Заметки о городском

В моем родном Волгограде, городе прекрасной сталинской застройки, все улицы идут только или параллельно, или перпендикулярно к Волге. Основной кишкой является проспект Ленина. Так как город в порыве пространственно растянутого самолюбования, в придачу ко всему остальному, вытянулся вдоль реки почти на сто километров, то это неизбежно приводит, на мой взгляд, к определенным результатам.
К примеру, совершенно неважно, насколько ты продвинулся вглубь; куда важнее, насколько ты прошел вдоль. А если на пути твоего самодовольного прямолинейного движения возникла преграда, ты начнешь негодовать, возмущаться, беситься, но ничуть не сдвинешься с места.
Волгоград приучает к мыслительной односторонности.

***

Каждый город имеет свой неповторимый аромат — это общепринятая банальность. Я, конечно, склонен считать — и полагаю, что имею на это некоторые основания - что запах городов определяется в первую очередь каким-то неуловимым сбором мириад и тысяч мириад разнообразнейших запахов пота, которые исходят ото всех городских обитателей во время совершения ими тяжкого труда по добыванию куска хлеба. Так сказать, «трудовая теория запахов». Но так как марксизм наукой популярной не является, а о народе принято молчать, то я скажу лишь о том, что Волгоград, к примеру, пахнет смесью аромата карамели с кондитерской фабрики «Конфил» и кислой вонью из затопленных подвалов хрущевок Ворошиловского района...
После моего переезда в Ленинград один старый товарищ попросил меня рассказать о местных запахах. На это мною был дан такой ответ:
— Суть Питера не в дворцах, а в канализации — гранит не пахнет.

***

Говоря о Москве, совершенно необходимо упомянуть, что я там появился впервые зимою, в сильный мороз — который, однако, отнюдь не был помехой для убийственной слякоти. Наверное, прохладной погодой и объясняется мое прохладное отношение к этому городу.
Мне представляется, что для Москвы размер не имеет значения — ведь за пределами МКАДа более ничего нет: nigil, пустота. Посему, если Москву раздуть в размерах до циклопических пространностей, то с ней ничего не произойдет равно так же, как и в том случае, если бы её свернули до размеров папиросной пачки.
Москва — это разбухший Саратов, гигантская квашня великорусскаго шовинизма.
Москва — это скукожившийся Нью-Йорк, форпост транснациональных корпораций.
Москва съела область. Но и область съела Москву своим «идиотизмом деревенской жизни», съела не сейчас, а еще несколько столетий тому назад. Когда стало известно о расширении столицы, в моей нездоровой фантазии сразу возникли такие картины:
— Правительство также перенесено в новые районы... Отлично... Значит, там выстроят еще и новое элитное жилье, наверное... И вот я уже слышу рев дорогущих машин, превращающийся в лошадиное ржанье... На огромном пустыре новой Москвы разъезжают кортежи современных феодалов, потрясая знаменами с ликом Государя, а из-за оград дворов элитных жилых многоэтажек дети, обласканные судьбой, огромными глазами смотрят через решетку забора на дикий мир вокруг.
Судьбой они обласканы лишь потому уже, что родились по эту, безопасную сторону забора.

***

Елец — бесподобен. Я продам, если когда-нибудь её куплю, свою шубу, продам зубы и один глаз, продам свои единственные заштопанные носки — и куплю билет до Ельца. Там текут молочные реки с кисельными брегами, там живут счастливые люди. Я в этом сам убедился с абсолютной, не подлежащей никакому — слышите? никакому — сомнению правотой, проезжая через него два раза поездом. Ведь подумать только: в Ельце находится целых двести двадцать шесть памятников истории и культуры, а некоторые из них — даже федерального значения. Столь тщательный подсчет требует большого напряжения сил, аккуратности и тщательности - ведь если урюпчане (то бишь жители пресловутого Урюпинска) гордятся своим Хопром, рекой и взаправду прекрасной, то у жителей Ельца простор для эстетических наслаждений куда больший. Ханжество? Думается мне, что вряд ли. Складывается впечатление, что в этом городе нет проблем — в нем даже чисто. Вы верите в рай? Я верю. Он в Ельце. Настоящий рай для мелких предпринимателей, для людей, несущих в себе самые выдающиеся, героические, мессианские стороны русского национального характера. Ведь только здесь вместе с рыбой тебя могут убедить в абсолютной необходимости покупки еще ведра яблок, зубной щетки и четырех газет. Только здесь могла состояться подобная сцена:
— Бери быстрее, а то нас тут милиция гоняет!
— Да-да, давайте.
— Вот, возьми еще это, и это, и это, и это... И пакетик не забудь!..
И внезапно бабонька срывается бежать, а ты становишься свидетелем картины былинного размаха: вдаль по платформе, в разгорающийся закат, бежит толпа пухлых, бочковатых торговок с тележками, мешками и сумками, а вослед им медлительнейшей изо всех медленнейших поход вышагивает полицейский с идеально круглыми ягодицами. Но тут тебя слепит солнце, ты оборачиваешься, спасая зрения, и видишь аккуратненькую низенькую брюнетку, в желтом платье. Она держит в руке маленькое белое ведро, заполненное сочной черной ягодой, а на груди у неё висит рукописная табличка: «Распродажа ежевики».
Вы действительно не верите, что в Ельце нет проблем? Вы действительно верите, что все эти люди, или люди несколько богаче и сильнее и благороднее, не перережут себе в один прекрасный день горло за деньгу, не перегрызут друг друга в кроваво-рыхлую кашу?
Перережут? Ну и думайте себе, что хотите, фи. А я в них верю.

***

Государственная власть любит маленькие города. Они не мешают ей, а она не мешает им. И даже поощряет, при проявлении к собственной державнейшей особе надобного раболепия. Так, в одном маленьком провинциальном городке на главной площади поставили в своё время памятник Сталину. Точно так же в своё время, в шестьдесят первом году, его сняли. К счастью, это не все — если бы все истории кончались так, то было бы, думаю, не интересно. В двухтысячных уже годах местный житель раскопал эту скульптуру, которая ленивыми, попивавшими квас рабочими была не отправлена на должную переплавку, а погружена в тело земли. Раскопанный памятник он поместил перед забором собственного дома. Узнав об этом, члены партии ЛДПР, спасаясь от скуки, — будучи, видимо, потомками тех самых рабочих — пикетировали несчастный памятник на протяжении нескольких месяцев, вплоть до момента его помещения в местный краеведческий музей.
К слову говоря, на главной площади этого городка до сих пор стоит весьма большой памятник В. И. Ленину. В пивной, расположенной на берегу теплого озера, я стал свидетелем примечательного разговора, в котором затрагивался второй каменный «дядя»:
— Вот выкопали этого тирана, убийцу! На кой сдался нам этот памятник? Лучше скажи, когда Ленина с его площади уберут? И снимут ли вообще? А на это место — козу*!
— И назвать это место «Козлиной площадью»? Даже несмотря на находящееся напротив здание администрации?
* — Коза является символом этого городка, издавна и по сей день проживающего за счет шерстяных промыслов.