотрит на свой прибой и даже свет не дает зажечь. Говорит, что и так все видно.
- Вот туда она и ушла.
Представь, что у тебя в руке воздушный шарик. А ниточка у тебя в руке. Очень тоненькая ниточка. Разожмешь руку, и нет твоего шарика. Только ты его и видел.
Но она еще не приняла решение – вернуться ей или нет.
Видишь, ей там хорошо. Она улыбается.
- А как же я?
Резкий порыв ветра распахнул окно, и все ее листочки разлетелись по комнате. Он стал их бережно собирать. Никогда не интересовался, о чем она там пишет. Хотя его племянник в Москве – актер и режиссер говорил, что они всей компанией читают ее сказки и стихи, она даже подарила ему слова для его новых песен. Но он никогда не вдавался в подробности. А сейчас стал просматривать листочки.
Море…дельфины…белый город…Калиостро…Италия.
Он положил ее стихи под подушку, как это делала жена, когда читала, какую ни будь книгу.
Стал дышать глубоко и представил, что идет с ней рядом…
Он оказался на горе покрытой мягкой, зеленой травой. Нежно звенящая трава от ветра и Небеса ясные, глубокие. Она здесь, здесь!
Внизу, плескалось теплое, лазоревое море. Она любит и траву, и море. Бог мой, она все это любит! Она где–то здесь! Широкие, плоские ступеньки вели к дому. Шпалеры с виноградом. Прозрачные кисти висят очень низко, и сквозь них просвечивает солнце. Она где-то здесь, здесь! Она очень любит, когда сквозь спелый виноград просвечивает янтарное солнце. Она здесь!
Вот сад с цветущими чайными розами, и терраса, увитая диким виноградом. Маленький столик, покрытый белой скатертью, и крохотные чашечки. Два старца и она. Они о чем-то оживленно беседуют.
- Познакомься, дорогой, Калиостро и Мерлин, – сказала она, как ни в чем не бывало.
- Очень и очень, – буркнул он. Пойдем домой.
Троица переглянулась.
- Видишь ли. Нам еще надо кое-что обсудить…
Хорошо понимая, что при нем они говорить не станут, он плотней, уселся в кресло, и вцепился руками в подлокотники. Нет, так просто он ее не отдаст. У него даже мелькнула мысль задрать ноги на стол, как это делают в голливудских фильмах. Он живо представил себе, как она резко вскочит, как это ей не понравится.

- Смотри, синички прилетели!
Она вскочила с кровати, и как ни в чем не бывало, побежала на кухню, и насыпала им пшена на подоконник.
Он посмотрел календарь. Их не было несколько дней. А там прошли всего минуты.
Вышел на улицу, чтоб успокоиться и покурить, и тут свежая идея пришла ему в голову.
Он взял для нее сок и шоколад. Когда она ест шоколад у нее всегда хорошее настроение.
- Слушай, давай сделаем ремонт в «белой» комнате? Наклеим новые обои?
- Обои? Прям на картинки?
- А что, все будет новое, чистое.
Огорчение, как-то быстро сошло с ее лица.
- Ну, если ты так хочешь. Эти рисунки мне самой надоели.
Обои она выбрала голубые, под покраску.

На следующий день, едва переступив порог комнаты, он понял, что она вернулась, что она здесь, с ним. Вкусно пахло пирогом, везде горел яркий свет, и дверь в ее комнату обычно закрытая, была распахнута.
Банки с побелкой, гуашь и кисточки в банках, стояли на полу.
Она рисовала. Огромные заснеженные горы. Глубокие, сумрачные ущелья и пенные, огромные лавины. Узкие горные тропочки,светящиеся древние пещеры. Маленькие красные тюльпанчики на краю ледников и эдельвейсы, похожие на нежные сиреневые звезды…
- Хорошо, что голубые обойчики выбрали, правда? - сказала она ему. И глаза ее смеялись. Легче заснеженные горы рисовать.
Сентябрь 2011