Cлед на земле, Кн. 1, ч. 1, гл. 11 Преступление и

Глава 11   Преступление и … наказание.
1
     Вернувшись со сходки, Леха решил с убийством Костьки Акимочкина не затягивать и расправиться с гадом в ближайшее время. Именно Костька, по его мнению, был виновен во всех бедах деревни. И только он виноват в аресте Кондратия - родственника Лёхи. Сейчас перед ним стояло два вопроса, которые необходимо решить для успешного выполнения задуманного: где его убить и что сделать с трупом? Семён прав – нужно всё продумать так, чтобы потом никто не пострадал.
     Вопрос «как убить» перед Лёхой не стоял. Подстрелить председателя, как предлагал Фома, ему было не из чего. Даже если бы у него было ружьё, стрелять в деревне было подобно самоубийству - все бы слышали выстрелы. Стрелять за деревней, когда Костька в поле тоже бессмысленно, ибо один он там не бывает. Разве, что когда едет на ток. Но и там есть сторож, который наверняка услышит выстрел и выскочит проверить, кто и почему стрелял. Убивать нужно тихо, без шума. Подкараулить и ударить чем-нибудь тяжёлым по его башке. Можно дубиной, можно молотком. В крайнем случае, можно ударить ножом, но тогда он станет кричать, ведь с одного удара не убьёшь, а крик опять привлечёт внимание, да и кровища будет, по которой могут определить кто убил. Нет, самый удобный вариант – оглушить ударом по башке, а потом утащить в укромное место, добить и прикопать.
     Вопрос «где», был самым важным. Убить Костьку можно на улице, поздно вечером, когда будет возвращаться с работы домой, но в этом случае кто-то его сможет увидеть или услышать, тащить до укромного места будет далековато. Если подкараулить во дворе его усадьбы, то могут всполошиться домашние Костьки. Нет, это тоже не вариант. Можно придти в правление, когда оттуда все уйдут, а он останется, а потом дождаться темноты и унести его в подготовленное место. А где подготовить место? Нет, здесь тоже, что-то не так. Тогда нужно придумать, куда спрятать труп. Если тела не будет, никто не скажет, что его убили. Но где его спрятать? Лучше всего подальше от деревни. Там в лесочке можно и закопать. А когда копать. И потом, как до лесочка тащить этого гада? Самого заманить в лесок. Этот Костька – хитрый жук. Может догадаться и поднять крик. Что же придумать? Хорошо бы обсудить это с Семёном. Он соображает быстро – котелок варит. Но если он против, уговорить его невозможно, ещё сам будет отговаривать. Нет. Семён в этом деле не помощник.
     Лёха долго ломал голову, пока не решил, что правильнее будет последить за Костькой, выяснить все его передвижения и, уж потом, еще раз всё взвесить и выработать план – где и как его ликвидировать и куда спрятать тело.
     С наступлением темноты Лёха уходил из дома и, прячась в придорожных кустах, как разведчик высматривал, когда и куда идёт председатель, а потом украдкой следовал за ним на расстоянии, отмечая укромные места, какими можно воспользоваться. В первую же ночь Костька на своём председателевом  фаэтоне поехал на ток и долго там пропадал. Обратно он ехал совсем поздно , но с ним уже ехал Тимонечка. Они были здорово пьяны и смеялись проезжая мимо кустов за которыми прятался Лёха.
     «Эх, был бы он один, я бы его прям сейчас и порешил бы, - подумал Лёха. – И на этом же фаэтоне отвёз в Водопойную балку и утопил бы в омуте. Этот вариант очень удобен».
     В следующие вечера он опять выслеживал свою жертву, захватив на всякий случай кусок верёвки, которой можно привязать к трупу Костьки камень при утоплении, чтоб не всплыл раньше времени. Но Костька на ток не ездил. Однажды, он с Титовым ходили к нему домой, другой раз он сам наведывался к почтальону Сафону, но был у того не долго и обратно шёл к себе один, но напасть Лёха не решился. В соседних дворах ещё не спали и могли стать свидетелями нападения, чего Лёхе совсем не хотелось.
     Он как-то решил для себя, что лучше всего поймать его на дороге к току или обратно, когда тот будет на фаэтоне и ещё лучше, если будет пьян. Удальцов выбрал удобное место на повороте дороги метрах в ста от тока, где и сидел в засаде для нападения. Как на зло,  Костька не ездил к току, изменив своей привычке. Может смерть свою почуял?
Ночью с субботы на воскресение, по дороге от деревни к току ехал председательский фаэтон. Лёха приготовился к нападению. Когда коляска приблизится метров на десять, он выйдет из укрытия и остановит ее, якобы спросить что-то у председателя. А там подойти ближе и ударить молотком по голове. Леха инстинктивно нащупал в кармане телогрейки молоток на длинной, гладкой от частого использования, ручке. А дальше, как планировал, отвезти в Водопойную. Пока сидел в засаде он приготовил здоровый увесистый камень с полпуда, привязав к нему верёвку, которую примотает к трупу.
     При свете луны, когда до повозки оставалось метров тридцать, он увидел, что в ней сидят двое. Приглядевшись с приближением коляски, он узнал рядом с Акимочкиным уполномоченного райкома Титова.
     «Эх, будь у меня наган или обрез, сейчас бы прикончил обоих, - подумал он. – Жаль, что молотком двоих сразу не пришибить».
     Пришлось притаиться, чтобы не заметили. Когда повозка проехала мимо, Лёха стал думать ждать ли ему их обратно или пойти к току и посмотреть за ними. Мало ли, вдруг представится возможность прихлопнуть их поодиночке бесшумно. Сидеть ему уже шибко надоело.  Он вышел из кустов и отправился к току, поглядывая за удаляющейся повозкой.
Сто метров до тока он преодолел быстро. Прячась за стогами соломы, он подошёл достаточно близко, чтобы видеть, что происходит. Фаэтон стоял метрах в пяти от сарая, где хранилось зерно. Сторож Савелий Дымов, как раз раскрыл ворота и подошёл к стоявшим рядом с повозкой председателю и уполномоченному. Они о чем-то переговорили и все трое направились к сторожке. Через пару минут Костька вышел из сторожки с мешками в руках и направился к сараю, скрывшись в проёме ворот.
     Лёшка огляделся. Никого вокруг больше не было и он осторожно приблизился к сараю. Ему стало видно, как Костька сидя на корточках у самого проёма, нагребал зерно в мешок. У Лёхи учащенно забилось сердце. Был очень удобный момент подойти к нему сзади и со всей силы обрушить молот на эту ненавистную голову. Ишь, сволочь. Людям на трудодни не даёт заработанное, а себе гребёт сколько пожелает.
     Когда Костька встал с колен и взвалил наполненный мешок себе на закорки, Удальцов вышел из-за распахнутой воротины, полный жаждой дикой мести к этому негодяю. В руке он сжимал рукоятку тяжелого молотка. Ему очень хотелось бросить в это наглое противное лицо несколько презренных слов, чтобы эта гнида знала, за что умрет.
     Костька увидев перед собой огромную нависшую фигуру, выронил он неожиданности мешок. Лица возникшего человека он узнать не мог, ибо тот стоял спиной к свету от луны. Он оторопел от ужаса, охватившего его душу и плоть. Его взгляд вперился в руку человека, поднимающуюся с кувалдой над его головой. Колени его затряслись, ноги ослабли и он едва стоял охваченный страхом.
     - Вот ты какой, гад, праведник. Сам мешками жрёшь, а людей голодом моришь? – Лёха сам дрожал от возбуждения и гнева, готовый обрушить молот на свою жертву.
Но вдруг прозвучал оглушительный выстрел и последнее, что ощутил Лёха в своей жизни, сильный удар в затылок. Тело его покачнулось и медленно завалилось вперед. Оно падало прямо на Костьку и могло придавить его, но тот в последнее мгновение увернулся, отскочив в сторону. Он дрожал, как осиновый лист на ветру. Во рту и горле все пересохло.  Штаны были мокрыми от нездержания. С трудом сообразил, что к нему подошёл Титов, державший в вытянутой руке наган.
     Уполномоченный, бросив короткий взгляд на председателя, похожего при свете луны на призрака, щуплого взъерошенного бледного мертвеца, присел на корточки и перевернул на спину тело, которое минуту назад дёрнулось в посмертной судороге. Он узнал в убитом Лёху Удальцова, крепкого мужика, который никогда не создавал ему в колхозе хлопот.
     - Смотри ты, тихий мужичёк, а тебя хотел убить, - повернулся он к председателю.
     - Д-да, д-да, д-да, хотел меня уб-бить, - голос Костьки скрипел и затормаживался, - Но, з-за что? Ч-что  я ему с-с-сдел-лал? Его я ни-никогда не-не трог-г-гал? М-мы с ним не-не ругались. Он же-же был родственником К-кондрата.
     - Кондрата, говоришь? Бывшего председателя, которого по твоему доносу я отправил под арест? Тогда всё понятно, - ухмыльнулся Титов, вставая. Он сам почувствовал себя мерзко от того, что убил человека. Никак не ожидал от себя такой меткости. Он стрелял в тёмную фигуру, а получилось, что попал в голову. На выходе пуля повредила  часть лица, превратив левую глазницу в кровавое месиво. От этой картины его стало подташнивать, а в висках застучали незримые молотки.
     - Значит, он хотел отомстить мне за Кондратия? – постепенно приходил в себя Костька. – И что теперь будем делать? Его в деревне все уважали. Если узнают, что мы его убили, то поднимется хай, а то и бунт.
     - Что делать? Что делать? – мысли уполномоченного путались, голова болела сильнее и сильнее. – Хорошо бы его хоть на время спрятать. Нельзя допустить, чтобы колхозники узнали, что я его убил. Я потом что-нибудь придумаю. Может, посоветуюсь в районе со знающими людьми. А пока давай спрячем тело и заметём следы.
     - Куда ж его, такого бугая спрячешь. Разве что, под копну соломы.
     - Нет, здесь, на току, не надо. Вон за дорогой стога соломы стоят. Давай спрячем там. На ток приходят работать и могут быстро его обнаружить, а туда соваться вряд ли будут.
     Стога были метрах в пятидесяти от тока. Поэтому кряхтя и матюгаясь колхозные вожаки погрузили тело Лёхи на фаэтон и отвезли к дальнему стогу. Там спрятать труп труда не составило.
     - Ну, а теперь что будем делать, - Акимочкина всё ещё периодически потряхивал озноб. Сильно хотелось пить. - Не помешал бы стакан самогонки для снятия стресса.
     - Погоди с самогонкой. Успеется. Нужно сперва замаскировать следы крови. Вон её сколько натекло. И там, в амбаре лужа натекла. Потом ещё предупредить сторожа Савелия, чтоб помалкивал. Наверняка всё видел и слышал, - Титов тоже постепенно пришёл в себя, но бояться, что его накажут за убийство, не перестал.
     - Сторож мой человек. Он не проболтается. Я ему и поручу убрать кровищу. Сам не смогу, а его заставлю, - Костька был уверен, что держит Савелия в узде и тот будет ему подчиняться.
     - Ну, как знаешь, но не забывай председатель, что я спас тебя от смерти. Если вдруг подведёшь, нам обоим отвечать придётся, - предупредил, на всякий случай, Титов.

     Савелий, конечно, всё слышал и видел. На то он и сторож, чтобы быть на чеку, и знать, что на его посту происходит. Он вышел из сторожки следом за Титовым и всё видел: как здоровый мужик у амбара замахнулся на Костьку молотком, как Титов выхватил наган и выстрелил тому в спину, как ворочали покойника и даже слышал часть разговора, из которого понял, что убили Лёху Удальцова. Когда Титов стал вставать, он юркнул в сторожку, испугавшись, что его сейчас заметят и пристрелят, как свидетеля преступления. В сторожке он залез под топчан и дрожал там, казалось, целую вечность. Но в сторожку ни Костька, ни Титов не возвращались. Он вылез из своего укрытия и выглянул в крохотное оконце рядом с дверью, чтобы осмотреться. Председатель и уполномоченный грузили труп на фаэтон, а потом выехали с тока. Савелий посмелел. Он вышел из сторожки и смотрел, куда повезли тело. Фаэтон остановился у крайнего стога, где и спрятали тело. Когда фаэтон тронулся обратно к току, Савелий поспешил спрятаться за амбаром, ведь если его будут искать, решил он, то в первую очередь в сторожке. Получилось так, как он предполагал. Как только повозка подъехала к току, Костька сразу зашёл в сторожку.
     - Савелий. Савелий, ты где? – крикнул Акимочкин.
     Сторож прижался вплотную к стене амбара и затаил дыхание. Ему хотелось бежать с тока без оглядки. Только куда убежишь?
     Председатель вышел из сторожки и снова стал его звать, направившись к амбару. Как не хотелось, но пришлось Савелию выйти из своего укрытия. Да и нагана у Костьки не было.
     - Чего тебе, Константин Акимыч? – Савелий постарался придать своему голосу больше спокойствия и делая вид, что идёт от дальнего сарая, мол, поэтому не слышал, что зовут.
     - Ты видел, что здесь произошло? – подойдя к нему вплотную, спросил Акимочкин.
     - Нет, не видел, - соврал Савелий.
     - Но выстрел-то слышал? – заглядывая в глаза, пытал его Костька.
     - Нет, не слышал. А что стреляли?
     - Ну и хорошо, что не слышал и не видел, - хитро улыбаясь, похвалил его тот, - а то, понимаешь, уполномоченный крысу подстрелил у бурта, что слева у входа, так там крови натекло. Убрать бы надо. Сделай чисто, чтобы работники не увидели и не подумали чего.
     - Будет сделано, Акимыч, - с готовностью ответил Савелий, взяв под козырек, как делают военные, отдавая честь командиру.
     Председатель и уполномоченный райкома возвращались в деревню поздно ночью. И снова разговор возвращался к случившемуся.
     - А ты знаешь, Юрий Иванович, я ведь ожидал нападения на себя? Только вот не от Удальцова, а от «змеиной троицы» . Знаю, что меня люто ненавидят Семён, Матвей и Устин, но чтобы Лёха… Я теперь совсем уверен, что он мстил за Кондратия.  Кстати, не знаете, где он и как? Что с ним дальше стало? – задумчиво спросил Акимочкин.
     - Знаю. Его обвинили в связи с Троцким. Осудили на десять лет и отправили в Саратовскую тюрьму. А оттуда по этапу в Сибирь.  Наверное, подох по дороге, если не прислал ни одного письма. Я велел Сафону, если будет от него письмо, чтобы сразу нёс мне.
     - Так давай заедем к Сафону. У него самогон есть. Выпьем, а то нервы на пределе. Как Юрий Иваныч моё предложение?
     - Как всегда во время, - его знобило, толи от пережитого стресса, толи от холодной ноябрьской ночи, - нужно срочно согреться.
     Сафон встретил ночных гостей доброжелательно.  Не раз они закатывали попойки с Костькой и уполномоченным райкома. Ему было лестно, что такие важные люди взяли его хромого почтальона в свою компанию, не держали от него секретов и даже помогали при каждой его просьбе. Кроме того они обеспечивали его зерном для изготовления самогона, причём добрую часть он использовал на собственные нужды. Уж семья его не голодала. Да и сам он любил выпить, и теперь с этим делом у него проблем не было. Гости с пустыми руками никогда на являлись. То с зерном, то с картошкой, с салом, а бывало Титов после поездки в город, приносил колбасу, окорок и даже пряники.
     Сегодня они не принесли ничего и были какими-то напряженными, угрюмыми. Сафон быстро выставил на стол трёхлитровую бутыль первача, миска квашеной капусты, соленых огурцов, печёной картошки, нарезал хлеба и сала. Но в это застолье веселья не получилось. Гости почти не разговаривали и больше налегали на самогон. Довольно быстро они сильно опьянели, и Сафону пришлось уложить их спать прямо на полатях в кухне.
     Савелий же после отъезда начальства ещё долго не мог придти в себя. Ему было противно убирать кровь убитого Алёшки, но поручение нужно выполнить. Он принёс воды и долго стирал кровь с деревянного покрытия. Потом накидал на влажное место грязи и растёр ее на том месте, где недавно была кровь.  Её следы тянулись и из амбара, пока тело тащили до повозки, но на земле спрятать следы было проще, подрезая верхний слой лопатой.  Прошёл он и к стогу, где они спрятали труп. Здесь крови было меньше, но и её пришлось прибрать, собрав в ведро окровавленную солому, он потом сжёг ее в печи.
Пока он заметал следы чужого преступления, всё время костерил  и Титова, которого боялся, как чёрт ладана, и Акимочкина, который заставил его прибираться. Жаль было и Удальцова, но себя жальче. «И какого чёрта припёрся на ток? Наверно Костьку окаянного  выслеживал. А может за зерном? Из-за этого оглоеда, уполномоченного, в деревне жрать людям нечего. На голодном пайке держит. А сами с председателем жируют. Костька на днях десять мешков себе набрал. Куда столько? А потом еще Сафона прислал с тремя мешками. А Сафон, известное дело, из зерна самогон варит. Знатный у него первачок  выходит, но совесть-то иметь надо. Люди эти три мешка, на десять ртов месяц кормятся, а эти за неделю пропивают», - откровенничал сам с собою Савелий. «А ведь народ подумает, что это я зерно краду. Краду, конечно, себя не забываю, но не так же, как эти правители, чтоб им пусто было. Титов этот целую подводу в городе вместо элеватора, на базаре продал. Кто с него спросит? Учета зерна не ведут. Если только по буртам подсчитают и то примерно получится. Вот, наверно, Лёха и проследил за председателем, куда тот зерно мыкает, а Титова и не заметил, горемычный». 
     Савелий всё больше переживал, что в убийстве Удальцова могут обвинить его. «Если его найдут в стогу соломы, а его обязательно найдут, то с кого спросят? С меня, конечно. Я же сторож. Должен всё видеть и слышать на посту. Вот и возьмут меня за жопу. Титов, гад, первый меня и обвинит. Он партийный, ему веры больше, а Костька ещё и подтвердит, подлюка. Хотя нагана - то у меня нет. Но эти стервецы, наверняка что-нибудь придумают, да и наган подбросят.  Надо бы уходить из сторожей.  Место, конечно, хлебное, но я себя на год вперёд обеспечил. Если останусь этого года не протяну. А если уйду, то пока Лёху найдут, времечко утечёт, и я смогу сказать, что знать ничего не знаю, видеть не видел, не при мне это случилось.  Так и поступлю. Завтра же под любым предлогом откажусь от должности. Притворюсь больным и откажусь».
     Он подошёл к сторожке и оглянулся на амбар. Перед глазами опять возникла картина убийства. Титов стреляет и Лёха падает. Ему почувствовал себя плохо. В горле встал ком, перекрыв дыхание, грудь сдавило, голова закружилась и выступила испарина. Кругом степная ширь, высокое звёздное небо, а воздуха почему-то не хватает. Он присел на порог сторожки и навалился на дверь. «Вон оно как, - подумал он, - хотел прикинуться больным, а теперь так худо, что и помереть могу, в самом деле. Если, ненароком умру, люди увидят, что на улице, значит, на посту… охранял колхозное добро.  Вот только знать не будут от кого я его охранял…  От них и охранял…  Боже, как худо мне».
     Но в это утро смерть прошла мимо Савелия. Посидев на воздухе, ему полегчало. Но намерение своё уйти из сторожей он не изменил. Как только он увиделся с бригадиром, сразу же стал жаловаться на своё недомогание и заодно подыскать ему замену. При этом вид у Савелия был действительно болезненным. Бригадир, согласился отпустить старика и даже велел ездовому отвезти того домой. Он легко удовлетворил его просьбу потому, что на это место рвались многие. Ведь быть на этом месте означало быть сытым и уважаемым.
     Однако сторожем тока, по указанию председателя Акимочкина, поставили умственно отсталого Фалалея. Это был молодой парень с признаками здорового человека, но часто без повода вспыльчивого и агрессивного. Друзей у него не было из-за его скверного характера. Через три дня уполномоченный привёз из района оружие. Выдал по нагану председателю и главному блюстителю порядка Тимонечке, а заодно и винтовку с двумя патронами для Фалалея. Ему показали, как обращаться с винтовкой, и приказали, чтобы он стрелял во всех подозрительных, кто появится рядом с током, особенно в ночное время. Сделано это было умышленно, чтобы при необходимости можно было повесить на дурочка смерть Лёхи. Мол, убил ночью человека и труп спрятал. Что с дурака возьмёшь? Красавчане, охочие до кражи зерна, теперь обходили ток стороной даже днём, не то, что ночью.
     Все боялись недоумка Фалалея. 
2
     Труп Лёхи обнаружили почти через два месяца, в канун Нового Года. Когда искали троих заблудившихся в метель школьников, мужики прочесывали все места, где те могли укрыться.  Стога соломы самое подходящее для этого место. Так и наткнулись на труп Удальцова. Доложили о находке председателю. Председатель и уполномоченный райкома делали вид, что удивлены и взволнованы этим событием. Даже поехали с мужиками к току убедиться, что это Лёха Удальцов, которого родственники разыскивали с ноября месяца. Они забрали тело к себе и стали готовиться к похоронам.
     А утром следующего дня в деревню приехал милиционер. Кто сообщил об убийстве Лёхи в район, было неизвестно, но то, что не Акимочкин и не Титов однозначно, потому что была заметна их растерянность. 
     Они, действительно струхнули, никак не ожидая, что вообще будет следствие. Они надеялись, что Лёху похоронят, и никто не станет разбираться от чего он погиб. Но следователь внимательно осмотрел труп и установил причину смерти, а именно что он погиб от огнестрельного ранения в голову. Он успел побывать и на месте обнаружения тела и только потом явился в правление колхоза, чтобы переговорить с руководством.
     - Ну, как товарищи коммунисты, что скажете мне об убийстве вашего колхозника Удальцова Алексея Трофимовича? – лицо следователя было бесстрастным и спокойным. Это был опытный, можно сказать, матёрый милиционер уголовного розыска. – Готовы к разговору?
     Уполномоченный и председатель переглянулись, не зная как себя вести в данной ситуации. Они уже тысячу раз репетировали, как будут отвечать, если начнётся следствие, но в данную минуту, абсолютно не знали как себя вести и что говорить.
     - Товарищ Титов, - начал следователь, усаживаясь напротив представителя райкома, - по моим наблюдениям и полученной информации колхозник Удальцов был убит из револьвера системы «Наган».  Скажите, у кого в этой деревне имеется такое оружие, кроме вас.
     Титов сначала хотел было возразить следователю, мол, почему тот решил, что оружие убийства именно наган, но воздержался. Он чувствовал себя неуверенно под пристальным взглядом милиционера.  Акимочкин заметил нерешительность уполномоченного и решил выйти из управы. Он сам не находил себе места. Следователь разрешил, но просил далеко не отлучаться.
     - И так, я вас слушаю, товарищ Титов, - сказал он, как только дверь за председателем закрылась. – Время идёт. Сегодня последний  день года. Давайте не будем тянуть. Это вы убили Удальцова?
     - Я, - признался Титов. – Он напал на меня ночью, когда я пришёл ч проверкой на колхозный ток. Я застал его за кражей зерна, и он набросился на меня с молотком в руках. Мне повезло, я увернулся, успел выхватить наган и выстрелить. Я защищался, товарищ следователь. А не сообщил в район, потому что боялся расправы других колхозников. Меня здесь недолюбливают за строгость. Этот Удальцов тоже был настроен против меня за то, что я арестовал и передал органам НКВД его родственника, бывшего председателя колхоза Кондратия Обухова.
     С каждым словом лжи, Титов обретал уверенность в себе. Первоначальная дрожь в ногах пропала, голос тоже окреп и он даже осмелился посмотреть в глаза следователя. Он хотел оценить реакцию дознавателя. Никакой реакции не последовало.  Непроницаемая маска на его лице ничего не выражала.
     - Это хорошо, что вы сознались. Это правильно. Но я буду вынужден доложить об этом своему руководству, а вас попрошу послезавтра утром явиться в отдел милиции района. Нужно будет составить протокол и соблюсти формальности, - с этими словами милиционер встал и вышел из-за стола.
     - Я хочу вас просить не говорить в деревне, что это моих рук дело. Иначе… Иначе последствия будут непредсказуемые. Меня… Вы понимаете? – уполномоченный райкома не хотел подвергаться мести Красавчан.
     - Я вас понял. Не беспокойтесь. Жду вас послезавтра в отделе милиции, - милиционер одел шапку и вышел из конторы.  Вскоре он уехал из деревни.
     Костька Акимочкин трясущийся на улице и беспокоившийся о том, что Титов всю вину в убийстве Лёхи свалит на него, сильно удивился, когда милиционер, выйдя из избы правления, прошёл мимо него к калитке, за которой стояли сани с извозчиком.  Рядом с санями стояли несколько мужиков деревни в надежде увидеть, как арестовывают Титова. Увидев, что милиционер устраивается в санях, готовясь к отъезду без уполномоченного, к нему подошёл Устин и прямо спросил: «А как же Титов? Вы его не арестуете? Ведь это он, наверняка, только он мог убить Лёху».
     - Его вина ещё не доказана, товарищи. Будем разбираться,  - без всяких эмоций ответил милиционер. Вскоре сани с ним исчезли из виду.
     Красавчане удивлялись.  Ну, что за наказание такое. Одних за горсть зерна, за колоски арестовывают, другим убийство с рук сходит. Через час, когда колхозники ушли на погост хоронить Лёху Удальцова и еще пятерых односельчан, умерших от голода, председатель с уполномоченным райкома Титовым выпили по стакану самогона, пожелали друг другу счастливого Нового Года и расстались довольные исходом расследования. Титов поехал встречать Новый Год домой в Турки.
     После похорон мужики собрались на сход у Матвея обсудить происшедшее и поступок милиционера. Ведь все они надеялись, что уполномоченный Титов будет изобличён в этом убийстве и арестован.
     - И всё-таки я не понимаю, - удивлялся Устин, - почему Лёха пошёл расправиться с Костькой, а попал под пулю Титова?
     - Его теперь об этом не спросишь, - вздохнул Матвей. – Скорее всего, когда нападал на Костьку, уполномоченного не заметил, а тот оказался рядом. Мне только вот не понятно, почему милиционер не арестовал негодяя, ведь очевидно, что стрелять кроме него никто не мог.
     - Всё просто. Если милиционер, даже убедился, что Тито виновен в убийстве Лёхи, он, по ихнему партийному уставу, не имеет права арестовывать партийца, без разрешения на то партийной организации, то есть райкома, разъяснил свою точку зрения Семён Никишин. – А ворон, ворону глаз не выклюет. Своему они завсегда найдут оправдание, чтоб только не наказывать.

     На третий день нового 1933 года на стол новому начальнику НКВД Пузанову принесли отчет о расследовании убийства колхозника Удальцова в деревне Красавские Дворики. Тот, ознакомившись с материалами следствия, с протоколом допроса уполномоченного райкома Титова и его признательными показаниями, сделал несколько пометок у себя в блокноте и пошёл на аудиенцию с Первым секретарём райкома партии Коршуновым.
     О том, что произошло в Красавских Двориках, Коршунов узнал ещё 1 января от самого Титова, которому он покровительствовал с момента назначения его уполномоченным в эту спокойную деревушку. По сути Юрий Иванович Титов был племянником его погибшего друга, с которым он был неразлучен со школы до момента гибели при ликвидации банды Антонова. Из щуплого юноши тех лет он превратился в зрелого, достойного члена партии большевиков. Всегда советовался по всем вопросам со старшим товарищем, но не удручал просьбами и не строил карьеру за счёт своего покровителя. Он, конечно, совершал ошибки, кто в молодости их не совершает, но был достаточно осторожен и изобретателен, чтобы эти его промахи не ложились тёмной тенью на достойных личностей.
     1 января он по телефону поздравил Коршунова с Новым Годом и попросил о встрече, на которой поведал историю своего преступления и следствии по этому делу. Конечно, его история была очень далёкой от истины, но пересекалась с той, рассказанной следователю. Вот только Василию Акимовичу было прибавлено о заговоре против Титова со стороны антиколхозных элементов, мешающих в его работе и толкнувших Удальцова на месть за бывшего председателя Обухова.
     Поэтому, когда начальник НКВД Пузанов представил ему доклад об этом убийстве колхозника Первый секретарь райкома выразил мнение, что в тех сложившихся «особых условиях» коммунист Титов оборонялся и был вынужден применить оружие к вредителю. С этим мнением охотно согласился и недавно назначенный начальник НКВД товарищ Пузанов, который до этого времени занимал пост начальника тюрьмы.
     - Кроме этого я считаю, что на волне этого дела следует внимательно отнестись к докладу коммуниста Титова о действующей в Красавских Двориках группе заговорщиков, руководимой Матвеем Букановым, Семёном Никишиным и Устином Даевым. Эта троица частенько фигурирует в докладах товарища Титова и председателя колхоза Акимочкина о том, что систематически выступает против решений руководства колхоза по всем вопросам жизнедеятельности. То они были против вступления в колхоз и отговаривали других жителей деревни, то противились срокам посевной и уборочной компаний, а потом и вовсе  пытались затормозить сдачу хлеба государству. Даже письмо написали в Центральный Комитет партии за тридцатью шестью подписями с критикой не только своих начальников, но и наших действий. Благо, что письмо нам удалось перехватить, но сам факт говорит о том, что эти люди чужды нашему Советскому строю и ведут подрывную деятельность, ищут повод для вредительства. Не исключено, что они из всех недовольных сколачивают вокруг себя банду и готовят переворот, - по мере своего монолога Коршунов, склонный к преувеличениям, начинал представлять себе лица матёрых бандитов, и каждым словом приговаривал их к ликвидации. – Пусть ими займутся, Тимофей Лукич. Наказание должно быть неотвратимым.
     Пузанов записал названные фамилии в свой блокнот и обещал принять меры.
     В деревне не удивились, когда следствие по делу убийства Лёхи возобновилось. Они ещё питали надежду, что убийца понесёт наказание. Удивило то, что  со следователем приехал сам начальник НКВД и с особым пристрастием допрашивал Матвея, Семёна и Устина и других не только об убийстве. Упор был сделан на то, как  Лёха относился к руководству колхоза, кто и почему его поддерживал против колхоза в целом и Советской власти в частности. Допрос ничего следователю не дал. Оно и понятно. Какой дурак будет говорить о себе, что ненавидит существующий строй.  Они, конечно, говорили, что были недовольны тем, как мало дали хлеба за трудодни. Так недовольны были все семьи деревни. Говорили, что ходили с просьбой к уполномоченному о выдаче хлеба авансом за трудодни, но тот им отказал. Какой в этом криминал. Все жители деревни, кого допросили, винили только председателя и уполномоченного за то, что в деревне начался голод, и никто ничего не сказал о тех, на кого велено было обратить внимание.
     Пузанов обо итогах допроса доложил Первому секретарю райкома по телефону. Тот был не доволен результатом и предложил внедрить в их среду кого-то, кто мог бы добыть информацию, за которую опасную троицу можно привлечь к судебной ответственности.
Председатель колхоза Акимочкин с готовностью предложил начальнику НКВД на эту роль своего человека. Он был уверен, что Сафон – самая подходящая кандидатура.  Через час почтальона инструктировал сам Пузанов, подробно объясняя ему, как внедриться в компанию «вредоносной троицы», какие задавать наводящие вопросы и самое главное запоминать всё о чём будут говорить на своих сходках. Сафон соглашался и кивал головой каждому указанию. А куда ему было деваться? Отказаться – значило настроить против себя своих дружков – собутыльников и лишиться продуктового источника благосостояния. Он лишится возможности готовить самогонку и быть своим у важных людей. Это никак не входило в его планы.
     Вечером, сунув в один карман бутылку самогона, в другой луковицу, ломоть хлеба и кусочек соленого сала он отправился к Семёну. Пойти к Матвею он не отважился. У них дано были трения с Матвеем и тот мог просто послать Сафона подальше. Можно было бы пойти к Устину, но тот выпил бы бутылку сами Сафону хрен бы, что досталось. И потом Сафон знал, что Устин в этой троице – последняя скрипка.
     - Как поживаешь кум, - спросил он, переступая порог избы Никишиных. – Здоровечка вам и достатку.
     Семён гостю удивился. Сафон жил от него всего через три двора, но никогда в гости не захаживал, да и не общались они вовсе. И вдруг явился. С чего бы это?
     - И тебе не хворать. Только вот не припомню когда мы кумовались. Вроде бы я у тебя детей не крестил, да и ты у моих на крестинах не был?
     - Значит, еще будем кумоваться. Какие наши годы. Я вот самогонки выгнал ещё к Новому Году, а выпить не с кем. Дай думаю, загляну к Семёну, выпьем, покалякаем. Совет спрошу, - он деловито выкладывал на стол принесённые гостинцы.
     - Что ж, благородно с твоей стороны вспомнить обо мне. Паша, - позвал жену Семён, -  неси стаканы. Сафон пришёл. Самогон пить будем.
Семен посмотрел на бутылку.
     - Из чего выгнал?
     - Ржаная.
     - У тебя столько ржи, что ты позволяешь себе гнать из неё самогонку? Дал бы тогда мешочка два-три по-кумовски. А то детишкам есть нечего. Да и мы с женой на голодном пайке. Но обещаю, как только обживусь веру сполна. Не всё ж на голодном пайке сидеть будем – пошутил Семён.
     - Охвостья у меня на потолке были пятилетней давности, - соврал Сафон, - для еды они уже не годились, а самогонка видишь, получилась.
Прасковья молча подала на стол стаканы и сама удалилась. Сафон привычно наполнил их самогоном и они выпили. Крякнули, занюхали хлебом, закусили солёным огурцом.
     - Ну, крепкая микстура, - оценил Семён. – А теперь рассказывай, зачем пришёл. Только честно.
     Сафон глубоко выдохнул и опустил глаза,  задумавшись на минуту.
     - Пришёл я к тебе по поручению приехавшего энкэвэдэшника и нашего председателя Костьки Акимочкина. А поручение такое, что должен я на сходки ваши ходить и слушать о чём вы на них баите, что замышляете и всё это передавать им. Мне это задание не по нутру, но сам понимаешь. Откажусь, так расправятся со мной, как с Лёхой. Сам знаешь Костьку, он на расправу скорый. А к вам, всё равно, кого-то другого на сходки зашлют. Вот я и решил тебе признаться.
     - Что ж, спасибо, что предупредил. А, насчёт Лёхи, ты точно знаешь, что это их рук дело?
     - Ну, сам не видел. Но думаю, даже уверен, что они убили. В ту ночь в ноябре Костька с уполномоченным Титовым заявились ко мне пить самогонку. Руки и телогрейки в крови измазаны. Я сливал им воду, чтобы руки мыли. Хотел ещё спросить откуда кровь, но не стал. Уж больно нервные оба были, угрюмые. Явно было, что натворили что-то, что самим не в радость. Пили молча, не калякая, как обычно. А потом у меня и уснули. Утром еле растолкал.
     - А ты можешь подтвердить это следователю? – Семён верил сказанному.
     - Да, бог с тобой. Тогда они не только меня, но и всю мою семью со свету сживут. И потом, я думаю, следователю это известно, только им другой виноватый нужен. Вон за вас взялись. Случайно, что ли?
     - Пожалуй, ты прав. Ещё раз спасибо, будущий кум, что предупредил об опасности. Постараемся при тебе говорить только о бабах. Хотя, по правде сказать, от постоянного недоедания и на баб уж не тянет.
     Сафон налил ещё по полстакана и не дожидаясь Семёна выпил из своего.
     - Ты вот мне посоветуй, Сёма, что я им говорить должен? Они же ждут от меня доклад. Не могу же я им сказать, что вы весь вечер говорили о бабах? Не поверят.
     Семён тоже осушил свой стакан, закусив огурцом обжигающую жидкость.
     - Ну, скажи им, что мы поначалу поругали председателя и уполномоченного за голод, из-за которого люди стали дохнуть. Что надеемся на милиционера, который заставит их выдать нам зерно по трудодням. А другую половину сходки обсуждали жену Тимонечки. Говорили, какая она жопастая и аппетитная.
     - И всё? – Сафон поразился простоте ответа.
     - А разве этого мало?
     - А какие меры будете применять к ним? Вы, разве, этого на своём толковище не обсуждаете?
     - Нет, конечно. Мы во первых, безоружные. Во-вторых, сил у нас от голода никаких нет, разве что на разговоры. И, в-третьих, мы боимся за наши семьи. Мы мирные люди  и немощные.
     - Понял. Так им и передам. Правда, мне ещё было поручено выведать, что вы думаете о Костьке и его председательстве. Что бы я завёл разговор с критикой, а вы должны как-то отреагировать, - Сафон разлил остатки самогона и залпом выпил. Было видно, что он всё ещё волнуется за свою участь провокатора.
     - Скажи, что Семён с твое критикой согласился и сказал, что этот председатель рано или поздно пропьёт и колхоз, и всё остальное. Совесть свою уже пропил.
     - Так и сказать?
     - Так и скажи.
     Сафон уходил от Никишина с чувством выполненного долга. Завтра он всё,  слово в слово, доложит энкэвэдэшнику. Раз Семён посоветовал, значит, знает что говорит.
Семён же пошёл к Матвею. У того почти ежедневно собирались на сходку колхозники, недовольные своим положением и властью изверга Акимочкина.
     - Чего задержался? - спросил Матвей.
     Семён подробно рассказал о встрече с Сафоном и о поручении следить за ними. Что энкэвэдэшник в сговоре с уполномоченным и председателем и собирает информацию о недовольных колхозным строем и советской властью.
     - Ловко придумано, - отозвался Матвей.
     - А посему, прошу при посторонних, тех, кто придёт впервые или редко у нас бывает, следить за разговором, выбирать слова и выражения. Поручение могли дать ещё кому-то кроме Сафона, если есть чем заинтересовать. Предупреди об этом Устина и  Федосея с Фомой.
Скоро к ним на сходку заявился Аким. Он был редким гостем на толковищах и при нём обычно говорили всё, что думали. Теперь же его появление вызвало подозрение. Ведь кто-то мог предупредить уполномоченного и про Гришку Царя, и про Лёху Удальцова. Теперь их нет. Сгинули. Поэтому с появлением Акима разговор завели о книжке про Робинзона Крузо. Каждый из присутствовавших хотел бы оказаться на месте этого Робинзона, только быть подальше от колхоза и противной рожи председателя. Если Аким пришёл по заданию, то пусть и передаст им о том, что услышал. Но мужики ошибались. Аким пришел на сходку за советом, как спасти семью от голодной смерти.

3
     Утром следующего дня начальник НКВД встретил Сафона вопросом «Ну, как был у Никишина и на сходке?»
     - Был. И самогонку с ним пил.
     - И что он говорил?
     - Что жрать нечего и даже закусить нечем. Пришлось без закуски самогонку пить. Он и захмелел скоро. Потом пошли на сходку. Там тоже болтали о голоде, а потом о Тимонечке и его бабе. Завидовали ему, какую она жопу наела, - передавал Сафон то, что советовал Семён.
     - А ты наводящие вопросы Никишину задавал, как мы учили? – Пузанов был пока разочарован результатом.
     - Задавал. Критиковал, как велели, председателя. Семён с моей критикой был согласен. Кивал в основном, - импровизировал Сафон, - сказал, что этот самозваный председатель, которого никто не выбирал, обрёк людей на голодную смерть. Дескать, весь хлеб из деревни вывез, чтобы выпендриться перед районным начальством, а колхозники по его милости теперь с голоду мрут.
     - Ну и что-нибудь он предлагал, как наказать такого председателя?
     - Нет. Да что они могут. Отощавшие, безоружные. Сказал, будут просить районное начальство или вас, чтобы вы его заставили выдать хлеб за трудодни.
     - Ты в этом уверен? – Пузанов терялся в ситуации. Никаких оснований для ареста у него не появилось.
     - Да вы и сами видели их. Вялые, немощные.
     - Вялые? О бабах говорят, значит, не вялые, - сделал вывод Тимофей Лукич. – А что про смерть Удальцова говорят?
     - Все уверены, что застрелили его уполномоченный Титов с председателем. Убили из оружия, которое только у Титова имеется, а потом зачем-то труп в соломе спрятали. Они видели, что у Лехи прострелен затылок, значит, стреляли сзади, просто так. На току Лехи не было и следов крови там не было.  Зерно тоже воровать не мог. Куда бы он его сыпал, если ни мешка, ни котомки при себе не было? Вот народ и удивляется, за что его могли убить, - Сафон припоминал разговоры селян на похоронах, ведь на сходке его не было.
     - Выходит, при тебе ни Буканов, ни Никишин, ни Даев Советскую власть не хаяли?
     - Нет, ничего такого не говорили. Костьку Акимочкина и уполномоченного Титова хаяли дюже. А советскую власть нет.
     Пузанов понял, что зря теряет время в этой глуши. Похоже Титов с председателем, чтобы выгородить себя направили внимание Коршунова на вредных им крестьян и этот удальцов тоже им видимо мешал. Ну да ладно. Доложу Первому, как здесь обстоят дела, а он пусть принимает решения. Моё дело выполнять.
     - Хорошо, Сафон. Я сегодня уеду в район, а ты продолжай ладить с этой троицей. На следующей неделе приедет мой заместитель, подробно доложишь ему о чем болтают на сходках. Если услышишь чего крамольное, немедленно звони в Турки и вызывай меня.
     - Как прикажите, товарищ начальник, - Сафон чуть не взял под козырёк, но шапки на голове не было. – Можно идти?
     - Да-да, давай иди, - отмахнулся Пузанов и заторопился в дорогу.

     Савелий, уйдя из сторожей, долгое время со своего двора не выходил. Все деревенские новости ему приносила его старуха Капка. Она поддерживала слух о том, что Савелий всё ещё хворает, поэтому лежит на печи и пьёт отвары.  После Нового Года, когда к нему приходил следователь и расспрашивал по убийству Удальцова, он только открещивался, твердя одно, мол, не видел, не знаю, не при мне это было. После этого немного осмелел и стал изредка выходить со двора. Похоже, все поверили, что он не при чём.
     Но однажды вечерком в переулке он встретился лицом к лицу с Семёном. Савелий от неожиданной встречи растерялся. Капка говорила ему, пока он притворялся больным, что Семён несколько раз заходил, хотел потолковать, но она его не впускала, выполняя волю мужа. Теперь вот встреча состоялась, и Савелию стало не по себе.
     - Здорово Сава!  Вылечился? Выглядишь молодцом, - хитро улыбался Семён. – Не то, что Лёха Удальцов, царствие ему небесное. Расскажи мне по-дружески, Сава, как Костька с Титовым у тебя на току убивали Лёху?
     - Ничего не видел, не слышал, не знаю, - затараторил Савелий. – С чего ты взял? Я уже давно не сторож и не знаю, что на току творится.
     - Выходит, что верно люди говорят, будто это ты его убил за горсть ржи и в соломе спрятал, а сам на следующий день со сторожей и сбежал, - лукавил Семён. Он видел, что Савелий струхнул, как поменялся в лице услышав про Лёху, и решил поднажать на него. – Ты же знаешь, как у родни принято кровь за кровь, зуб за зуб. У Лёхи брат приехал из Понырки, мстить собирается.  Жди, когда с тобой поквитается.
     - Клянусь, что не я, - Савелий ещё больше струхнул.
     - Не клянись. Лучше сознайся перед смертью или скажи, кто убил.
     - Это Титов, сволочь. Они в ту ночь с Костькой приехали на ток. Зашли в сторожку. То, да сё. Титов стал мне зубы заговаривать, а Костька пошёл в амбар зерном мешки засыпать. Как там оказался Лёха, понятия не имею. Только когда мы выходили из сторожки, первым Титов, а за ним я, увидели, что кто-то замахивается на Костьку молотком. Титов выхватил наган и выстрелил. Клянусь, стрелял Титов. А мне потом, после того как они спрятали тело было велено прибрать кровавые следы и молчать, а то и со мной сделают тоже самое. Я когда кровь прибирал, молоток Лёхин нашёл.
     - А с чего ты взял, что это Лёхин молоток.
     - Так на нём, не черенке вырезаны буквы «А» и «У» Алексей Удальцов. Да и видел я у него такой раньше. Тяжёлый молоток, особенный. Он как-то, бычка им забивал.  Прошу тебя, Семён, скажи Понырскому брату Лёхи, что не я его убил. Не я, - в глазах Савелия стояли слёзы, губы дрожали, лицо побледнело.
     - Ладно, скажу, - Семёну стало жалко Савелия. Ещё недавно он ходил важно, как кум королю, а сегодня напуганный, был похож на старую клячу, на подобие Пустого.

     Через пару дней, вечером в доме Никишиных вновь появился Сафон. Снова выставил на стол бутылку самогонки.
     - Опять с заданием? – поинтересовался Семён.
     - Опять, кум. Заставляют гады.  Советуют провоцировать вас, что бы вы власть хаяли.
     - Понятно. Ну, милости прошу к нашему шалашу, то есть к столу. Выпьем по чарочке и подумаем о твоём докладе энкэвэдэшнику. Самогонка у тебя действительно лечебная, голова лучше соображает. 
     Только уселись, Прасковья накрыла скудный закусь, как пришёл и Матвей. Его тоже пригласили к столу.
     - По какому случаю праздник, мужики?
     - Сафону поручили за нами следить и докладывать энкэвэдэшнику о чём мы говорим на сходках, - сказал Семён, - а он человек порядочный., не хочет, чтобы наши семьи осиротели. Вот и надо подсказать ему, что говорить.
     - Ну, так пусть скажет, что мы говорим о бабах.
     - Не верят. Даже мальцу ясно, что с голодухи на баб не тянет, - сказал Семён. – У меня есть другое предложение. Завтра же пойти к энкэвэдэшнику и пожаловаться на Сафона. Дескать, воду мутит. Ругает во всю нашу Советскую власть и нас склоняет эту власть ненавидеть. Как вам моё предложение? Сафону за это ничего не будет, ведь он говорит по заданию представителей этой власти. А мы в глазах энкэвэдэшника и райкомовских деятелей окажемся преданными Советской власти гражданами и печёмся об её устоях, коль поймали им провокатора.
     - А что, мне эта идея очень нравится, - заулыбался Матвей. –Ты как, Сафон, не против такого фортеля, что бы мы заложили тебя твоим же хозяевам.
     - А чёрт его знает? Против я или не против, без самогонки не разберу, - и он щедро налил зелье в стаканы. Осушив свой и закусив огурцом, он тоже улыбнулся, - я совсем запутался. Не моя это специальность агитировать против власти. Я человек маленький… С другой стороны, вы таким маневром и себя выгородите, и меня повысите в ихних глазах, что я действительно провоцировал вас против власти. А то, похоже, начали сомневаться, как я выполняю их указания.
     - Значит, договорились. За это и нужно выпить, - Матвей одним махом осушил свой стакан и занюхал рукавом. – Только я думаю, пусть Сафон прежде доложит, что мы всегда вспоминаем то доброе время до колхозов, когда Советская власть дала землю и свободу от помещиков. Тогда все были сыты, обуты и одеты, хотя и сдавали продналог.
     - Хорошо, - хмелея, согласился Сафон.
     Утром, выждав, когда Сафон выйдет из правления, где у него была назначена встреча с представителем НКВД, Матвей и Семён вошли в контору.  Заместитель Пузанова Лавров, одетый в военную форму, что-то писал в своём блокноте. Поскольку в большой комнате правления находились председатель, начальник охраны колхозного имущества Тимонечка и главный бухгалтер Васяев,  вошедшие подойдя к Лаврову, попросили его об уединении, дабы сообщить важную информацию. И уже оставшись без свидетелей, дополняя друг дружку по очереди, а то и разом сообщили, что выявили врага Советской власти, Сафона Тюрина, который агитирует их поднять бунт, ликвидировать уполномоченного райкома и самозваного председателя и выгрести зерно из амбаров. Заместитель начальника НКВД делал вид, как озабочен полученным известием и заверил, что будут приняты срочные меры к Тюрину вплоть до ареста.
     - А у нас граждане колхозники есть сигнал о вашей неблагонадёжности. Что именно вы выступаете против решений руководства колхоза, препятствуете выполнению планов сдачи зерна государству, угрожаете расправой над представителями власти.
     - Да мы не против колхоза, - стал убеждать Лаврова Семён, - мы против самозванца, который с помощью собутыльника занял председательское место. Никто не выбирал его, как положено по уставу. Если бы были выборы, то все бы проголосовали против этого безграмотного авантюриста, который ради того чтобы угодить начальству морит голодом самих же трудящихся колхозников. Да план сдачи хлеба оказался перевыполнен для того, чтобы ходить в передовиках, но за счёт того, что сами колхозники остались без хлеба, заработанного на трудодни.  За два месяца в деревне от голода умерло двадцать три человека, а сколько умрёт к весне? Да все мы подохнем. Единственное о чём мы просим, убрать и наказать самозваного председателя и выдать заработанный на трудодни хлеб.
Лавров колхозников понял. Он не видел больше причин обвинять этих людей в политической неблагонадёжности. Слежку за ними отменил и составил подробный доклад своему начальнику.
Но Костька Акимочкин сдаваться не собирался. Он очень рассчитывал на поддержку уполномоченного Титова, за которым как он полагал, стоят влиятельные люди.