РИГА

               
               

С этим иностранным, сейчас, городом связано очень много в моей жизни…
Здесь я получил первое высшее образование, стал офицером и  женился!
Даже тогда, пятьдесят с лишним лет назад, когда Латвия входила в число Советских Социалистических республик, она была почти  «заграницей»…
Я почувствовал это сразу же после того, как вышел на привокзальную площадь Риги. Первое, что поразило меня - это извозчики и их кэбы, точно сошедшие со страниц произведений Конан-Дойля (тогда я, как и многие мои сверстники, был увлечен рассказами о знаменитом Шерлок Холмсе). Наш поезд из Москвы пришел довольно рано (было где-то половина седьмого утра) и на площади стояла одна «Победа» - такси и четыре извозчика…Сопровождающий нашу группу офицер сказал, что мы поедем троллейбусом. Троллейбус вскоре подошел, народу почти не было, и все мы расселись на свободные места и начала глазеть по сторонам. Кондуктор-латышка средних лет, аккуратненькая, очень похожая на маму из сказки про горшочек, который по команде варил манную кашу, обратилась к нам по-латышски: « Билетс, лудзу…». Ехать пришлось в другой конец города, и ехали мы довольно долго… Троллейбус понемногу заполнялся народом, стала слышаться незнакомая речь: узприекшу, палдиес - пройдите, пожалуйста; юс капс ара?- вы выходите?… Через окна троллейбуса проплывали незнакомые ухоженные дома и улицы, на домах мелькали таблички с названиями улиц сверху на латышском, а снизу на русском языках (Suvorova iela- улица Суворова)…
Дома и улицы этого незнакомого города, несмотря на свою внешнюю ухоженность, не казались приветливыми. На душе было грустно, что-то нас ждет?!
Я впервые в жизни ехал без родителей в далекий (так, по крайней мере, мне казалось) чужой город сдавать экзамены в Высшее инженерное военное училище…
Не буду подробно описывать, как я сдавал экзамены, но главное поступил!!!
Я иногда рассказываю своим теперешним студентам о требованиях, которые к нам тогда предъявляли во время вступительных экзаменов и последующей учебы, и говорю: ребятки, дорогие, ведь я с вас спрашиваю 10% от того, как спрашивали тогда меня!!!
Группа, которую комплектовали в военкомате, состояла из 30 человек (ребята из Москвы и Московской области). Из этой группы поступили по результатам экзаменов только три человека: Маслов на инженерный факультет, Виктор Маркин и я  на радиотехнический. Приняли из нашей группы еще семь человек без экзаменов (с 3-го курса института и 5%-ков после техникума).
В промежутке между экзаменами у нас была возможность посетить ближайший базар. Обратили мы внимание на такую особенность. Местные жители пили пиво только из горлышка бутылки и не пользовались стаканами.
И еще, женщины наравне с мужчинами подходили к киоску и брали пиво, чтобы здесь же выпить. Такого мы в Москве тогда не видели…
Когда закончились экзамены, сдавшие их, должны были пройти еще мандатную комиссию.
 В школе у меня были довольно средние оценки по математике и физике, а поступал-то в инженерное!
 Когда мама года через полтора встретила мою учительницу математики, то та не могла поверить, что я поступил в технический Вуз. Спасибо, им, моим учителям. Их посредственные оценки многого стоили!
Из нашей московской группы большинство имели пятерочные аттестаты, а я во время подготовки консультировал их по математике…
Мандатной комиссии мы особо не боялись (знали, что прошли, и будем учиться), но вот на каком факультете?! Этот важный вопрос и решала мандатная комиссия.
Когда я собирался в Ригу, родители вначале не хотели меня отпускать и всячески отговаривали… В конце концов согласились, да и то только потому, что в этом же заведении учился мой старший двоюродный брат Володя Слизинов. Он попал туда из войск, будучи уже офицером. Володя был уже взрослым, женатым человеком и мои родители посчитали, что он за мной присмотрит…
На самом деле оказалось, что ему некогда было за мной присматривать; семья, учеба и т. д.  и т. п.
Правда, где-то в начале учебы, иногда по воскресеньям я заглядывал к ним…
Они снимали небольшую комнатушку на  Лачплеша иела (Лачплесис-национальный  латвийский герой, что-то вроде нашего Ильи Муромца).
Национальный латышский поэт Ян Райнис, кажется, написал поэму, посвященную этому герою. Хорошо запомнил памятник на могиле этого замечательного латышского поэта. Помнят ли его в сегодняшней независимой Латвии?
Володина жена Алла кормила меня вкусным домашним обедом. Затем молодые бежали в расположенный неподалеку кинотеатр «Лачплесис», оставляя на мое попечение маленькую дочку, которая мирно спала в кроватке.…Следует отметить, что мои посещения двоюродного брата скоро закончились; я освоился в чужом городе, стал, повзрослей, и перестал быть надоедливым…
Года через три, когда женился сам, привел знакомить их со своей половиной. В это время Володя собирался заканчивать учебу, и к нему приехали его родители из
Москвы - моя тетя и дядя (единственный  военный из моих старших родственников).  Его два сына, мои двоюродные братья, также стали военными.
Дядя Илья уже в тридцатые годы носил три «шпалы», но в период « чистки 37-х» был понижен на две ступени и только к концу ВОВ снова стал подполковником.
После войны был в Войске Польском (тогда министром обороны ПНР был наш замечательный полководец К.К. Рокоссовский) и командовал каким-то авиационным училищем (В Польше к нему обращались тогда « пан полковник»).
 Итак, возвращаясь к мандатной комиссии, хочу отметить, что собирался я поступать на факультет электроспецоборудования. Мой выбор объяснить не трудно: отец был по специальности инженером-электриком, да и Володя учился на этом факультете.
По правде, говоря, мои познания в электротехнике ограничивались программой средней школы, не более.
Перед мандатной комиссией ребята разузнали, сколько групп будут принимать на каждом факультете. Оказалось, что на  радиотехнический факультет принимают в два раза больше. Я решил не рисковать и поступать на радиотехнический. Во время учебы в школе у меня был товарищ, с которым мы просидели на одной парте с 3-го по 10-й класс. Он был моим тезкой, а в классе  к имени просто добавляли толстый или  тонкий.
Лева Севальнев уже в 8-9 классе увлекался  радиотехникой и  мастерил простейшие конструкции радиоприемников, а я был в этом полнейшим профаном.
Мы иногда делали уроки вместе, (он консультировал меня по некоторым вопросам  курса физики, а я его по русскому и английскому).
После окончания школы наши пути разошлись: он поступил в какой-то московский радиотехнический ВУЗ, а я уехал в Ригу.
Недавно, листая перечень использованной литературы нужного мне учебника, наткнулся на автора - Л.А. Севальнев.
Мандатная комиссия прошла для меня успешно (какой-то полковник, правда, спросил, почему у меня такой слабый аттестат, видно торчал все время на «ДИНАМО»!)
Итак, я - слушатель радиотехнического факультета « аэропланной школы»- так мы в шутку прозвали впоследствии наше учебное заведение!
Целую неделю (до военных лагерей) нас использовали как рабочую силу на полигоне. Полигон представлял собою территорию, на которой размещалось несколько самолетов, отслуживших свой срок в боевых частях…
Группу в несколько человек (в том числе и меня) направили к самолету ТУ-4.
Под руководством офицера мы работали на этом стратегическом бомбардировщике (в основном что-то чистили и драили…)
Известно, что вскоре после окончания Великой  Отечественной войны где-то на Дальнем Востоке совершил вынужденную посадку американский бомбардировщик, и Сталин приказал скопировать его и построить такой же, но советский. Приказ вождя был выполнен, самолет получился, только двигатели были наши (кажется, АШ-42). 
Раньше я близко не стоял рядом с гражданским самолетом, не говоря  уж о военном! В то время на линиях АЭРОФЛОТА  летали самолеты ЛИ-2 (копия американского Си-47) и, может быть, еще и ИЛ-12.
Прежде чем  приступить к работам на технике с нами провели маленькую экскурсию. Мы облазили весь самолет. Поражали  размеры этого четырехмоторного гиганта, также огромное количество сложнейшего оборудования и вооружения. Нам рассказали, что  экипаж такого самолета состоял из11-12 человек (два пилота, три штурмана, бортинженер, два радиста и три стрелка). Удивило меня и то, что часть радиооборудования было американским, хотя радиолокационные станции стояли уже наши, советские. Для отдыха членов экипажа в самолете была предусмотрена двухъярусная койка!
На полигоне мы поработали всего неделю, а затем началась новая, совсем незнакомая жизнь…
Всем нам, рядовым слушателям, предстояло пройти так называемый курс «молодого бойца». Чтобы стать таковыми, предстояло пройти баню  и постричься наголо.
 После бани, там же в предбаннике нас обмундировывали (заходила в баню, разношерстная толпа гражданских абитуриентов, а выходили, немного нескладные, в неподогнанной еще военной форме, очень похожие друг на друга молодые  солдатики…)
Наша военная форма отличалась от солдатской только курсантскими погонами…
Недалеко от нашего учебного заведения, на окраине Риги, разбили военный лагерь.…По линейкам установили палатки и все, что полагалось в таких случаях.
Для нас началась новая, неспокойная жизнь. Трудно было привыкать к армейскому распорядку дня: подъем в 6ч утра, физзарядка, туалет, заправка кроватей, построение, строем и с песней в столовую ( Чаще всего звучала песня: «Пропеллер громче песню пой, неся распластанные крылья за вечный мир, в последний бой
летит стальная эскадрилья…»). Затем следовал организованный прием пищи, снова построение и строем с песней в лагерь,
небольшой перекур и снова построение, получение оружия и несколько километров строем с «мосинской» винтовкой на плече на полевые занятия. На занятиях в поле нас учили всем элементам, которые выполняют солдаты пехоты: рытье окопов, ползанье по-пластунски, бегом с полной выкладкой в атаку и.т. д. и т. п.
Старшиной нашего курса назначили коренастого старшину-сверхсрочника. Он был мастером спорта по лыжам и, наверно, для поддержания своей формы большинство наших строевых передвижений проводил по команде: «Бегом, марш!»
 Так что к обеду мы добирались  до столовой измотанные и измыленные. Дело происходило в августе, и стояла ужасная жара.
Помню, что мы изучали воинские уставы и учились стрелять не только из винтовки образца 1898г, но даже из пистолета ТТ.
Наконец, наши первые военные лагеря закончились и первого сентября 1951-го года мы приступили к академическим занятиям.
Весь наш курс состоял из шести классных отделений (с 351-го по 356-ое). Первая цифра в номере означала факультет (радиотехнический), вторая – номер набора с начала открытия училища, а последняя собственно и была номером отделения на курсе.
Первое классное отделение целиком состояло из офицеров действующих частей (было также несколько сверхсрочников), а остальные состояли из выпускников средних школ и студентов техникумов.
Каждое классное отделение было разбито на два строевых отделения. Во главе классного отделения стоял офицер-слушатель нашего курса (он же являлся командиром первого строевого отделения). Командиром второго строевого отделения также был офицер-слушатель.
В 351-м классном отделении командиром был майор Лопатин (выпускался он инженером- подполковником).
Я попал в 353-е классное отделение, а в нем во второе строевое.
Командиром нашего классного отделения был старший лейтенант Златомрежев, а командиром моего строевого отделения – лейтенант Федотов. ( Они соответственно выпускались из училища один – инженер-майором, а второй – инженер-капитаном).
Старший лейтенант Златомрежев вначале носил военно-морскую форму, был очень аккуратен и прилежен во всем, был справедливым и строгим командиром-товарищем. Лейтенант Федотов, добродушный розовощекий русский парень напоминал мне чем-то Емелю из знаменитой сказки. Вначале ему очень трудно давались отдельные предметы, но закончил он хорошо и даже остался работать при училище. Я сейчас понимаю, как тяжело было этим молодым офицерам управлять нами, вчерашними школьниками (они же вместе с нами сидели на занятиях и отвечали тем же преподавателям).
Отделение у нас подобралось хорошее и я не припоминаю каких-то из ряда вон выходящих случаев, имею ввиду учебу. Что касается дисциплины, то порядок был у нас хороший. Да это и понятно - никому не хотелось вылететь из училища в строевую часть солдатом.
 Такая перспектива была для нас, рядовых слушателей, вполне реальной и не только по причине грубых нарушений дисциплины, но и по причине неуспеваемости!
Тем не менее, за период учебы (почти пять лет) по разным причинам курс недосчитался более двух десятков человек (было принято 150 человек, а закончили учебу и получили инженерные звания и дипломы только 128!).
Учился я  неплохо, если не считать срыва на первом экзамене по высшей математике. Получился он из-за того, что я неумело воспользовался шпаргалкой.
Преподаватель Крачковский заметил и предложил взять второй билет…
Ну, а дальше он постарался доказать, что мне в этот раз «ничего не светит!»
Доказал, конечно, при этом ехидно спросил, мол, академик Конторович (будущий лауреат Нобелевской премии), не мой ли родственник. Получив отрицательный ответ, сказал: « Оно и видно!» и поставил в ведомость два…  Провал на математике обошелся мне дорого. Большинство моих товарищей получили первое офицерское звание «младший техник-лейтенант» осенью 1952года, а я в числе оставшихся 25—30 человек только почти через год.  Суровое наказание!!!
Надо отдать должное нашим товарищам, новоиспеченным младшим лейтенантам, они никогда не показывали перед нами своего превосходства, а в душе, видимо, сочувствовали….
В нашем классном отделении был слушатель Арка Бочанов. Он попал к нам с 3-го курса какого-то гражданского института. Так вот он переделал студенческую песню, которую мы иногда пели… Она была на мотив  популярной песни «Раскинулось море широко…»
Привожу по памяти несколько куплетов:

….      Задачу, не кончив, не смеешь бросать,
        Крачкрвский тобой не доволен!
        Изволь теорему Коши  доказать,
        Иль будешь с  РТ ты уволен…

        Хотел доказать, но сознанья уж нет
        В глазах у него помутилось,
        И бросил на стол он коварный билет,
        Упал, сердце больше не билось….

Заканчивалась песня следующими словами:

      И  синуса вектор волна за волной
      По оси абсцисс убегает…

Кроме этого прискорбного случая в течение всей учебы я получал только положительные оценки.
А летнюю сессию за третий курс сдал почти полностью «на отлично». Между прочим, сдавали очень серьезные предметы. Все перечислять не буду, только отмечу «АНТЕННЫ». Когда я получил «отлично» по этому предмету, то просто не поверил. Предмет, как мне помнится, был очень теоретизирован и содержал кучу математических выкладок!
Хочу добавить, что самыми «неприятными» для меня предметами были черчение и физкультура.
 Начертательную геометрию  и черчение вела у нас гражданский преподаватель-женщина по фамилии Багратиони. Очень грамотная и требовательная подстать своему великому предку. Большинство слушателей ночами корпели над сложными чертежами, но порой она за самые незначительные недостатки отправляла работу на исправление и повторную сдачу.
Мне впоследствии приходилось сталкиваться с работами по черчению студентов институтов и техникумов, но такого Высокого качества выполнения чертежей, которого требовала у нас Багратиони, я не встречал!
Что касается физкультуры, то меня донимали различные упражнения на снарядах.
Во дворе и школе я в основном занимался спортивными играми, а силовых упражнений просто избегал. Здесь же основной упор делался как раз на них.
К моему стыду поначалу я не смог полностью выполнить ни одного упражнения на турнике и брусьях. В училище к физкультуре отношение было серьезное, как к профилирующему предмету. Даже получение «незачета» по физкультуре грозило срывом  экзаменационной сессии!
Я с большой благодарностью вспоминаю своего преподавателя физкультуры капитана Богданова. Именно благодаря его педагогического такта и умения  мое упорство было вознаграждено и я научился выполнять все элементы программы по физкультуре. Наше классное отделение на занятиях было разбито на три группы: первая состояла из ребят, отлично выполняющих все элементы на снарядах, вторая - «хорошисты» и, наконец, третья слабаки.
Видя, как я стараюсь на занятиях, но у меня ничего не получается, он перевел меня в первую группу.… У моих товарищей было достаточно такта, чтобы не поднимать меня на смех при неудачах.
Преподаватель и ребята всячески помогали мне, а я тянулся за ними и таким образом стал выполнять сложные элементы…
Наша физическая подготовка занятиями в спортивном зале не заканчивалась.
Летом проводились различные кроссы по пересеченной местности, а зимой кросс на лыжах. Эти кроссы проводились в замечательных  пригородах Риги – Межа-парке и Шмерли. С этими кроссами, особенно лыжными, у меня тоже вначале были проблемы.
 Как - то получилось, что в школе я предпочитал лыжам коньки и до училища на лыжи  вообще не становился. В феврале 1952 года, в очередную годовщину Советской Армии и Военно-Морского Флота мы выехали в Шмерли, где нам выдали лыжи и устроили кросс на 18 км!!!
Крепления на лыжах были допотопные, да и к тому же я не сумел их, как следует  закрепить. Учитывая полное отсутствие у меня навыков ходьбы на лыжах, исход кросса для меня был предрешен. Где-то через 1,5-2 км я сошел с дистанции.
Для первого раза меня простили, но потом все же заставили научиться ходить на лыжах и даже сдать норму на значок «ГТО-2».
Наше военное учебное  заведение располагалось в двух различных местах  латвийской столицы. Управление училища, основные общеобразовательные кафедры, кафедры инженерного факультета (факультет готовил военных инженеров по самолетам и двигателям), управление и кафедры факультета электроспецоборудования, а также общежития слушателей этих двух факультетов располагались почти на окраине города в Московском районе.
Управления и профилирующие кафедры двух других факультетов (радиотехнического и авиавооружения), вещевые склады, а также общежития слушателей названных факультетов находились почти, что в центральной части Риги, недалеко от латышского драмтеатра и знаменитого стрелкового парка.
Наше общежитие представляло собой огромную казарму, заставленную двухъярусными  койками (нас, рядовых слушателей было порядка 110 -120 человек).
На входе было место для дневального, а в самом конце казармы – каптерка, небольшие помещения  для умывания и туалета.
В наряд ходили мы не часто (не более 1 раза в месяц), но и это было в тягость-
Приходилось пропускать по целому дню академических занятий. Офицерам  нашего курса приходилось ходить в наряд  немного почаще, только командиры классных отделений были освобождены от нарядов.
Суточный наряд по казарме состоял из офицера и двух  рядовых  слушателей, которые поочереди стояли на входе в казарму у тумбочки…
Наряд был несложный, если никто из начальства (особенно училищного) не посещал казарму. Мне почему-то очень «везло» на начальников. Всего за один год пришлось встречать и рапортовать дважды герою Советского Союза генерал-лейтенанту авиации Хрюкину, который посещал училище с инспекцией и раза два
начальнику училища - генерал-майору авиации Иващенко, а сколько раз приходилось встречать и рапортовать начальникам меньшего ранга – трудно сосчитать!) Как назло, в момент посещения начальниками дежурный офицер отсутствовал и появлялся только после моего рапорта.…Не знаю как для других, но на меня такие процедуры (рапорты большим начальникам) производили сильные эмоциональные воздействия (как модно говорить сегодня, у меня резко повышался в крови АНДРЕНАЛИН!).
Кстати о начальниках. Первым начальником нашего курса был капитан Саитов (из постоянного состава училища). Это был слабообразованный, хамоватый человек с полным отсутствием  знаний элементарной педагогики. Он по этой причине не пользовался авторитетом ни у офицеров, ни у рядовых слушателей. Старались выполнять его приказания (от греха подальше), а при случае просто его не замечать.
Долго он у нас не продержался (видимо руководство факультета, само поняло ситуацию, и его убрали в роту охраны).
К нам на курс назначили сухопарого немолодого полковника Михеева (в таком воинском звании начальников курсов в нашем училище еще не было!)
Был он небольшого роста, но кряжист и в нем чувствовалась удивительная внутренняя сила. Мне почему-то казалось, что внешне и великий русский полководец А.В. Суворов был именно таким! Похоже, что  этот полковник служил еще в гражданскую войну, так как  на строевых занятиях командовал: не РАЗ, ДВА, ЛЕВОЙ, а – АТЬ, ДВА,  АТЬ, ДВА…
Новый начальник был полной противоположностью предыдущему. Он был в одно и то же время и требовательным и добродушным. Нам всем от офицера до рядового слушателя было почему-то жалко этого человека. За какие грехи он был назначен исполнять непривычную для него службу, мы не знали.
Особенно было больно за нашего старичка, когда заместитель начальника факультета по строевой подготовке моложавый и  нагловатый майор Приймак грубо отчитывал полковника перед строем курса.
Тем не менее,  полковник продержался у нас довольно долго (почти три года).
Последним нашим начальником курса стал выпускник училища инженер-капитан Соловьев.
В моем сознании он запечатлелся какой-то  бледной тенью…
Наш набор 1951года был всего вторым, когда стали принимать в военные академии ребят со школьной скамьи. Наше училище два года официально именовалось войсковой частью75320(а на самом деле было Рижским Высшим Инженерно-авиационным Военным училищем им. К.Е.Ворошилова) и командование не имело достаточного опыта работы с рядовыми слушателями.
У нас было несколько привилегированное положение по сравнению с курсантами военных училищ.
Ежемесячно мы получали стипендию (на первом курсе она составляла 750 рублей).
После вычета суммы за Государственный заем и налогов за бездетность и подоходного оставалось рублей шестьсот.
Эту сумму каждый должен были тратить на свое усмотрение (питание, учебники, канцелярские принадлежности, кино, мороженое и т. д.)
 Прежде всего, нашим основным занятием была учеба. Поточные лекции, семинары и практические занятия проводились на основной территории училища, а жили мы на другой.
Чтобы попасть на занятия, необходимо было на общественном транспорте проехать минут двадцать-тридцать по городу.
По этой причине у каждого из нас был пропуск для выхода и входа на территорию.
Утром, позавтракав в офицерской столовой, мы покидали наш городок и отправлялись на трамвае в путь. После окончания занятий мы обедали (чаще всего в какой-нибудь городской столовой) и затем снова оказывались на родной территории. Занятия обычно заканчивались в 15 часов, а в 16 уже начиналась самоподготовка. Так что времени задержаться в городе практически не оставалось.
Выйти в город после окончания самоподготовки мы не могли, не помогал даже пропуск (выпускали только по увольнительным, которые давали только по выходным!).
Как и во всех столичных гарнизонах два раза в год (на майские и октябрьские праздники) в Риге проходили военные парады войск гарнизона и праздничные демонстрации трудящихся.
Мне пришлось восемь раз участвовать в этих мероприятиях (слушателей выпускных курсов к участию в парадах не привлекали).
Парады и демонстрации в г. Риге проводили на площади Победы.
Площадь представляла достаточно ровную площадку, очень похожую на строевой плац.
У одного из краев в центре находилась деревянная трибуна.
Место для площади выбрали за р. Двиной (Даугавой), почти на окраине города.
Правда, последние два парада и демонстрации проводились на набережной Даугавы, недалеко от понтонного моста, совсем близко от центра города.
Шел шестой год после окончания войны, но кое-где в Прибалтике еще делали вылазки «лесные братья». В г. Риге было спокойно, но перед генеральными репетициями и, конечно, перед парадом всю площадь и особенно трибуну «ощупывали» солдаты с миноискателями. Говорили даже, что иногда что-то находили. Это по разговорам, а вот солдат с миноискателями мы иногда видели.
Ровно за месяц до праздников (апрель, октябрь) начиналась наша подготовка к параду.
Три раза в неделю сразу же после занятий мы приезжали самостоятельно на площадь и занимали свои места в парадных расчетах. Наше училище было самым большим военным учебным заведением в городе и поэтому выставляло 11-ть парадных «коробок» (несколько офицерских, но большинство состоящих из рядовых слушателей).
Офицеры должны были приходить в строевой форме (сапоги, ремни), а рядовые-в обычной (ботинок у рядовых тогда в обмундировании не было).
Наши тренировки проходили под руководством  заместителя начальника училища по строевой подготовке полковника Капустина.
Это был энергичный жесткий офицер с громким, хорошо поставленным командным голосом. Единственным его строевым «недостатком» был маленький рост и достаточная полнота…
Со стороны он выглядел колобком с полковничьими погонами и напоминал мне кукольного генерала из образцовского «Емели».
«Коробочка» наша была размером, кажется, 16х10 человек. В каждой шеренге, понятно, соблюдался ранжир.
 Первая «коробка» из одиннадцати составлялась из самых высокорослых, следующая из несколько меньших и т.д. до последней…
После формирования шеренг и «коробок» начиналось шереножное
прохождение строем мимо трибуны. Интервал между шеренгами составлял метров 10-15. Полковник Капустин громко с трибуны комментировал прохождение каждой шеренги (равнение, выше голову, выше ногу  и т. д.).
Официально каждая тренировка должна была продолжаться не более часа. Обычно же она продолжалась 2часа, а иногда, если позволяла погода и более (особенно в апреле, когда темнело сравнительно поздно).
При прохождении по шеренгам основной массе слушателей приходилось раз десять услышать нелицеприятные высказывания руководителя тренировки, а затем начиналось прохождение «на зачет». В этом случае, если, по мнению полковника, Капустина шеренга прошла хорошо, он командовал: «Свободны!», если же нет – «На второй круг!».
Тренировки по шеренгам продолжались неделю и затем по такой же схеме по-батальонно (коробками).
Изматывали нас эти тренировки порядочно (последнюю неделю проводили их каждый день, а затем пару генеральных репетиций, причем,  заключительная-  с техникой).
На эти тренировки нам, рядовым слушателям выдавали оружие - автоматы ППС с круглыми магазинами.
Держать равнение в шеренге с автоматами было значительно легче, поддерживали друг друга локтями рук, удерживающих автомат. Автоматы выдавали нам из НЗ; они были, полностью в смазке и приходилось много повозиться, чтобы их расконсервировать. Не было специального помещения, принадлежностей и достаточных навыков, но делать надо было!
Некоторые ребята, когда не видело начальство, просто засовывали ствол в горящую печь и таким образом решали все проблемы…
На генеральной репетиции появлялись все высшие окружные начальники, кроме командующего войсками округа. Командовал Прибалтийским военным округом в те годы один из полководцев Великой Отечественной генерал армии Баграмян И.Х.
Ходили слухи, что у него не особенно складывались отношения с Иосифом Виссарионовичем, и поэтому он оставался в таком воинском звании, хотя его боевые соратники, командующие фронтами, уже давно были рангом выше!
Вскоре после смерти Сталина Баграмян стал, наконец, Маршалом Советского Союза.
На генеральной репетиции у батальонов для приветствия останавливался адъютант командующего на резвом скакуне, рядом была и лошадь командующего без седока (приучали лошадь).
Кстати на лошади боевой Командующий не смотрелся, она несла его, как будто это был куль с мукой! Голос у Ивана Христофоровича был какой-то старческий и сиплый, а уши всегда были заткнуты ватой.
Когда приходило время парада, все были так измотаны, что порой при прохождении из-за дополнительного волнения показывали несколько худший результат, чем на тренировках. Однако в целом за каждый парад наш начальник училища получал похвалу от Командующего.
Вспоминаю, что на импровизированной трибуне всегда находилось республиканское руководство (Первый секретарь ЦК Компартии Латвии Ян Калнберзин, Председатель Совета Министров Виллис Лацис и другие).
Кстати, Лацис был к тому же видным писателем. Его книгу « Сын рыбака» знали не только в Латвии. Позже я узнал, что Лацис был министром и в буржуазном правительстве Ульманиса (старшего). Калнберзина я часто встречал в городе. В те годы это был плотный невысокий мужчина лет пятидесяти.
ЦК Компартии Латвии находилось недалеко от Стрелкового парка, через который я ходил на занятия. Никакой охраны и сопровождения у него не было.
Сменивший его впоследствии Пельше жил в доме, у подъезда которого постоянно дежурил милиционер.
После получения офицерского звания мы покинули казарму, и перешли в общежитие. Теперь выход в город у нас был свободный в любое время.
Но, правда, добавился еще один наряд по службе – дежурство по лабораторному корпусу. Лабораторный корпус радиотехнического факультета размещался в унылом кирпичном пятиэтажном здании (ранее здесь располагалась рижская тюрьма). Здание немного переоборудовали и вместо прежних камер получились неплохие лаборатории?!
При входе в здании находилась небольшая комнатка со столом, стулом, телефоном и топчаном. В этой комнатушке и находился дежурный по корпусу. В задачу дежурного входило: в 5часов утра открыть дверь истопнику, утром встретить и отрапортовать начальнику, днем-отвечать на телефонные звонки, а ночью, закрыв двери, попытаться уснуть.
Сделать это, особенно зимой, было практически невозможно. Во всем здании были цементные полы, а на ночь отопление отключали. Для того чтобы согреться, приходилось бегать по этажам. Однако это мало помогало.
 Отлично помню, как я бегу по длинному бывшему тюремному коридору, в полной таинственной тишине глухо отдается стук каблуков хромовых сапожек…. К счастью, дежурства по лабораторному корпусу были не частыми, кажется, раз в месяц.
В классном отделении ребята разбились на неформальные группы (близкие по интересам), конечно, были и такие, у кого нашелся только один друг.
Группу, в которую вошел я, главным интересом был волейбол!
Во дворе я слыл хорошим футбольным вратарем, а в старших классах школы увлекся волейболом.
Рост, конечно, был у меня не «волейбольный», но моя неплохая реакция вратаря пригодилась. В команде я исполнял роль защитника и разыгрывающего. Хорошая прыгучесть, даже при небольшом росте, позволяла иногда даже нападать!
Капитаном нашей команды был Арка Бочанов. Он поступил в училище с 3-го курса института и был старше многих из нас. Кстати, он был уже женат и снимал с женой квартиру где-то в Шмерли. Кроме него в нашей команде были: Юрка Антипов из Москвы, Арнольд Николаев из Витебска, Женька Попов из Калинина (сейчас Тверь), москвичи Алексей Вагин и я. В выходные дни вся наша команда выезжала на природу.
 Это обычно были Межа-парк или Шмерли, где была удивительная природа, и можно было найти место и для волейбола и для пикника!
Однажды по какому-то случаю (кажется, день рождения жены) Арка пригласил всю команду к себе домой. Я и Юрка Антипов были уже женаты и прибыли со своими молодыми супругами.
Мы хорошо поиграли в волейбол, отметили день рождения и сфотографировались на память. Сейчас смотрю на  фотографию полувековой давности и думаю: как МОЛОДЫ мы были….
Помимо волейбола мы ходили в кино и на танцы, иногда посещали театры и выставки…
Были любители ресторанов, но таких на курсе было немного (нашей, на первый взгляд большой стипендии едва хватало на пропитание, учебники, канцелярские товары, танцы и кино).
Некоторым, правда, подбрасывали деньжат родители, но таких были единицы.
Правда, был в Риге ресторан, который один раз в месяц (день выдачи стипендии) посещали все без исключения. Это было своеобразным ритуалом.
Молочный ресторан (кстати, до сих пор не могу понять, почему он получил такое название) находился в самом центре города, на улице Кирова напротив памятника В.И. Ленина. Кстати, одна интересная деталь. Памятник вождю пролетариата стоял в конце сквера, а в начале сквера стояла статуя свободы, причем спиной к Ленину.
Статуя свободы чем-то напоминала американский символ-женщина, с вытянутыми вверх руками, на конце которых красовались три звезды…
Вокруг постамента памятника были изображены люди в цепях, причем разорванная цепь была со стороны Востока, а женщина смотрела в сторону Запада.
Расшифровать идею памятника помогли нам знакомые латыши. Кстати на наш вопрос, как вы жили при немцах? Они спокойно отвечали: «Для нас ничего не изменилось, тогда по городу ходили немецкие офицеры, а сейчас ходите вы»
Конечно, нас такой ответ немного коробил, но что поделать, у нас была своя правда, а у них своя!!!
Молочный ресторан был самым большим рестораном города, хорошо помню огромный зал, заполненный почти полностью  военными. .Именно в этом ресторане, я впервые узнал, что такое бифштекс, ромштекс, отбивная, ведь дома все это называлось котлетами….
Хочу отметить, что во время посещения ресторана «военной армадой» все обходилось без эксцессов. Очень редко, на следующий день мы узнавали, что какой-то офицер нашего училища буянил и попал в комендатуру.
На танцах, которые проходили обычно в клубах (например, наиболее популярными были клубы МВД, МГБ и Военно-Морского училища) иногда случались потасовки с гражданскими парнями, но почему-то чаще с курсантами-моряками?!
Видимо, чтобы разрядить обстановку, в одном из шикарных старинных особняков в 1953 году был открыт «Дом офицеров авиации». Попасть в это заведение мог офицер авиатор или девушка в сопровождении такового.
Дом этот предназначался для культурного отдыха офицеров. Здесь было все, начиная от кафе-бара и кончая бильярдом и нескольких небольших кинозалов.
Танцзалов было два: один на первом этаже под оркестр, второй на третьем под радиолу. Однако хорошее начинание командования просуществовало недолго.
Произошло несколько пьяных драк, и дом авиаторов закрыли…
Возвращаясь к учебе, хочу отметить, что большинство преподавателей, которые нас учили, были высококвалифицированными специалистами своего дела, однако случалось, и попадали случайные люди.
Моими любимыми предметами были: радиоприемные устройства, импульсные устройства, электровакуумные приборы, основы радиолокации.
Радиоприемные устройства читал полковник Гуревич, впоследствии ставший начальником нашего факультета. Рассказывал он свободно и увлекательно.
Практические и лабораторные занятия вела преподаватель Хетагурова. От нее, к сожалению, мы мало что получили. Приходилось иногда самим решать возникающие проблемы….
Импульсные устройства с блеском преподавал подполковник Григорин-Рябов.
Учили мы этот предмет по его учебнику. Лабораторные работы по этому предмету проводила преподаватель (сравнительно молодая женщина, фамилию которой я не помню, потому что мы все называли ее «Внучка Пистолькорса»).
Получить зачет по лабораторной работе с первого захода у нее было просто невозможно.
Вспоминаю преподавателей кафедры радиолокации майора Макурина и капитана Свиридова. Кстати майор Макурин был моим руководителем в кружке ВНОС (военно-научное общество слушателей) и руководителем моего дипломного проекта.
Были и преподаватели «оригиналы», например практические работы по электронным и ионным приборам вел капитан Фукс-Рабинович. Принимая зачет, он частенько говорил: «Фукс Вам ставит зачет, а Рабинович - нет!»
На четвертом курсе мы приступили к изучению специальной радиотехнической аппаратуры (радиоаппаратуры, установленной на самолетах всех типов, находившихся на вооружении ВВС в то время). Может быть термин «радиотехнической» в то время был бы не совсем точен.
Дело в том, что было радиооборудование (самолетные радиостанции, радиооборудование системы посадки), а также радиотехническое оборудование, куда относились самолетные радиолокационные прицелы для стрельбы и бомбометания.
Даже должность инженера в авиационном полку называлась инженер по Радио и РТО.
Изучали мы эту аппаратуру досконально, по блокам, каждый блок по принципиальной схеме.
На занятиях преподаватель останавливался только на основных (сложных) аспектах схем, а все остальное мы должны были изучить на самоподготовке.
Если учесть, что только одна самолетная радиолокационная станция (например, ПСБН-М или Рубидий-ММ-2) насчитывали более двух десятков блоков, то можно понять какую титаническую работу мы совершали….
Происходило это следующим образом. Изучали схемы оборудования по группам в 6-8 человек. Каждая группа занимала класс и развешивала  на стене очередную схему, затем выделяли одного слушателя с хорошо поставленным голосом и одного с указкой. Вся группа садилась напротив схемы, так чтобы всем было хорошо видно. Одна схема порою занимала всю боковую стену класса, а класс был длиною не менее 8 метров!
Изучали мы технику по литературе с грифом «секретно» и конспектам, которые тоже хранились в опечатанных чемоданах в секретной части.
Это, конечно, создавало свои неудобства (нельзя почитать конспект в транспорте, в общежитии, перед сном и т.д.). Но мы понимали, что военные и государственные тайны необходимо хранить.
Правда, доходило до курьезов. В нашей группе учился слушатель Иван Молоков, розовощекий сибиряк, который перед поступлением в наше училище, окончил авиационное техническое училище (РАУСС-Рижское авиационное училище спец. служб).
Многое из того, что нам приходилось изучать, было в его « не секретных» конспектах. Получалась это из-за того, что им давали аппаратуру иностранного производства, а нам нашу. Например, мы изучали радиостанцию 1РСБ-70 (в то время она была засекречена), а у нашего друга в конспектах была практически такая же схема только с индексом SCR!!!
Или другой пример, мы изучали авиационный радиокомпас АРК-5 (его схема тоже была секретной), а  Иван Молоков с удовольствием показывал конспект со схемой американского радиокомпаса. Правда, в этом случае были некоторые отличия (в схеме оконечного каскада у американцев стояли тиратроны, а у нас обычные электронные лампы).
Но главным отличием была антенна. В нашем АРК-5 стояла рамочная антенна, разработанная советским ученым-радиотехником Пестряковым. Пестряков за это получил Сталинскую премию. Профессор Пестряков долгое время работал в Московском институте связи.
В период  учебы, как и во всех высших учебных заведения, наши слушатели проходили практику. Особенно мне запомнилась первая практика после окончания первого курса. При училище были отличные мастерские, в которых нас учили столярному, слесарному и даже кузнечному делу!
Сначала наша группа попала в столярную мастерскую, где опытный мастер учил нас азам (например, как сделать крепление «ласточкин хвост»). На зачет каждый из нас должен был сделать, например табурет.
Для  ребят, не знакомым с ремеслом столяра, это было не простое задание! Случилось так, что я простудился, заболел и пропустил пару занятий. За это время мастер рассказал ребятам об основных инструментах и показал, как с ними обращаться.
 Когда я появился, ребята решили подшутить надо мной. Они сказали, что меня вызывал мастер и фамилия его Рейсмус!!! Поскольку это было похоже на латышскую фамилию, я не заметил подвоха и обратился к мастеру: « Товарищ Рейсмус….» Вся группа схватилась за животы, ведь я-то еще не знал, что рейсмус – название столярного инструмента!!!
После столярной мастерской мы попали в кузнечную. Там каждому пришлось выковать заготовки для молотка и отвертки и, конечно, получить оценки за работу.
Затем со своими заготовками мы отправились «слесарить».
Работа слесаря, как мне тогда показалось, тоже была не из легких. Основной инструмент напильник и тиски, а обработать заготовки надо было начисто, чтобы детали попали в гальванический цех!
Мастер слесарного цеха добился, чтобы каждый из нас выполнил работу, хотя бы на «хорошо». После слесарной мастерской у меня появились первые рабочие мозоли….
Наконец мы добрались до гальваники. Здесь тоже каждый самостоятельно выполнял работу по никелированию деталей.
С чувством полного морального удовлетворения каждый из нас сдавал свои блестящие на солнце молотки и отвертки руководителю практики.
Интересной были наши практики на радиопредприятиях. Наша группа вначале проходила практику на военном заводе в г. Ленинграде, а затем на известном радиозаводе «Пунане РЭТ» (дословно Красный радио электротехнический завод) в г. Таллинн.
 Поскольку наше училище находилось в  Риге, мы посещали с экскурсиями заводы ВЭФ и Радиотехника им А.С.Попова.
Но экскурсия, это экскурсия, а практика-совершенно другое дело!
В Таллинне на заводе в основном выпускали электроизмерительные приборы для войск, а всего один цех занимался сборкой радиоприемников (тогда выпускали радиоприемник, кажется VV-656).
В цехе, где собирали милливольтметр (не помню какой), нам разрешили поседеть на конвейере и поработать на всех операциях! Вот это действительно было интересно! Мы участвовали в выпуске реальной продукции.
На военном заводе нам такого не разрешали, там мы только смотрели со стороны.
Была строжайшая секретность, и попасть мы могли только в один цех, к которому были приписаны. Поэтому готовой продукции мы так и не увидели.
Кстати, и в Таллинне и Ленинграде у нас оставалось достаточно свободного времени для посещения исторических мест и музеев. Так, я впервые побывал в Эрмитаже и посетил Петергоф (дворец еще не был открыт; его реставрировали после варварского разрушения фашистами, а все великолепные фонтаны уже действовали).
В театре летнего сада гастролировал популярный тогда Эдди Рознер со своим джазом. Мне удалось совершенно случайно достать билет на концерт. Кроме самого Рознера мне запомнилась, молодая тогда, а в последствии известная певица 60-х Капитолина Лазоренко.
Я также посетил несколько кинотеатров на Невском, (большое впечатление осталось от кинотеатра «Великан»), зоопарк и вообще достаточно походил по городу. Я родился и вырос в Москве и удивить меня, вроде бы было нечем.
Однако я постоянно сравнивал все, что я видел с московскими.
Понравилась мне, прежде всего строгость зданий и планировка улиц. Понравилась ленинградская публика. И, хотя Москва мне была ближе, но Ленинград тех лет мне понравился!
Таллинн был значительно меньше Риги. Ходил всего один вагончик трамвая, несколько автобусов, а троллейбусов вообще не было! Из конца в конец города можно было пройти пешком, затратив меньше часа!
Нас поместили в казармах эстонского стрелкового корпуса, офицеры и солдаты которого были в лагерях. В то время в Советской Армии существовали национальные воинские соединения (в основном, корпуса и дивизии). Офицеры и личный состав этих соединений целиком состояли из представителей коренной национальности. Например, в эстонском стрелковом корпусе все были эстонцы.
В казарме, в которой нам пришлось жить, оставалось несколько солдат эстонцев.
Добродушные ребята, которые совершенно не умели (или не хотели) говорить по-русски. Правда, нам мало приходилось общаться с ними; мы приходили в казарму только для ночлега.
Среди оставленных солдат-эстонцев был один киномеханик с какой-то картиной на русском языке. Иногда он прокручивал ее нам.
 Вскоре она нам изрядно надоела и, ради развлечения стали просить киномеханика «крутить» ее в обратном порядке, перепутывать отдельные части и т.д. Вот смеху-то было (веселились и мы и солдаты)! Мы были офицерами, но были ровесниками этих солдат.
Таллинн по сравнению с Ригой был более «заграничным». Прежде всего, на улицах совершенно не слышно было русской речи (кроме офицеров ВМФ других людей, говорящих по-русски, я не встречал).
Город был поуютнее латвийской столицы. Понравились нам изумительные молочные бары. В таком баре был набор самых различных молочных продуктов и печеностей, конечно, были чай и кофе. Все было высшего качества как домашнее.
Мы обычно завтракали в одном таком баре. Находился он на нашем пути на завод, на который мы ходили пешком.
Обедали мы на заводе в прекрасной столовой, которая была подстать среднему московскому ресторану, конечно не по ценам, а по ассортименту и качеству предлагаемых блюд. Причем обед обходился каждому из нас значительно дешевле, чем в студенческой столовой г. Риги!
Впрочем, чувствовали мы себя в эстонской столице не совсем вольготно. Нас, конечно, никто не трогал, на нас никто не нападал…. Но отношение неприязни к нам, военным, ощущалось постоянно.
Думаю, что это подтвердят люди, посетившие в те годы Эстонию. Прежде всего, трудность общения присутствовала на каждом шагу. Мы не знали языка, а все вокруг говорили только по-эстонски.
Если возникала необходимость узнать, где находится что-то, и вы обращались к постовому милиционеру, он в лучшем случае делал вид, что не понимает вопроса, а в худшем- с улыбкой посылал в обратную от искомого объекта сторону….
Правда, на заводе к нам относились хорошо. А однажды секретарь комсомольской организации пригласил всех наших офицеров на вечер молодежи.
В небольшом клубе, состоящем из зрительного зала со сценой, проводился вечер танцев под аккордеон и радиолу. Стулья из зрительного зала отодвинули к стенам, и получилась неплохая танцевальная площадка. Там я впервые услышал очень модное впоследствии танго «Домино».
 Исполнял его пожилой аккордеонист в темных очках. В разгар вечера ко мне подошел секретарь комсомольской организации (к сожалению его имени, не запомнил) и знаками пригласил меня на сцену (занавес был, опущен). Там собралась небольшая группка молодежи 3-4человека, и мой новый визави объяснил на ломанном русском языке, что хочет выпить со мной шампанского, что мы и сделали…. До сих пор, вспоминая этот случай, не понимаю, почему из всей нашей группы он выбрал именно меня!
Возвращаясь к нашей работе на заводе, хочется остановиться еще на одном интересном моменте.
На конвейере в основном работали молодые девушки (в основном, наши ровесницы). Они все время о чем-то весело щебетали на своем родном языке, искоса поглядывая на нас. В самом начале конвейера сидела немолодая женщина лет сорока (специально передаю свое субъективное ощущение тех далеких лет!)
Она хорошо владела русским языком, а, кроме того, немецким и английским!
Пользуясь своими скромными познаниями по английскому языку, я узнавал интересующую меня информацию о той, или другой работнице конвейера.
Они слышали наш разговор и ничего, конечно не понимали.
Среди работниц выделялась одна в красной кофте и с ярко накрашенными губами; если не было работы, она прямо на рабочем месте засыпала. Она была несколько постарше своих подруг. Как я узнал у моего «переводчика» работница с ярконакрашеными губами была женой главного инженера завода!
У меня даже сохранилось четверостишье на эстонском языке об этой Марет.
Привожу по памяти в русской транскрипции:

           РАДИО ТЕХАСЕС ПУНАНЕ РЭТ,
           ТООТАП  ПУНАНЕ   МАРЕТ.
           ТЕМА  АРМААСТА  ….
           УН  ВАРВИДА  ХУЛИ!


Дословный перевод звучит так: на радио заводе красный рэт, работает красная Марет, она любит поспать и красить губы!
В нашей группе был «русский эстонец» Стен Мюрсепп. Он родился и вырос в Ленинграде и потому родным языком не владел. Однако на заводе мы заставляли его пообщаться с работницами по-эстонски. Ничего у него не получилось и за «своего» они не признали…
В Таллинне руководитель нашей практики договорился об организации похода на корабль ВМФ. Это был средний тральщик. Нам, никогда не бывавшим на боевом корабле, там все показалось интересным и необычным.
Во время нашего посещения тральщика сыграли «боевую тревогу» и мы наблюдали, как моряки умело действуют в такой ситуации (была также и химическая тревога, и моряки выполняли всю положенную работу в противогазах). Наша группа офицеров-летчиков была здесь как-то некстати, но мы старались не путаться под ногами.
После окончания тревоги, наши неудобства были вознаграждены, в офицерском кубрике нас покормили настоящим флотским обедом. Экзотика, все-таки!
Кроме заводской практики на последнем курсе у нас была стажировка в воинских частях. Я попал в истребительный авиационный полк, базирующийся на одном из военных аэродромов Западной Украины.
Из Риги я отправился в путь поездом Рига- Львов. На узловой станции Сарны мне предстояла пересадка на поезд Сарны-Ковель, а далее от Ковеля следовать к месту назначения. Этим местом была маленькая заброшенная станция с непонятным названием Овадно….
Когда я сошел с поезда, первый же встречный бойко сообщил мне, как добраться до военного аэродрома. Стоял сентябрь, и было достаточно тепло. В руках моих был чемодан средних размеров и шинель. От станции до аэродрома было километров пять-семь. Я вышагивал по пыльной дороге, слева и справа стояли убогие хибарки.
Раньше я никогда не был на Украине (если не считать 5-10 минутных остановок, которые делал поезд, доставлявший меня на берег Черного моря).
В моем представлении Украина была «молочной рекой с кисельными берегами»!
Я даже представить себе не мог, что есть такие убогие и поистине нищие места!
 У дороги  рядом с некоторыми калитками хибарок сидели женщины и торговали семечками, причем больше тыквенными. У одной пожилой тетки я увидел невзрачные зеленые яблоки. Меня страшно поразил этот скудный ассортимент фруктов! Где же наливные яблочки, сочные груши, сливы, персики и т. д.?!
Кстати по пути к воинской части на обочине дороги я прочел название села.
Называлось оно «Жовтнево» (впоследствии я узнал, что истинное название этого захудалого места было «Гнойно».)
С невеселыми мыслями добрался я до КПП, где меня беспрепятственно пропустили, не спросив никаких документов.
 Проходящий мимо офицер подсказал, где находится штаб части, и я направился туда. Пока я добрался до командира части, мне пришлось пообщаться с несколькими офицерами, но никто не проверил у меня (незнакомого офицера) документов. Это было на территории штаба части; все охотно вступали со мной в разговор и показывали, куда я должен был идти.
Командир части, поговорив со мной пару минут, направил к начальнику штаба и только тут, впервые за получасовое пребывание в части, поинтересовались моими документами!!!
Меня определили под опеку инженера полка по радио и рто  младшего инженер-лейтенанта Семигулова, выпускника нашего училища.
 Мой наставник был верзилой, офицерская форма на нем сидела как на корове седло…. Да и как я понял в дальнейшем, авторитетом у офицеров полка он не пользовался.
 Сначала мне поручили прочитать лекцию на техническую тему (уже не помню какую) для офицеров полка. Мне тогда показалось, что справился я с этим не плохо! Во время лекции было много вопросов, на которые я старался отвечать.
Все остальное время присутствовал на полетах, смотрел, как готовят самолеты к вылету, как они взлетают и садятся, как их обслуживают после полетов…
Я не мог предположить, что меньше, чем через год попаду служить в авиационный полк, имеющий на вооружении точно такие же самолеты. Это были МИГ-17-е.
Старший инженер полка поручил Семигулову оборудовать инженерный командный пункт.
Таковой не был предусмотрен штатным расписанием, на полетах тогда был только СКП (стартовый командный пункт). Там находился руководитель полетов (обычно командир полка, или его заместитель, помощник руководителя полетов, начальник связи полка, хронометражист). Для старшего инженера полка места там не было, да практически незачем!
 Весь технический состав, которым он командовал, находился в зоне подготовки самолетов к вылетам. Вот там и предполагалось установить импровизированный инженерный КП. ( Впоследствии высшие начальники поняли необходимость такого сооружения и включили его в штатное расписание).
Под этот КП решено было приспособить старый двухколесный прицепчик – ларек, внутренним оборудованием которого я и занимался.
После выполнения работы старший инженер имел телефонную связь с СКП и по «громкоговорящей связи» отдавать распоряжения своим подчиненным, работающим в зоне подготовки самолетов к полетам.
Работу мою оценили хорошо и написали отличную характеристику за стажировку.
Незаметно пролетел месяц, и я отправился в очередной отпуск, после которого
(1-го декабря) у нас начиналось дипломное проектирование.
В одном из учебных корпусов было выделено просторное помещение, в котором стояли отдельные столы с чертежными досками (о пульманах мы тогда мечтать не могли!). У каждого слушателя-дипломника был свой стол. Рядом с залом для дипломного проектирования находилась секретная часть, что было очень удобно.
Нам приходилось брать и сдавать в секретную часть не только чемоданы с конспектами и литературой, но и тубусы с чертежами.
У каждых 2-3 человек был преподаватель-руководитель дипломного проекта.
Темой моего дипломного проекта был самолетный радиодальномер (СРД).
На вооружении к тому времени уже были СРД-1 и СРД-2. На испытаниях (как я позже узнал, находился СРД-3).
 Моя задача заключалась в том, чтобы дать подробную характеристику существующих радиодальномеров и внести какое-нибудь схемное и конструктивное новшество.
В течение месяца я подобрал необходимую литературу, составил подробный план проекта, перечень необходимых схем, выбрал схемное решение основного блока (блока дальности), почти полностью выполнил в черновом варианте текстуальную часть. В период дипломного проектирования каждый из нас мог поехать на преддипломную практику, выбрав нужный военный завод. Мой руководитель подсказал мне такое место, которое меня очень устроило. Во-первых, завод находился в моем родном городе Москве, и я смог побывать у родителей, во-вторых, на этом заводе как раз и проходила сборка нового СРД-3!!!
Поскольку всего за месяц я выполнил большую часть работы, меня без всяких возражений отпустили в Москву.
Завод находился почти рядом с моим домом и большую часть практики я посвятил скорее отдыху, чем работе.
В одной из закрытых комнат мне показали стоящий на стеллаже блок дальности нового радиодальномера и таинственно сообщили, что его каким-то образом удалось украсть  у американцев.…Остальные блоки пришлось делать нашим конструкторам.
Шла, не на минуту не затихая, жесткая холодная война, и каждая сторона любой ценой старалась овладеть военными секретами другой стороны.
К большому сожалению, как известно, и у нас были проколы, и американцам удавалось иногда завладеть какими-то видами нашего вооружения ….
Мне удалось договориться на заводе о том, что они вышлют на адрес училища секретной почтой необходимую мне документацию.
Когда я приехал в Ригу, документация уже дожидалась меня в нашей секретной части.
Оставалось три месяца работы над дипломным проектом, (защита начиналась в мае). Не стану описывать рутинную работу, которую почему-то особенно не запомнил. Расскажу лучше, как проходила у нас защита.
Председателем комиссии у нас был начальник Военно-Воздушной Академии им проф. Жуковского генерал-лейтенант Волков. Кроме него в комиссию входило десять человек (преподаватели других училищ, нашего училища и офицеры воинских частей).
 Сейчас точно не помню, сколько человек в день успевала прослушать комиссия, но знаю, что на защиту одного дипломника уходил ровно час (пятьдесят минут защита, десять минут перерыв).
Я защищался 16 мая 1956года. В перерыв (в это время комиссия обычно перекусывала в буфете) ребята помогли развесить  чертежные листы (листов формата А1 было у меня, кажется шесть, точно не помню).
Закончился перерыв, комиссия заняла свои места, я представился и приступил к 20-и минутному докладу. У нашего руководителя майора Макурина было три дипломника. Он три раза проводил с каждым из нас предзащиту, на которой мы репетировали доклад и отвечали на вопросы. Поэтому я строго придерживался установленного мне регламентом времени. Доклад закончил ровно за 20 минут.
30 следующих минут я отвечал на вопросы членов комиссии. Последним задавал вопросы председатель. Отвечал я на вопросы, как потом выяснилось, отлично; только с одним вопросом у меня получилась небольшая заминка.
Задавал этот вопрос подполковник какой-то авиационной части. Вопрос был таким, зачем на чехле, закрывающим трубку Пито, висит красный флажок?
Я не ожидал такого сугубо эксплуатационного вопроса и поэтому смешался…
В конце концов, я ответил на этот вопрос, но не очень четко. Как потом выяснилось, все члены комиссии поставили мне отличную оценку, а офицер-эксплуатационник – хорошую.
Когда вся наша тройка (Бочанов, Молоков и я) защитились «на отлично», мы пригласили нашего руководителя в ресторан «Москва» и отметили это событие.
Практически до конца месяца продолжалась защита дипломных проектов, а затем, еще до вручения нам дипломов и присвоения инженерного звания (Приказ подписывал Главком ВВС), стали приезжать «купцы».
«Купцами» называли офицеров, которые набирали в свои округа специалистов.
В те годы только появился первый реактивный пассажирский самолет ТУ-104, в
составе, которого, должен был быть борт-инженер. Видимо, гражданских специалистов подготовить вовремя не сумели и решили закрыть брешь выпускниками военных училищ!
Так 20 выпускников нашего первого факультета (инженерного) были уволены в запас и направлены в гражданскую авиацию.
К нам на факультет первым прибыл представитель Войск ПВО Страны. Ему необходимо было отобрать 21-го человека.
В это число попал и я. Когда меня вызвали к «купцу», выбор был невелик: Архангельск или местечко Кала, где-то на Апшеронском полуострове….
Еще на четвертом курсе мы заполняли анкеты, в которых содержался вопрос, куда каждый из нас желал бы попасть после окончания.
 Многие ребята высказали пожелания служить в наших воинских частях, расположенных за границей (ГДР, ВНР, ЧССР и т. д.). Мне туда был путь заказан из-за пятой графы и поэтому я написал: Московский или Закавказский Военный округ (в Москве были родители, а в Батуми – теща).
Поразмыслив немного, я выбрал неведомое мне местечко Кала?!
После беседы с «купцом» пошел в библиотеку, набрал карт и справочников и стал разыскивать место моей будущей службы. Выбором остался доволен: много тепла и фруктов – такова была информация.
Вручение дипломов и выпускной вечер особенно мне не запомнились. Жена уехала рожать в Москву к моей матери, и настроения особенно не было.
Вскоре пришел приказ на наши назначения, и нам стали выписывать проездные документы.
При этом произошел небольшой казус. Документы выписали заранее и, когда я подошел получать их, старшина-сверхсрочник строевого отдела вручил мне предписание с наименованием войсковой части и проездные документы до станции Мамед-Кала?!
На большой карте, по которой обычно выписывали маршруты проездных, станция Кала отсутствовала и работник строевого отдела, не долго думая, записал похожее название. Станция Мамед-Кала находится где-то под Махачкалой, а станция Кала недалеко от Баку!
Хорошо, что я заранее изучил, где находится место моей будущей службы, и вовремя помог исправить ошибку!
До свидания, Рига! Я еду к первому своему месту службы!  Не знал я тогда, что прощаюсь с Латвией, прощаюсь с ее замечательной столицей практически навсегда….
Не только моя судьба, но и судьбы миллионов советских людей в одночасье были исковерканы. Что бы ни говорили сейчас «отцы» позорных беловежских соглашений декабря 1991года, им нет оправдания! Они предали Великую страну, предали 300 миллионный народ!
Сейчас Латвия – чужая неприветливая страна, а Рига - совсем чужой город!
А тогда, в 1956-ом я просто говорил до свидания Латвийской Советской Социалистической Республике, замечательному городу Риге…
Падомью Латвия – мусу  лай дзиво! ( Да здравствует наша Советская Латвия!) - эти слова из гимна Латвии врезались в мою память на всю жизнь!
Никогда не забуду чистенький всегда ухоженный город, его прекрасные скверы и бульвары, опрятные магазины и столовые, колхозные рынки, скорее похожие на музеи, небольшие кинотеатры, носящие приветливые женские имена АЙНА, ДАЙНА, ЛАЙМА, ГАЙСМА, ЛИЕСМА….
А уже упоминавшиеся пригороды Риги - Межа-парк со сказочным  Киш озером и зоопарком на природе (в отличие от Москвы и Ленинграда, где зверей пугают шумы трамваев, троллейбусов, грохот грузовиков).
Не забыть роскошный и уютный театр оперы и балета. Я посетил все постановки театра на русском языке, а «АИДУ» прослушал трижды! До сих пор помню примадонну театра Эльвиру Пакуль (в те годы она уже была не первой молодости, но голос был изумительный), помню тогда еще молодую Жермену Гейне-Вагнер, которая впоследствии на долгие годы стала примой театра.
Мне, конечно, не забыть изумительное рижское взморье (ЮРМАЛУ); Лиелупе, Майори, Дзинтари, Авоты, Дубулты и т.д. до неформальной столицы взморья Юрмалы. Прекрасные просторные песчаные пляжи, стройные сосны на берегу…
Как можно забыть город, в котором прошли лучшие молодые годы, в котором ты нашел свое счастье!

Лев Конторович, 2004г.