Дежавю по Д. или стрюцкие на Майдане?..

                Дежавю по Ф.М. Достоевскому или стрюцкие на Майдане?..

                «В России истина почти всегда имеет характер вполне
                фантастический… Истина лежит перед людьми по сту лет на
                столе, и её они не берут, а гоняются за придуманным, именно
                потому, что её-то и считают фантастичным и утопическим»
                (Ф.М. Достоевский)   


Если Достоевский - гений, если Достоевский - пророк, что способен выйти за пределы человеческой гениальности до Божественной нищеты Духа, то, воистину, до какой же глубины запредельно фантастично и в ясности прозрачно-реалистично пророческое Слово откровения Ф.М. Достоевского?..

"Ведь вы как переходили к делу! Вы ведь давно начали, очень давно, но что, однако, вы сделали для общечеловечности, то есть для торжества вашей идеи? Вы начали с бесцельного скитальчества по Европе при алчном желании переродиться в европейцев, хотя бы по виду только... Целое восемнадцатое столетие мы только и делали, что пока лишь вид перенимали. Мы нагоняли на себя европейские вкусы, мы даже ели всякую пакость, стараясь не морщиться: "Вот, дескать, какой я англичанин, ничего без кайенского перцу есть не могу". Вы думаете, я издеваюсь? Ничуть... Мы именно должны были начать с презрения к своему и к своим, и если пробыли целые два века на этой точке, не двигаясь ни взад ни вперед, то, вероятно, таков уж был наш срок от природы. Правда, мы и двигались: презрение к своему и к своим все более и более возрастало, особенно когда мы посерьезнее начали понимать Европу. В Европе нас, впрочем, никогда не смущали резкие разьединения национальностей и резко определившиеся типы народных характеров. Мы с того и начали, что прямо "сняли все противуположности" и получили общечеловеческий тип "европейца" - то есть с самого начала подметили общее, всех их связующее, - это очень характерно. Затем, с течением времени поумнев еще более, мы прямо ухватились за цивилизацию и тотчас же уверовали, слепо и преданно, что в ней-то и заключается то "всеобщее", которому предназначено соединить человечество воедино. Даже европейцы удивлялись, глядя на нас, на чужих и пришельцев, этой восторженной вере нашей, тем более что сами они, увы, стали уж и тогда помаленьку терять эту веру в себя... Таким образом, за достижение цели мы приняли то, что составляло верх эгоизма, верх бесчеловечия, верх экономической бестолковщины и безурядицы, верх клеветы на природу человеческую, верх уничтожения всякой свободы людей, но это нас не смущало нисколько. Напротив, видя грустное недоумение иных глубоких европейских мыслителей, мы с совершенною развязностью немедленно обозвали их подлецами и тупицами. Мы вполне поверили, да и теперь еще верим, что положительная наука вполне способна определить нравственные границы между личностями единиц и наций... Тем временем мы до того уже оторвались от своей земли русской, что уже утратили всякое понимание о том, до какой степени такое учение рознится с душой народа русского. Впрочем, русский народный характер мы не только считали ни во что, но и не признавали в народе никакого характера. Мы забыли и думать о нем и с полным деспотическим спокойствием были убеждены (не ставя и вопроса), что народ наш тотчас примет все, что мы ему укажем, то есть в сущности прикажем. На этот счет у нас всегда ходило несколько смешнейших анекдотов о народе. Наши общечеловеки пребыли к своему народу вполне помещиками, и даже после крестьянской реформы...
И чего же мы достигли?.. Не хотели европейцы нас почесть за своих ни за что... И чем больше мы им в угоду презирали нашу национальность, тем более они презирали нас самих. Мы виляли пред ними, мы подобострастно исповедовали им наши "европейские" взгляды и убеждения, а они свысока нас не слушали и обыкновенно прибавляли с учтивой усмешкой, как бы желая поскорее отвязаться, что мы это все у них "не так поняли". Они именно удивлялись тому, как это мы, будучи такими татарами, никак не можем стать русскими; мы же никогда не могли растолковать им, что мы хотим быть не русскими, а общечеловеками... Они поняли, что мы чего-то хотим, чего-то им страшного и опасного; поняли, что нас много, что мы знаем и понимаем все европейские идеи, а что они наших русских идей не знают, а если и узнают, то не поймут; что мы говорим на всех языках, а что они говорят лишь на одних своих... Кончилось тем, что что они прямо обозвали нас врагами и будущими сокрушителями европейской цивилизации. Вот как они поняли нашу страстную цель стать общечеловеками!
А между тем нам от Европы никак нельзя отказаться. Европа нам второе отечество, - я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорога, как Россия... Как же быть?
Стать русским прежде всего. Если общечеловечность есть идея национальная русская, то прежде всего надо каждому стать русским, то есть самим собой, и тогда с первого шагу все изменится. Стать русским значит перестать презирать народ свой. И как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же начнет и он нас уважать... Став самими собой, мы получим наконец облик человеческий, а не обезьяний. Мы получим вид свободного существа, а не раба, не лакея...; нас сочтут тогда за людей, а не за международную обшмыгу, не за стрюцких европеизма, либерализма и социализма. Мы и говорить будем с ними умнее теперешнего, потому что в народе нашем и в духе его отыщем новые слова, которые уже непременно станут европейцам понятнее. Да и сами мы поймем тогда, что многое из того, что мы презирали в народе нашем, есть не тьма, а именно Свет, не глупость, а именно ум, а поняв это, мы непременно произнесем в Европе такое слово, которого там еще не слыхали. Мы убедимся тогда, что настоящее социальное слово несет в себе не кто иной, как народ наш, что в идее его, в духе его заключается живая потребность всеединения человеческого, всеединения уже с полным уважением к национальным личностям и к сохранению их, к сохранению полной свободы людей и с указанием, в чем именно эта свобода и заключается, - единение любви, гарантированное уже делом, живым примером, потребностью на деле истинного братства, а не гильотиной, не миллионами отрубленных голов... А впрочем, неужели и впрямь я хотел кого убедить. Это была шутка. Но - слаб человек: авось прочтет кто-нибудь из подростков, из юного поколения...
Всякий, кто искренно захотел истины, тот уже страшно силен...
Нет, у нас в России надо насаждать другие убеждения, и особенно относительно понятий о свободе, равенстве и братстве. В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода - лишь в одолении себя и воли своей, так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином... Исполни сам на себе прежде, чем других заставлять, - вот в чем вся тайна первого шага..." ("Дневник писателя / "Мы в Европе лишь стрюцкие", 1877).

                ***

"Катастрофические эпохи - Достоевский постоянно носил в себе это ощущение, - эпохи Клеопатр и Неронов, времена вседозволенности и крушения нравственных оснований общества, эти же эпохи становились и временами пророков и подвижников, мучеников новой просветляющей идеи, - вот из такиз-то идеологов апокалипсического 19-го века и его герой духа, князь Мышкин, явившийся в самый фантастический город, Петербург, объявить людям открывшуюся ему истину: "Красотою мир спасется".
И пошла гулять о нем молва - разве и самому Достоевскому не случилось слышать о себе того же рода мнений - чудак, юродивый, дурачок, пентюх, идиот... Ну как же не идиот? "Красота спасет мир!"...
Ставрогин придет на исповедь к старцу Тихону (прообразом ему Достоевский выбрал давно чтимого им иерарха 18-го века Тихона Задонского), придет, конечно, не для искренней исповеди, после которой он мог бы искупить вину свою подвижничеством... пойдет он, чтобы искусить "святого подвижника"... Пусть Тихон поверит, будто Премудрый Змий, Паук в человеческий рост, тоже может духовно переродиться. Ну а уж если и сам "святой" поверит, стало быть, узда в челюстях народов - не предсказание уже, но свершившаяся реальность... Но не поверит старец в искренность такой "исповеди", и уйдет князь от него, шипя в холодной злобе: "Проклятый психолог!" А ведь тот только и скажет ему одну, загадочную, но, видно, понятную Ставрогину фразу: "Некрасивость убьет". И покинет Россию Ставрогин, чтобы уехать в Швейцарию, потом повесится от бессильной злобы; видит Великий Змий далеко вперед - не будет ему места на Земле, ибо уже разгадана тайна его, и дело только во времени.
Достоевский верил в читателя, верил, что идея "Бесов", "Некрасивость убьет", сопоставится в сознании людей с "Красота спасет мир" князя Мышкина из "Идиота"..." (Ю.И. Селезнев, с. 386-416, 1990).

Именно, "вчера" и сегодня в Украине на Майдане "творится" руками и ногами (копытами) людей безумных "некрасивость", та "некрасивость", которая и привела Иисуса Христа к Голгофе; та "некрасивость", которая в Сирии держит в заложниках монахинь из христианского монастыря; та "некрасивость", которая после сопоставится в сердцах и в сознании людей с "Красота спасет мир" Достоевского, который под Красотой понимал образ Иисуса Христа...

Как же мы далеки от Пути Иисуса Христа?..
Кто спасется, Боже?..


                "Соседи приходят, им слышится стук копыт,
                Мешают уснуть, тревожат их сон.
                Те, кому нечего ждать, отправляются в путь,
                Те, кто спасен...
                Те, кто спасен...
                А тем, кто ложится спать, -
                Спокойного сна.
                Спокойная Ночь..."
                (В.Р. Цой)

               "Я хочу творить правду в сердце моем пред лицом Твоим в исповеди,
                и в писании моем пред лицом многих свидетелей"
                (Бл. Августин "Исповедь")