Свеча ненавести. З. Гиппиус и Блок

Ревниво теплю безответную //Неугасимую свечу // И эту ненависть заветную //люблю… но мести не хочу.
З.Гиппиус               
 Зинаиду Гиппиус не сложно понять, хотя её стихи несколько абстрагированы от времени и места действия. Возможно, она хотела продолжить дело своего отца, умершего в 35 лет, оставившего много литературного материала. Он писал стихи, переводил Ленау, Байрона, Каина. Она объехала с ним десяток российских городов, жила в них, но в её творчестве не прозвучала любовь - ни к одному из них. Русской крови в Гиппиус было больше, чем немецкой: её бабушка с отцовской стороны была русской. Тем не менее, в России, как и в поэзии, она человек случайный, и напрямую нельзя сравнивать её с Александром Блоком, который думал о России, писал о России, жил Россией. И только потому, что она знала Блока, встречалась с ним, посвятила ему большую главу «Мой лунный друг» в своих мемуарах, о ней стоить говорить.
Конечно, она – поэт, прозаик, критик начала 20 века, хотя некоторые … утверждают, что ничего нового в литературу не внесла.Рецензируя её сборник рассказов «Алый меч», В.Я. Брюсов писал: «Почти все последние рассказы г-жи Гиппиус тенденциозны. По-видимому, автор и писал их не столько по побуждениям художественным, сколько выразить ту или иную отвлечённую мысль».
 
Бесспорно лишь то, что её, и её мужа Мережковского, религиозные идеи не нашли последователей при жизни, а после их смерти всеми забыты. Объективен ли Брюсов, в отношении её творчества, если между ним и Гиппиус не было никогда … Здесь следует остановится. Цитата из воспоминаний Гиппиус (о живом) Брюсове лучший ответ на сей вопрос: «Дело в том, что Брюсов – человек абсолютного бешеного честолюбия. …. Иначе как одержимым его назвать нельзя. Это в нём не сразу было видно. Почему? Да потому, что заботливее всего скрывается пункт помешательства. У Брюсова же в этой точке таилось самое подлинное безумие».
 К сожалению, в писательском мире – вечная дисгармония. Кто из них «выше»? – Выше личности поэта лишь сама поэзия. Для Блока  - ни друзья, ни враги, ни женщины - никто не выше и не значительнее творчества. Он, молча, снисходительно мирился с ложью, с изменой - со всем, до тех пор, пока у него была возможность писать о России.
  Религиозно-философское собрание, участие  в журнале «Новый путь» однажды свели Блока, автора ещё «робких песен», с Гиппиус, с опытным критиком, назвавшим его стихи «смутными и косноязычными», с этой самоуверенной тридцатитрехлетней госпожой. В её светлых прищуренных глазах, по словам Л.Я. Гуревич, редактора журнала «Северный вестник», «было что-то насмешливое, она не могла не обращать на себя всеобщего внимания, прельщая одних и раздражая других. Она вела себя как балованная, слегка ломающаяся девочка, с вызывающим смехом ребячливо говорила откровенные вещи. Это как бы подтверждают и её стихи: «Пиявки»-«В страшный час прозрения на закате дней,//Вижу пиявок, липнущих  и к душе моей». В соответствии с её духом и талантом стихотворение «Шутка» - «Не слушайте меня, не стоит: бедные / Слова я говорю; Я – лгу.// И если в сердце есть слова победные, - // Я от людей их берегу».Среди поклонников её таланта и красоты был известный в то время поэт Н. М. Минский, несколько позже – критик Волынский»
 
Что касается Блока, то Блок принимал её личность такой, какова она есть, -молча, глядя на неё и слушая её. Об этом она сама несколько раз повторяет в мемуарах: «В моём кабинете, под этой блёклой лампой, медленно куря одну тонкую папиросу за другой, Блок выслушал мои о нём довольно резкие строки. Мне хотелось стряхнуть с нас обоих беспредметную грусть этого свидания. Лучше спорить, горячиться, сердиться…Спор был, но он вышел грустный. Блок возражал мне, потом вдруг замолчал…» Гиппиус пытается  знаменитому  поэту, навязать свои представления о жизни, философии, искусстве и политике. Он относится к этим попыткам спокойно, по-взрослому. Она же упрекает его в «детскости». 
И кто она?
Гиппиус лидер в узком кругу, который вскоре распался, «тайная завистливая» поклонница, Блока,  в короткий срок завладевший вниманием всей поэтической и мыслящей молодёжи Петербурга. Как можно было простить ему это? Он совершил то, к чему годы стремилась она, придумывая новые способы рифмования. Те же темы: любовь, смерть, страсть, Бог, но у Блока всё от таланта, всё глубже, философские откровения сложнее -  всё пронизано духом эпохи. Гиппиус овладела лишь техникой «делать» стихи. Старше опытнее, она изображает себя непогрешимой во всем. И всё-таки её стихи звучат, как подражание Блоку.- «Изнемогаю от усталости,//Душа изранена, в крови…» - Открыто признаться (как побежденный старший товарищ) она не может. 
Этот внутренний мир главенствует и в мемуарах, где преломляются события таким образом, что создаётся впечатление кривого зеркала: Блок внутренне безответственный, Боря Бугаев – воплощенная неверность, Плещеев барственный и т.д. Это так не похоже на наши представления. Слишком много субъективного в её воспоминаниях, «она открещивается от всего, что выглядит для неё нелестным».
В конце концов, перестаёшь верить её искренности, когда она называет Блока другом. Эпитет «Лунный» возвышает лишь её, невольно подчёркивает тематику их творчества, нередкие их с Блоком охлаждения в отношениях. Вместе с тем конкретно о несогласиях и спорах умалчивает. «Опять не помню, о чём мы говорили. Помню только, что нам было весело»,… «В эти годы… я помню Блока всё время около нас, но не с нами», «Сказать, что он был умён, также неверно, как вопиюще неверно сказать, что он был глуп».

Вот как она рисует сцену их последней встречи в трамвае:  «…- Здравствуйте. – Этот голос ни с чьим не смешаешь. Поднимаю глаза. Блок. … - Подадите ли вы мне руку? … Я протягиваю ему руку и говорю: - Лично – да. Только лично. Не общественно» К этой сцене Гиппиус приложила немало усилий, чтобы как можно сильней представить Блока несчастным, страдающим от расставания с ней. В мемуарах других авторов ничего подобного не было, хотя после опубликования « Двенадцати» ему было тяжело, но не от того, что отвернулись Мережковские, а потому что - ни друзья, ни враги не поняли его поэму. Вместе с тем это его и спасло, возможно, от расстрела, преждевременной смерти.
Наконец - Гиппиус возносит себя в той же сцене на самый высокий пьедестал: …  «Прибавляет он вдруг: - Я ведь вас очень люблю…- Вы знаете, что и я вас люблю. – Вагон (немного опустевший)  давно прислушивается к странной сцене». –  Была ли такая «сцена»? Что-то было, только не признание в любви. Не могло быть ни любви, ни этой детской растерянности. Это ни что иное как проявление культуры, понимания и великодушия к «идейному врагу». Она же пытается - сбить всех столку.

Но благодаря именно  её мемуарам стало ясно, что не было у Блока ни «аполитичности», ни инфантильности. А то, что произошло в России после в революции, толкнуло на создание антиреволюционной поэмы «Двенадцать», в которой он остался верен России. Вот еще один пример из тех же мемуаров. - « Мы все были в агонии. … Савинков, ушедший из правительства после Корнилова, затевал антибольшевистскую газету. Ему удалось сплотить порядочную группу интеллигенции. … Вечером, в свободную минутку, звоню Блоку. Он отвечает тотчас. … Объясняю, в чём дело. …- Нет. Я в такой газете  не могу участвовать. … Война не может длиться. Нужен мир. … У меня чуть трубка не выпала из рук. … Да, если хотите, с большевиками. … У меня дух перехватило». Тот, кто помнит, что собой представляет Савенков, поймёт, почему Блок отказался участвовать в его затее, кроме того здесь точно таилась его гибель, и не было бы ни «Двенадцати», ни «Скифов». Убежать за границу, как другие он не мог и не хотел. Этой политикантке, постоянно заманивавшей поэта России в свои дебри, ничего не осталось, как вспомнить на последних страницах мемуаров стихи Блока написанные давно:
«…Но и такой, моя Россия, // Ты всех краёв дороже мне!»

Примечание: Статья представлена для опубликования в сокращении.
Литература: Гиппиус З.Н. Мемуары «Живые лица»- О Блоке «Мой лунный друг»; Статья «Любовь – одна» - о Ги А. Блок в воспоминаниях современников. Т. – 2. М., 1980г.ппиус. Литературовед Богомолов Н.А.;